Гребень разгребал, разрезал волны волос, сухо потрескивая, а потом вдруг превратился в лодку. Тиш-Им плыла в ней по тихой звёздной глади озера, а сверху на неё вопросительно смотрела бездна... не пустая и холодная, а живая, чувствующая. "Ты — Душа Мира?" — догадалась Тиш-Им с окрыляющим изумлением и благоговением. Бездна не умела кивать, но Тиш-Им в её молчании почувствовала некую утвердительность. Вместе с тем она ощущала, будто её саму изучают и рассматривают. На звёздном лике Души читался вопрос: "Кто ты?" Вместо ответа Тиш-Им распахнула себя ей навстречу, раскинув своё "Я", как платок с рисунком, изображавшим её жизнь. Каждый завиток узора распускался каким-то событием, раскрывались на жизненном полотне цветы её радостей, шелестели сухие листья бед, мерцали звёздочки слёз и сверкали кометы улыбок. А в самом центре выросло ослепительное дерево — любовь. С его золотых листьев капали слёзы разочарований и радости, а цветы с надеждой распускались навстречу новым рассветам. Не раз их подмораживала боль, а тоска срывала с них лепестки, но стоило нежности обогреть ветки своими лучами, как их покрывали новые, ещё более прекрасные цветы...
"Да", — вздохнула Душа, любуясь этим чудом. Ей бы хотелось вырастить огромные сады из таких деревьев, но где взять покой и мир, нужные для их взращивания? Как уберечь их от губительных ураганов боли, бушующих повсюду? Там, где шептались леса, выросли уродливые, злые города; вместо живительного дождя их улицы поливались кровью и насилием, вместо цветов там росли суета и лицемерие, вместо утреннего тумана их пронизывали духовная пустота и холод равнодушия. И сады обратились в пустыни: на сухом песке деревьям нет жизни...
"Что причиняет тебе такую боль?" — спросила Тиш-Им. И получила ответ... Глаза её осушал ветер, но сердце стонало при виде пульсирующей опухоли, пронзившей своими сизыми метастазами весь мир. Сеть-грибница разрасталась, погружая его во мрак, и в ней запутывались, как мухи в паутине, сухие листья-души неразумных людей.
Больше Душа не разговаривала — она только стонала. Тиш-Им, схватившись за голову, тоже завыла от сводящей с ума тоски, а её челнок понесло в водоворот. Звёзды погасли, вместо них голодной пастью зияла чёрная воронка, втягивая в себя всё — жизни, судьбы, надежды и мечты. Из неё не было спасения, и сколько рулевые ни старались, мир терял мачты, рассыпался на щепы и погружался в пучину. Там, среди рулевых, был и Рай-Ан — отчаявшийся и бессильный, как все остальные.
Вдруг вспышка ослепительного света пробежала по сизой сети, раскалив её добела. Отдельные её участки не выдержали и рассыпались в пыль, толстые нити усохли, а тонкие — погасли. Воронка стала рассасываться, и Тиш-Им в её лодочке вынесло на спокойное место, а по восстановившейся звёздной глади плыли, призрачно тая и мерцая сапфировыми искрами, серебристые полосы и завитки, похожие на пряди волос Хранителя...
Скорбно ахнув, Тиш-Им выпорхнула из лодки и сама расстелилась траурным шёлковым покрывалом по успокоенной груди бездны. Нет, не собрать было уже этих призрачных прядей обратно в живого Хранителя, не вернуть осязаемого тепла его рукам, не превратить эти сапфировые искры в глаза. Пролетев над звёздной гладью с уже почти истаявшими следами от серебряных прядей, Тиш-Им набрала в подол чёрного шёлкового платья целую гору сапфировых звёздочек. Промчавшись над землёй, она разбросала по полям синеву глаз Хранителя, а сама упала в озеро...
Люди на земле увидели огромную, яркую падучую звезду, а поля покрылись колышущимся морем синих цветов. И только в рассветном небе таяли прозрачные серебристые облака, похожие на огромные пряди волос...
Люди не поняли, что произошло. Они даже не заметили, что были на грани гибели. Пожав плечами, они вернулись к своим обычным делам: вырубке лесов, строительству каменных джунглей, обману своих ближних, разбиванию сердец, хмельному забытью и кровавой вражде. И только стихи Поэтов заблестели сапфировой болью и поплыли лодочками в море людской суеты, ища живые души. Многие из них так и не нашли свою пристань, канув в пустоту, но в каждой душе, всё же принявшей в себя такую лодочку, зажёгся свет синей искорки. А это значило, что Хранитель был жив: его приютили души людей, даже не знакомых с ним.
...Под Тиш-Им покачивался подвесной матрас, а плафон на потолке озарял комнату бледно-голубым отсветом то ли раннего утра, то ли позднего вечера. Девушка села на постели, вытирая мокрые от слёз щёки. Сон... Это был сон! А ей показалось, что она на самом деле прикоснулась к Душе Мира.
Но если это ей привиделось, значит, ничего не случилось... Не было чёрной воронки, гибнущего мира, и Хранитель был жив! Он не растворился в серебристых облаках, не превратился в синие цветы... Скорее найти его!
Через пять минут метаний по дому, озарённому призрачным светом, Тиш-Им нашла его в одной из комнат, на небольшом каменном возвышении у стены, застеленном тюфяком. Он сидел углублённый в себя, с прямой спиной и подвёрнутыми калачиком ногами; глаза его были закрыты, руки покоились на коленях, а волосы окутывали его фигуру плащом. Плача, Тиш-Им опустилась на колени, подползла и прижалась щекой к его руке.
— Прости... прости, — всхлипывала она.
"Прости нас, людей, — хотела она сказать. — Мы недостойны того, чтобы нас спасать..."
Глаза Хранителя открылись, голубовато мерцая в полумраке. Несколько мгновений его взгляд был заоблачным и далёким, как небо, потом ресницы опустились и сморгнули эту нездешность. Руки участливо протянулись к девушке:
— Ну, что ты... Иди сюда.
Тиш-Им оказалась у него на коленях, точнее — в кольце его подвёрнутых ног. Пропуская между пальцами его шелковистые, осязаемые, РЕАЛЬНЫЕ волосы, она бормотала сквозь судорожные всхлипы:
— Прости... нас... Я не хочу... чтобы ты умирал...
Он только гладил её по голове и щекотал тёплым дыханием её лоб. А потом вдруг сказал:
— Хочешь посмотреть, какой здесь рассвет? Очень красивый. Пойдём.
К выходу пришлось, как ни странно, не спускаться, а подниматься по ступеням. В "прихожей" оказалось значительно прохладнее, чем в остальных комнатах, и здесь Тиш-Им наконец увидела дверь — массивную, вроде банковской. Рядом на стене висело два овчинных полушубка и стояли меховые чуни с высокими голенищами. Надев один полушубок и всунув ноги в чуни, Хранитель кивнул Тиш-Им на второй зимний комплект.
Дверь открылась, и взгляду девушки открылся вид на горную гряду, ощетинившуюся заснеженным лесом. Все склоны поросли островерхими сиурами, а мест, свободных от деревьев, было совсем немного. Солнечные лучи ещё не касались горных вершин, но небо уже посветлело, а лёгкие облака в нём стали золотисто-розовыми. От этого простора у Тиш-Им захватило дух, и она просто стояла в трепетном безмолвии, подавленная величаво-спокойной и даже немного грозной красотой этого места. А когда оглянулась, чтобы узнать, как выглядел дом Хранителя снаружи, то с удивлением увидела, что дверь была проделана прямо в скале. Вместо крыши была заснеженная вершина с поблёскивающими куполами-уловителями световодов. Вокруг росло несколько разлапистых сиур, а перед дверью раскинулась небольшая площадка, на которой они и стояли, обозревая грандиозный горный пейзаж. От её края по склону спускалась каменными уступами тропинка.
— Это что — внутренние помещения дома прямо в горной породе вырублены? — изумилась Тиш-Им.
— Скорее, постройка из каменных блоков замаскирована снаружи под гору, — ответил Хранитель. И с улыбкой приложил палец к губам.
Тиш-Им умолкла, согласная с тем, что этот холодный горный рассвет нужно встречать в почтительной тишине. Устремив взгляд в голубое небо с розовыми облаками и кутаясь в полушубок, она слушала молчание снежного простора. Слегка мёрзли уши и нос, но на сердце было тепло, хоть и щемяще-печально.
И вот, солнце восторжествовало, засияв на вершинах и заполнив грудь Тиш-Им светлой радостью. Порывисто вздохнув, она улыбнулась:
— Как прекрасно...
— Да, — тепло прозвучал рядом голос Хранителя. — А сейчас закрой глаза.
Тиш-Им закрыла. Руки Хранителя легли ей на плечи.
— Лети! — приказал он.
Не успела она ахнуть, как оказалась высоко над домом-горой, над щетинистыми склонами, над румяными вершинами. Свободная и ликующая, Тиш-Им помчалась, не чувствуя тела — она была лишь мыслью и взглядом. Счастливой душой она обнимала землю, освещала небо, а в ушах слышался голос незримого Хранителя:
— Запомни это чувство. Зафиксируй... Запомнила?
"Да такое в жизни не забудешь!" — хотелось крикнуть Тиш-Им ему в ответ.
— Хорошо. Возвращайся!
...Она по-прежнему стояла на площадке перед дверью, только руки были чуть подняты. Даже странно было после этого нереального полёта ощущать твёрдую почву под ногами... Странно и жаль. А Хранитель уже снимал с неё полушубок и чуни, а также рубашку и штаны. Как ни удивительно, холода она не чувствовала.
— Ты волчица, Тиш-Им. Расправь свою сущность, как крылья, на всё это небо, потому что это — настоящая ты!
Она взглянула на свои руки. Ногти на глазах удлинялись, превращаясь в когти, кожа покрывалась чёрными волосами.
— Вспомни чувство полёта... Отпусти радость на волю... И беги!
Глава 20. Странная жажда и лесные ягоды
Погружённый в размышления о предстоящей встрече с Э-Ар и нависшей над ним неизбежной перспективе нелёгких объяснений, чреватых ссорой и разрывом отношений, У-Он не заметил, что у автобуса, на котором он ехал домой, был "хвост". На двух бронированных внедорожниках, держась на некотором расстоянии, по пятам за ним следовали солдаты Йедук-Шая — временно в людском облике.
Их было восемь, хоть и разных на лицо, но с одним зверем внутри — чёрным псом Матери Нга-Шу. Родственные и иные их связи были разорваны, и теперь связь у них имелась лишь одна — со своей покровительницей, которой они присягнули на верность.
Они могли бы напасть и просто вытащить нужного им пассажира из салона, но приказ был — не привлекать внимания, и приходилось "вести" автобус, ожидая удобного момента на остановках. Например, когда объект выйдет купить воды или в туалет. Машины у них были быстрые, маршрут медленно ползущего автобуса не являлся секретом, а поэтому псы не боялись потерять У-Она из виду. Они даже остановились на автозаправке, чтобы предусмотрительно долить баки: нельзя было допустить, чтобы топливо кончилось в самый ответственный момент. Дозаправка заняла всего пять минут, но в этот маленький промежуток времени кое-что произошло.
По асфальту шуршали опавшие листья, топливо лилось в баки, а один из псов зашёл в магазинчик при заправочной станции — купить воды и "чего-нибудь пожевать". В это время к одной из машин подошёл низенький, горбатый, седобородый старичок в потрёпанной одежде и старенькой шляпе, с корзиной, полной последних, поздних ягод буракки.
— Сынки, не подвезёте? За ягодами я ходил, да вот притомился, пешком-то возвращаясь... Мне только до Ишмут-Кама, тут близко...
Пёс, державший заправочный шланг, ответил грубо:
— Топай, старик, не до тебя.
Старичок, беззлобно улыбаясь, смотрел на него выцветшими голубыми глазами из-под обвисших полей шляпы.
— Да я вас не обременю, ребятушки. А за помощь отблагодарю вас, не пожалеете...
Пёс окинул его пренебрежительным взглядом. На вид — нищий старик, чем он мог их отблагодарить? Больше хлопот с ним, чем толку от его "благодарности".
— Иди, иди, дед, — непреклонно повторил он. — Некогда нам с тобой возиться! Дела у нас.
— Так это... Я вам помогу в ваших делах, сынки, — сказал старичок, улыбаясь, как блаженный. — Уж не откажите, подвезите до дому, а я вам пригожусь!
Пёс хмыкнул.
— Да чем ты нам можешь пригодиться, старый? Ковыляй, куда ковылял. Сказано тебе — некогда нам. Я непонятно говорю?
Старик вздохнул, задумчиво забирая в руку седую бородёнку.
— Да куда уж понятнее... Невежливые вы, ребятушки, неласковые. Дело-то, поди, недоброе затеяли?..
Из машины раздался грубый голос:
— Слушай, дед, ты что, не понял? Иди отсюда по-хорошему, а то костей не соберёшь!
Старик нахмурился, его глаза потемнели, из блёкло-голубых став серыми со стальным отблеском.
— Хм... Зря ты так, сынок, зря.
В этот момент из магазинчика вышел другой пёс с двумя пакетами: в одном были продукты, в другом — бутылки с водой и банки с миззой (слабоалкогольный шипучий напиток вроде пива — прим. авт). Старик попросил:
— Ну, так хотя бы водички, что ли, дайте глоток, а то мне ещё идти сколько — умаялся, жажда обуяла! Да уж не то и распрощаемся, коль вы такие суровые да недобрые.
— Сам себе купи, — последовал резкий ответ.
Старичок потрогал свои карманы.
— А денег-то я и не захватил, — покачал он головой. — Ну, что с вас убудет, детушки? Глотка воды жалко?
— А ну, пошёл отсюда! — замахнулся на него пёс заправочным шлангом. — Достал уже, попрошайка!
Глаза старика, грозные и тёмные, заблестели сталью из-под седых кустистых бровей. Он отошёл, придерживая обеими руками свою корзину с ягодами.
— Ну ладно, ребятки... Ужо встанет вам та водичка поперёк горла!..
— Иди, иди... Старый хрыч!
Поделив купленные продукты поровну на две машины, псы дали по газам: нужно было нагонять автобус. Тот хоть и двигался не быстро, но следовало поспешить, чтобы не упустить его. Жуя пирожки с мясом и запивая их миззой, они медленно, но верно сокращали расстояние, отделявшее их от объекта, и случай с приставучим стариком был вскоре забыт.
Первому пить захотелось водителю машины, ехавшей впереди. Ему передали бутылку с водой, и он отпил из горлышка несколько глотков. Почмокав, отпил ещё... А потом ещё. К бутылке протянулась рука другого пса:
— Эй, дай-ка мне тоже.
А потом и третий, и четвёртый пёс в машине ощутил муки жажды. В мгновение ока бутылка опустела, из пакета была извлечена вторая... и тоже выпита в два счёта. Чем больше псы пили, тем сильнее им хотелось, и конца этому не было.
Во второй машине творилось то же самое. Жажда была не обычная, а прямо-таки безумная — неестественная и чрезмерная, лишь нарастающая с каждым глотком, а когда вода закончилась, псы занервничали. Пожалуй, "занервничали" — это даже слабо сказано: они просто места себе не находили от сводящей с ума сухости в горле и всеобъемлющего желания промочить его чем-нибудь жидким.
— Ребята, тут что-то не то...
— Тоже мне, великое открытие! Ясно, что тут нечисто... А там точно не осталось ни глоточка?
— Ни капли!
— Это ты всё выдул, Нуук-Май!
— Я?! Да это вы все обезумели, как будто месяц по пустыне ползли!
— Так, хватит лаяться! Лучше смотрите, где можно ещё разжиться водой!
Во встретившемся им придорожном гостиничном комплексе псы скупили едва ли не половину запасов питьевой воды в бутылках. На этом они продержались до маленького городка, а там их переполненные мочевые пузыри отказались удерживать в себе накопившееся чудовищное количество жидкости. Оставив одного товарища присмотреть за машинами, все остальные побежали в кусты, но тот не устоял и бросил свой пост — за той же нестерпимой надобностью.
