...Весившая сто тонн кубическая голова со скрипом поворочалась на окаменевшей шее, проверяя наличие ушей, глаз, рта и носа. Да, всё было на месте: уши слышали, глаза, хоть и страшно слипались, но что-то смутно видели, рот жевал губами, нос подшмыгивал и худо-бедно дышал. Чуть ниже, под правой лопаткой, дрались две мурашки, оспаривая право на почёсывание, ещё ниже уныло плющил щёки о скамейку плоско-онемевший зад, а где-то далеко... очень далеко, за дорогой, в парке — лежали, навалившись носками друг на друга, как два закадычных приятеля-забулдыги после попойки, бесхозно брошенные ноги. А что же руки? Руки, как две упавшие в обморок девицы, покоились на коленях. И некому было привести их в чувство, приговаривая: "Ну что ж вы, барышни, право слово!.." — и похлопывая по щекам, то есть — по ладоням.
Первыми пришли в себя ноги-забулдыги. Пьяно пошатываясь, они вышли из парка, подтянулись и согнулись в коленях, отчего обморочные руки тоже очнулись и задвигали пальцами. Голова, пытаясь сменить форму с кубической на обычную, свесилась вперёд и вниз, увлекая за собой всё туловище, а ожившая правая рука осуществила мечты обеих мурашек под лопаткой. Увидев это, многотысячные толпы других мурашек высыпали на ещё не совсем протрезвевшие ноги, требуя удовлетворить и их потребности. Только что вернувшиеся из отпуска пальцы протянули ошалело: "Не-е-е... Нам стольких не почесать!"
Проснувшийся мозг включился и попытался устранить начавшиеся во время его отключки разброд и анархию в организме, и это ему с грехом пополам удалось. Хмурый и всё ещё немного кубический, он констатировал: скамейка, навес, автобусы...
Автобусы!
В своём мысленном устремлении У-Он вскрикнул "О, проклятье!" и подскочил на скамейке, чуть не пробив головой навес, но в физической действительности ему удалось только наклонится вперёд, облокотившись на колени, и простонать:
— Бли-и-ин...
Возле его ног на асфальте стояла корзинка с кроваво-алыми ягодами тультули, напоминая о соблазнительных губах, повторявших: "Сон-оболомон, возьми добра молодца..."
Кошелёк! На месте... У-Он открыл его. Как и следовало ожидать, все деньги исчезли — даже монетная мелочь. Околдовала, ведьма зеленоглазая! Воровка... Впрочем, забрала она только наличные, а банковскую карточку не тронула — видимо, во взламывании кодов она была не сильна. А может, её изначально интересовали только наличные, а карточками она вообще не пользовалась, а потому на прямоугольный кусочек пластика в отдельном кармашке просто не обратила внимания? Как бы то ни было, совсем без денег У-Он не остался.
Автобус он свой, конечно, проспал, и тот ушёл без него. В кассе он выяснил, что следующий автобус того же направления подойдёт через час, и на него была возможность приобрести билет. Банкомат в районе вокзала, к счастью, обнаружился, и У-Он смог снять деньги с карточки, не блуждая по незнакомому городку.
Он благополучно продолжил путь, мысленно ругая зеленоглазую воровку на чём свет стоит. Возможно, он ругал бы её гораздо меньше, а может, и поблагодарил бы, если бы знал, что уехавший без него автобус увёл за собой и чёрных псов, сидевших у него "на хвосте".
Тультуль, оставленную ему ею, У-Он вёз домой — жене. Время от времени он брал одну-две штуки и клал в рот; кислый вкус сводил скулы, а в сердце отзывался старой болью — болью по имени Ари-Ун, что была лучницей с орехово-золотой косой и родинкой в форме крыла бабочки на шее.
Глава 21. За гранью
Воткнув лопаты в землю и опершись на черенки, чёрные псы дали себе передохнуть. Почва была девственно тяжёлой, вторжению в себя поддавалась с трудом, и с двоих дюжих ребят уже сошло семь потов, пока они копали могилу. Рядом с ямой на первом снегу чернела куча земли, а чуть в стороне лежало тело, завёрнутое в мешковину. Из свёртка виднелись бледные босые ступни и края чёрных штанин.
— Слушай, я уже задолбался копать, — одышливо сказал один пёс другому. — Земля, с...ка, как камень. Может уже хорош рыть, а? Лишь бы мертвяк был прикрыт, и ладно.
Второй, задумчиво глядя в яму примерно метровой глубины и длиной в два, пожал плечами.
— Может, и хорош. Не сбежит же он!
При этих словах оба пса посмотрели на торчащие из-под мешковины ноги и заржали над своей шуточкой.
— А может, выкопается и вылезет?
— Да иди ты... Гы-гыыы...
Решено было остановиться на этой глубине: мертвецу всё равно, а копать уж больно тяжко. Перед тем как опускать тело в яму, псы развернули его. Никто так и не понял, почему этот парень испустил дух: сколько верховный жрец ни принюхивался, так ничего и не вынюхал. Четыре дня тело пролежало в погребе без признаков окоченения и разложения, а потом верховный жрец уехал по срочным делам, не оставив распоряжений, как с ним поступить.
— Штаны хорошие. Я б себе такие хотел.
— Они тебе малы будут.
— В обтяжечку, мож, и налезут.
— Не влезет твоя задница, говорю!
— Влезет.
Пёс принялся стаскивать с покойника брюки — стильные, дорогие, из блестящей ткани "под кожу".
— Да они тянутся, смотри! Налезут как миленькие. Ну-ка, что за фирмА?.. "Джикади и Зевио". Вот же ж кошак драный, мог себе позволить!.. — И пёс с завистливой неприязнью глянул в бледное и спокойное лицо хозяина штанов — теперь уже бывшего.
Тело главы клана Белого Ягуара снова завернули в мешковину и небрежно сбросили в яму. Лопата одного из псов подцепила землю из кучи и кинула в могилу, а второй стоял, прикладывая к себе фирменные брюки и пытаясь понять, удастся ли ему в них пощеголять. Наконец первому надоело работать в одиночку, и он проворчал:
— Бери давай лопату и помогай мне... Чего, как баба, шмотки примеряешь? Успеешь потом.
— Сам ты баба, — обиделся любитель фирменной одежды.
Бросив брюки на снег, он взялся за лопату, и вдвоём псы быстро закидали тело землёй. Начал падать снежок. Могильщики передохнули немного, бездумно слушая скорбное молчание леса, потом взяли лопаты на плечи и побрели в сторону Храмины. Пёс-модник не забыл прихватить с собой приглянувшиеся ему штаны.
Снег уже почти засыпал их следы, когда к свежей могиле прибежали волки. Не оборотни — обыкновенные звери, с тёмно-серыми спинами и светлыми, местами рыжеватыми лапами и животами. Покрытые густым зимним мехом, они бродили вокруг присыпанного снегом холмика, на котором сквозь белое покрывало ещё чернела земля; один из них приблизился и обнюхал холмик, а потом копнул лапой. Трое остальных присоединились.
Рыхлая земля могилы летела из-под волчьих лап на свежий снег, холмик опять превращался в яму. Наконец когти волков зацепились за мешковину. В ход пошли зубы — ткань была содрана, и взглядам зверей открылось бледное лицо человека и его голая грудь.
То, чему напоследок научил Рай-Ана Вепрь-отшельник Одоми, приехавший к нему незадолго до встречи с Йедук-Шаем, действительно пригодилось. Лёжа в клетке, Белый Ягуар дождался, пока зал опустеет и затихнут все звуки, после чего попытался расслабиться. Это было непросто: мешала жёсткость пола и холод. С голым торсом и босыми ногами Рай-Ан немного озяб в этой каменной ловушке, а ещё слегка раздражал свет, проникавший сквозь веки. Хорошо бы, если бы весь этот огонь потух...
Пока он расслаблялся, свет жаровен действительно начал тускнеть: уголь догорал. Жёсткий пол, холод, дискомфорт — всё это НУЖНО было преодолеть, отодвинуть. Жизненно необходимо. Отключиться от телесного вопреки всем неудобствам.
Управлять процессами в теле он умел: при помощи этого умения он избавлялся от препарата RX в крови. Но сейчас ему предстояла задача гораздо более трудная: он должен был умереть, чтобы потом воскреснуть. Он должен был погрузить своё тело в анабиоз, а душой воспарить над телом... Так, чтобы даже верховный жрец, умеющий чувствовать на тонком уровне, принял его за мёртвого. От обычного выхода в Аама (мир духов — прим. авт.) это отличалось тем, что существовал риск не вернуться, потеряв связь с телом. Но другого решения не было. Тиш-Им... Он хотел быть рядом с ней больше всего на свете.
Впитав, как губка, силу земли — связь с ней не могла нарушить даже враждебная энергетика этого места, — Рай-Ан сосредоточился и позволил любви заполнить себя... Тепло тёмных глаз Тиш-Им, их янтарная глубина, белизна кожи и любящий свет улыбки — вот всё, что ему нужно было сейчас.
Исчез зал со статуей Нга-Шу, исчезла клетка, исчезло всё. Физический мир был чем-то чуждым и далёким. Тело стало не живее спального мешка, в котором томилась, тоскуя по Тиш-Им, его душа. Он уже не чувствовал ни биения своего сердца, ни дыхания, ни тепла, ни холода. Мысленным усилием повернувшись на бок, он всплыл вверх. "Бух, бух... Бух, бух", — низкие вибрации пробегали сквозь Рай-Ана, а пространство вокруг него было пронизано сизой сетью-грибницей, и в такт этим вибрациям по нитям двигались красноватые сгустки энергии. Со всех сторон на него дохнуло обжигающим ужасом, и его душа съёжилась, как опалённый огнём древесный листок. Кто-то невидимый пристально смотрел на него из недр этой сети — смотрел со спокойным вниманием хищника, выслеживающего добычу. Рай-Ан сразу узнал невидимого наблюдателя: это могла быть только Нга-Шу. Там, в материальном мире, она ощущалась не так явно и близко, а здесь выступила во всей своей жуткой мощи и вездесущности.
Стоило зерну страха упасть в душу Рай-Ана, как сразу к нему потянулись призрачные существа, амёбообразные, мертвенно-серого цвета, слабо подсвеченные изнутри. Они окружили его со всех сторон, выпуская тонкие щупальца-ложноножки и пытаясь ими его опутать. Он помнил, чему учил его Вепрь: обращаться в бегство нельзя, потому что шлейф страха, распространяющийся следом, приманит ещё больше этих тварей. Нужно сосредоточиться на цели... "Тиш-Им, милая". Тёплый свет её глаз прогнал страх, и Рай-Ана наполнило сияние... Жадные до чужой энергии существа не причинят ему вреда, понял он. Любовь — его защита! От яркой вспышки, вырвавшейся из Рай-Ана, серые сущности просто испарились, да и сеть Нга-Шу будто опалило огнём, в ней образовалась дыра, сквозь которую Рай-Ан и выскользнул навстречу такому же свету, какой наполнял его. Тот, наружный Свет просто притягивал сияющую у него внутри частичку себе подобного, и Рай-Ана вынесло на бескрайнее золотисто-туманное пространство...
С именем Тиш-Им он полетел куда-то с огромной скоростью; была бы у него голова — непременно бы закружилась, но сейчас он ощутил только захватывающий дух трепет. Внизу замелькал океан заснеженного леса, а потом — горная гряда, ощетинившаяся островерхими сиурами. Жилище в горе... Покрытая снегом каменная площадка, мощная дверь под скалистым "козырьком". Рай-Ан легко проник внутрь сквозь неё и очутился прямо над Тиш-Им, спавшей на подвешенном между четырёх столбов матрасе.
В первые минуты (или часы?) он просто любовался девушкой с переполняющей его безграничной любовью. Он окутывал нежностью каждый изгиб тела любимой, каждую её ресничку, каждый волосок и пальчик. Тиш-Им была цела и невредима, это — главное... С ней было всё в порядке, и от этого Рай-Ана наполняло умиротворение и радость. Ради этого он умер бы ещё раз тысячу, вытерпел бы какие угодно загробные мытарства, лишь бы иметь возможность вот так охранять её покой... Девушка чуть вздрогнула и нахмурилась во сне, не открывая глаз; отголосок её страха коснулся Рай-Ана, подобно лёгкой волне электричества. Ох и натерпелась же она, бедная девочка, подумал он с нежной жалостью. Сейчас в его любви к ней было нечто родительское, чистое и высокое, и он укутывал ею Тиш-Им с головы до ног, как в тёплый кокон. "Не бойся, моя родная. Я рядом. Я прогоню твои кошмары".
Вот её глаза открылись — такие мило заспанные, удивлённо-непонимающие, что Рай-Ан растаял от умиления и нежности. Ему хотелось рассмеяться и обнять Тиш-Им, но он не мог ни того, ни другого. Его радость бурлила и скатывалась потоками по склонам гор, растапливая снег и наполняя лес дыханием весны.
Он не отставал от неё ни на шаг, невидимкой следуя за ней всюду, куда бы она ни пошла. Когда она, смущаясь, скинула одежду в присутствии беловолосого незнакомца с татуировкой в виде диадемы на лбу, к его светлой отеческой любви примешалась изрядная доля мужской ревности. Этот тип с роскошной белой гривой сверкал голым торсом перед ней, а она... не знала, куда деть глаза от стыдливости. Она была ещё невинной, его девочка, проклятый Йедук-Шай не успел тронуть её — Рай-Ан это каким-то образом знал. Если этот синеглазый мускулистый тип примется совращать её...
И вдруг "тип" посмотрел прямо на Рай-Ана. В задумчивой сапфировой синеве его глаз отразилось понимание, а чуть приметный дружелюбный кивок головы окончательно развеял иллюзию, что он посмотрел в сторону незримо присутствующего Белого Ягуара случайно. Он ВИДЕЛ его, он знал, что Рай-Ан здесь!
Обомлев, Рай-Ан бессильно наблюдал, как синеглазый бережными движениями ополаскивал волосы Тиш-Им отваром, а та прикрывала грудь руками. Синеглазый оставался при этом невозмутимым, ни единым взглядом, ни движением не показывая какого-либо плотского интереса к Тиш-Им. Он был спокоен, как снежные вершины гор, а в сторону Рай-Ана поглядывал с добродушной усмешкой.
"Я — Хранитель Севера, — уловил Белый Ягуар внутренним слухом чужие слова. — Не тревожься, на твою возлюбленную я не претендую".
Губы синеглазого при этом не шевельнулись, но Рай-Ан не сомневался, что это "сказал" он. Тиш-Им, конечно, ничего не видела и не слышала... И это причиняло Белому Ягуару боль. Оказавшись прямо перед ней, он отчаянно звал её, но — всё впустую. Девушка смотрела сквозь него в сторону бассейна, в который она сейчас собиралась окунуться.
Она начала подниматься из воды... Если б Рай-Ан имел голос, он бы зарычал на беловолосого Хранителя, чтобы тот отвернулся. Хранитель то ли услышал его, то ли сам догадался — повернулся к Тиш-Им спиной, когда она ступила мокрой босой ногой на каменный пол купальни. Впрочем, сам Рай-Ан, не в пример Хранителю, беззастенчиво любовался её наготой, испытывая при этом чисто эстетическое восхищение без примеси телесной похоти. От желаний плоти он был свободен, но это не мешало ему с обожанием и преклонением ласкать взглядом совершенные изгибы её юного тела.
"Гм, гм, — прервал Хранитель его наслаждение. — Мне кажется, это не совсем порядочно с твоей стороны. Ведь она не знает, что ты за ней подглядываешь. Я-то честно отвернулся, а ты?"
Рай-Ан был пристыжён, но просто не мог не смотреть на Тиш-Им. Он всем своим существом устремлялся к ней, он бы хотел слиться с ней в единое целое, чтобы у них была одна душа и одно сердце на двоих. "Люблю, люблю тебя..."
"Нужно открыть её духу Зверя, — сказал ему мысленно Хранитель, плескаясь в ванне. — Пора. А ты не тревожься и доверяй мне".
Что ещё Рай-Ану оставалось в его положении? Когда Хранитель прыгнул обнажённым в бассейн к Тиш-Им, он сцепил несуществующие зубы и приготовился терпеть, но духовная составляющая происходящего отодвинула эти мелочи на задний план. Белому Ягуару был виден радужный яйцеобразный кокон вокруг Тиш-Им; татуировка Хранителя вспыхнула, опоясав его лоб золотым сияющим узором, и он, проведя пальцами по своему лицу, одел этим сиянием и свою руку. Светящейся ладонью он провёл в воздухе вокруг головы Тиш-Им, а потом коснулся её макушки... Кокон девушки откликнулся на это переливчатым мерцанием, и на его поверхности образовалось яркое пятно света. Одной рукой поддерживая обмякшую Тиш-Им, вращательными движениями пальцев другой руки Хранитель превратил световое пятно в конус, вершина которого спроецировалась на макушке девушки.
