Сердце вроде больше не болело, остались только слабость и звон в голове, накрывшие его глухим колпаком при попытке встать. Косой скат крыши над кроватью говорил о том, что комната находилась на мансардном этаже. Вся одежда была на Ло-Ире, кроме куртки и обуви: ботинки стояли у кровати, а куртка висела на спинке кресла. Откуда-то доносился вкусный запах, и у Ло-Ира непроизвольно заурчало в животе.
Осторожно ступая и держась за перила (голова немного кружилась), он спустился по лестнице и оказался на кухне. Источник вкусного запаха сразу обнаружился: на плите шипела яичница и варился тоху (напиток из обжаренных и молотых орехов растения тоху — прим. авт.). Варилось и жарилось всё это, конечно, не само по себе: кухню украшала своей персоной изящная, стройная и совсем молоденькая девушка в шортах и майке на бретельках. Пышная копна её волос была покрашена в экстравагантный рубиновый цвет и лежала в живописном беспорядке, на открытом плече красовалась татуировка в виде трёх скрещенных кинжалов, затейливо оплетённых лозой, а в зубах дымилась сигарета. Девушка была красноухой.
Откинув с бровей рубиновую чёлку и стряхнув пепел в кухонную мойку, она обожгла Ло-Ира взглядом жирно подведённых изумрудных глаз с вкраплениями золота.
— Привет, эйхо. Очухался?
— Ну... Вроде, — смущённо улыбнулся Ло-Ир, сам не зная, отчего уголки его губ при виде этой девчонки поехали в стороны. — Меня зовут Ло-Ир.
— Оч-приятно, — отозвалась девушка. — Надья-На. (Ударение на "я" — прим. авт.) Ты вчера на улице валялся, адреса своего сказать не мог, только мычал чего-то там, так что пришлось везти тебя ко мне. Уж не обессудь.
— Я и не в претензии, — ответил Ло-Ир, всё ещё не в силах перестать улыбаться. — Напротив, очень тебе признателен.
Взгляд его невольно скользнул по её гладким, белым ножкам, обзор которых короткие шорты открывали по максимуму. Не ножки — загляденье.
— Чего ты валялся-то вчера там? — поинтересовалась между тем Надья-На, уставившись на него своими зачаровывающими зелёно-золотистыми глазами. — А если б полисы замели?
— Ну... Мне стало немножко плохо, — объяснил Ло-Ир. — С сердцем.
— Ни фига себе, — округлила Надья-На глаза. — А сейчас тебе как?
— Лучше, — ответил Ло-Ир. — Гораздо лучше.
— Ну, ладно... — Девушка обвела взглядом кухню. — Есть будешь?
— Не откажусь.
Надья-На мотнула чёлкой в сторону высокого табурета у перегородки-стойки, отделявшей обеденную зону кухни от рабочей.
— Садись. Готовить я ничего, кроме яичницы, толком не умею, так что... — Девушка развела руками и хмыкнула. — Чем богаты, как говорится.
Ло-Ир взгромоздился на табурет. Надья-На поставила перед ним тарелку с яичницей и чашку тоху.
— Молоко, сахар?
Ло-Ир кивнул. Девушка со стуком поставила на стойку сахарницу, а за молоком полезла в холодильник. Чтобы взять пакет, ей пришлось нагнуться, и Ло-Ир не удержался, чтобы не бросить взгляд на открывшееся при этом соблазнительное зрелище.
Молоко тонкой струйкой лилось в тоху, а Ло-Ир спросил:
— Ты мне помогла... Тебя не смутило, что я синеухий?
Надья-На только усмехнулась. Поставив свою порцию яичницы и тоху на стойку, она энергично взобралась на табурет, стоявший с другой её стороны.
— Да мне цвет ушей — по фиг, — сказала она, берясь за вилку и нож.
Ло-Ир не нашёл, что сказать, кроме:
— Это здорово.
С минуту они ели молча. Бросая украдкой взгляды на хорошенькую девчонку, сидевшую напротив, Ло-Ир чувствовал, что прямо-таки воскресает из пепла. Раньше, ещё до встречи с Уль-И, будучи молодым и легкомысленным, он немедленно начал бы её "кадрить", не сходя с места, но сейчас ему просто хотелось ею расслабленно любоваться. Приятно было просто смотреть на неё, тонуть в её необычных, изумрудно-золотых глазах и находиться рядом с ней — так близко, что была видна каждая веснушка на её чистой, без единого прыщика, светлой коже.
— Интересный у тебя цвет волос, — сказал Ло-Ир, не придумав ничего лучше.
— Нравится? — усмехнулась Надья-На.
— Ага, — кивнул он. — А чем ты занимаешься?
— Учусь на первом курсе юридического, — ответила Надья-На.
— Адвокатом будешь, значит? — Ло-Ир отпил глоток ароматного, пахнувшего домашним уютом тоху.
Надья-На сунула в рот кусок яичницы, пожала плечами.
— Ммм... Не уверена, — сказала она с набитым ртом. — Это маманя меня туда засунула. Говорит, чтоб я приличную профессию получила. Не хотела, чтоб я стала актрисой, как она. А мне нравится играть. У нас драмкружок в универе есть, так я там вовсю участвую. Вот подумаю... Да может, и переведусь в театральное училище, что бы там маманька ни говорила. Это моя жизнь, и выбирать дорогу я буду сама, чтоб не каяться потом.
— Это правильно, — промычал Ло-Ир, ощутив ни с того ни с сего укол странного беспокойства.
— А ты? — в свою очередь поинтересовалась девушка.
— Ну... Я тоже учусь, только на экономическом, и уже на четвёртом курсе, — ответил Ло-Ир.
— А проблемы с сердцем... Часто это у тебя? — осторожно спросила Надья-На.
— Нет, в первый раз случилось. На меня напали какие-то уроды в масках, связали и пропускали через меня ток, — Ло-Ир произнёс это легко и с усмешкой, как будто произошедшее с ним было чем-то чрезвычайно забавным.
Надья-На даже перестала жевать на секунду, подняв на Ло-Ира глаза, в которых читался ужас.
— Вот жопа... то есть, кошмар, — пробормотала она шокированно. — За что они тебя так?
— За то, что я синеухий, очевидно, — прямо ответил Ло-Ир, даже с ноткой вызова в голосе.
Надья-На смешалась, помолчав несколько секунд, а потом сказала:
— Ты не думай... Я не такая, как они.
— Я верю, — улыбнулся Ло-Ир.
— Может, это... в полицию заявить надо? — предложила Надья-На неуверенно.
Ло-Ир невесело усмехнулся.
— Кому, думаешь, полиция поверит — мне, синеухому, или им, красноухим?
— Тоже верно, — удручённо проронила девушка, кладя вилку и хмурясь.
— Не беспокойся, своё они получили, — сказал Ло-Ир, подчистив тарелку и в один приём отправив в рот остатки яичницы. Прожевав и проглотив, добавил, постаравшись придать голосу бодрое звучание: — Ну... Ладно, не будем о неприятном. Спасибо тебе за завтрак. Надо сказать, яичницу ты готовишь классно!
Надья-На смущённо улыбнулась, став ещё более хорошенькой.
— Да не за что.
Посуду она составила в мойку и залила водой с моющим средством, а потом, небрежно шаркая шлёпанцами по полу, направилась к двери.
— Пошли, дом покажу.
Ло-Ир последовал за ней, осматриваясь. Дом был не такой большой, как у них с отцом, и обставлен поскромнее, но свидетельствовал о неплохом достатке владельцев. На первом этаже было три комнаты, на втором — две и кухня, а под крышей располагалась мансарда — та самая, в которой Ло-Ир пришёл в себя.
— Это моя комната, — сказала Надья-На.
Компьютер, музыкальный центр, полки с дисками, постеры на стенах... Но не со смазливыми королями поп-музыки и девичьих сердец, а с машинами и мотоциклами.
— Такое впечатление, будто здесь живёт пацан, а не девушка, — заметил Ло-Ир.
— Ну... И прибираться я тоже не люблю, — засмеялась Надья-На.
— Не в этом смысле, — уточнил Ло-Ир. — Все эти плакаты...
— А, — поняла она. — Ну да, люблю технику. И приёмчики кое-какие знаю, — добавила она весело, сжимая кулаки и становясь в некое подобие боевой стойки. — Я семь лет провела в школе-интернате, а там жизнь не сахар... Приходилось выживать.
— Интернат? При живой-то матери? — удивился Ло-Ир.
— Хех, — усмехнулась Надья-На, плюхнувшись в кресло перед компьютерным столом и крутанувшись на нём. Её глаза заблестели злыми искорками. — Маманьке я всегда только мешала. В её жизни мне нет места. Нет, она всегда за всё платит, покупает, что мне нужно, подкидывает денег, когда я прошу — короче, даёт всё что угодно, кроме самой себя. Откупается от меня. Считает, если я сыта, одета, получаю образование — какое угодно! — и имею крышу над головой, то этого достаточно. Она свой долг выполнила, и отвали от неё. Так я и живу... сама по себе.
Надья-На встала, всё ещё поблёскивая горькими и колючими искорками в глазах, а проходя мимо Ло-Ира, подцепила его под локоть.
— Пошли, покажу маманькину мастерскую.
Мастерской была небольшая комната на втором этаже, полная рисунков, эскизов, набросков и готовых картин. Здесь царил "творческий бардак": пол был устлан заляпанными краской газетами, всюду стояли разнокалиберные баночки, бутылочки, тюбики, лежали кисти... Также здесь обнаружился поднос с забытой грязной посудой, электрочайник и большая пластиковая бутыль с водой.
— Это — святая святых. Когда маманя дома, мне сюда запрещено входить, — с усмешкой пояснила Надья-На. — Типа, живописью она тут занимается в свободное время, ага. Ну вот скажи: разве эту мазню можно назвать живопИсью?
Ло-Ир прошёлся по мастерской, рассматривая работы. Он не мог сказать, хороши они или плохи: в живописи он не очень разбирался, но ни одна из картин его ничем особенно не зацепила, не поразила и не озадачила.
— Ну... чисто с технической точки зрения... — начал он, чтобы не показаться совсем профаном, раз уж спросили его мнения.
— Да с любой точки зрения это — фигня, — перебила Надья-На насмешливо. — Но... Чем бы маманя ни тешилась, лишь бы не психовала.
— У каждого человека должна быть какая-то отдушина, любимое занятие, — сказал Ло-Ир. — Картины как картины. Знаешь, — добавил он со смехом, — когда я вижу творчество некоторых признанных и известных художников, тоже порой не могу понять, что за фигня нарисована. Так чем они лучше?
— Может быть, и ничем, — буркнула девушка.
— Похоже, ты в сильной обиде на свою маму, — вздохнул Ло-Ир. — Знаешь, бывают и похуже. Некоторые бросают своих детей, отказываются от них, даже убивают.
Надья-На уселась на подоконник, уронив с ног тапочки. Вид её маленьких босых ступней с ярко-алым педикюром заставил в животе Ло-Ира что-то сжаться. Прищурив глаза в невесёлой усмешке, она сказала:
— Ну да, понимаю, к чему ты клонишь. Типа, не так всё плохо и всё такое... — Она опустила голову, почесала пальцем в растрёпанной рубиновой шевелюре. — Ты просто не знаешь мою маманю. Мы с ней живём как... посторонние. — Скосив глаза за окно, она что-то увидела там и выпрямилась, присвистнув. — Ха! Легка на помине. Тебе несказанно повезло, эйхо, — объявила она полуторжественно-полуиронично. — Сейчас ты удостоишься чести лицезреть великую Дин-Тиа Йелло!
Ло-Ир подошёл к соседнему окну. На дорожке, ведущей к дому, остановилась машина, из которой вышла женщина в светлом плаще с широким поясом, широкополой шляпе того же оттенка и блестящих чёрных сапогах на высоком каблуке. Водитель открыл багажник и достал оттуда два пухлых чемодана, а женщина — сумку с колёсиками.
Странное беспокойство снова укололо Ло-Ира и заставило последовать за девушкой вниз, в гостиную. Водитель уже внёс чемоданы, поставил на ковёр и ушёл, а женщина, сняв шляпу, вынула из волос заколку и освободила целый водопад каштановых локонов. Эффектная красота её лица была подчёркнута броским макияжем: острые, хищные, вздёрнутые кверху "стрелки" на веках, придававшие глазам стервозный кошачий разрез, накладные ресницы, яркая помада. Расстегнув плащ, она устало упала в кресло, а шляпу бросила на стоявший рядом диван.
— Ты что-то раньше с гастролей, — сказала Надья-На вместо приветствия. — На целую неделю.
Женщина, откинув голову на спинку кресла, прикрыла глаза веками, уставшими от накладных ресниц и обильного макияжа. Ло-Ира она не замечала в упор.
— Я расторгаю контракт с этим театром, — проговорила она слабым голосом.
— А чего так? — поинтересовалась Надья-На.
— Да урод он, — ответила мать, морщась и потирая пальцами висок. — А эта ощипанная курица... Залезла к нему в постель, и он все роли — ей. Мои роли! Слов нет. Тоже мне — прима! Овца дебильная.
Надья-На подмигнула Ло-Иру и шёпотом пояснила:
— Кажется, у режиссёра появилась новая фаворитка. — И добавила громче, матери: — Мда... Ну и страсти у вас там кипят, однако.
— Страсти! — хмыкнула мать. — Бл...ство, а не страсти, вот что там кипит!
Только сейчас заметив Ло-Ира, она сообразила, что её профессиональные откровения, не предназначенные для посторонних ушей, были ими всё-таки услышаны, кашлянула, выпрямилась в кресле и вопросительно взглянула на дочь:
— Кхм... А это ещё кто?
— Мой знакомый, — ответила Надья-На с невинным выражением лица.
— Синеухий? — Мать окинула Ло-Ира холодным взглядом.
— Да, а что в этом такого? — пожала плечами девушка.
Ло-Ир, подойдя к чемоданам, услужливо осведомился у хозяйки дома:
— Вам помочь с вещами? Могу отнести, куда скажете.
Это был весьма неожиданный ход с его стороны. Дин-Тиа пару секунд соображала, как это воспринимать, потом снова растеклась в удобной позе и с царственным движением унизанной кольцами руки сказала:
— В мою спальню.
Ло-Ир поднял чемоданы, а Надья-На пошла вперёд — показывать, где спальня. По дороге он подмигнул ей и спросил в связи со всем услышанным:
— Всё ещё уверена, что хочешь стать актрисой?
Надья-На только фыркнула.
Когда они вернулись за сумкой на колёсиках, мать девушки, развалившись в кресле в позе сонной кошки, промурлыкала:
— Надья-На, раз уж ты дома, то будь так добра, сделай мне чашку тоху.
— Я уже ухожу, мне некогда, — быстро ответила та.
Дин-Тиа открыла устало смежённые глаза и снова обдала Ло-Ира неприязненным взглядом.
— Куда уходишь? С этим синеухим? — с ледяным звоном в голосе спросила она.
Надья-На вздёрнула подбородок и подбоченилась:
— Даже если и с ним, то — что?
— С НИМ ты никуда не пойдёшь, — отрезала мать.
— Хех, ещё как пойду, — дерзко ответила, и не подумав подчиниться, Надья-На.
— Нет, это он отсюда пойдёт, а ты останешься, — настаивала Дин-Тиа.
Ло-Иру было и немного грустно, и смешно наблюдать эту картину. С одной стороны — непослушная, бунтующая девчонка с копной встрёпанных волос вызывающего рубинового цвета, в коротеньких домашних шортах, стройноногая, юная, свежая и хорошенькая, с другой — усталая женщина с закрывающимися под тяжестью косметики веками и уязвлённым самолюбием. Кто выйдет победителем из этого противостояния? Впрочем, Ло-Иру не хотелось становиться причиной ссоры между матерью и дочерью, отношения которых были и без того напряжёнными, поэтому он сказал миролюбиво:
— Мне действительно пора. Было приятно с вами познакомиться, Дин-Тиа.
Та фыркнула, окинув его презрительным взглядом.
— Сопляк! Нос не дорос так ко мне обращаться! Для тебя я — госпожа Йелло, синеухий.
Ло-Ир прищурился и сжал кулаки, спрятав начавшие удлиняться когти. Ему непреодолимо хотелось поставить мать девушки на место, проучить её как следует, сбив с неё красноухую спесь, как недавно он проделал это с Дайи-Бо, но тут следовало применить какой-нибудь другой, менее жестокий метод. В итоге он, вместо того чтобы немедленно уйти, весьма бесцеремонно и расслабленно развалился на диване, не сводя с Дин-Тиа взгляда.
