— Ты что это? Шалишь! — Она взяла морду ягуара обеими ладонями и заглянула в мерцающие амальгамой глаза. — Я вообще-то замужем, котик.
Но необъяснимая нежность мягкой лапой сжала её сердце. Красивый и опасный хищник улёгся на коврике рядом с кроватью, а Э-Ар, свесив руку, ворошила пальцами его шерсть. Так она и уснула.
Когда серое дождливое утро заглянуло в окно, коврик был пуст. Э-Ар озадаченно вспомнила ночной визит... Может, ей всё это пригрезилось? Лучше бы пригрезилось, потому что... Щёки Э-Ар порозовели, когда она скосила глаза в вырез своей футболки. Разумеется, У-Ону не нужно было об этом знать.
Но ласковый взгляд Ло-Ира убедил её, что это всё-таки было, а не приснилось. Он словно накрыл тёплой ладонью её сердце, и она ослабела от смущения. Сейчас, глядя на мокрый двор из-под козырька балкона, Э-Ар только хмыкнула: хорош красавец... Мало ему, что ли, своей девушки? Котяра похотливый. Хотя была ли с его стороны похоть? — тут же усомнилась она. Кажется, только теплота и нежность. Такая же, какая поселилась в её собственном сердце.
Гудки улетали в тревожную пустоту. Э-Ар со вздохом нажала "отбой" и положила трубку. В этом доме чуть ли не в каждой комнате было по телефону.
Какое-то движение внизу привлекло её внимание. У чугунных ворот стоял высокий, грузный незнакомец в плаще-балахоне с поднятым капюшоном и через прутья разговаривал с охранником. Вид у гостя был властный и надменный, несмотря на потёртый плащ неопределённого цвета и не очень-то элегантную обувь. Будь Э-Ар одета во что-то подобное, вряд ли она чувствовала бы себя так уверенно... Но то — Э-Ар, а незнакомца собственный внешний вид, похоже, мало волновал. Более того, охраннику визитёр внушил такое почтение, какое не внушил бы и разодетый богач на лимузине. Ворота открылись, и мужчина вошёл. Э-Ар вздрогнула: цепкий, всезнающий взгляд его маленьких глаз из-под мокрого капюшона ударил её, как выпущенный из пращи камень. Да и сами глаза были твёрдыми и тёмными, как отшлифованные кусочки вулканического стекла.
Первым желанием Э-Ар было закрыться в своей спальне и не выходить ни при каких обстоятельствах. А ещё лучше — спрятаться под кровать, как маленькая девчонка. Ещё никто не внушал ей такого... Страха? Беспокойства? Смущения? Даже слово было трудно подобрать, чтобы назвать то чувство, которое Э-Ар испытала при виде этого незнакомца. И всё же она кое-как собралась с духом, велев себе вспомнить, что она всё-таки взрослый человек, и спустилась вниз.
Гость, уже без своего балахона, сидел развалившись в одном из кресел лицом к лестнице, так что Э-Ар снова натолкнулась на его взгляд, как на остро отточенную пику. Одет был гость в мешковатые штаны, заправленные в грубые, стоптанные и грязные сапожищи и чёрную шерстяную жилетку поверх мятой серой рубашки. Вблизи он показался Э-Ар просто огромным: казалось, кресло вот-вот сплющится под его весом. Впрочем, его нельзя было назвать толстяком, заплывшим жиром, хоть он и обладал солидным брюшком: скорее он был могуч, как дикий кабан. Даже в его грубом, заросшем щетиной лице было что-то кабанье — особенно в мрачной, жёсткой линии его рта и очертаниях тяжёлой нижней челюсти. Когда он заговорил, оказалось, что нижние его клыки значительно длиннее верхних.
— Хорошо, что вышла. Чего прятаться-то? Чай, не съем я тебя, — проговорил гость низким, хрипловатым голосом. И добавил: — Красивые бабёнки — не для того, чтоб их есть... а чтоб любить их!
Довольный своим изречением, он издал короткий смешок, подхрюкнув при этом, и его живот вздрогнул. Брился гость, по всей видимости, редко и неохотно, а стрижку носил самую немудрящую — наголо. Тёмная щетина на вертикальных складках его щёк и на голове была примерно одинаковой длины.
— Что, нравлюсь? — ухмыльнулся он, окинув шокированную Э-Ар оценивающим взглядом. — И ты мне нравишься, красавица... Отвык я в своей дыре от по-настоящему красивых баб! Одни дуры деревенские, а ты — ишь, лощёная да ухоженная... Эй! Малый!
На окрик явился охранник с вопросом "чего изволите?" на лице. Видно, он уже признал незнакомца за начальство. Гость, крякнув — в области живота его фигура сгибалась с трудом, — стянул сапоги и бросил ему:
— Приведи-ка в порядок мою обувь, паренёк, да побыстрее. Уж больно тут чисто вылизаны полы у вас, грех топтать... Да смотри, чтоб блестели! А не то языком чистить заставлю!..
Поймав сапоги, охранник расторопно удалился, а Э-Ар еле сдержала желание зажать нос: лучше бы этот боров не разувался... "Боров" нахмурился.
— Чего носик морщишь? Мужского запаха не нюхала? Эх вы, городские... Вам подавай хлыщей разряженных-напомаженных, так что их от баб не отличить. И что они могут? У зеркала тряпки только примерять, тьфу! Эх... Ну ладно. Хозяина дома нет, а у меня к нему разговор. Обождать придётся. Вели, что ли, еды какой собрать: проголодался я с дороги.
Э-Ар, выполняя его просьбу (по тону скорее похожую на требование), была рада покинуть гостиную, наполнившуюся "мужским запахом". Передав экономке, что гость голоден, она едва не поддалась желанию всё-таки уйти к себе и бросить неприятного визитёра на произвол судьбы, но воспитание взяло верх. Чувствуя себя обязанной в отсутствие Рай-Ана побыть за хозяйку, она вернулась. Присев по возможности подальше от источника "мужского запаха", она с чопорным видом осведомилась:
— Не желаете ли с дороги принять душ или ванну? Ванная комната к вашим услугам.
Гость, насмешливо прищурив и без того маленькие поросячьи глазки, ответил:
— Дерзишь, милая... Намекаешь, что я воняю и для твоего изнеженного носика моё общество неприятно. Ладно, так уж и быть, приму ванну, но только если ты потрёшь мне спинку.
Ничего, кроме "э-э, гм-гм" Э-Ар не нашлась ответить. Может быть, предложение насчёт ванны и правда прозвучало несколько нетактично, но терпеть этот, с позволения сказать, мужской запах было просто невыносимо.
— То, как человек выглядит и как пахнет — не главное, — сказал гость чуть мягче — насколько это позволял его грубый голос. — Уж прости, что поучаю, но я постарше тебя буду, а значит, имею на то право.
Где-то в глубине души Э-Ар находила его слова не лишёнными смысла, но это не прибавляло ей желания находиться рядом с этим свиночеловеком. И не только из-за запаха. Ей было неуютно под взглядом его маленьких глаз, в которых отражалось нечто большее, чем разум — чёрная бездна, жутковатая и всезнающая, смотрела из них. Обладай космос глазами, они могли бы быть именно такими — из чёрного вулканического стекла, подсвеченного изнутри этим нечеловеческим, нездешним отблеском.
Тем временем вернулся охранник с сапогами. До зеркального блеска ему их, конечно, натереть не удалось — это было в принципе невозможно, но теперь они стали, по крайней мере, чистыми. Гость счёл его работу удовлетворительной и, к облегчению Э-Ар, обулся.
Обед (или по времени скорее второй завтрак) был подан в столовую, о чём экономка и доложила.
— Вот и славно, — крякнул гость, поднимаясь с кресла. И снисходительно бросил Э-Ар: — Пойдём, красавица, составишь мне компанию.
При виде сияющей скатерти и букета осенних цветов посередине стола он хмыкнул:
— Всё чинно-благородно, как в лучших домах... Ну-ну. Где уж нам, со свиным рылом, на таких скатертях обедать...
Усевшись, гость ещё раз окинул взглядом идеально сервированный стол и поморщился. Экономка стояла с недоуменным видом: что этому неотёсанному кабану могло не понравиться в её работе? Поймав её взгляд, тот усмехнулся:
— Да всё ты хорошо сделала, я не в претензии... Вот только скатёрочку эту чистенькую убери.
Брови экономки поползли вверх: очевидно, она сталкивалась с таким требованием впервые.
— Э... но зачем? — изумилась она.
— Убери, убери, — повторил гость. — Пачкотню устрою, а тебе потом стирать.
— Гм... Ничего, это моя работа, — попробовала возразить экономка.
Гость сдвинул брови:
— Убирай, я сказал... Тебя же от лишних хлопот избавляю, глупая баба.
Экономка с оскорблённым видом принялась убирать всё со стола. Э-Ар сначала наблюдала за процессом, а потом, чтобы ускорить его, встала и принялась ей помогать. Скатерть была убрана, и посуда вернулась на стол. Глянув на букет, гость сделал рукой отпускающий жест:
— И это тоже тут лишнее.
Когда всё, что, по его мнению, было лишним, исчезло со стола, гость без особых церемоний принялся за еду. Ссутулившись над тарелкой, он жадно насыщался — другим словом процесс поглощения им пищи нельзя было назвать. Он обходился без ножа, пихая в рот большие куски, шумно жевал и чавкал, срыгивал, ронял вокруг тарелки крошки и капли соуса. Э-Ар сидела, лишь для вида ковыряя вилкой в тарелке. Перестав на мгновение чавкать, гость спросил:
— А ты чего не ешь?
— Я... ела недавно, не голодна, — ответила она.
— А... ну, как знаешь, — ответил гость. Вдруг поморщившись, будто на зуб ему попался камушек, он поёрзал на стуле и издал оглушительный и раскатистый треск. — Ну вот, так-то полегче, — удовлетворённо прокомментировал он сей звук. — А то брюхо вспучило.
Разумеется, после этой свинской выходки ни о каком аппетите у Э-Ар и речи быть не могло. Она сидела с каменным лицом и просто ждала, когда гость закончит утолять голод. Когда на столе не осталось ни крошки еды, кроме той, что почти не тронутой лежала в тарелке Э-Ар, гость вопросительно взглянул на неё:
— Не будешь?
Она отрицательно качнула головой. Гость протянул руку к тарелке:
— Давай... Не пропадать же добру.
Нимало не побрезговав, он съел и её порцию. Наконец, отвалившись на спинку стула и сыто отрыгнув, он заявил:
— Эх, ещё б столько же съел, да уже не помещается.
Придя убирать со стола, экономка оценила масштабы "пачкотни", устроенной гостем, и внутренне согласилась, что скатерть от этого свинства действительно стоило поберечь. Но за "глупую бабу" она была всё ещё обижена, а гость ещё и усугубил свою вину, шлёпнув её по заду со словами:
— Молодец, хорошо готовишь!..
Экономка остолбенела, вся олицетворённое негодование, а гость разразился утробным смешком, в конце которого опять хрюкнул. А потом спросил:
— А выпивка какая-нибудь в этом доме имеется?
Пребывая в состоянии глубокого морального потрясения, экономка принесла самое лучшее буодо, какое только имелось в доме — тридцатилетней выдержки, одна бутылка которого стоила её месячной зарплаты, но гость, отхлебнув, презрительно скривился и обозвал его "бабским пойлом". После чего велел принести из кармана его плаща фляжку с "настоящей штукой" и рюмки в количестве трёх штук. Разлив в них свою "штуку", он скомандовал:
— Оцените, дамы. И запомните этот вкус.
Э-Ар поднесла рюмку к губам и с опаской понюхала. В нос ей резко ударило спиртовым запахом. Экономка стала отказываться, но под космическим взглядом обсидиановых глаз гостя осеклась и залпом вылила в себя содержимое рюмки. Из глаз её брызнули слёзы, она задохнулась и зашлась в приступе кашля.
— Вот это и есть выпивка, — торжествующе сказал гость. — А не это ваше дрянное буодо.
Э-Ар поставила рюмку.
— Спасибо, но я воздержусь, — сказала она твёрдо. — Мне сейчас нельзя.
Гость насупился.
— Я беременна, — обосновала Э-Ар свой отказ.
— А, ну тогда ладно, — согласился гость. — Детёныша беречь надо.
Он выпил обе рюмки — свою и Э-Ар, налил ещё и снова выпил, даже не поморщившись. С удобством расположившись в гостиной, он время от времени прикладывался к фляжке. Э-Ар, взяв на себя обязанности хозяйки, сидела с ним на случай, если гостю что-то понадобится.
И понадобилось. Кивнув на камин, он велел:
— Разведи-ка огонь, красавица.
Э-Ар принялась неумело растапливать камин. Дрова не хотели загораться, спички гасли, а взгляд гостя сверлил ей затылок. Понаблюдав за её неуклюжими попытками, гость с досадой вздохнул:
— Эх ты, неумёха... Смотри, как надо.
Он убрал с колосниковой решётки горку сложенных Э-Ар поленьев, положил на её место слой растопочной щепки из ведра рядом с камином, пару скомканных газетных листов, сверху — несколько четвертушек дров и поджёг. Когда огонь разгорелся, он подбросил пару поленьев покрупнее.
— Всё, дальше сама сможешь. Подбрасывай, да и все дела.
Разгибаясь, он скользнул взглядом по груди стоявшей рядом Э-Ар. Секунда — и она оказалась прижатой к его тугому, как барабан, животу.
— Вы что? — возмутилась Э-Ар.
— Уж и обнять тебя разок нельзя? — ухмыльнулся гость, не ослабляя хватки.
— Я замужем! — Э-Ар упиралась руками ему в грудь, отворачивая лицо от его кабаньих клыков и небритой физиономии.
— А муж твой далеко, — тихо и вкрадчиво возразил гость. — И ничего не узнает. А если и узнает — всё равно ему со мной не потягаться.
В голове Э-Ар промелькнуло: а откуда он вообще знал об отъезде У-Она? Вдруг на всю гостиную прогремел молодой гневный голос:
— А ну, убрал от неё руки, грязный свин!
Гость отпустил Э-Ар и повернулся всем туловищем к осмелившемуся бросить ему вызов Ло-Иру. Что произошло дальше, Э-Ар не поняла. Она ясно видела, что гость не пошевелил и пальцем, но Ло-Ир остановился и пошатнулся, прижав руку к сердцу, а потом упал в кресло. Гость, держа руки в карманах, вразвалочку подошёл к нему и спросил беззлобно:
— А сначала здороваться со старшими тебя не учили, сынок?
Ло-Ир, бледнее смерти, прохрипел:
— А тебя, свинья, не учили уважительно относиться к женщинам?..
Гость, рассматривая его как будто с любопытством, сказал:
— Ты хотел проучить грязного свина, лапающего чужих жен? Что ж, цель благая. Но к её достижению ты подошёл неверно, и я могу прямо сейчас остановить тебе сердце, если захочу. Но я не буду этого делать, чтобы ты, глупый мальчишка, ещё пожил и кое-чему научился в этой жизни. А за девчонку не беспокойся, не собирался я её трогать. Так, пошутковал малость. — Гость усмехнулся, покосившись на Э-Ар. — Уж больно хороша, чертовка. В том захолустье, где я живу последние лет этак... гм, неважно, сколько. Там с красивыми бабами — беда. Нету их. Вот её увидел и сомлел чуток.
Пока он так говорил, Ло-Ир находился при смерти — по крайней мере, Э-Ар была в этом уверена. Бросившись на гостя, она яростно забарабанила кулачками по его могучей спине.
— Прекратите! — закричала она. — Прекратите немедленно! Вы же его убьёте!
Тот стоял под её ударами с непоколебимостью горы, которую решила использовать в качестве боксёрской груши мышь.
— Даже как бьёт она — и то приятно, — сказал он задумчиво. И обратился к уже порядком запыхавшейся Э-Ар: — Пониже маленько постучи, красавица... Разомни мне там, а то, знаешь ли, ломота как вступит иногда...
— Кто ты такой? — прохрипел Ло-Ир.
Гость хмыкнул.
— Вот молодёжь... Ничего не знают, не помнят, историей не интересуются. Хотя, пожалуй, я слишком долго сидел в своём логове, могли меня и подзабыть. Меня зовут Одоми, мальчик.
Почти закатившиеся глаза молодого ягуара широко раскрылись.
— Учитель Одоми? Простите... Я не узнал вас...
Уже в следующую секунду он задышал свободно: Одоми его отпустил.
