Её всё ещё потряхивало после нелёгкого разговора с дочерью. Прошлое всколыхнулось со дна души, где оно лежало уже двадцать лет, и Дин-Тиа думала, что оно похоронено навсегда. Но нет, она ошиблась. Прошлое явилось к ней в виде молодого оборотня с волосами цвета платины и блеском амальгамы в глазах. С тяжёлым и острым, как тысяча скальпелей, взглядом. Под этим взглядом будто сидишь в кресле из снега. Воистину, сын своего отца...
А этот странный синеухий всё стоял, похожий на восставшего из могилы покойника. Ещё никогда Дин-Тиа не видела такого пустого, мёртвого, невидящего взгляда. Возраст — наверное, за пятьдесят. Всклокоченные седеющие волосы, мешки под глазами. Для чего он сюда пришёл? Что-то купить — вряд ли. Он ничего не высматривал, ничего не искал. Наверно, и в жизни тоже уже ничего не искал... Она слишком сильно помяла его.
Пожалуй, эти светло-серые сапоги — ничего. Дин-Тиа любила серый цвет, скучным он ей совсем не казался. Благородный, спокойный, к тому же, с множеством оттенков.
— Девушка, — обратилась она к продавцу, — есть вот такие сапоги размера двадцать четыре или двадцать четыре с половиной, нормальной полноты?
— Сейчас посмотрим, — отозвалась продавец, глянув на выбранную модель.
Синеухого мужчины уже не было там, где он только что стоял: сейчас там проходили две красноухие девушки. Дин-Тиа, поддавшись странному приступу беспокойства, подступила на пару шагов к стеклянной перегородке торговой секции и глянула сквозь неё наружу, ища глазами несуразную фигуру в мешковато сидящей куртке. Она затерялась где-то среди покупателей.
— Вот, пожалуйста, размер двадцать четыре с половиной, — раздался голос продавца. — Будете примерять?
Дин-Тиа ответить уже не успела: страшный грохот сотряс пространство, и её обдало стеклянным крошевом боли...
Кристально чистая, прозрачная струя бодукки*, журча, лилась в стакан. Най-Ур поморщился от этого звука и зажмурился: в последнее время он выпил уже столько, что и смотреть на неё не мог. (*Крепкий алкогольный напиток — прим. авт.)
— Выпей, станет лучше, — сказал холодный голос Черепа. Так мужчина звал про себя типа с лиловыми ушами и гладкой, блестящей головой, в чёрной кожаной куртке и тёмных очках, которых он не снимал даже в помещении.
Най-Ур протянул руку к стакану. Пальцы дрожали. "До трясучки допился", — проплыла в голове какая-то отстранённая, равнодушная мысль. Просто сухая констатация. Ему было уже всё равно. Не так давно эти пальцы были твёрдыми и делали свою работу. Под ногтями чернела вечная, въевшаяся грязь. Он ли не трудился? Он ли не вкалывал? Он ремонтировал красноухим их машины и был способен "воскрешать" любые модели чуть ли не из состояния металлолома. Он регулярно колол RX, пока сердце не начало давать сбои. Знакомый врач сказал: возможно, это один из побочных эффектов. Глядя на честного трудягу серьёзными и грустными глазами, этот синеухий парень сказал устало: "RX — яд замедленного действия. Сразу побочные эффекты не проявляются, но если колоть его на протяжении многих лет, вредное воздействие накапливается и приводит к болезням. По сути дела, он убивает нас".
Най-Ур пропустил один курс уколов, и сердцу стало легче, аритмия отступила. Но об этом узнал хозяин автосервиса, панически боявшийся оборотней. Когда начались эти убийства, он ходил сам не свой и поглядывал на синеухих сотрудников так, будто считал их виновными в этих зверствах. Пропуск Най-Уром курса инъекций стал поводом для увольнения.
Сына убили в уличной драке. Парень едва успел устроиться на свою первую в жизни работу, на первых порах у него не всё ладилось, и он задерживался допоздна... В тот вечер он так и не вернулся домой. Красноухие отморозки сочли, что он не достоин жить дальше. Работать, заводить семью и детей. Не достоин ничего, потому что его уши были синего цвета.
Най-Ур зажмурился, задержал дыхание и вылил в себя прозрачную жидкость — ровно полстакана. Всё чуть не вылилось обратно, но он невероятным усилием удержал выпивку в себе. Крепко обхватив голову руками, ждал, когда наступит облегчение.
— Пора, — сказал Череп через некоторое время.
— Я хочу её увидеть, — ответил Най-Ур.
— Можно, — кивнул Череп.
Когда они вышли на улицу, Най-Ур подставил лицо падающим хлопьям снега. Надо же, зима пришла в город... Под ногами, правда, снег превращался в слякоть, но на рукаве куртки не таял и выглядел чистым и пронзительно-трогательным. А сын больше не увидит этих снежинок.
Дверца чёрной машины мягко захлопнулась, и они поехали. Най-Ура начало подташнивать. Дурнота усиливалась, но он сдерживался, чтобы не испачкать салон. Через несколько минут он не вытерпел.
— Остановите, — простонал он. — Меня вырвет сейчас...
Бесстрастно блеснули очки Черепа, тёмные, как зимняя ночь. Машина остановилась, свернув к тротуару, и Най-Ур открыл дверцу и свесился из неё. Болезненный рвотный спазм ничего не выжал из его пустого желудка, только слюна повисла на губах тягучей нитью. За этим последовал ещё один спазм, потом ещё, но безрезультатно. Най-Ур измученно откинулся на спинку сиденья.
— Ну, всё? — спросил Череп.
— Не зна... бррр! Не знаю, — передёрнулся Най-Ур.
— Закрывай дверцу, поехали.
Через пять минут машина остановилась у больницы. Череп кивнул:
— Иди. Только не долго.
Най-Ур снова вышел под снегопад. Пригладил волосы, подумав: "Пустят ли меня в таком виде?"
Но его пустили. В больнице знали, что он — муж. И он сидел рядом с кроватью и смотрел в бледное лицо, к которому тянулись трубки аппарата для искусственной вентиляции лёгких. Вошёл врач, но Най-Ур даже не поднял на него взгляд.
— Это хорошо, что вы пришли. Я хотел с вами поговорить. У вашей жены последняя стадия "чёрного безумия", помочь мы уже, к сожалению, ничем не можем... — Доктор помолчал, пытаясь понять, слушал ли его Най-Ур. Решив, что тот всё-таки слушал, продолжил: — Сколько ни поддерживай в ней жизнь, она всё равно угаснет, как ни прискорбно это говорить... Поэтому я думаю, что имеет смысл отключить вашу жену от аппаратов жизнеобеспечения. Её уже не вернуть, да... А аппараты пригодились бы для других больных.
При последней фразе Най-Ур вздрогнул, как обожжённый, и поднял взгляд на врача. Точнее, на его красные уши.
— Для каких больных? — тихо спросил он. — Для красноухих?
— Это не имеет значения, — спокойно ответил врач. — Для тех, которым они будут необходимы.
— А моей жене они, значит, уже не нужны, — проговорил Най-Ур негромко, сжимая кулаки.
— Поймите, "чёрное безумие" мы пока лечить не умеем, — терпеливо втолковывал врач. — Эта болезнь непобедима, к сожалению. Ваша жена находится в самой глубокой стадии комы, из которой уже не выходят — запредельной. Дыхание и сердечная деятельность поддерживаются аппаратами, но функция головного мозга отсутствует. Поддерживать видимость жизни в теле можно долго, но это требует средств, сами понимаете. Как долго вы сможете оплачивать нахождение вашей жены в больнице? Но даже если сможете — есть ли в этом смысл? Её мозг мёртв.
— Ты, докторишка! — взорвался Най-Ур, дрожа и багровея. — Хватит мне ерунду втюхивать! Вижу я, к чему ты клонишь... Тебе лишь бы койку освободить! Если моя жена — синеухая, то её можно и не лечить, да?!
— Успокойтесь, — ответил врач по-прежнему вежливо и сдержанно. — Ещё раз вам повторяю: смерть мозга — вещь необратимая. Ваша жена уже не откроет глаза, не узнает вас, не задышит сама, не пошевелится. О каком-либо лечении речи уже не идёт, а происходит только поддержка дыхания и сердцебиения, при которых тело может находиться в живом состоянии. Тело, но не мозг.
Най-Ур смотрел на руку своей жены, безвольно лежавшую на одеяле. Вдруг её пальцы вздрогнули.
— Ты видел?! — воскликнул Най-Ур, придя в неописуемое волнение. — Видел? Она пошевелилась, она жива! Что ты мне говоришь про смерть, мальчишка желторотый!
Врач, по возрасту действительно годившийся Най-Уру в сыновья, устало вздохнул. А Най-Ур, сжав дёрнувшиеся пальцы жены и вглядываясь в её лицо, позвал:
— Ма-Уна! Ты меня слышишь? Если слышишь и понимаешь, сожми мне руку!
Рука женщины больше не шевелилась. Врач сказал:
— Она вас не слышит, это просто спонтанные движения... Они могут ещё какое-то время сохраняться при смерти мозга, но это ничего не значит.
— Как это — ничего не значит?! — Най-Ур сжимал и поглаживал прохладные пальцы, а в горле было солоно от слёз. — Если она пошевелилась — значит, жива!
— Нет, — вздохнул врач уже совсем устало. — Какие-то непроизвольные сокращения мышц могут наблюдаться, но мозг её отключился и умер, поймите вы это.
— Как такое может быть? — почти со слезами на глазах недоумевал Най-Ур, бережно держа руку жены в своих, как что-то очень хрупкое. — Мозг умер, но она шевелится!
— Может, — ответил врач тоном взрослого, втолковывающего что-то непонятливому ребёнку. — После смерти мозга другие органы ещё могут жить в условиях искусственной поддержки дыхания и сердцебиения. Но это уже не жизнь в настоящем смысле слова. К прежнему состоянию вашу жену уже не вернуть: электрическая активность мозга отсутствует, мозговое кровообращение отсутствует, имеет место обширное омертвение его тканей. А то, что умерло, воскресить нельзя.
Най-Ур покачал головой, не отрывая застывшего взгляда от лица жены. Объяснения врача не укладывались у него в голове. Он собственными глазами видел, как её пальцы шевельнулись. В его понимании, мёртвое должно было быть неподвижным... А Ма-Уна как будто спала. Да, это больше всего было похоже на сон. Придвинувшись ближе, Най-Ур положил ладонь на лоб жены — лоб, на котором ему была знакома каждая морщинка. Раньше эти морщинки жили и дышали, то лучась радостью, то сникая от огорчения, а теперь... Теперь они были бесстрастны и недвижимы. Его палец скользил по брови Ма-Уны, приглаживая тёмные жёсткие волоски, осторожно трогал ресницы. Най-Уру вдруг пришло в голову ущипнуть её... Сделать больно. Ведь на боль она должна как-то отреагировать?
И он ущипнул жену за руку. Ничего... Морщинки на лбу не ожили, брови не дрогнули, ресницы остались неподвижными. Най-Ур ущипнул ещё раз. Ждал, напряжённо всматривался. Ничего...
— Это бесполезно, она не чувствует боли, — сказал врач, наблюдавший за ним и понимавший смысл и цель его опытов.
— Откуда вам знать, что она чувствует? — пробормотал Най-Ур, поглаживая на руке Ма-Уны место, за которое он ущипнул.
— Я знаю, — мягко проговорил врач. — Мозг не воспринимает болевых ощущений. Он уже ничего не воспринимает.
Най-Ур всматривался в знакомые очертания головы, лежавшей перед ним на подушке. Короткие тёмные волосы с пробивающейся кое-где сединой, округлые выпуклости лба, покрытого восковой бледностью. "Электрическая активность отсутствует, кровообращение отсутствует". Не верилось, что эта голова больше не была вместилищем дум.
— Но ведь по всем остальным органам кровь идёт? — спросил Най-Ур, в безумной, беспомощной надежде пытаясь найти какую-то ошибку. — Почему в голову она не поступает?
— Из-за отёка тканей мозга, повышенного внутричерепного давления и сниженного артериального, — терпеливо ответил врач.
— Но ведь можно же было как-то... как-то повысить одно, понизить другое... отёк убрать? Чтобы мозг... не умер? — спросил Най-Ур.
Врач посмотрел на него задумчиво.
— Кто вы по профессии? — спросил он.
— Я-то? Автослесарь, — ответил Най-Ур недоуменно и раздражённо. При чём тут его профессия вообще?
Врач почесал чисто выбритый подбородок. И за это Най-Ур на него сердился — за то, что он следил за собой, брился, мылся, менял рубашки и бельё. За то, что у него, в отличие от Най-Ура, было всё в порядке.
— Как бы вам объяснить? Вот бывают у машин такие повреждения, которые невозможно исправить. Так и здесь... "Чёрное безумие" пока не поддаётся лечению. Оно разрушает центральную нервную систему необратимо и безнадёжно.
Врач покачал головой и вздохнул. В наступившей тишине слышался только шум работающих аппаратов — мерный писк и шипение. Всё это оборудование стоило дорого...
— А если я найду деньги? — тихо спросил Най-Ур. — Вы её не отключите?
Врач пожал плечами.
— Ваше право, но... весь вопрос в целесообразности этого.
Целесообразность. Цель... Най-Ур поглаживал лоб жены и короткие волосы над ним. Сына больше нет. И его самого тоже скоро не станет... Она останется одна. Даже если она выкарабкается, и её вылечат, как она будет жить?.. Хотя — смерть мозга... Впрочем, стоило ли верить этому красноухому докторишке, упрямо твердящему, что это конец и надежды нет? Най-Ур ожесточённо поджал губы. Врач — красноухий. Пациентка — синеухая. Что тут неясного? Может, он и про мозг врёт.
Най-Ур поцеловал бледный лоб Ма-Уны и встал. Он не имел права решать за неё, когда ей умирать.
— Я найду деньги. Не отключайте её.
Врач снова вздохнул, почесал шею.
— Ну... Ваше право. Но вы понимаете, что денег нужно немало.
— Понимаю. Я найду.
Он спустился и вышел на крыльцо. Чёрная машина смерти ждала его, и Череп за рулём холодно поблёскивал очками. Сев внутрь, Най-Ур сказал:
— Мне нужны деньги. Чтобы оплатить нахождение жены в больнице на аппаратах.
— Уже, — ответил Череп, протягивая ему какую-то бумажку.
Най-Ур удивлённо взглянул ему в лицо и вздрогнул: Череп снял очки. Глаза у него были странно светлые, почти белые, с жуткими чёрными точками зрачков, которые как бы всасывали внутрь себя сознание Най-Ура. Сиденье поплыло из-под мужчины, строчки на протянутой ему квитанции двоились и расплывались.
— Деньги для твоей жены уже зачислены на счёт больницы, — слышал он холодящий душу голос. — Анонимно, разумеется... Этой суммы хватит, чтобы держать её там целый год. Может, и очнётся когда-нибудь.
Пальцы Черепа разжались, и бумажка осталась в руке Най-Ура. Вглядываясь в пляшущие строчки, он пытался рассмотреть цифры. Сиденье под ним будто исчезло, и он как бы проваливался в гулкую пустоту. Отвратительное, тошнотворное чувство.
— Этот доктор... — Мужчина облизнул пересохшие губы, борясь с утаскивающей его куда-то вниз силой. — Он уговаривал меня, чтобы отключить её... Что её мозг умер. Но я ему не верю. Ему просто нужно освободить место.
— Правильно, не верь красноухим, — сказал Череп. — Они врут всегда. Они во всём виноваты. Они убили твоего сына. Они лишили тебя заработка. А теперь хотят отказать твоей жене в лечении. Никакой жалости к ним не должно быть.
— Никакой жалости, — повторил за ним Най-Ур.
— Ты ненавидишь их, — сказал Череп.
— Ненавижу, — пробормотал Най-Ур, и правда ощутив в груди ядовитое жжение.
Он повторял это "ненавижу", как заведённый, пока они ехали. Куда? Ему было всё равно. Машина остановилась в каком-то безлюдном переулке, и Череп, сняв с Най-Ура куртку, стал надевать на него какой-то жилет с проводками. Что-то пискнуло. Сверху жилета была снова надета куртка, и Череп сказал:
— У тебя будет пять минут. Войдёшь в здание, выберешь место, где больше всего людей, и встанешь там. Это всё. Больше ничего тебе делать будет не нужно. Этим ты спасёшь свою жену. Красноухие умрут, а она поправится. В момент их смерти я направлю их жизненную силу ей, и она пойдёт на выздоровление. Я могу это. Ты мне веришь?
