— Вот проклятье, — проворчал оборотень. — Новый костюм — в клочья. Даже поносить не успел!
— А ателье... как там они... — прошептала Ай-Маа.
— Там уже с минуты на минуту будет полиция. Да и врачей они, я думаю, догадаются вызвать. Так что всё будет хорошо.
Она бежала по лесу, под зелёным шатром листвы. Тело было сильным, послушным, быстрым, легко перепрыгивало через поваленные стволы. Как в прошлый раз — навстречу чему-то знакомому и родному. Только в прошлый раз она не успела найти это... А сейчас? Успеет ли?
Бег продолжался, разливая в каждом мускуле волны наслаждения. Грудь дышала, сердце билось, глаза видели. Что могло быть прекраснее?
Только встреча с Ним. С тем, к кому она бежала.
И Он выскочил из-за дерева — огромный пятнистый зверь с зелёными глазами и кисточками на ушах. Она с рычанием припала к земле, а Он подошёл и обнюхал её, ласково урча. И ткнулся носом ей в ухо.
Её вздыбленная шерсть улеглась от этой неожиданной ласки. "Что ты делаешь?" — хотела Ай-Маа спросить, но получился вопросительный скулёж. А он потёрся носом о её нос.
А в следующий миг её гладили руки — не лапы. Под этими ладонями её шерсть исчезла, превратившись в гладкую кожу, а морда под поцелуями снова стала лицом. Они лежали нагие на мягкой подстилке из мха, и Ай-Маа, не в силах противиться, раскрыла губы навстречу горячему щекотному проникновению...
Мох превратился в матрас. Голубые стены, белый потолок, блестящие никелированные бортики больничной кровати. Вертикальные жалюзи, тумбочка, а на ней — блюдечко с кусочками сырого мяса.
Лёгкая боль в боку подсказала ей, что надо быть поосторожнее в движениях: слишком проворно Ай-Маа потянулась за мясом. Тёплая рука легла ей на плечо.
— Тихонько... Тебе ещё нельзя так вскакивать.
Это был он, зеленоглазый оборотень. Кэр-Айн... Откуда она знала его имя?
— Проголодалась? На, ешь.
Он взял блюдечко, присел на табурет у кровати и поднёс один кусочек мяса к её рту. Почему они уже на "ты"? Ну да... После того, что между ними было в лесу, вполне можно переходить на "ты".
Стоп... Было ли? А может, померещилось? Ай-Маа почувствовала, что краснеет от смущения.
— Ну, что ты? Ешь. Тебе необходимо подкрепить силы чем-то материальным, — засмеялся Кэр-Айн.
Ай-Маа взяла зубами мясо. Стоило ей ощутить вкус крови, как нутро отозвалось голодным урчанием.
— Ещё? — спросил Кэр-Айн с улыбкой.
— Угум... угум, — отозвалась она.
Чувствовала себя Ай-Маа почти хорошо. Небольшая слабость, и только. Ну, и лёгкая боль под повязкой при резких движениях. А в бедре, получившем ножевую рану, вообще не было никаких особенных ощущений.
— Тебе перелили мою кровь, — сказал Кэр-Айн. — Так что, хочешь ты того или нет, между нами теперь связь... Через которую я немного помог тебе.
Рот Ай-Маа был занят едой, и она только вопросительно двинула бровями.
— Помог справиться с раной. — Пальцы Кэр-Айна поднесли ей новый кусочек. — Но ты и сама по себе удивительная... Сильная настолько, что часть препарата RX твой организм сам нейтрализует. Ты можешь научиться нейтрализовать его и полностью — такое у нас умеют очень немногие. Управлять своим телом через дух.
Он говорил, глядя на Ай-Маа с нежностью, заботливо поднося к её рту кусочки мяса, по мере того как она съедала. Ей вдруг подумалось: неужели он, привлекательный молодой мужчина, может смотреть на неё ТАК? Ведь у неё уже и морщины, и седина... о которых там, в лесу, она почему-то совершенно забыла.
Она посмотрела на свои руки — руки пятидесятисемилетней женщины... Обычно они выдают возраст безжалостно, но сейчас они говорили, что их обладательнице от силы лет тридцать пять — сорок. Как такое могло быть?
Зеркало! Всё на свете — за зеркало!
— Ты прекрасна, — тепло улыбнулся Кэр-Айн. — Мы, истинные ур-рамаки, выглядим на столько лет, на сколько себя чувствуем.
— Это ты... меня сделал такой?
— Чуть-чуть помог. Остальное ты сделала сама.
На следующий день он снова принёс ей сырое мясо и... зеркало. Мысли, что ли, её прочитал? Как бы то ни было, она слегка нервничала, беря зеркало в руки.
Вместо рано постаревшей от нескончаемых забот, труда и многих огорчений женщины Ай-Маа увидела там молодую смуглянку с огромными тёмными глазами. Седина из её косы никуда не делась, но теперь не старила, а только украшала её благородным серебром. Лица же своего Ай-Маа попросту не узнала.
— Мне что, сделали пластическую операцию? — пробормотала она.
— Нет, — улыбнулся Кэр-Айн. — Это ты.
— Нет, не я! — воскликнула Ай-Маа. — Я себя... не узнаю!
— А ты присмотрись. — Зеленоглазый оборотень обнял её за плечи, вместе с ней заглядывая в зеркало.
Ай-Маа смотрела и не могла поверить. Нет, она не могла сама по себе вдруг превратиться из дурнушки в эту красавицу. Может, зеркало с подвохом? Она улыбнулась, и отражение тоже улыбнулось, став ещё миловиднее. Что за личико! Нет, не идеально правильное, но до того хорошенькое, что хотелось его расцеловать. Тиш-Им... Вот кого оно напоминало.
Тревога снова заныла в сердце, и Ай-Маа со вздохом опустила зеркало.
— Что? — спросил Кэр-Айн, заглядывая ей в глаза.
— Ничего, — ответила Ай-Маа, выдавив улыбку. — Я всё-таки не понимаю... Это я или не я в зеркале?
— Ты, — серьёзно и ласково ответил Кэр-Айн. — Просто ты научилась видеть настоящую себя, не ограничиваясь поверхностью своей физической оболочки. То, что ты видишь — это и есть ты.
— То есть... — пробормотала Ай-Маа, холодея от разочарования. — Ты видишь меня так же, или...
"По-прежнему старухой" она не смогла договорить: слёзы задрожали в голосе. А зеленоглазый оборотень сказал:
— Так же. Я с самого начала видел тебя так.
— А другие...
Тут она вспомнила тот солнечный осенний день, когда она шла с коляской — гордая молодая мать. У-Он, её первенец, спал себе, даже не подозревая, как счастлива его мама. И — прекрасна в своём счастье. Мужчины сворачивали шеи, оглядываясь на неё, а она не могла понять, почему.
Дух Зверя наполнял тогда её сердце до краёв, и сейчас она ощущала то же самое.
— Мы выглядим так, как себя чувствуем, — повторил Кэр-Айн, беря руку Ай-Маа в свои.
— Значит, я не старуха, — пробормотала Ай-Маа, не зная, то ли ей смеяться, то ли плакать.
— Нет, ты — Женщина. Прекрасная и достойная восхищения. — Кэр-Айн поцеловал её руку и добавил с улыбкой: — А ещё невероятно бесстрашная и боевая.
Ай-Маа молодо и звонко засмеялась, хмелея и утопая в тёплой зелени его глаз. Неужели это возможно снова?.. После легкомысленного "принца" канцтоваров Ан-Кима, разбившего вдребезги её сердце, после надёжного Вук-Хима, мужа-отца, за которым она преданно ухаживала на смертном одре, подумывая о том, что и ей скоро отправляться вслед за ним... В третий раз? Вот этот молодой зеленоглазый оборотень? Брось, сказала она себе. В пятьдесят семь лет... Смешно.
— Почему смешно? — Кэр-Айн завладел второй её рукой. — Жизнь только начинается.
— Но ты моложе меня, — вздохнула она, с нежностью глядя в его изумрудно искрящиеся, лукавые кошачьи глаза.
Он придвинулся ближе, окутывая Ай-Маа исходящими от него волнами тепла.
— Откуда тебе знать, сколько мне лет? Мы выглядим так, как себя чувствуем — забыла? У меня уже взрослые внуки, так что ты по сравнению со мной — девочка.
— Ты женат? — вздрогнула Ай-Маа.
— Вдовец, — ответил он тихо. — Мою жену унесло чёрное безумие.
— Моего мужа — тоже, — сказала Ай-Маа.
Они помолчали. В открытую форточку влетел жёлтый лист и опустился на одеяло.
— Давай не будем о грустном, — сказал Кэр-Айн и потёрся носом об её ухо — совсем как в лесном сне. А потом положил руки на край её матраса, а сверху — голову. Устал, наверное, подумала Ай-Маа, чувствуя прилив тепла к сердцу. Что за связь между ними? И как он ей помог через неё? Как бы то ни было, много сил потратил, наверно... Её рука, лаская, легла на его волосы.
А в другой руке Ай-Маа вертела осенний листок. Значит, пятьдесят семь — это только начало?..
Глава 11. Браконьеры и первая охота
Рур-Ки, Най-Ам и Сат-Ол лесными призраками скользили между стволов: земляного цвета куртки и штаны делали их неприметными, мокасины придавали поступи мягкость и неслышность. У-Он был одет так же, как они, но вот собственными мокасинами пока не обзавёлся — пробирался по лесу в тех же ботинках, в которых приехал. Если куртка и штаны для него нашлись без проблем, то с обувью тут всё обстояло сложнее.
Ему объяснили, что мокасины должны быть у каждого свои, надевать их с чужой ноги было не принято. В идеале, каждый ур-рамак был обязан сам уметь их шить, или же обувь для него должен был сшить друг, мужчина или женщина — неважно. Главное — вкладываемое в работу "тепло". Только такие мокасины могли и хорошо носиться, и приносить удачу, и не препятствовать энергетическому обмену с землёй.
Сам шить мокасины У-Он, конечно, не умел, а где найти такого друга — мужчину или женщину — не знал, потому и неуклюже топал в своих "вездеходах". Он пытался подражать походке молодых оборотней — скользящей, как бы ласкающей землю, но берцы, пусть и облегченной модели, были не очень подходящей для этого обувью. По сравнению с мокасинами они были как танки.
Хрустнула ветка под его ногой. Рур-Ки, обернувшись, нахмурился и предостерегающе приложил палец к губам. Его пышная светло-русая шевелюра была подвязана вокруг головы тесёмкой, серые глаза со стальным отблеском предвещали что-то серьёзное. У-Он, извиняясь за неловкость, кивнул.
Ему сразу сказали: кто не работает, тот не ест. За свой хлеб и мясо придётся потопать и попотеть, бездельников здесь нет. Что ж, он был согласен делать всё, что скажут: на шее сидеть он не привык ни у кого. А перед тем, как они вышли сегодня в лес, У-Она позвал к себе Учитель. Разговор был странный. У-Он приготовился выслушать напутствие, какие-нибудь наставления, но тот лишь спросил:
"Хорошо спал?"
"Да, спасибо", — ответил У-Он.
Учитель усмехнулся:
"За что благодаришь?"
У-Он слегка опешил. Пока он в замешательстве стоял, хлопая глазами, Учитель подошёл и слегка ударил его по лбу.
Пол исчез из-под ног У-Она, перед глазами сомкнулась чёрная пелена, и его затошнило. Очнулся он по-прежнему на ногах, поддерживаемый под локоть Учителем.
"Устоял, смотри-ка, — улыбнулся тот в бороду. — Крепкая голова. Будем надеяться, что не пустая".
У-Ону очень хотелось спросить, что всё это значило, но вместо слов у него из горла вырвался не то рык, не то урчание. А Учитель сказал:
"Меньше говори. Смотри в четыре глаза, слушай в четыре уха. Благодари за дело, не за спрос. — И добавил задумчиво: — А вот мне плохо спалось..."
Когда они вчетвером вышли проверять лесные угодья Нир-ам-Айяль, У-Она ещё подташнивало, и он недоумевал: что с ним сделали и зачем после этого заставляют ещё куда-то идти? Самочувствие оставляло желать лучшего. О том, чтобы смотреть в четыре глаза и слушать в четыре уха, не могло быть и речи. Тут хотя бы себе под ноги как-то смотреть, чтобы не запнуться о корягу.
Впрочем, ему быстро становилось лучше. Крепкая свежесть осеннего лесного воздуха скоро привела его в чувство и взбодрила, зрение прояснилось и даже обострилось. У-Он начал ярче ощущать запахи — раздавленных ногой ягод буракки, опавших листьев, грибов... Ещё какие-то, незнакомые. И, конечно, тепло и запах своих спутников — Рур-Ки, Най-Ама и Сат-Ола. Закрывая глаза, он мог даже определить, кто из них где находится.
Нир-ам-Айяль был чем-то вроде заповедника, только неофициального: оборотни оберегали и сам лес, и живущих в нём зверей. Сами они питались в основном мясом с местной фермы, на которой часть мужчин трудилась пастухами, охраняя стадо лучше любых собак. Иногда они позволяли себе и охотиться, но весьма умеренно и с соблюдением ритуала. Чужаки попадались редко, но если уж попадались, то, по словам Рур-Ки, мало им не казалось...
Светловолосый оборотень замер с приподнятой рукой, Най-Ам и Сат-Ол молча пригнулись и затаились. А У-Она угораздило прошептать:
— Что случилось?
Рур-Ки беззвучно оскалился, подняв палец. Он всматривался вперёд, в пространство между стволами. У-Он спросил, как ему казалось, ещё тише:
— Там кто-то есть?
И получил чувствительный тычок в спину от коренастого темноволосого Най-Ама. Недоуменно обернувшись, он увидел внушительные клыки и свирепый взгляд.
— Понял, понял, молчу, — нарушил он тишину в третий и последний раз.
Пригнувшись, Рур-Ки издал оглушительный рявк, а потом бросился вперёд. Най-Ам и Сат-Ол — за ним, и У-Ону не оставалось ничего, как только последовать их примеру.
Рык Рур-Ки спугнул тонконогую косулю на полянке. Изящное животное прыгнуло и исчезло — только его и видели, а Рур-Ки погнался за незнакомцем в камуфляжном костюме и с ружьём. В несколько прыжков он его настиг и повалил на землю, придавив собой, а У-Он, действуя по интуиции, отобрал ружьё. Охотник оказался красноухим средних лет, с проседью в тёмных волосах и загорелым лицом в складках.
А Най-Ам и Сат-Ол уже вели на поляну ещё двоих красноухих, на вид помоложе. Их оружие висело у оборотней за плечами, а сами охотники имели растерянный и взъерошенный вид — совсем как попавшиеся на шалости школьники. Сытые, с обрюзгшими щеками и круглыми брюшками, они были совершенно не похожи на здешних обитателей — подтянутых, мускулистых, гибких оборотней.
— Значит, браконьерствуем, да? — Рур-Ки, знаком велев У-Ону прижать красноухого, встал.
У-Он, держа руки нарушителя скрученными за спиной, сел верхом на его поясницу. Тот, пытаясь поднять голову, грубо закричал:
— Вы кто такие? Вы по какому праву нас задерживаете, срываете нам охоту? Да вы вообще знаете, на кого наехали?! Да я из вас... я вас на фарш пущу! — И он дёрнулся, пытаясь выбраться из-под У-Она.
— Да нам начхать, кто ты такой, — негромко и спокойно сказал Рур-Ки. — Там, у себя, ты можешь быть шишкой на ровном месте, а здесь, у нас, ты никто. Так что разговаривай потише и повежливее, папаша. Ты на чужой территории.
У седого глаза чуть не вылезли из орбит, лицо сначала собралось в гармошку, а потом заорало и заплевалось, сыпля ругательствами через слово:
— Да какой я тебе папаша,
* * *
?! Я тебя, урод, и твоих недоносков в землю зарою!
— Это уж мы скорее тебя тут зароем, — усмехнулся Рур-Ки, подмигнув У-Ону. — Это наш лес и наша дичь, и для нас ты — браконьер.
Он сделал чуть приметный знак Най-Аму и Сат-Олу. У-Он не понял, что они сделали, но охотники, которых они держали, вдруг закатили глаза и повалились на землю. Рур-Ки, вынув из чехла нож, полюбовался клинком и, небрежно поигрывая им, присел. Подняв голову седого за подбородок, он показал ему звериный оскал во всей красе.
— Да, это как раз мы можем похоронить вас здесь, так что никто концов не сыщет, — прорычал он, плавно, без нажима проводя острием по щекам и подбородку седого. — Будете числиться пропавшими без вести. Пойми одну простую вещь, папаша: нельзя убивать для забавы. Если не голоден — не тронь. Это закон. Но таким, как ты, плевать!..
