Я посмотрела на него тяжелым взглядом и решила не отвечать на это. После Круциатуса было плохо, но скорей всего он наложился на нестабильность магии, которая вполне могла закончиться для меня более плачевно. Но я выспалась днем и большей частью восстановила силы своими зельями.
Воцарилась долгая пауза. Долохов не понял, что пора бы свалить и обратил внимание на мою правую руку, точнее на судорожно сжатые пальцы, с которых готово сорваться заклинание:
— Откуда синяки?
Следы от Лордовых пальцев проходили вокруг кисти, четко различимыми синеватыми полосами. Когда он вчера схватился, было больно, ну а сегодня уже появились следы.
— Тебе с чего-то теперь сначала захотелось поговорить?
— Так ответишь? — поднял он брови как-то неестественно.
— Тебе какая разница? — не выдержала я, чувствуя, что опять начинаю заводиться и пытаясь как-то успокоиться.
— Если кто-то из моих подопечных оставил, то я должен знать, — припечатал Пожиратель.
— С чего такая внимательность? Может подождешь еще немного, пока они пожелтеют и затем спросишь?
— Я сейчас спрашиваю, — процедил он, ощутимо сдерживая раздражение. — А заметил еще вчера.
— Ты мне вообще-то больше синяков оставил, — заметила и я, не скрывая яда.
— Мне можно.
— А кто ты такой, что тебе можно? — сказала я прежде, чем подумала кому я это говорю, а ведь Долохов уже начал потихоньку выходить из себя судя по тону.
На мое счастье, Долохов взял себя в руки и звереть дальше не стал, хотя лицо все еще имело злое выражение и поза так и говорила о желании меня ударить каким-то проклятьем.
— По крайней мере, пока ты здесь, я за тебя в ответе, как и за них, — сказал он резко.
— Это не из-за твоих подопечных, — ответила я. — Если это все, то верни палочку и уходи.
Пожиратель резко выдохнул зло воздух, но остался на месте. Пожевал губы, как будто у него болел зуб, и спросил:
— Как Лорд наказал?
Все еще пытаясь изо всех сил успокоиться, шумно выдохнула воздух, и ответила:
— Не трогал.
Он тоже шумно выдохнул, но, видимо, не все вопросы закончились:
— Щека болит?
На секунду я задумалась. Щека, на которую и пришелся удар пару часов назад уже почти не болела. Может след остался, я-то в зеркало не смотрела. Вместо ответа спросила:
— Совесть проснулась?
— Ты зачем нарываешься? — резко выдохнул Долохов, повысив голос. — Хочешь чтобы я, как обещал Лорду сейчас начал учить следить за словами?
Напомнив себе, что первой начинать бросаться заклинаниями нельзя, просто смотрела, не скрывая злости. Пожиратель сверлил взглядом в ответ с тем же выражением. И вдруг, наконец, развернулся на выход, оставив мою палочку на комоде.
— Завтра утром сбор на площадке на девять, — бросил напоследок.
Когда он закрыл за собой дверь, я подумала, что надо было зелья все-таки вернуть. Или бросить в стену? Расточительно как-то.
То ли от того, как меня довел Долохов, то ли от того, что днем выспалась, никак не могла заснуть. Да и как тут заснешь, если знаешь, что запертая дверь никого не сдержит? Заперла дверь Колопортусом, который не даст хотя бы открыть дверь чем-то вроде Алохоморы, но и он не особо задержит. Перетянула даже шкаф Левиосой — если он упадет, я хотя бы проснусь, но все равно продолжила ворочаться.
Ближе к ночи я почувствовала, что магия снова неприятно давит, но в пол одиннадцатого я решила, что бродить до кабинета Лорда будет не очень разумно. Да и может быть эффект к утру пройдет, а если нет, то утром зайду. Не хочу идти, пока не критично.
* * *
Вокруг стола в гостиной сидели четверо людей. Шторы были плотно задернуты, ввиду ночного времени, а лампы наоборот ярко горели. Почти истлевшие сигары лежали в пепельнице, но сизый дым под потолком продолжал виться.
— Да чтоб тебя тролли драли! — в сердцах воскликнул Долохов, сбрасывая оставшиеся в руке карты на стол.
Беллатрисса Лестрейдж захохотала.
— Третий раз за сегодня проигрываешь, Тони, — хмыкнул Рудольфус Лестрейдж, подвигая в свою сторону небольшую стопку монет и половину стопки отодвигая рядом сидящей жене.
— Да вы просто сговорились против меня! — возмутился Долохов.
— Если бы сговорились, то меня бы не кинули, — возразил Рабастан Лестрейдж, тоже сбрасывая карты.
— Следующую партию пропущу, — Долохов резко поднялся из-за стола, направившись в сторону балкона.
— Антонин, — с укором окликнул его Рудольфус, но названный только махнул рукой, захлопывая дверь и исчезая в темноте балкона.
Старший Лестрейдж отодвинул стул и направился следом, сообщив:
— Пойду проверю, что все в порядке.
— Прикажешь нам вдвоем теперь играть?! — громко возмутилась Беллатрисса, но муж также отмахнулся, как и Долохов прежде и женщина с обидой бросила карты, которые на этот раз был ее черед тасовать.
Рудольфус застал Долохова опиравшегося на каменные перила открытого балкона. Подойдя ближе, стал рядом.
— И чего пришел? — буркнул Долохов. — Помолчать со мной?
— Сам скажи мне, ты, вроде как, мой друг после стольких лет в Азкабане, — ответил Рудольфус спокойно. — Вижу же, что сегодня не о картах думаешь.
Долохов помолчал, а потом нехотя сказал:
— Да мелкая эта...
Лестрейндж коротко засмеялся, но быстро прекратил, хотя улыбку, показывающую зубы, не скрывал:
— Не удивлен ни разу. Так что она натворила еще?
— На Круциатус Лорда нарвалась.
Лестрейндж улыбку убрал и для поддержания разговора кивнул:
— Все еще не удивлен.
— Лорд мне лично приказал проучить ее, ну я и...
Лестрейндж изогнул одну бровь:
— Сделал что-то, из-за чего теперь должен жениться на ней?
— Блять, Руди! Ты пришел слушать или зубоскалить?! — Долохов резко развернулся с лицом выражавшим гнев и сжатым кулаком.
— Слушаю, — Лестрейндж обезоруживающе поднял руки. — Но если что ты ей если не в отцы, то в деды точно годишься.
— Выпорол я ее, понял?! — рявкнул Долохов.
Лестрейдж вздохнул и на всякий случай создал полог тишины.
— Так ты вроде сам говорил, что бесполезное это дело в ее случае, — осведомился Лестрейндж.
— У меня нервы, конечно, железные, но тут нужны мифриловые, — проворчал Долохов. — Вот и сделал только хуже.
— Не думаю, — ответил Лестрейндж. — По-моему, ей как раз этого не хватает, чтоб дерзость унять. Сам говоришь, до того тормозов нет, что на Круциатус Лорда нарвалась.
— Я думал остынет, тогда поговорим, — продолжил Долохов. — А она не остыла, атаковала меня, чуть этаж не снесла.
— Всыпал? — уточнил Лестрейндж.
— Нет, — мрачно ответил Долохов. — Не успел. На шум Лорд пришел и чуть было опять Круциатус не применил.
Лестрейндж посмотрел на него непонятным взглядом и уточнил снова:
— Значит, Лорд ее наказал?
— Тоже, вроде, нет.
Лестрейндж нахмурился и признал:
— Тогда я совсем ничего не понимаю. Она на тебя напала и ей все сошло с рук?
— По правде, не сразу напала, — поморщился Долохов. — Я услышал, что Лорд разозлился до того, что вызвал пожар в парке, а рядом ее видели. Понял, что она опять полезла, хотя предупреждал, предупреждал же, ну и...!
Долохов на эмоциях резко махнул ладонью по воздуху.
— Теперь понял, — серьезно кивнул Лестрейндж. — Это ты так зашел поговорить, что она напала?
Долохов снова поморщился, резко кивнул и шумно выдохнул воздух со злостью, продолжив:
— Теперь она со мной на штыках и говорить не сильно хочет. Зелья даже не взяла, разбила все. Я оставил все, кроме Обезболивающего, ну чтоб точно поняла, что Круциатусы от Лорда здоровья не прибавляют.
— Ну и все правильно сделал, в чем проблема? — не понял Лестрейдж.
— Говорю же, видимо, сильно обиду затаила.
— И что?
Долохов зыркнул на него недобро и Лестрейдж исправился:
— Я понял, что ты прикипел к дочери Барти, но в самом деле, опекать ее зачем? — чтобы разрядить обстановку, он улыбнулся: — Я вообще думал, что твоя единственная любовь по жизни это Лорд.
— Свали обратно, — раздраженно махнул подбородком в сторону гостиной Долохов.
— Хорошо, закрыли тему, — вынуждено признал Лестрейндж. — Сделай ей подарок, что там девкам дарят: цветы или украшения. И растает твоя принцесса.
— Если сделаю, то воспитательный эффект нарушу, — буркнул Долохов все еще не в настроении.
— А ты попробуй. Ты ей вроде вместо отца, вот и дави на это, что имеешь право наказывать.
— Сказал, — кивнул Долохов. — Но я ей все-таки не отец.
— Так и Барти она отцом тоже не признаёт, — пожал плечами Лестрейдж. — У него руки уже опускаются. Слышал, у него молодая жена забеременела? Ему скоро вообще не до девки будет. Так что воспитывай сколько влезет, раз уж душа просит, — ободряюще ухмыльнулся он.
Долохов не разделял настроение товарища и продолжал хмуро смотреть куда-то перед собой.
— А если я предложу ему отдать ее мне, как думаешь, согласится? — вдруг спросил он.
Лестрейндж выпучился на него. Потом недоверчиво переспросил:
— Ты сейчас серьезно?
Долохов в недоумении повернул к нему лицо, перестав рассматривать ночной лес за оградой.
— Тони, вы даже не кровные родственники через десятое колено. Тут даже ребенка сестры жены готов убить, а ты за формальную опеку над ней думаешь всерьез?
— Получается, всерьез, — негромко протянул Долохов, снова отвернувшись.
Лестрейдж сверлил его взглядом еще некоторое время, выдохнул и тоже решил смотреть куда-то вдаль. Молчание он нарушил первым:
— У Барти жена уже есть, позаботиться о дочери скорей всего было требованием Лорда, чтобы чистую кровь Краучей не разбрасывать. Так что, если она будет под чьей-то опекой, то никто не должен быть против. А с Барти можно договориться на каких условиях, как вариант — наставничество с передачей полной ответственности. Только, что ты потом с ней собрался делать?
— Воспитывать, — пожал плечами Долохов.
Лестрейдж кисло посмотрел на товарища и хмуро сообщил, как будто не желал на самом деле произносить это:
— Это знаешь как будет выглядеть?
— Догадываюсь, — хмыкнул Долохов. — Но мне плевать, что там кто говорит.
Лестрейндж покачал головой на это, но спросил теперь с сарказмом, изогнув при этом бровь:
— Ты уже обзавелся собственным домом с садом? Принцессу где держать будешь?
— Не заставляй меня впервые в жизни жалеть, что я не обжился четырьмя стенами, — Долохов досадливо поморщился. — Это вообще обязательно?
— Конечно. Хотя бы на каникулы ей надо куда-то приезжать или ты на длинные летние каникулы решил сплавить ее обратно Барти?
Долохов фыркнул, ясно давая понять, что идея плохая. Затем спросил:
— А чем этот дом не подходит?
— Ну хотя бы потому, что это дом Малфоев.
Долохов пристально всмотрелся в товарища, пытаясь понять подшучивает ли он снова, но Лейстрейндж сохранял намерено невозмутимое лицо.
— Ну, я придумаю что-нибудь, — решил Долохов.
— Это твое 'что-нибудь' потом обернется истерикой моего сына, — недовольно сообщил Лестрейндж. — А если серьезно: если собрался осуществить эту сомнительную затею, то сделай все, как следует, иначе даже Барти на такое не согласится.
— Да знаю я. На такое и Лорд добро не даст, если узнает... — Долохов почесал небритую щеку и хмыкнул: — Крауч-старший точно в гробу перевернется. Знал бы он, что Пожиратель, которого он осудит на пожизненное, опеку над его внучкой возьмет.
Лестрейдж ухмыльнулся тоже и добавил:
— Знал бы я, что ты опеку над девчонкой захочешь взять, тоже не поверил бы. У тебя же таких целая группа, бери любого. Хотя... — он вдруг нахмурил брови, улыбка увяла: — может и хорошо это будет. Басти считает, что совершил ошибку тогда не один Барти. Мы должны были за ним присматривать, а теперь девчонка неприкаянная.
— Ты что же, жалеешь ее? — не понял Долохов.
— Не то чтобы жалею, — пожал плечами Лестрейндж, — довести до каления она умеет, как и постоять за себя.
Долохов внимательно смотрел на собеседника, который явно уже жалел, что речь зашла об этом.
— Заметил, что у нее уже некоторые твои жесты появились? — попытался перевести тему Лестрейндж. Долохов показательно изогнул на это бровь, на что собеседник вздохнул: — В общем, возьмешь над ней опеку и всем легче будет.
— И тебе? — с каким-то пониманием поинтересовался Долохов.
— Да мне-то с чего? — удивление выглядело напускным и Долохов нахмурился. — Мне последнему стоит в ее жизни участвовать, а вот ты начал с ней с нуля, с позиции лучше даже чем Барти, так что вперед: к новым открытиям и новой головной боли, — Лейстрейдж ухмыльнулся, хлопнув друга по плечу.
— Ты-то головной боли со своим мальцом хлебнуть успел? — ответил ухмылкой Долохов. — Сам же жаловался, что чересчур тихий.
— Тихий, пока не заденешь что-то, — вздохнул Лестрейндж. — А тогда во всей красе Белла и ее характер, но она и то в его возрасте воспитанней была, благодаря ее семье, а мне теперь наверстывай. Белла же вообще не особо стремится учить его чему-то кроме боя.
— Так ты что же сам тоже не хочешь возиться с ним? — не понял Долохов. — Мне казалось раньше ты был рад появлению взрослого сына.
— Не в этом дело, — поморщился Лестрейндж и вдруг резко выдохнул сквозь зубы воздух из легких: — Дело в Беллатрисе.
Долохов молчал, позволяя продолжить ему самостоятельно, если захочет, но, видно, не желая лезть в душу.
Лестрейндж оглянулся назад в комнату и отчего-то замедлил, как будто сам не решил говорить ли. Он еще раз проверил на месте ли полог тишины, а затем сухо сообщил:
— Белла мне изменила.
Долохов поднял брови от удивления:
— И кто этот будущий мертвец?
— Лорд.
Долохов шокировано смотрел на товарища, который выглядел хмуро и серьезно, на этот раз определенно не шутя. Он нахмурился:
— Это точно?
— Уверен.
Долохов чертыхнулся, потом подумал еще и уточнил:
— Ты же говорил он ваш брак благословил по просьбе отца Беллатрисы.
— Благословил, — хмуро кивнул Лестрейндж.
— И что теперь?
— Не знаю.
Оба хмуро замолчали.
— Что будет за измену Белле? — нарушил ее первым Долохов, приглушив голос.
— По идее, магии лишится. Если не станет сквибом, то ослабить сильно должно. Но Лорд... — Лестрейндж замолчал.
— Рядом с Лордом не ослабит, — понятливо кивнул Долохов, хмурясь. — Разве его же благословение не могло ударить и по Лорду?
— Это кощунство, но хотел бы я, чтобы справедливость хоть тут была, — кисло сообщил Лестрейндж. — Кто я такой? Боюсь только того чтобы Лорд это мое желание не увидел, — он грустно улыбнулся, подумав, добавил: — Не думай, я ему верен, как и прежде. Да и брак для меня и для Беллы был необходимостью. Наследника она мне родила, так что...
Долохов молча положил ему руку на плечо в знак поддержки и неловко похлопал, прерывая оправдания. Лестрейндж, а за ним и Долохов развернулись назад, и какое-то время молчаливо смотрели теперь в гостиную, где о чем-то разговаривали Беллатриса и Рабастан.
— А если все же к Лорду подойти? — спросил Долохов. — Он же сам должен понимать, что такие повороты мягко говоря не очень.
