Отвлеченные страшным побоищем, шведы упустили момент, когда спецназ Олега начал штурм башни, в стороне от ворот. Муромские стрелки не дали возможности шведам сбить со стен новоявленных скалолазов. Через час башня была захвачена. К тому времени уже были установлены лестницы, по которым полезли ушкуйники. Шведы подтянули к башне подкрепление, и бой продолжился до глубокой ночи. Явное превосходство ушкуйников в численности никак не сказывалось. За день в башню смогло подняться не больше тысячи человек, половину которых шведы уже вывели из строя. Только следующий день стал переломным, ушкуйники захватили часть стены, рядом с башней. Количество лестниц удвоилось, поток ушкуйников тоже. Шведы оттянули от ворот города свои силы, и новгородцы начали долбить тараном внутренние ворота. К концу дня они были сломаны, и к утру бой велся по всему городу. Викинги не сдавались. Грозные пираты северных морей не собирались отдавать награбленные, политые кровью, богатства. Каждый мужчина в городе был грозным воином. Но ушкуйников было много больше. На третий день викингов вырезали. Благородные воины, отчаянные храбрецы погибли.
Флот, увеличенный вдвое, мог увести и добычу, и рабов. Трофеи были огромны, столица северных пиратов была невероятно богата. Мышкин, после раздела добычи, предложил возвращаться домой. Три полка ушкуйников, воевавшие с Мышкиным с начала лета, поплыли с ним в Ригу. Но остальные три полка, забравшие в счет добычи корабли викингов, предпочли остаться. Новгородцы продолжили грабеж окрестностей столицы, разбились на небольшие отряды, и грабили, грабили Швецию еще целый месяц.
Глава 31. Золотая осень.
Никита ждал друзей в Риге. Из пяти сотен раненых и больных, оставленных на его попечение, четыре сотни были новгородцы. Задача у Никиты была непростая. Во-первых, нужно было обеспечить выполнение Ригой договорных обязательств. Выкуп за рыцарей орден мог задержать, или совсем не отдавать, так как рыцарей отпустили под честное слово. Во-вторых, в Риге находилось огромное количество пленных дружинников из Пскова. Это создавало напряжение в отношениях с четырьмя сотнями ушкуйников, те часто воевали с ними бок обок. В-третьих, концлагерь с местными, не выкупленными до сих пор, жителями, создавал проблемы, у крестьянских и городских общин кончились деньги.
Никита крутился, как уж на сковородке. Во-первых, он освободил от своих войск всю Ригу, за собой оставил только главные ворота с двумя башнями. Во-вторых, предложил ушкуйникам выкупить своих приятелей у ордена, денег у новгородцев было много. Ну, а если псковский князь не захочет возместить деньги на выкуп, то дружинников на службу ждут в Карачеве. В-третьих, Никита начал набор местной молодежи в армию Мышкина. В ходе переговоров о выкупе пленных, Никита давно наладил тесные связи с ливонскими вождями. Бесконечные, многодневные пьянки, которые, почему-то, назывались переговорами, могли убить любого, но только не Никиту. Ему казалось, что вождей интересует только привозной самогон, а не условия найма молодежи в карачевскую дружину. Ужасным было еще желание вождей породниться с Никитой. Формальные католики, вожди имели по несколько жен, поэтому выбор невест был огромен, а размер гарема никто не ограничивал.
* * *
Никита принимал пополнение. Три десятка юношей, скорее подростков. Все как один: высокие, крупные в кости, внешне здоровые. Ребята были вымотаны после кросса, с полной нагрузкой: два камня изображали пластинчатый доспех, деревянная жердь — копьё. Деревянный шит натер спину.
Построились в каре, в ожидании конной атаки. Еще детские лица объяты ужасом, они вызывали у Никиты жалость. Удар тупым копьём, на полном скаку, мог убить насмерть. И несколько смертельных случаев уже было, их никто от новобранцев не скрывал. Кто дрогнет из этой партии, а кто сможет устоять?
Первый экзамен. Их будет еще много. Пока Мышкин зачислит подростков в отряд и начнет учить, пройдет много времени. Отсев всегда был большой, вятичи не были храбрее ливонских крестьян. Скорее наоборот, ливонская молодежь была поставлена в такие условия, что обратного пути, домой, для них не было.
Десяток всадников, недавно выздоровевшие легкораненые. Плохонькие лошадки. Это Никита, своим опытным взглядом, оценил сразу. А подростки жмутся друг к другу, им страшно. Кто-то умрет сегодня, чья-то очередь наступит завтра.
Удар копьём по щиту, еще один, еще. Молодой кавалерист на гнедой кобыле покачнулся в седле, копью скользнуло по щиту новобранца, попало ему в шею, тот упал, не двигается. Одному не повезло.
Сегодня никто не дрогнул. Первый экзамен сдан. Теперь стрижка наголо, баня, прожарка одежды. Стрижку наголо ненавидели все, но Никита был непреклонен. Лысые воины, в чистой одежде, включая портянки, с мытыми перед едой руками, с серебряной ложкой, таким в его представлении был идеальный солдат.
* * *
Мышкин заболел еще в Швеции. Глупый случай. В порту Стокгольма, за день до отплытия, он поскользнулся на трапе и упал в воду. Небольшая простуда, мучавшая до этого Иннокентия Петровича, мгновенно усилилась. Температура подскочила, кашель не давал спать. В море, по дороге в Ригу, болезнь усилилась. Потом кризис миновал, а в Риге температура вновь подскочила, заболели суставы.
Никита не отходил от друга ни на минуту. Светлана уверяла, что справится сама. Да и особого ухода не требовалось, до тех пор, пока Мышкин мог сгибать ноги и руки. Через неделю боли стали ужасными, еще через неделю отказало сердце, и Иннокентий Петрович умер.
Олег увел полк в Карачев сразу по прибытии войск в Ригу. С собой, до Полоцка, он захватил ушкуйников, которые собрались домой, в Новгород. В Риге осталась только личная сотня штабс-капитана.
Похороны были скромные.
Никита ушел в запой. Светлана потеряла аппетит, начала быстро худеть. О возвращении в Карачев не было и речи.
* * *
В Полоцке Олег задержался недолго. Закончил расчеты с князем по нынешнему походу, договорился о следующем сезоне. Не дожидаясь Мышкина, отбыл в Карачев.
Осень стояла необычно сухая и теплая, как будто по заказу. Обоз растянулся на десятки километров. В отсутствии Мышкина дисциплина стала не такой строгой. Конные отряды шныряли по окрестностям. Немного грабили крестьян, запасая продовольствие на традиционно сытый обед или ужин. Потихоньку прихватывали одиноких молодух, иногда увозя с собой на день другой в дорогу. Пару встречных купеческих караванов обобрали полностью, забрав не только добро, но и всех людей в полон. До столкновений с княжескими полками дело не доходило. На мелкие шалости с крестьянами власть смотрела снисходительно, а пропажа купеческих караванов до сих пор не была обнаружена.
Занимаясь только привычным, своим, кругом обязанностей Олег упустил из вида "земляков". Муромские стрелки занялись привычным грабежом. Глядя на них, расшалилась и карачевская молодежь. Через пару дней, после захвата второго купеческого каравана, к Олегу напросились на разговор два самых опытных комбата. Тот, что помоложе, начал первым обвинять Олега в попустительстве землякам.
— Ни сном, ни духом. О чем речь? — удивился Олег.
— Твои земляки — разбойники. Два каравана купцов захватили. Когда мы попытались их урезонить, только посмеялись над нами. Мышкин, мол, далеко, а Олег-Муромец рядом. Угрожали. Если бы не "дисциплина", мои кавалеристы их за полчаса бы разделали под орех, — поддержал молодого сослуживца второй комбат.
— Поехали, выясним на месте, — разозлился Олег.
— Милый, можно тебя на секунду, — выросла, как из под земли Любушка.
— Я тороплюсь.
— Возьми с собой свою сотню. Твои земляки сегодня богатую добычу захватили. Добром не отдадут, — забеспокоилась Люба.
— И что за добыча?
— Арабский купец с тканями. Всего одно судно. Охраны было полсотни воинов, — "доложила" Люба.
— А предыдущая добыча?
— В первом караване четыре, во втором три судна с зерном. Я думала, что ты знаешь. Твои земляки обязаны были попросить разрешения, — расстроилась Любаша.
— Свистни моих орлов, — попросил Олег.
Любаша поняла его буквально. Оглушительно, по-разбойничьи засвистала.
"Одни братья у нее. Простительно. Но нужно прекращать это безобразие. Замужняя дама уже, а не девчонка."
— Вы тоже по сотне возьмите, — обратился Олег к комбатам, — не нравится мне расклад.
Люба стала надевать кольчугу, Олег задумался, и тоже одоспешился. Походные невзгоды согнали с бывшей толстухи детский жирок, Люба за лето немного подросла, и превратилась в ослепительную, по меркам Олега, красавицу. Кольчуга не скрадывала прелестных округлостей фигуры. Отсутствие лоска заменяла животная грация. Зато одежда на Любе была не просто дорогая, а чрезмерно дорогая. Комплект оружия стоил в несколько раз дороже рыцарского, и при первой возможности Люба продолжала украшать все детали доспехов. Даже поножи были отделаны золотом. А шпоры были из чистого золота. У Олега был парадный комплект оружия, но в походном комплекте блестящие детали отсутствовали.
* * *
Муромские земляки настороженно встретили Олега. Тот уже успокоился, но три сотни свиты смотрелись подозрительно. Разговаривал с "земляками" Олег очень доброжелательно, стремясь не обострять, понапрасну, отношения с боевыми товарищами. Русские купцы, с первых двух караванов, на поверку оказались новгородцами. Муромцы проводили Олега к ним, и тот не побрезговал побеседовать с каждым. Поспрашивал о своих знакомых ушкуйниках, нет ли каких родственников или друзей среди них.
Новгородские купцы мгновенно учуяли, куда ветер дует. Все признали среди ушкуйников и свойственников, и родственников, и лучших друзей. Олег попытался поймать их на вранье, но Новгород оказался слишком "маленьким" городом, все были между собой знакомы. Конечно, разобрать, где разбойник, а где купец, часто достаточно сложно.
Муромские командиры мрачнели, слушая доброжелательные, уважительные разговоры Олега с купцами. Еще более расстроила их беседа с арабом. Мало того, что Олег говорил по-арабски, а муромцы не знали языка, так потом он потребовал привести человека киевского князя. Никто из любителей чужого богатства не удосужился разобраться с пленными, некогда было, делили добычу. И вот теперь выясняется, что у купца был сопровождающий от князя.
Олег тянул время, пытаясь найти больше оснований под уже давно готовое решение. Обижать земляков было вредно для репутации, но попустительство открытому разбою еще вреднее. Со смоленскими князьями Мстиславом Давыдовичем и Владимиром Рюриковичем портить отношения не хотелось. Четыре раза проходили карачевские войска через эти земли. Платили положенную плату, соблюдали условия прохода. Никаких серьезных инцидентов не было.
— Вы, когда в Полоцк шли, купцов тоже грабили? — начал расспрашивать муромких вождей Олег.
— У нас стрелы забрали, по одной на стрелка оставили. И, к каждому из нас троих, по пять человек охраны приставили, — после долгого молчания, насупившись, выдал секрет старший из вождей.
— Кто же такой предусмотрительный?
— Княгинюшка. Жена Иннокентия Петровича, Светлана.
— То есть, если я оружие вам оставил, а палачей убрал, то грабь всех подряд. Без спроса, — выделил последние слова Олег.
Наступило долгое молчание.
— Не понравилось у меня служить? Мало добычи?
— Что ты, что ты! Удачный поход! И не помним такого другого! — хором, перебивая друг друга, загомонили муромцы.
— Но в следующий сезон со мной не пойдете?
— Если возьмешь, с превеликой радостью, — с сомнением в голосе, удивленно, ответил старший.
— Хорошо, земляки. Но как мы через Смоленск пойдем, после ваших вольностей?
— Мы всех рабов у себя, в Муроме, болгарам продадим. Никто не дознается. Подозревать будут. Но, не пойман — не вор, — вальяжно усмехнулся в бороду старший из муромских вождей. Ему начало казаться, что всё сладится.
— Нет. Купцов отпускам, товар возвращаем. Все жалобы купцов на мой суд. Согласны? — тихо, с мягкой улыбкой, разочаровал Олег земляков.
— А если мы не согласны, ты нас сейчас отпустишь, Олег-Муромец? — на всякий случай поинтересовался муромский вождь.
— Отпущу.
— Мы уходим, — чуть ли ни с угрозой выкрикнул самый молодой, еще безбородый, муромский вождь.
— Воля ваша! — твердо сказал Олег.
— Окружите муромскую стоянку. У выхода стражу. Всех рабов забирать. Купцов поставить смотреть, чтобы товар их мои земляки не увезли, — приказал своим комбатам Олег.
— И еще... — вдруг усмехнулся Олег, — оставить по одной стреле на стрелка. Даю на сборы два часа, кто к полудню останется на стоянке, тащите его ко мне на суд.
— Моя сотня остается. Я согласен на твой суд, Олег-Муромец, — угрюмо заявил старший из вождей.
— Я тоже, — присоединился второй.
Все посмотрели на молодого, несдержанного муромского вождя.
— Мы уходим, — снова выкрикнул он. Но на этот раз обреченно.
* * *
Суда не было. Олег договорился с новгородцами о сумме компенсации, ожидаемо скромной. Они подписали договор. Новшество им понравилось. Арабский купец проявил твердость. Сколько по правде положено столько и платите. Олег пригласил земляков и приказал отдать серебро. Только в договоре с арабом добавилась пара слов об ушедшей от Олега муромской сотне.
— Молодежь когда уходит, — спросил Олег старшего вождя муромских стрелков.
— Уже собрались. Налегке идут, добычу нам везти оставили. С одной-то стрелой можно и не дойти.
— Это правильно, что налегке. А со стрелами я погорячился. Нехорошо на верную смерть молодежь посылать. Пусть берут полные колчаны. И киевского человечка придержи, не отпускай. Пускай арабский купец без него отправляется. Поберечь его надо, неровен час, за поворотом реки лихие люди на купца нападут. Молодежь наша, муромская, на такие дела не осмелится. Хотя я им теперь не указ, а без добычи в Муром показываться стыдно, — немного порассуждал вслух Олег.
— Надо было арабу с новгородцами плыть. А он судиться задумал. От охраны у него хорошо половина осталась. Десяток охранников убёг, когда мы напали, пятерых ранили. Нет, далеко купцу не уплыть, — согласился муромский сотник, и лицемерно повздыхал, — надо ребятам по паре сменных лошадей выделить. Чтобы быстрее домой доехали, добычи то у них нет, нечего везти.
Араб попытался найти киевского чиновника, но карачевские конники куда-то пропали, а муромские стрелки прогнали купца пинками на судно. Снова идти судиться к Олегу араб не решился. Искать киевлянина следовало в шатре у муромского сотника. Пьяный и сытый он спал на коленях толстущей селянки, которая третий день кочевала в обозе.
* * *
Никиту вывели из запоя ливонские вожди. Три недели он не принимал новобранцев, их накопилось три сотни. Вожди желали заплатить долги. Во время болезни Мышкина, Никита под честное слово вождей отпустил крестьян из концлагеря. Злой, мрачный, больной Никита сердечно поприветствовал вождей. Те поморщились от его вида, но уважили горе.
Погода стояла самая мерзкая. Холодный дождь, сильный ветер, грязь. Дистанция кросса стала жестоким испытанием. Вместо только что оправившихся от ранений кавалеристов, на негодных лошадях, лучшая сотня карачевских волков. Экзамен стал не просто тяжелым, он превратился в верную смерть. Первая тридцатка новичков еле доползла до позиции, шатаясь, встала в каре, и, буквально, была затоптана десятком кавалеристов. Дюжина мальчишек были искалечена, трое погибли. Сотник орал на своих, слишком резвых вояк, те разводили руками.
