С этими словами Йедук-Шай запахнул на девушке шубу и снял свой собачий капюшон. Надевая рубашку, он услышал:
— Урод лысый... Рай-Ан с тебя шкуру сдерёт.
Его лицо-маска не дрогнуло, ничего не отразив.
— А я думаю, всё будет наоборот, — ответил он.
Пленницу он велел вернуть обратно в её комнату, шубу милостиво оставив ей. Настала пора взглянуть, как шла работа по установке новой статуи в главном святилище.
По дороге туда к нему подошёл с докладом Нарт-Эй — командир боевых псов.
— Верховный жрец, группа захвата в Нир-ам-Айяле провалила операцию. Все шестеро находятся на территории Берлоги в качестве пленных. По непроверенным данным, один убит.
— Идиоты, — пожал плечами Йедук-Шай.
— Какие будут дальнейшие указания, верховный жрец?
Вместо ответа Йедук-Шай стиснул горло Нарт-Эя невидимой удавкой и держал до тех пор, пока тот не посинел. Когда он, шатаясь, рухнул на колени, верховный жрец отпустил его, повторив:
— Вы идиоты.
— Простите, верховный жрец... виноват... — прохрипел Нарт-Эй. — Жду дальнейших приказов...
— Штурмуйте Берлогу, — сказал Йедук-Шай. — Если и на сей раз вы не доставите ко мне этих двоих — скормлю тебя Борг-Хуму.
— Слушаюсь, верховный жрец... Мы не подведём!
Снег растаял, оставив после себя слякоть. Учитель и старшие оборотни были заняты лечением раненых и перевоспитанием пленных псов. У-Она одолевали сомнения в том, что последнее — возможно.
— Нет ничего невозможного, — задумчиво прогудел в бороду Учитель.
Оказалось, что после отлучения от Нга-Шу и возвращения в лоно Духа Зверя псы перестали быть таковыми. В них начала проступать их истинная сущность: до того, как стать чёрным псом Матери Нга-Шу, кто-то из них был медведем, кто-то — рысью, кто-то — волком.
— Нга-Шу подменила вашу звериную суть, — объяснял им Баэрам. — Она подавила в вас вашего зверя, навязав вам своего — чёрного пса. А Дух Зверя устроен иначе, он многолик. Он обладает множеством ипостасей, благодаря которым существует разнообразие видов ур-рамаков. Дух Зверя первичен в нас, и от него зависит всё остальное — телесное. Поэтому и возможно рождение потомства в союзах между разными видами ур-рамаков — между волком и рысью, например, или между медведем и лисой. Но в кого будет превращаться ур-рамак, рождённый у медведя и лисы, зависит от структуры Духа Зверя в момент зачатия ребёнка. Баланс между его ипостасями всё время меняется, регулируя численность кланов. Дух Зверя даёт жизнь, а Нга-Шу её отнимает. Да, она наделяет своего слугу большой силой, но заставляет его причинять боль и страдания другим, чтобы ими питаться. Силу эту слуга может использовать только во зло окружающим, а если даже и захочет совершить благо, всё равно получится зло. Предки красноухих, дабы предотвратить возможность появления новых бешеных, предпочли перестать быть оборотнями вообще. Они слишком радикально подошли к проблеме, вместе с сорной травой выдрав и добрые всходы. Но проблема не была решена, а только отодвинулась на тысячу лет в будущее. И вот, результат — вы, неплохие по своей сути ур-рамаки, стали бешеными оборотнями, чёрными псами Матери Нга-Шу. Всё хорошее, что есть в вас, она задавила, выдвинув на первый план дурное.
Бывшие псы хмуро молчали. Один наконец сказал:
— Папаша, кончай промывку мозгов. Лучше скажи, что нам светит? Какие у вас на нас планы? Убьёте или отпустите?
Учитель усмехнулся, покачав головой.
— Как мы можем убить братьев по Духу Зверя? — ответил он мягко. — Вы свободны в выборе дальнейшего пути. Можете остаться здесь, и мы поможем вам восстановить душу, покалеченную влиянием Нга-Шу, а можете идти на все четыре стороны. Но должен предупредить: обратно к Йедук-Шаю вам дороги нет. Не думаю, что он примет вас с распростёртыми объятиями.
— Ну... — бывший пёс поднялся на ноги. — Тогда я пошёл. Мне тут особо нечего делать. Ребята, — оглянулся он на товарищей. — Вы — как? Со мной?
— Не спешите, — сказал Баэрам. — Подумайте.
— Да нечего тут думать, — ответил нетерпеливый парень. — Топать надо.
— Дело твоё, — вздохнул Учитель. — Можешь взять еды в дорогу.
Один ушёл, двое других остались думать. Задумался и У-Он. Насколько прочно мир запутался в сети Нга-Шу, и будет ли она продолжать крепчать, если уничтожить Йедук-Шая и его псов? Или она распространилась, как грибница, и от неё уже не избавиться?
— Нга-Шу — часть мироздания, как Дух Зверя и как все мы, — ответил Учитель на ещё не заданный вслух вопрос У-Она. — Убить её невозможно: покуда в мире творится дурное, всегда будет пища для неё. Её можно не кормить, и она ослабеет сама. Но для этого необходимо, чтобы в лучшую сторону изменился сам мир.
— Но это возможно?
— Спроси что-нибудь полегче...
У-Он пошёл искать Бэл-Айю. Ноги сами вели его к ней, ему постоянно хотелось быть рядом, видеть её улыбку, целовать её глаза. Каждая минута с ней стоила года, а без неё, казалось, и само дыхание не имело смысла.
Он застал её за шитьём зимних мужских мокасин из коричневой замши, на тёплой меховой подкладке. Один мокасин был уже готов, над вторым Бэл-Айя сейчас трудилась, сидя на круглой подушечке на полу своей мастерской, полной картин.
— Это — для кого? — спросил У-Он, присаживаясь перед ней и с улыбкой заглядывая в её сосредоточенно-строгое лицо.
— Для тебя, — ответила девушка. — Решила сшить тёплые: зима на носу.
— Можно этот примерить?
Бэл-Айя кивнула, не отрывая взгляда от работы. У-Он расшнуровал и снял ботинок, а вместо него надел готовый мокасин. По размеру он подошёл идеально, ноге в нём было тепло, уютно и мягко, но самое главное — по сравнению с ботинком мокасин был непривычно лёгок.
— Просто отлично, — похвалил У-Он.
Бэл-Айя шила, высунув от усердия язык на щеку. У-Он, с нежностью наблюдая за ней, засмеялся.
— Что смешного? — буркнула она. — Я ещё украшу их тесьмой и чёрными бусинами, вот тогда это и будут настоящие мокасины.
Но улыбка так и просилась к ней на лицо, ямочки были готовы вот-вот заплясать на её щеках. Опустив недоделанный мокасин на колени, она подняла искрящийся взгляд на У-Она.
— Ну, что? Я не могу работать, когда смотрят! — Смех уже дрожал в её голосе.
У-Он придвинулся ближе, взял её лицо в свои ладони и поцеловал. Руки Бэл-Айи по-прежнему сжимали мокасин, но губы весьма охотно ответили на поцелуй.
— Ты пришёл мне мешать? Для тебя же делаю.
— Ничего, успеешь доделать. — У-Он отложил незаконченный мокасин в сторону и увлёк девушку в своих объятиях на пол.
Рур-Ки Ринкус, сын главы клана Рыси, шагая вдоль забора, всматривался в ночной осенний мрак. Учитель сказал: быть настороже. Что-то будет.
И троица друзей — он, Сат-Ол и Най-Ам — патрулировала сейчас периметр Берлоги, пока все остальные отдыхали. Впрочем, спал ли Сайи-То, было неизвестно: если и спал, то вполглаза. Слишком уж он озабоченно щурился, отправляя друзей в дозор.
А этот новичок, У-Он, точно спал. И, возможно, не один... Рур-Ки скрежетнул зубами. За полтора года обучения здесь ему не удалось добиться от Бэл-Айи даже благосклонного взгляда, а этот тип пришёл и провернул операцию по покорению неприступной крепости за считанные дни. Рур-Ки не досталось даже дружеского поцелуя, а У-Он получил и поцелуи, и, похоже, всё остальное... Ну, а как иначе? Если женщина шьёт мужчине мокасины, это может означать только одно.
А ведь этот гад, кажется, женат. И девушка ему нужна, скорее всего, лишь для забавы.
Так, спокойно, сказал он себе. Забурлившая в Рур-Ки глухая злоба мешала ему слышать и видеть.
— Скучновато что-то, — сказал Най-Ам. — Может, покурим?
Они набили трубки и закурили. Дым улетал к колыхающимся теням, растворяясь во мраке, и не было слышно ничего, кроме обычных звуков ночи и привычных, знакомых запахов. У-ок, который они курили, не отбивал обоняния. У Учителя приглушённо светилось окно. Он не спал, ждал чего-то.
Докурив, друзья снова разбрелись вдоль забора.
"Нет, ну что за народ — женщины! — думал Рур-Ки. — Зла на них нет... И так перед нею, и сяк — целых полтора года выделываешься, из шкуры вон лезешь, чтобы она на тебя взглянула... И хоть бы что-нибудь!.. А стоит приехать какому-то хмырю и подмигнуть — пожалуйста, она побежала за ним. Мокасины ему... Тьфу! Бабы".
Этот "хмырь" ещё и чёрных псов за собой притащил. Вернее, это они за ним притащились. На месте Учителя Рур-Ки просто отдал бы им У-Она, и дело с концом. Раз он им так нужен, пусть получат его и убираются отсюда.
Он взглянул во тьму по ту сторону металлической сетки и замер. Она тоже смотрела на него холодными, жёлтыми светящимися глазами. Причём — сразу несколькими парами.
Голову сдавило обручем боли, а по телу будто прокатился огромный раскалённый валун. Ноги превратились в разваренную лапшу, а через забор бесшумно перемахнула чёрная тень. Ветер был виноват в том, что они не почуяли запах чужаков вовремя...
Когда к первой тени присоединилась вторая, Рур-Ки уже успел преодолеть последствия ментального удара. Выхватив из чехлов оба длинных кинжала, он прыгнул чужаку на загривок и вонзил клинки ему в шею по самые рукоятки. Спрыгнув на землю, он издал предупреждающий боевой клич, но короткая автоматная очередь скосила его наземь.
Одна за другой чёрные тени с жёлтыми глазами перескакивали через забор, но нежданными гостями они не были. Оборотни лежали на постелях одетыми и с оружием, так что им оставалось только вскочить и принять бой.
Услышав выстрелы, У-Он коротко бросил Бэл-Айе: "Сиди здесь!" — и выскочил во двор. Оборотни сражались с чёрными псами: холодное оружие против огнестрельного. Но в быстроте и искусстве обращения с ножами, бумерангами и острыми тэй — метательными железными пластинками — оборотням равных не было. А пули редко достигали своей цели: когда палец нажимал на спуск, оборотня уже не было там, где он только что находился.
Сайи-То в боевом облике — на четверть от полной трансформации — показывал чудеса акробатики, подскакивая, перекатываясь, меча кинжалы и тэй, а также раздавая оказавшимся слишком близко псам удары своими страшными когтями. Будучи лучшим забойщиком скота на ферме, снабжавшей Берлогу мясом, он и в бою применял свои навыки. Коронным его приёмом было очутиться за спиной врага и ударить ножом между основанием черепа и первым позвонком. "Ударом мясника" он успел прикончить уже трёх псов, когда наконец заметил У-Она.
— Что стоишь? — рыкнул он. — Присоединяйся!
Хотел У-Он или нет, а в бой вступить пришлось: на него уже мчались два чёрных чудовища с жёлтыми глазами. Видимо, у них был всё тот же приказ — взять его живым, потому что они не стреляли. Двор, где шло сражение, тускло освещался только парой окон, но этого оборотням было достаточно. И, как оказалось, У-Ону тоже. Ему вообще не нужны были глаза, чтобы видеть, что происходит: включился иной, немного странный, но не менее действенный, чем зрение, вид восприятия. Снова всё было как при нападении в лесу: У-Он засекал "призраки" движущихся живых существ и предметов на триста шестьдесят градусов вокруг себя. Ментальный удар двух спешивших к нему псов он отразил "мягкостью мха", отскочил, припал к земле и инстинктивно включил единственное доступное ему сейчас оружие.
Центр вращения на этот раз находился не за грудиной, а в животе. Раскручивая вокруг себя пространство, У-Он захватывал псов в его радиус, как в ловушку. Попавшиеся в неё враги жалобно выли, хватались за животы и...
— Фу, — поморщил нос Сайи-То. — Хоть бы до кустов, что ли, добегали... А то весь двор ведь загадят, свиньи!..
Увы, до кустов псы добегать не успевали. А оборотни настигали их там, где им приспичивало присесть, чтобы опорожнить обезумевшие кишки. В У-Она пытались стрелять шприцами со снотворным, но безуспешно. Его прежнее "Я" окончательно развернулось и вспомнило все свои навыки.
— У-Он, берегись! — закричал вдруг знакомый голос.
Это Бэл-Айя не усидела в доме и полезла в драку. Она прыгнула на спину псу, целившемуся в У-Она, и всадила ему в загривок нож. Тот взревел, стряхнул с себя девушку и ударил её лапищей в грудь. Бэл-Айя отлетела, упала на землю, прокатилась и замерла в жуткой и безжизненной позе.
Это был последний удар, который чёрный пёс нанёс в своей жизни. В следующий миг на него набросился огромный белогрудый волк и разорвал ему горло.
В плечо волку вонзился-таки шприц, и двое псов, подскочив, схватили его и попытались вытащить за забор, но на весь двор раздался громовой рёв, от которого даже листья на деревьях задрожали, а сердца всех слышавших замерли. Гигантский чёрный медведь, грузно переваливаясь на могучих лапах, вышел из-за угла дома. Пространство завибрировало, наполняясь щекочущим ужасом, но оборотни, понимая Учителя без слов, легли на землю и стали "текучими, как вода, и прозрачными, как стекло".
Для псов всё обстояло гораздо хуже. Медведь у них на глазах увеличивался в размерах, заполняя собой весь двор. Те, кто оставался в сознании, были охвачены со всех сторон тьмой, которая лезла им в горло, как медвежья шерсть, удушала и ослепляла. Они запутались в её складках, пытаясь спастись от разрывающего их мозг невидимого взгляда...
Грозно-сизая сеть содрогнулась от удара, потускнела и натянулась, а бьющееся в ней огромное сердце стало давать сбои. Верховный жрец Йедук-Шай в Северной Храмине пошатнулся и схватился за грудь.
Во дворе остались только мёртвые псы: остальных как ветром сдуло. Оборотни понемногу приходили в себя и поднимались. Медведь подошёл к лежащему на земле У-Ону и выдернул зубами шприц из его плеча. Потом он склонился над Бэл-Айей, обнюхал её лицо и лизнул в губы.
У-Он проснулся уже утром. Ощущения были как с сильнейшего похмелья. Тошнило, во рту пересохло. Повернув голову, он увидел знакомые строчки, написанные на стене зелёным мелком.
"Бэл-Айя!" — стукнуло сердце. От удара в грудь она покатилась по земле безжизненной тряпичной куклой...
Он сел. В голове сразу затрезвонила сотня будильников, взгляд застелила пелена. Рядом прогудел голос Сайи-То:
— Ну, как ты, новичок?
Встряхнув головой и поморгав, чтобы прогнать пелену, У-Он пробормотал:
— Я не новичок... Уж лет с тысячу.
Сайи-То, сидевший в плетёном кресле, усмехнулся в бороду.
— Гм, что сказать... Ты и вправду неплох. Задал ты им... слабительного. Кто тебя такому научил?
— Они ушли? — спросил У-Он вместо ответа.
— Вернее сказать — удрали, — хмыкнул Сайи-То. — Оставив после себя кучи...
От него У-Он узнал, что среди обитателей Берлоги убитых не было. Шестеро оборотней получили раны — лёгкие и средней тяжести, только Рур-Ки был в тяжёлом состоянии. И Бэл-Айя лежала без сознания.
Держа её руку в своей, У-Он повторял про себя: "Только не снова. Только не опять". Закрывая глаза, он видел завёрнутое в холст тело на носилках и старика-проводника, идущего впереди с длинной палкой и щупающего дорогу. Солнечные зайчики легкомысленно мельтешили на смертном саване, под ногами чавкала болотная грязь, а старик, знающий тропки, вёл похоронную процессию. Чирикали птицы, а сердце висело в груди мёртвым камнем.
