Дети Земли

Водопад образов не иссякал. Человек захлебывался в потоке информации и постепенно... изменялся. Всплывающие в памяти (чьей?!) жуткие физиономии нелюдей уже не только не вызывали отвращения, напротив, выглядели приятно и симпатично. Какие-то немыслимые церемонии стали казаться обыденными, привычными. А вот некоторые вполне заурядные человеческие традиции почему-то он начал воспринимать как странные и достойные презрения и жалости ритуалы.

Что-то нехорошее творилось и с самоидентификацией. Селин не мог разобраться, где его мысли, а где чужие, определить, кому принадлежат воспоминания, ему или магу, отделить свои желания от устремлений гуманоида. Себя любимого Никита 'видел' словно со стороны, и зрелище это...удручало. Противное, покрытое шерстью существо; мех растет не только на голове, но и на конечностях, на лице, и даже — какая гадость! — на кожистых перепонках, закрывающих глаза. Вместо элегантной обонятельной щели на лице красуется омерзительный продолговатый нарост, под ним еще две вывернутых наизнанку складки. И чудовищные разноцветные глаза, при одном взгляде на которые все тело передергивает от отвращения. Дикое животное, не достигшее цивилизованного уровня. Уровня Детей Земли. Уродливый и опасный монстр, которого надлежит обезвредить, вернуть в Лоно Матери вместе с остальными волосатыми животными — хомусами. Хорошо, что день Обновления уже недалек.

Человек зацепился за последнюю свою — чужую мысль. Что еще за Обновление? Невольное любопытство стало зонтиком, защищающим сознание от потоков ненужных образов, в которых Селин просто захлебывался. Никита почувствовал, как к нему снова возвращается осознание собственного 'я'. И восприятие окружающего мира становилось привычным, 'человеческим'. Вернее, почти 'человеческим', если учесть его сверхъестественные таланты.

Разделения разумов не произошло, но человек уже мог отделять свои мысли от чужих. Закрепляя успех, Селин вонзил щуп любопытства в память гуманоида. И где тут воспоминания, связанные с пресловутым Обновлением?

И тут его охватила паника. Сознания человека и мага были еще слиты воедино и так тесно переплетены, что Селин не сразу понял: это не его паника. Лишь когда в глубинах разума гуманоида вспыхнула страшная и смертельная сверхновая, человек уразумел, что гуманоид достиг крайней степени отчаяния и совершил нечто самоубийственное. Не сам уразумел — то ли сверхинтуиция подсказала, то ли последние мысли мага уловил. Может, то и другое вместе, неважно. Главное, догадался, что Чужой запустил что-то вроде механизма магической самоликвидации, надеясь убить не только себя, но и отвратительное волосатое существо, победившее его в ментальном поединке.

Тут и сам Никита едва не запаниковал. Он прекратил рыться в воспоминаниях гуманоида и рванул прочь из его сознания. И едва успел...

Вынырнув из чужого — во всех смыслах — разума, Селин открыл глаза и отбежал в сторону от мага. Вернее говоря, то ли отбежал, то ли отскакал, то ли отпрыгал. Названия данному способу передвижения еще никто не придумал. И вряд ли придумает, поскольку подобрать для этого безобразия единственный глагол невозможно. Ни на русском языке, ни на китайском, ни суахили. Описать перемещение Никиты в пространстве можно было приблизительно так: сначала он, действительно, побежал, но, споткнувшись, упал, кувыркнулся и пару метров едва ли не прополз, затем сделал несколько прыжков из низкого приседа, подобно обезьяне отталкиваясь ногами и приземляясь на руки, а остаток спринтерской дистанции завершил на четвереньках.

На столь экзотические упражнения Селина подвигли инстинкт самосохранения и спешка. Которой, как известно, можно людей насмешить. Впрочем, людей вокруг не наблюдалось, да и смешного в ситуации было мало. Ведь и то немногое, что Никита сумел подсмотреть относительно запущенного механизма самоликвидации, убеждало в опасности названного процесса. На физическом уровне. В убойных характеристиках и мощности 'магической бомбы' Селин не был уверен, но гуманоид, несомненно, надеялся не только убить себя, но и прихватить в мир иной и омерзительное животное — человека. Эта надежда 'читалась' четко и недвусмысленно. И заставляла человека изрядно нервничать. Не дай бог, 'бомба' рванет, словно осколочно-фугасный заряд, заложенный под рельсы террористами, полетят осколки по скверу. Или излучением каким-нибудь вредным местность попотчует. Или непонятной колдовской гадостью. Становиться мишенью для разлетающихся осколков Никите не хотелось, поэтому, закончив 'пробег-пропрыг', он на всякий случай спрятался за наиболее толстым древесным стволом. Преградой для гипотетического вредного излучения или колдовской 'гадости' тополиный ствол выглядел, мягко выражаясь, сомнительной, но от осколков, по крайней мере, должен был спасти. Все равно, далеко убежать не удастся, а тут, какая-никакая, но защита.

Авось пронесет. Тем паче, что старый тополь, за которым спрятался Никита, располагался от мага довольно далеко — шагах в двадцати. Селин выглянул из-за ствола. Чужой стоял в той же позе — опустив голову. И не шевелился. Только полы балахона едва заметно подрагивали. Кстати, рясу Никита видел отчетливо. Без характерных маскировочных спецэффектов. То ли длиннополое одеяние мага престало работать в скрытном режиме, то ли 'зрение' человека существенно улучшилось, но резь в глазах не заставляла Селина отводить взор.

Неожиданно, словно опровергая мысли об отсутствии спецэффектов, фигура Чужого покрылась мелкой рябью, похожей на помехи, которые царили на экранах черно-белых телевизоров в эпоху развитого социализма. Особенно густая рябь разлилась по балахону. Никита заволновался пуще прежнего, присел на корточки и вжался в теплую кору тополиного ствола. Не прекращая, впрочем, наблюдать за метаморфозами, происходящими с магом.

Между тем рябь стала гуще, из мелких крапинок преобразовалась в дрожащие упитанные черные горошины, начала колыхаться... и вспучилась пенной огненной волной. Настолько яркой, что Селину пришлось зажмуриться. Возможно, вспышка показалась яркой именно на фоне ночного пасторального пейзажа, но уверенности в том не было. Подтверждая славу перестраховщика и труса, Никита смежил веки, рухнул на траву, вжал морду в корни дерева и обхватив руками затылок. Выполнил данное упражнение в лучших традициях учеников девятого класса, застигнутых врасплох возгласом преподавателя начальной военной подготовки: 'Вспышка слева!'. То есть, быстро и с энтузиазмом. Невзирая на неудобную стартовую позицию и не думая о том, что согласно канонам занимать горизонтальное положение желательно до вспышки, а не после. И правильно сделал, поскольку на него накатил волна жара. Воздух стал настолько горячим, что даже волосы, казалось, затрещали. К счастью, вал жары тут же схлынул.

'Вот вам и излучение. Заказывали — получите! Накаркал, идиот!',— накопившаяся во рту слюна плевком полетела в сторону асфальтовой дорожки. Подавив приступ раздражения, Селин прислушался к внутренним ощущениям, можно сказать, провел беглый сеанс самодиагностики. Кажется, ничего не пострадало. Сердце бьется, вернее говоря, колотится, воздух в легкие поступает, кровь в висках стучит. Волосы не обгорели, ресницы тоже. Ожогов кожи не наблюдается. Слух, обоняние и прочие чувства, включая самые неординарные, функционируют. Конечно, нельзя исключать того, что дозу неизвестного поганого излучения он хапнул. Или того, что гуманоид на Никиту магическим образом воздействовал — проклятие навел, например. Или еще какой-нибудь дрянью попотчевал. С этим потом разбираться придется. А пока — жив, и ладно. Хулиганы зрения не лишили — просто праздник какой-то. Нечаянная радость.

Кстати, о зрении...

Что там у нас с хулиганами?

Селин открыл — в сто пятый раз за сегодняшний день — глаза, поморгал. Убедившись, что все в порядке (мятлики не летают, огненные кольца не плавают, 'прибор ночного видения' не отказал), убрал руки с затылка, приподнял голову и выглянул из-за тополя. Чужого на прежнем месте не было. Его вообще не было. Возле кустов, в сквере, в городе. Нигде. Его присутствия человек не ощущал, хотя мог поклясться, что почуял бы 'запах' черноглазого недруга и за тысячи верст. Никита настолько сроднился с господином в балахоне за кроткий миг-век слияния разумов, что 'унюхал' бы его, где бы тот не находился. В другом населенном пункте, в другой стране, на далеком острове, даже на Луне. Однако 'запах' Чужого отсутствовал. Отсутствовал в этом мире. Напрашивался вывод о том, что обладатель модной рясы, симпатичной безухой и безносой мордашки и красивых глазок отправился в мир иной. То есть, отдал концы, окочурился, сыграл в ящик, склеил ласты. Как хотите, так и называйте. Иные варианты можно не рассматривать, если не учитывать сомнительную вероятность того, что Чужие умеют скакать по мирам, будто блохи по собачьей шерсти. Наличие этих самых иных (потусторонних или параллельных) миров — и то вопрос.

Существование иных вселенных Никиту в данный момент волновало мало, в отличие от судьбы мага. Если 'балахон' уцелел и сподобился сбежать, применив неведомое волшебство, то у человека могли возникнуть серьезные проблемы. Не один ведь Чужой на планете. Никита встречал двоих, включая испарившегося индивида, однако их, судя по подсмотренному в сознании мага, гораздо больше. Десятки, если не сотни. Предположим, испарился голубок, сконденсировался в тайном убежище магов и побежал начальству жаловаться...

Нет, не предположим. Чужой мертв. Однозначно. Об его гибели кричали органы чувств. С ними соглашалась 'пещерная' интуиция. В пользу смерти недруга свидетельствовала и добытая в его разуме информация — маг воспользовался неким специфическим средством, которое именовал 'Даром последнего вдоха'. В природе (магическое, ментальное или еще какое?) данного средства Селин разобрался еще не полностью — 'скачанная' информация была хаотичной и нуждалась в упорядочении и осмыслении, но характерное название не давало простора для фантазии, а воспоминания Чужого прямо связывали 'Дар' с гибелью мага, его применившего.

Кроме того, на смерть телепата недвусмысленно намекала иссиня-черная проплешина выжженной земли в том месте, где еще несколько секунд назад возвышалась фигура гуманоида. Проплешина имела округлую форму и немалый размер — ее диаметр составлял не менее пяти метров. И еще она фонила. В 'пестром' спектре проплешина отсвечивала багрово-красными сполохами. Судя по тому, что вся растительность в ней выгорела, земля спеклась до стекольного состояния, а попавший в проплешину кусок асфальтовой дорожки едва ли не расплавился, температура огненной волны измерялась в тысячах градусах по Цельсию. И человек, оказавшийся внутри окружности в момент вспышки неизбежно бы погиб. И не только человек. Любое существо, за исключением, может быть, сказочной саламандры. Тут никакая магия не поможет, разве что скафандр высшей защиты, да и то вряд ли. Если асфальт крошится, не то, что скафандр — бункер не спасет. Вот Чужого, собственно говоря, спецодежда не спасла. Испарился вместе с балахоном.

Проплешина развеяла последние сомнения; маг уничтожен. Можно сказать, сгорел на работе. А ведь ту же участь он и для человека готовил. Недаром гуманоид на Дар последнего вдоха надеялся, чуть за собой врага не утянул. Не догадайся Селин отбежать подальше, полыхнул бы брошенным в костер бумажным листком. Тоже сгорел бы, невзирая на все свои таланты, включая суперрегенерацию. И пепла бы не осталось. Никиту невольно передернуло от запоздалого страха, когда он в полной мере осознал, чего избежал. Слава богу, у этой огненной 'бомбы' оказался небольшой радиус поражения. А то бы и хоронить нечего было.

Разглядывать выжженное на земле пятно Селин не стал. По многим причинам. Во-первых, ему не давал покоя идефикс об излучении, источником которого могла быть проплешина. Некогда Никита начитался ужасов о последствиях применения ядерного оружия и настолько впечатлился, что теперь вредоносного излучения (особенно помеченного одной первых букв греческого алфавита — альфа, бета, гамма) остерегался сверх всякой меры. По поводу и без. А сейчас повод поостеречься имелся, и весьма серьезный. Во-вторых, Селин просто устал, можно сказать, выбился из сил, отбивая ментальные атаки разных подлых гуманоидов, и заниматься еще исследованием эпицентра вспышки ему не хотелось. В-третьих, существенно возросла опасность появления в сквере посторонних. Несмотря на его безлюдность и глубокую ночь. Вспышка была настолько яркой, что в темноте ее могли заметить и издалека, из окна соседнего дома, например, или разглядеть с улицы зарево. Заметить и принять за пожар со всеми вытекающими. А в-четвертых, в-пятых, и, если позволите, в-последних, впечатлений на сегодня и без того хватит. Их еще переварить надо.

Кстати, относительно переварить... не мешало бы и перекусить. Что-то он проголодался.

Взгляд опустился на наручные часы. Ничего себе! Поединок, за время которого Никита успел пережить столько, что... впору многотомные мемуары писать или пособия по борьбе с магами-телепатами, длился считанные мгновения. Последний раз Селин смотрел на часы непосредственно перед схваткой, когда уже привез Чужого в сквер, где-то между обрызгиванием недруга водой из лужи и реанимационными процедурами в виде веточного массажа физиономии. С того момента на хронометре визуально почти ничего не изменилось. Секундная стрелка на часах у Никиты отсутствовала, а минутная сдвинулась разве что на одно-два деления. И большая часть этого времени наверняка пришлась на прыжки вокруг тополя уже после завершения поединка. А показалось, что минула целая геологическая эра, по сравнению с которой Кембрийский период — жалкая неделя. Наглядное доказательство того, что в иных ситуациях река времени течет очень быстро.

Селин встал, отряхнул штаны от налипших комков грязи и травинок, поднял потерянный во время обезьяньих прыжков разрядник, подобрал брошенную у скамейки сумку с 'охотничьими' принадлежностями — слава богу, не понадобились!— и побрел восвояси. Пережевывать, переваривать. Он выбрался из сквера, пересек улицу, добрался до первой из подворотен, но... тут на него голодным медведем навалилась необоримая слабость, а земля вдруг затряслась, словно припадочная, и со скоростью гоночного болида устремилась вверх — навстречу лицу.

Встреча укрытой асфальтовым панцирем земли и бедной Никитиной физиономии состоялась... и наступила ночь.

ГЛАВА 7

Стук собачьих когтей по паркету раздражал и мешал сосредоточиться. Громкий и неприятный стук. Казалось, на пол наступают не мягкие лапы пса, а подкованные копыта боевой лошади. Вот парадокс: когда собаки во дворе подкрадываются, от них ни звука лишнего не услышишь, до инфаркта внезапным появлением довести могут, а тут стучат, как солдаты сапогами по плацу. На двор, конечно, заклинание соответствующее наложено, да и вместо гулкого паркета там мягкий травяной ковер расстилается, но от понимания причин возникновения шума легче не становилось — Вика Морозова сидела за компьютером в доме, а не в беседке, и стук когтей бил по мозгам круче, чем работающий за стеной перфоратор. Она бы с радостью переместилась на свежий воздух, но погодные условия не благоприятствовали — сегодня было прохладно и сыро. К тому же в беседке отсутствовала такая элементарная вещь, как электрическая розетка, а бегать каждые два-три часа в дом для подзарядки батареи ноутбука тоже не улыбалось. Поэтому приходилось мириться со стуком когтей по паркету.