Дети Земли

После Викиного вопроса цветовая гамма ауры не изменилась, но края задрожали и подернулись дымкой. А поскольку размазанностью и блеклостью характеризовались ауры менталов, то настороженность возросла многократно. Положа руку на сердце, Вика даже малость струхнула. А вдруг этот якобы молодой и романтичный любитель периодики — Посвященный высокого ранга, Мастер боевой ложи или Грандмастер. Тогда впору звать маму или, на худой конец, Виктора. Авось вдвоем отобьются. Хотя против Грандмастера и вдвоем можно не сдюжить.

Однако отступать было некуда, и Вика повторила сакраментальный вопрос:

— Вы не местный?

— Я?— брови собеседника поползли по лбу. Вверх.

'Нет, свинья!',— едва не сорвалась с уст детская дразнилка.

Молодой человек взирал на девушку с недоумением, по сравнению с которым меркнут чувства австралийских аборигенов впервые столкнувшихся с двигателями внутреннего сгорания. В его глазах читалось: 'Что это за штучка и чего ей от меня надо?'.

В ауре появились маркеры удивления, а цветовые оттенки, соответствующие скуке, наоборот, исчезли.

'Туповатый, глуховатый или... гениальный актер', — невольно восхитилась изгибом брови Вика.

— А что, здесь еще кто-то есть?

'Ромео' обвел взглядом улицу и протянул.

— Нет, никого...

'Точно, тупой! По сравнению с ним наш Боря Эстонец просто вверх сообразительности и быстроты мышления' — поставила диагноз Вика и специально для прибалтийских товарищей разъяснила:

— Значит, я к Вам обращаюсь, молодой человек... Если Вы здесь живете, то, наверняка, с соседями знакомы?

— Нет, я тут редко бываю, не знаю никого, — замотал головой горячий прибалтийский парень.

— Жаль.

Крепкий орешек. Аура по-прежнему менялась очень вяло и не бледнела. К тому, же ее края перестали дрожать, и ни одного признака, что ее носитель является менталом, не было. Однако сдаваться Вика не собиралась и продолжила приставать к молодому человеку, прекрасно осознавая, что поддерживать столь бредовый диалог, означает заработать в глазах в глазах медленно соображающего романтика репутацию сексуально-озабоченной маньячки или сумасшедшей. Впрочем, мнение данного представителя человечества... или Ордена ее мало волновало. Слава богу, что Оспешинский ее не слышит. Или Яна Шевченко.

— Я племянница Семена Моисеевича из восемнадцатого. Приехали с братом, а дяди дома нет! И телефон отключен. Сунулись к его другу из двадцать девятого, вдруг, он в курсе — там тоже тишина. Вот и мечемся...

Любитель газетного чтива пожал плечами, словно говоря, что понимает и сочувствует и ждет, когда прилипчивая девица, наконец, отстанет. В ауре сгущались оттенки раздражительности.

Постояли, помолчали. Разговор не клеился. Установить принадлежность товарища к Ордену тоже не получалось.

А в сторонке уже стоял и ждал ее Оспешинский, очевидно разобравшийся со своими объектами: старичком и дамой. А она тут с каким-то недоумком мучается. Позор!

От безысходности Вика попросила закурить, хотя табак не переносила. Тем более что никотин существенно снижал чувствительность ведуна. Лишь самые матерые ашеры вроде того же Кацмана могли себе позволить покуривать. И то нерегулярно.

— Сигареткой не угостите?— закрыла рот и с ужасом подумала, что будет делать, если молодой человек извлечет из кармана пачку 'Мальборо' или 'Винстона'. Закуривать и задыхаться в приступе кашля? И в буквальном значении слёзно благодарить за сигаретку, утирая глаза рукавом? Или сунуть никотиновую отраву в карман и ретироваться?

Пронесло.

— Не курю,— развел руки парень, осчастливим Вику до безобразия, и отвернулся. Видимо в надежде, что странная девица угомонится и оставит его в покое.

Однако прилипчивая девушка отставать не желала.

— Сидоровых случайно не знаете?

— Случайно нет!— уже довольно раздраженно ответил молодой человек и нервно скомкал газету. Создавалось впечатление, что парень, невзирая на прибалтийский темперамент, еле сдерживается, чтобы не хлопнуть газетой кое-кого по наглой физиономии.

Вот вам и вся любовь к свежей прессе.

Как ни крути — нормал, со своими тараканами, но на ментала не тянет. Вон аура заалела от переизбытка сдерживаемой злости. Но внутренний голос нашептывал, что этот артист не прост. Совсем не прост. И что хорошо бы проверить его другим способом.

Оглянувшись в сторону Оспешинского, Вика обнаружила, что тот уже притоптывает от нетерпения и только что руками призывно не машет.

Ох, и наслушается кое-кто от него шуточек!

И Вика рискнула. Использовала Дар. А именно, применила к терзающему газету молодому человеку легкое внушение — эдакую антитезу отвода глаз, заставив его 'увидеть' на асфальте круглый блестящий предмет. Применила и замерла...

У сорок и людей есть одна общая черта — и птицы, и потомки кроманьонцев неравнодушны к блестящим вещичкам. И тащат их почем зря. 'Разглядев' на асфальте блестящую монетку, человек непременно наклонится за ней и поднимет. Если это обычный, психически здоровый, подающийся внушению нормал. А вот сумасшедшие, ашеры и менталы поведут себя по-иному. Ашер, почувствовав направленную извне Силу, поставит блок, а каким образом отреагирует ментал и тем паче шизофреник, предугадать невозможно. Известно лишь, что Посвященные внушению не поддаются. Кроме того, попытки воздействия на психику они чувствуют лучше, чем кошки валерьянку и воспринимают их крайне болезненно. Поэтому Морозова и затаила дыхания, молясь всем богам сразу, чтобы злобный Ромео не оказался Грандмастером Ордена. Или агрессивным психопатом, который в любой момент готов броситься на беззащитную... или почти беззащитную девушку с первым попавшимся подручным предметом. И если нападение будет неожиданным и стремительным — тут и Дар может не спасти. Просто не успеешь его использовать. Разве что заранее приготовиться к атаке и принять меры для ее отражения...

Боги не подвели.

Молодой человек не полез в карман за ножом, не бросился, и не превратил Вику в безмозглое растение, что пристало к лицу высокому иерарху Ордена. Он и среагировал предсказуемо, в духе вполне заурядного нормала, почти по учебнику.

Увидел, наклонился, мазнул рукой по серому ковру асфальта и... сильно удивился, когда поднять 'монетку' не получилось. Правда, проделал все с некоторым опозданием, поначалу едва заметно замявшись. Вике на миг почудилось, что парень ее водит за нос. Сделал вид, что поддался внушению, и нагнулся за иллюзорной монеткой. А сам посмеивается втихомолку над дурочкой измененной. Прикинулся безобидным нормалом, а на самом деле он... кто?..

Действительно, кто?

Посвященный, ашер, мутант? Черт лысый? Домовой? Пришелец с другой планеты?

Ерунда! Так и до барабашек недалеко.

Есть, конечно, вероятность, что на Земле обитают еще некие разумные существа, помимо людей и их родственников — ашеров и менталов, но она слишком мала, чтобы принимать ее в расчет. Кроме того, даже предположив, что неведомые соседи по планете живут рядом, невозможно сказать, какие они. Недаром ведь неведомые. И толку голову ломать?! Нет, следует отталкиваться от фактов.

Априори кроме нормалов существуют измененные и менталы. Вот среди них и стоит определяться. Внушению поддался — значит не Посвященный. Подозревать раздражительного господина с газетой в принадлежности к измененным — вообще выглядит абсурдно. Хотя как раз достаточно сильный ашер способен провернуть трюк с мнимым подчинением внушению. Почувствовать воздействие, прочитать, подыграть. Но зачем? Забавы ради? Чтобы не раскрыться перед незнакомой измененной? Глупость. Ашеру таиться от ашера нет причин. Разве что в недрах одного из доменов созрел заговор, и организовалось общество каких-нибудь анти-ашеров.

Впрочем, это уже бред. Полный.

Делать было нечего, пришлось смириться вынесенным для самой себя вердиктом: молодой человек с газетой — нормал. Невзирая на странности и подозрения.

Решение приняла, но в него поверила не до конца. Осадок остался, в душе поселился червячок сомнения и никуда не исчезал.

— Всего хорошего,— пробурчав невразумительное и не связанное с предыдущими своими фразами прощание, Вика гордо удалась. Если Оспешинский не удовлетворится ее мнением, пусть сам с этим тормозом разбирается.

К ее вящему удивлению Виктор перепроверкой заниматься не стал. Даже с учетом того, что Морозова ему рассказала и о смутных сомнениях по поводу внушения.

— Не бери в голову. Бывает. Толерантность к внушениям у нормалов разная, вполне вероятно, что этот, — Оспешинский кивнул в сторону прогуливающегося Ромео с газеткой, — апперцепционный инвалид.

— Какой-какой?..— привычка некоторых ашеров щегольнуть умным словечком Вику иногда умиляла, а порой раздражала. Сейчас она склонялась ко второму варианту.

— Хреново воспринимает внешние раздражители,— засмеялся Виктор.— Ладно, поехали в Воронье Гнездо. Нас уже заждались, наверное.

— Вот расскажу Дмитрию Сергеевичу, как ты его дом называешь, он тебе покажет кузькину мать,— пригрозила Вика.

— Во-первых, ябедничать нехорошо. Во-вторых, он в отличие от юных взбалмошных дамочек понятливый и терпимый человек... вернее, ашер. А в-третьих, Кузькину мать я уже имел честь лицезреть. К твоему сведению в Уральском домене у меня есть друг. И зовут его Кузьма Митрофанов. И с матушкой его я знаком.

— Он тебе мать другого Кузьки покажет!— зловеще пообещала Морозова.— А заодно, где раки зимуют...

Когда они сели в видавший виды 'Фольксваген' Оспешинского, Вика почувствовала чей-то пристальный взгляд и обернулась.

Вслед отъезжающему автомобилю смотрел ее недавний собеседник. Только газеты в руках у него уже не было.

ГЛАВА 5

Пыль казалась вездесущей и всеобъемлющей. Чем-то вроде первоосновы Сущего, протовещества Вселенной. Она покрывала ровным слоем полки, лежала на столах, на полу, на подоконниках, на листьях редких цветов, скрючившихся в керамических горшках, плавала в лучах солнечного света, которые изредка врывались в полутемное помещение сквозь бойницы окон. Пылью были пропитаны не только книги и мебель, но и воздух, и, чудилось порой — даже люди. Впрочем, они-то как раз здесь появлялись редко. Лишь в периоды глобальных инвентаризаций или для того, чтобы оставить очередную коробку никому ненужных бумажек.

А что им прикажете делать в помещении, предназначенном для хранения старых библиотечных документов: приказов, инструкций, журналов, карточек, формуляров. Эта огороженная часть подвала не удостоилась и чести иметь табличку на двери. Прочие помещения библиотеки, начиная от директорского кабинета и заканчивая туалетом, красовались соответствующими надписями. Отдел иностранной литературы, научный абонемент, отдел периодики, отдел редкой литературы и прочее. А в царство пыли вела невзрачная темно-синяя дверь, к которой номер приляпать никто не удосужился.

Директор библиотеки именовал хранилище куртуазно — Малым архивом, а в среде простых библиотекарей закрепилось более звучное название — Свалка. О данном факте Никита узнал из короткого экскурса той самой симпатичной брюнетки, которая ненавязчиво его выпроваживала во время прошлого посещения храма книги. Ее вновь выделили Селину для сопровождения, когда он озвучил странное желание покопаться в старых и никому ненужных библиотечных формулярах.

А столь противоестественное для молодого человека желание объяснялось просто — он искал данные автора загадочных заметок на газетных полях.

Тем же вечером, после обнаружения таинственных надписей Никите в голову пришла свежая и не слишком хитрая идея. Скорее даже примитивная, как гвоздь. А почему не отыскать следы автора заметок через библиотечные формуляры. Ведь газеты и журналы заказываются в отделе периодики, и записи о читателях остаются в карточках. Стоит только поднять их, и выявятся все лица, заказывавшие определенную подшивку за энный период времени. За год ли, за месяц, за пять лет — не важно. И пусть фамилии в формуляре перечислены десятками, главное, чтобы автор заметок среди них фигурировал. Если он в формуляре отмечен, Никита его непременно вычислит; логика откажет, так интуиция поможет.

Помощь интуиции не понадобилась.

Подшивку 'Известий' за прошлый год заказывали три читателя, что не удивительно, учитывая возможность изучения газеты в Интернете. Наверное, противники всеобщей информатизации или такие же редкие ценители макулатуры, как и Никита. Двое читателей были женщинами, а поскольку подчерк на полях газет принадлежал явно мужчине, то их Никита проигнорировал. Третий же читатель, некий С.М. Кацман, напротив, привлек неподдельный интерес. Интерес чрезвычайно усилился после того, как в библиотечном компьютере сведения о данном гражданине не обнаружились. Селин узнал лишь, что господин Кацман носит редкое имя Семен и характерное отчество Моисеевич. И что ему выдан читательский билет номер 0009. Вместе с тем, год рождения, паспортные данные, адрес проживания и любая иная информация о загадочном господине отсутствовала. И в компьютере, и в карточке. В нарушение большинства мыслимых инструкций, положений и правил. Непонятно, каким образом С.М. Кацману вообще выдали читательский билет библиотеки.

На этот счет можно было выдвинуть три гипотезы. Первая: в библиотеке работают хорошие знакомые либо даже закадычные друзья господина Кацмана и они поспособствовали выдаче читательского билета любезному товарищу. Вторая: автор заметок поступает с библиотекой и ее работниками в духе самого Селина, то бишь бессовестно и беззастенчиво пользуется сверхъестественными способностями либо вполне естественными полномочиями (наличие у Кацмана удостоверения сотрудника очень компетентного и внушительного органа тоже исключать нельзя). Третья: элементарная ошибка или сбой программы компьютера. Впрочем, с учетом направленности записей и недвусмысленного мнения интуиции Никита склонялся ко второй гипотезе.

Печенкой чуял — тот еще гусь этот Кацман.

Расспросы о том, где узнать еще что-нибудь о таинственном хозяине читательского билета номер 0009 и привели Селина в царство пыли — Малый архив. Помогла та самая брюнетка (как выяснилось в ходе неформального общения — Маргарита Александровна, можно просто Рита). Она вспомнила, что данные о читателях могли остаться на старых карточках, а они, соответственно, должны валяться где-то на так называемой Свалке. Или в Малом архиве.

Разрешение директора покопаться в Малом архиве Селин получил стремительно и уже через пять минут помогал красавице Маргарите открывать устрашающего вида черный навесной замок на двери в подвальное хранилище.

Кладбище старых формуляров, карточек и прочей макулатуры было завалено хаотично разбросанными ящиками и коробками, из-за которых в отдельных местах стыдливо выглядывали возвышающиеся до потолка стеллажи с папками. Очевидно, в незапамятные времена складирование макулатуры начиналось именно со стеллажей, и проводилось аккуратно и планомерно, все бумажки раскладывались по папкам, папки выстраивались стройными рядами на полках. Затем количество ненужной документации увеличивалось, уничтожать ее никто не спешил, волны формуляров, инструкций и приказов накатывали на архивный берег с завидной регулярностью, пока не погребли его окончательно, превратив хранилище в мусорную отмель, над которой вечными странниками роятся пылевые облака.