"Всё, пришли. Тут топь непролазная", — сказал старик.
Болото приняло завёрнутое в холстину тело, поглотило вместе с золотисто-ореховыми волосами и родинками, навсегда скрыв его от глаз У-Она. Кровавыми брызгами рассыпалась под ногами болотная ягода тультуль, и на обратном пути У-Он рвал и ел её, кисло-вяжущую, чтобы хоть чем-то пронять окаменевшее горло.
Открыв глаза, он увидел склонившегося над Бэл-Айей Учителя. Ладонь Баэрама лежала на бледном лбу девушки. Поморщившись от кислого привкуса тультули во рту, У-Он хрипло спросил:
— Учитель?..
Больше ничего его сдавленное горло выговорить не смогло. Но Баэрам понял. Сказал:
— Мы сделали всё. Остальное зависит от неё. — И добавил с улыбкой: — Истинные ур-рамаки — народ живучий.
У-Он весь день просидел возле Бэл-Айи. Не пошёл обедать, когда позвали, отказался, когда еду ему принесли прямо в комнату. Когда на его плечо легла рука Сайи-То, сказал:
— Я не хочу.
Рука настойчиво похлопала У-Она по лопатке.
— Я не насчёт еды. На балкон выйдем, подышим.
У-Ону казалось, если он отпустит руку Бэл-Айи, она умрёт.
— Нет, я с ней, — мотнул он головой.
— Я с ней пока посижу, — раздался звучный голос.
Русобородый и сероглазый оборотень из старших занял место У-Она у постели девушки. На балконе Сайи-То достал две трубки и кисет.
— Я не курю, — отказался У-Он.
— Это у-ок, — сказал Сайи-То. — Затянись пару раз — полегчает.
Взяв в рот чубук трубки, У-Он втянул в себя горьковатый дым. С непривычки закашлялся, но по совету Сайи-То сразу же сделал вторую затяжку. В горле слегка першило и было тепло. Эта покалывающая теплота спустилась из горла в грудь, затем — в живот, а потом потеплели и руки. И, как ни удивительно, сердце.
Когда У-Он вернулся к Бэл-Айе, она по-прежнему дышала.
Она так дышала до вечера, а вечером открыла глаза. У-Он чуть не упал со стула, увидев, как дрогнули и поднялись её ресницы.
— Я помню тебя, — чуть слышно прошептала она. — Тогда, в грозу, в пещере, когда мы... Ты сказал, что у тебя были девушки до меня, но я не поверила. У тебя это тоже было в первый раз.
У-Он зарылся пальцами в её волосы и просто позволял её ресницам щекотать свои губы: вся его жизнь сосредоточилась на их кончиках, и каждый их взмах был для него глотком воздуха.
Отогнать от Бэл-Айи его было невозможно никакими способами. Он не отходил от неё, пока сам не свалился от усталости.
И провалился...
"Бух, бух... Бух, бух..." — слышались глухие, тяжёлые удары чего-то огромного. Будто гигантское сердце билось где-то в глубине, и в такт ему по сизым спутанным нитям густой сети текли красные сгустки света. В одном из этих сгустков У-Он увидел лицо-маску с непроницаемыми жёлто-карими глазами и жёстким, холодным складом мясистых, чуть сплюснутых губ.
"Твоя сестра у меня", — сказало это лицо.
Его черты поплыли, начали меняться, и в красном каплеобразном сгустке всплыло другое лицо, опалив душу У-Она жгучим дыханием чёрной, как уголь, ненависти. "Приветствую тебя, Дан-Клай. Узнал меня? А твоя сестрёнка, оказывается, девственница!" У-Он хотел ударить его, но с очередным "бух, бух" красный сгусток унёс издевательски хохочущее лицо и затерялся в сизой сети среди тысяч таких же сгустков...
Домотканая ковровая дорожка разбудила У-Она пощёчиной. Вцепившись в неё выросшими за мгновение ока когтями, он проскрежетал сквозь зубы:
— Йедук-Шай...
Глава 16. Горные Орлы
В пустой квартире У-Она звонил телефон. За окном покачивались ветки, роняя жёлто-красные листья, на столе стояла коробка с испортившимися и засохшими пирожными, немытые чашки, а также флакончик с сердечными каплями и рюмка. А ответить было некому, и телефон смолк.
У-Он положил трубку. Его мобильный в Нир-ам-Айяле оказался вне зоны действия сети и мог послужить разве что записной книжкой, где были собраны нужные номера, но чтобы позвонить домой, У-Ону пришлось отправиться на ферму: только там был телефон. Междугородняя связь работала, но дома никто не отвечал. Может быть, Э-Ар на работе? Ло-Иру он не дозвонился, а номера Рай-Ана не знал, поэтому пришлось звонить домой, жене. Жене, о которой У-Он ни разу не вспомнил с того момента, как у пересохшего водопада он встретился со своим прежним "Я" и своей прежней любимой — Ари-Ун, которую теперь звали Бэл-Айя.
Возвращение в настоящее было подобно всплытию с большой глубины. Прошлое обрушилось на него такой лавиной, что "здесь" и "сейчас" отступили на дальний план, и У-Он на время забыл, что он живёт в Темурамаку, работает в мастерской по ремонту бытовой техники и что у него есть сестра и жена. Э-Ар, рыжая красавица с глазами, меняющими свой цвет с тёмного янтаря до медового опала, была его настоящим, а Ари-Ун с родинкой в форме крыла бабочки на шее — прошлым. Её тело тысячу лет назад приняло болото, и безмерную скорбь по ней У-Он заел пригоршней кислой ягоды тультули...
Но Бэл-Айя была СЕЙЧАС. Пусть без родинки, но была и тоже помнила его. На ногах У-Она были сшитые ею мокасины, а на стене в его комнате зеленели строчки её стихов об именах. "Моё имя — как дом..."
Где теперь был дом У-Она? Здесь, в лесу, где живут свободные ур-рамаки, или там, во враждебном, суетливом городе, не любящем синеухих? У-Он думал об этом, набирая номер мобильного жены. Зачем он звонил ей? Чтобы сказать: "Здравствуй, дорогая, прости, но я больше не тот, кого ты любила"?
Могло ли быть ей что-то известно о Тиш-Им? Вряд ли: они друг с другом даже не общались. Гудки вызывали пустоту, и У-Он положил трубку в очередной раз. Оставалось только одно — ехать самому. Медлить было нельзя.
Бэл-Айя чувствовала себя почти хорошо, но надолго вставать с постели ей ещё не разрешали. У-Он принёс ей завтрак и смотрел, как она ела. Смотрел так, будто хотел навсегда запечатлеть в памяти эти щекочущие сердце ресницы и ямочки на щеках, эти антрацитовые блёстки в глазах и изящный, немного хищный вырез ноздрей. Снаружи — чёрная, как уголёк, тёплая, осязаемая, а внутри — прекрасная лучница с орехово-золотистой косой... Его краткое медовое счастье с трагическим привкусом тультули.
Её ресницы вскинулись, защекотав его сердце.
— Ты что такой грустный? — спросила Бэл-Айя.
У-Он вздохнул. Как ни тяжелы были эти слова-глыбы, но приходилось двигать их.
— Мне придётся уехать. Моя сестра в опасности. Я пытался с фермы позвонить домой, но ни до кого не дозвонился...
Бэл-Айя положила вилку, отодвинула тарелку и нахохлилась, закрыв глаза, будто ей стало зябко. У-Он вопросительно приподнял брови.
— Ты чего это? Ешь давай... Тебе надо поправляться.
Обхватив себя руками, Бэл-Айя молчала. У-Он понимал её: он сам чувствовал то же, что и она. Не успели встретиться, вспомнить друг друга, и вот — расставание...
Когда девушка открыла глаза, слёз в них не было.
— Ты не вернёшься... И я больше тебя не увижу, — проговорила она глухо.
— Да с чего ты взяла-то? — У-Он засмеялся, вороша пальцами её кудри и поглаживая ей шею в том месте, где когда-то была родинка. — Вернусь, потому что — как я без тебя? Куда, зачем? Не знаю. Не мыслю себя без тебя. Поэтому не сомневайся — вернусь.
— Не всё зависит от нашего желания.
Бэл-Айя снова закрыла глаза и поникла головой. У-Он, подсев ближе, обнял её за плечи — родные, хрупкие, тёплые. Нежно прижавшись губами к её виску, он сказал:
— Не корми Нга-Шу своим унынием. Улыбайся и смейся ей назло. И ДУМАЙ, что я вернусь.
Говоря это, У-Он сам не знал, кого он убеждает — её или себя...
Когда он сообщил о своём решении уехать Учителю, тот ответил:
— Что бы я ни сказал тебе сейчас, это тебя не остановит. Скажу лишь одно: вариантов, как поступить, всегда много, немудрено запутаться в поиске своего истинного пути. Только поступок по совести будет ТВОИМ поступком. Но как бы ты ни поступил, у других неизбежно будет другая, своя правда, отличная от твоей.
Русобородый оборотень, тот самый, что подменял У-Она у постели Бэл-Айи, пока они с Сайи-То курили у-ок на балконе, отвёз его в посёлок, на автовокзал. У-Он купил билет и спустя два часа рассеянно смотрел на мелькающие за окном деревья. У него было такое чувство, будто он уехал без сердца.
В последовавшую за его отъездом ночь жизнь Рур-Ки повисла на волоске. Пули из его тела удалось извлечь не все, две остались внутри. Вся надежда была на собственные силы его организма, способность к быстрой регенерации у которого была высокой, как у всех истинных оборотней, не делавших уколы RX. Но полученные им раны даже для его молодого сильного тела оказались нелёгким испытанием.
Под утро он пришёл в себя, хрипло дыша и глядя в потолок сумрачной комнаты невидящим взглядом. Баэрам и Сайи-То, дежурившие у его постели, стряхнули дремоту и с напряжённым вниманием всмотрелись в блестящее от пота лицо раненого. Настал решающий момент.
На руках Рур-Ки вздулись жилы, зашевелилась, растя и густея, шерсть, заострились когти. На ушах выросли рысьи кисточки. Он боролся.
Изменения потекли вспять, Рур-Ки вернулся в человеческий облик, дыша уже спокойно. Учитель закрыл глаза и задремал.
А утром в Берлогу прибыли гости. Прибыли они необычным для большинства ур-рамаков способом — по воздуху, но, тем не менее, являлись ур-рамаками. Три гигантских орла, снижаясь, на лету трансформировались, возвращая себе человекообразную форму тела. Но не до конца: когда они сели перед воротами, на них оставалась густая шуба из перьев, покрывавшая их от плеч до ступней. Кожа на последних осталась плотной, а орлиные когти хоть и уменьшились, но не исчезли. От перьев очистились только лица и кисти рук, а на голове оперение превратилось в волосы. У двоих орлов шевелюра была каштановая с отдельными светлыми прядями, а у третьего пробивалась седина.
— Назовите себя и цель прибытия, — обратился к ним оборотень-охранник.
Один из молодых Орлов ответил гордо:
— Вы имеете честь видеть Учителя Акхару Горного Орла! Он прибыл, чтобы увидеться со своим братом Баэрамом Чёрным Медведем.
Гости были впущены и с почтением проведены в дом. Баэрам, немного усталый после ночного бдения у постели Рур-Ки, с улыбкой спустился в общий зал.
— Брат Акхара! Рад тебе, ты желанный гость в моём доме, — пробасил он приветливо, протягивая руки старшему из Орлов.
Тот вложил в них свои лишённые перьев ладони и троекратно поцеловался с Баэрамом. Для этого ему пришлось немного склониться: Горный Орёл был почти на целую голову выше хозяина Берлоги, статен и широкоплеч, с величавой осанкой и гордой посадкой головы.
— Здравствуй, брат Баэрам, — сказал он неожиданно молодым, звучным голосом. — Моих сыновей ты, надеюсь, помнишь? Хотя, когда ты их в последний раз видел, они были ещё мальчиками. Это старший, Рийам-Гор, а это младший, Лаэм-Тан.
Сыновья Акхары поклонились, Баэрам ответил им кивком и улыбкой в бороду. Братья были похожи и между собой, и на своего отца — красивые, гладколицые, темнобровые и золотоглазые молодые ур-рамаки с выраженно орлиными носами. Старший был чуть выше ростом, а у младшего немного сильнее вились волосы.
— Не голодны ли вы? — спросил Баэрам. — Завтрак у нас уже прошёл, а обед нескоро.
— Ничего, голод до обеда дотерпит, — улыбнулся Акхара. — А вот желание поговорить с тобой требует удовлетворения незамедлительно.
Разговор состоялся в комнате Баэрама. Гости не отказались выкурить по трубке у-ока и немного расслабились после долгого перелёта.
— В мире творится какое-то безумие, — проговорил Акхара, поджимая когтистые пальцы ног и задумчиво скрещивая на груди руки, одетые широкими рукавами из перьев. — Агрессия выплёскивается в невиданных масштабах, началась новая волна гонений на синеухих... Хоть я и сижу почти безвылазно в Горном Чертоге и редко покидаю его окрестности, но даже туда доходят слухи о зверских расправах и погромах. И сеть Нга-Шу сильно разрослась и окрепла.... Давно не было слышно её сердца, очень давно. Но на днях я слышал его биение. Может быть, ты, брат, более осведомлён о происходящем?
— Да, мне есть что рассказать вам, — кивнул Баэрам. — И новости неутешительные.
Орлы слушали его рассказ в молчании, и с каждым словом их лица темнели и суровели. Когда Баэрам умолк, чтобы затянуться у-оком, Акхара промолвил задумчиво и печально:
— Орлы всегда жили уединённо, ни во что особо не вмешиваясь, но на этот раз они не смогут остаться в стороне. Рано или поздно и мы будем вовлечены в это... Ты сказал, на вас было совершено нападение. В недобрый же час я посетил тебя... Вы понесли потери?
— К счастью, потерь у нас нет, только раненые, — ответил Баэрам.
— О, тогда позволь мне их осмотреть, — оживился Акхара. — Быть может, я смогу помочь.
— Благодарю тебя, брат, — с теплотой в голосе ответил Баэрам, наклонив косматую голову. — Большинство из них чувствует себя удовлетворительно, только одному пареньку пришлось плохо, его раны очень тяжёлые. И твой дар целителя пришёлся бы очень кстати.
— Покажи мне его, — сказал Горный Орёл, с готовностью поднимаясь на ноги. — А мои сыновья посмотрят остальных. Думаю, им это будет по силам.
Взгляд золотисто-карих проницательных глаз встретился с мутным, потусторонним взглядом измученного ранами молодого оборотня. На пробитую пулями грудь легли тёплые ладони, а перья мягко защекотали её.
— Сложный случай... Хоть он и не соединён с Нга-Шу прямым каналом, но она пьёт его боль своей сетью, — сделал Акхара заключение. — И замедляет процесс выздоровления. Нужно очистить от сети это место. Брат Баэрам, мне понадобится твоя помощь.
Хозяин Берлоги косолапо подошёл и тоже склонился над Рур-Ки.
— Это довольно рискованно, — заметил он. — Сеть уже не та, что прежде. Безболезненно и без последствий для мира рвать её уже нельзя. Если раньше её нити были капиллярами, то теперь они сравнимы с венами и артериями.
— А мы их прижжём, — Акхара закрыл глаза и чуть нагнул голову. — И "кровотечения" не будет.
Бэл-Айе стало невмоготу лежать в постели. От тоски и тревоги она не знала, куда себя девать, хотелось чем-то заняться, и она встала и оделась. Зашла в свою мастерскую. Там лежали обрезки замши и меха от мокасин... Сердце дёрнулось и заныло, как больной зуб. А под ним разлилась холодная, давящая безысходность. Хотелось бежать и выть...
В пустой комнате У-Она Бэл-Айя остановилась, глядя на строчки своего первого в жизни стихотворения. Бумаги и ручки под рукой тогда не оказалось, а вот цветных мелков у неё было хоть отбавляй. "...Жило имя твоё и лакало из плошки". Дан-Клай... Имя светлое, как день, зелёное, как солнечный луг, и звонкое, как удар меча о меч. Ласковое, как обволакивающая горло сладость мёда, и яркое, как вспышка молнии.
Кажется, опять из души просился стих. Бэл-Айя усмехнулась сквозь слёзы.
Смахнув их с глаз, девушка направилась в малый зал, оборудованный под палату для раненых. Там пахло кровью и терпким, болезненным потом. Дежуривший там русобородый Мирим-Эл строго нахмурился:
— Ты чего вскочила? Тебе ещё лежать надо.
