Санек покрутился по сторонам и уверенно сказал:
— Пошли налево, как все нормальные мужики!
Скунсу было все равно и он, следом за Глушаковым, направился к лестнице.
— Эй, Скунс...— окликнул сопровождающего Саня.
Мужик резко обернулся и сказал, ткнув парня пальцем в грудь:
— Для тебя я Геннадий Сергеевич.
— Я не против,— пожал плечами Глушаков.— Скажи, а как ту девчонку зовут?
— Какую?— не понял Скунс.
— А что, у вас их много?
— А-а, это Маринка!
— Я так и знал!— обрадовался Санек.— Красивое имя для красивой девочки. Зачет ее родителям!
— Губу закатай, парниша!— осадил его Гена.
— Чего так?
— Она — собственность Вепря.
— Даже так? Собственность?
— Именно. Вепрь за нее любому голову оторвет. Были прецеденты.
— И что, таки голову кому-то оторвал?— усмехнулся Санек.
— Не поверишь, но так оно и было. Сам я не видел, но говорят, клеился к ней один. Вепрь узнал, рассердился. А потом соперник этот пропал...
— И что? Нашли?
— Да, через несколько дней, голову. А все остальное до сих пор ищут.
— Серьезный мужик, это Вепрь,— согласно закивал Саня. Но не похоже было на то, что он поверил в эту историю.
— Не то слово. Его даже Пан побаивается.
— Ну, если Пан, то конечно.
— А ты не лыбься! Я говорю, как есть. Накосячишь — сам увидишь. И не лезь к Маринке, если жизнь дорога!
— Посмотрим,— буркнул Санек.
Они поднялись по лестнице на второй этаж. Отсюда, по надземным переходам можно было попасть в соседние здания.
— Может, разделимся?— невинно предложил Глушаков.— А то мы здесь надолго застрянем.
— Не, лучше вместе держаться,— поежился Скунс, но заметив ехидную ухмылку Санька, добавил:— Если с тобой что-нибудь случится, Пан с меня скальп снимет... Вместе пойдем!
Так что непонятно, чего Скунс боялся больше: остаться в одиночестве в этом комплексе или лишиться скальпа. Обе версии имели право на жизнь.
А Саня рассчитывал избавиться от докучливой опеки и поискать возможность незаметно слинять отсюда — не только из НИИ, но и из Долины Аномалий. Впрочем, настаивать он не стал. Перед глазами стояло грустное лицо Маринки.
Собственность... Хм...
Это был серьезный вызов.
И Вепрь, и Скунс были правы, когда говорили о том, что в НИИ не было ничего интересного, а все, что представляло хоть какую-нибудь ценность, вывезли или вынесли до них. Можно было только гадать о том, что прежде находилось в том или ином помещении. Одни из них были абсолютно пустыми, в других все еще стояли столы-стулья и остатки какого-то оборудования. Обшарпанная от частого употребления доска в просторной комнатушке, похожей на школьный класс, была до сих пор изрисована загадочными, поблекшими с годами формулами. Единственная понятная надпись в центре доски, да к тому же обведенная розовым мелком, гласила: Пространство — Время =. Вместо ответа на поставленную задачу красовалась забавная рожица с выпученными глазами и стоящими дыбом волосами. То ли у ученых тоже было чувство юмора, то ли рожицу нарисовали позже те, кто захаживал в НИИ уже после эвакуации. Свои следы они оставили повсюду: окурки, пустые консервные банки, шприцы, разнокалиберные гильзы, следы костров и даже пропитанный влагой вонючий матрац.
Глушаков не мог не заметить, что ко "времени" у сотрудников НИИ было какое-то особое отношение. Уж слишком часто оно упоминалось в надписях на стендах и досках для объявлений. "Береги время, товарищ!", "Время — наш рулевой!", "Упустишь минуту, потеряешь час!", "Время не ждет!". А в предложении "Время — это река, которую невозможно обратить вспять?" вместо точки или восклицательного знака стоял вопрос.
Однако того, что искал Санек, не было и в помине: ни документов, ни компьютеров, ни дискет, ни других носителей информации. Хотя бумаги, как таковой, было предостаточно. Чистые и исписанные листы шуршали под ногами, лежали стопками на столах и подоконниках, перетянутые жгутом, высились стопками в углах. Саня лишь мельком просматривал попавшиеся под руку листки. Увы, время не пощадило записи — и написанные от руки, и напечатанные, похоже, на машинке, они были едва различимы и не представляли собой ни ценности, ни интереса.
Скунс ходил за Глушаковым тенью, тоже лениво ворошил кипы бумаги. Вдвоем они обшарили весь второй этаж, спустились на первый, но ничего не нашли.
— Теперь куда?
Вариантов было немного: либо по узкому коридору перейти в соседний корпус, либо вернуться в центральное строение и попытать счастья в правом крыле.
— Могу поспорить, то, что мы ищем, находится в подвале,— заявил Санек.
— Так нет здесь подвалов... вроде,— ответил Скунс.
— Вроде...— передразнил его Глушаков и подергал за ручку двери.— А там что?
Вопрос был рассчитан на дурака, так как через окно итак было видно, что дверь ведет во внутренний двор НИИ. Из него можно было кратчайшим путем попасть в отдаленные пристройки... или сигануть через забор и дать деру. К сожалению, дверь оказалась заперта, а выходящие во двор окна — зарешечены.
Печально вздохнув, Саня направился в соседний корпус.
Главное, не терять надежды.
Обход начали с первого этажа, кабинет за кабинетом. Скунс, на первых порах проявлявший хоть немного интереса, теперь плелся в хвосте, лениво перебирая ногами. А Саня, заходя в помещение, первым делом смотрел на окна. Увы, повсюду прочные решетки преграждали путь к свободе.
И все же, он нашел то, что искал. Это был небольшой по сравнению с остальными кабинет с письменным столом у незарешеченного окна. Почти сразу за ним высился забор, через который можно было перебраться, прыгнув с подоконника...
Вот он, шанс!
Единственным препятствием на пути к свободе была густая паутина, затягивавшая все помещение. Саня поежился — пауков, и все, что было с ними связано, он не любил. Вздрогнул, представив, как липкая дрянь окутывает его лицо, а в это время откуда-нибудь из укромного уголка спешит резвый паучок, который, судя по густоте и толщине паутины, был приличных размеров. А еще Сане показалось, будто она сверкает, переливаясь всеми цветами радуги.
Глушаков обернулся. Скунс подобрал старую газету и пытался прочитать давно устаревшие новости, потому и отстал. Но следовало поторапливаться, он приближался.
Саня долго не мог побороть нерешительность и брезгливость. Потом все же протянул руку к паутине, собираясь разорвать плотные тенеты.
И в этот момент сильный рывок выхватил его из кабинета в коридор и отбросил к дальней стене.
— Ты че творишь?!— рыкнул он на Скунса.
— Тебе жить надоело?!— выпучив глаза, заорал тот в ответ.
— Не понял...
— Это же Струны!
— Чего?— не понял Санек.
Гена смял газету в плотный комок и бросил его в кабинет. Раздался приглушенный хлопок: бумажный шар, едва коснувшись "паутины", разлетелся на мелкие обрывки, которые, падая и касаясь при этом Струн, делились на еще более мелкие частицы.
Санек судорожно сглотнул, представив, что было бы, не останови его вовремя Скунс.
— Слушай...— прохрипел он.— Спасибо... А что это?
— Я же говорю, Струны!
— Это я уже понял. А что оно такое?
— Не знаю,— пожал плечами Скунс.— То ли растение, то ли животное, то ли еще что. Аномалия одним словом. Вляпаешься в такую, и только фарш один останется. Хорошо еще, что нечасто встречается, да и то — в заброшенных домах вроде этого. Так что не суй свой нос, куда не следует, целее будешь!
Обшарив первый этаж и ничего не найдя, они поднялись на второй. После случившегося у Саньки еще долго подгибались коленки и тряслись руки. Поэтому о бегстве пришлось на время забыть, а поиски невесть чего вести с предельной осторожностью. Бумаги он ворошил либо ногой, обутой в прочные берцовки, либо при помощи подобранной деревяшки.
— Есть хочется!— заскулил Скунс.— Может, ну его, на базу вернемся?
Глушаков тоже был голоден. И кстати, да, если получится удрать, чем он будет питаться? К тому же это была не единственная проблема. Оружия, нет, снаряжения нет, карты местности — и той нет. А случай со Струнами напомнил и об аномалиях, которых в этой долине было без меры. После подобных размышлений энтузиазма у Глушакова поубавилось, мысли о побеге отошли на второй план. В конце концов, он и сам начал склоняться к мысли о том, что без толку они лазают по заброшенному НИИ, нет здесь ничего. На самом деле, нужно возвращаться на базу, а потом...
Да, что потом?
— Смотри, что я нашел!— мысли оборвало радостное восклицание Скунса. Они только что осмотрели еще один небольшой кабинет, и Санька направлялся к выходу.
Обернувшись, он увидел Гену, выползающего из-под стола с загадочной, как у Джоконды, улыбкой.
— Что там?— насторожился Санек.
Свою находку Гена поставил на стол. Это оказался обычный метроном — ничего особенного.
— Фу ты, я-то думал!— фыркнул Саня и вышел в коридор.
— Классная штука! У нашего физика такая же была. Я даже как-то скомуниздить ее пытался!
Послышались размеренные щелчки — это Скунс запустил свою игрушку, и метроном начал отбивать незамысловатый такт. И вот что странно: по мере того как Санька удалялся от кабинета, стук маятника становился все громче. Настал момент, когда он вытеснил все остальные звуки и даже заглушил голос Скунса, продолжавшего вспоминать молодость.
Глушаков остановился, медленно обернулся и увидел, как по стене ползет извилистая полоса шириной с ладонь. Начав в дальнем конце коридора, она быстро приближалась. Ползла она не только по стене, но и по полу, и по потолку. По сути это было изломанное сизое прозрачное кольцо, приближавшееся к Саньку. Там, где оно проходило, блеклые пошарпанные стены обрастали свежей яркой краской, с пола исчезали обрывки бумаги и прочая грязь, а в окнах появлялись стекла.
— Что за...— пробормотал Санек, почувствовав, как на голове шевелятся волосы.
Кольцо было уже совсем близко. Не зная, чего от него ожидать, Глушаков побежал по коридору, пока не уперся в запертую дверь. Вернее, она была забаррикадирована с противоположной стороны различной мебелью. Санька навалился на нее плечом — дверь слегка приоткрылась, но не более того. Тогда он принялся ломиться в нее и бить плечом, то и дело озираясь на приближающееся явление.
Увы, все его старания оказались тщетны. Поняв, что не успевает, он обернулся. И в следующий момент был ослеплен яркой вспышкой.
Глушаков зажмурился и замер, затаив дыхание. Но простоял он так не долго. Что-то изменилось в окружающем мире, причем разительно. Во-первых, он ощутил тепло на щеке и яркий свет, льющийся откуда-то слева. Во-вторых, Саня услышал приглушенную музыку. Что-то знакомое, но в точности не разобрать. И еще какие-то звуки, которых пару секунд назад не существовало.
Глушаков приоткрыл глаза.
Свет лился из окна, и это был свет солнца — непривычно яркого для Зоны Отчуждения. Более того, оно грело так, что Санек чувствовал его тепло даже через стекло.
Неожиданно резко открылась одна из дверей в дальнем конце коридора, и появился полноватый мужчина лет шестидесяти в расстегнутом белом халате. Не обращая внимания на Глушакова, порывистой походкой он приблизился к соседнему кабинету — к тому самому, в котором остался Скунс — и рывком распахнул дверь. И тут же в коридор ворвалось:
You're no good, can't you see
Brother Louie, Louie, Louie
I'm in love — set you free
Oh, she's only looking to me...
Параллельно гремящей музыке орал и незнакомый мужчина:
— Корнеев, вы совсем стыд и совесть потеряли?! Сделайте музыку потише, а лучше — выключите ваш адский аппарат! Позвольте вам напомнить, что в соседних помещениях работают люди! У нас, между прочим, солидное научное учреждение, а не сельский клуб по интересам. Кому я говорю? Да что же это такое?! Никакого сладу с ним нет! Я на вас жаловаться буду, вот так!
Он в сердцах хлопнул дверью, но она закрывшись, тут же снова открылась сама собой. И все же музыка стала тише, а вместе с ней из кабинета донесся еще один недовольный голос:
— Ретроград! Мракобес! Палеофрон! Не нравится ему современная музыка! А когда сам Зыкину слушает, так хоть святых выноси... И дверь за собой закрывать надо, вас этому не учили?!
Активно размахивая руками, противник "современного" искусства промчался мимо Глушакова, не удостоив того даже взглядом, и выскочил в дверь. В ту самую, через которую совсем недавно ломился Санек. Теперь же она открылась без проблем. Глушаков приблизился к выходу, надавил на дверь, выглянул на лестничную площадку. Никакой мебели там и в помине не было.
Так же заторможено, на негнущихся ногах он подошел к окну.
День был в самом разгаре, припекало солнце, светившее с практически безоблачного неба, над окружавшим НИИ с трех сторон лесом летали птицы, облокотившись на стену противостоящего здания, в теньке, курили и о чем-то спорили двое мужчин в уже знакомых белых халатах.
— Не понял...— пробормотал Глушаков. Нет, кое-какие соображения насчет происходящего у него уже появились, но они были слишком невероятными, чтобы принять их так, как есть.
А где Скунс?
По идее он должен находиться в той самой комнате, из которой гремела музыка.
Или?
Глушаков пересек коридор и остановился перед приоткрытой дверью. Поборов нерешительность, он взялся за ручку, потянул на себя и сунул голову в проем.
В помещении было сильно накурено — висевший в воздухе дым можно было пощупать. У дальней стены — как и следовало,— стоял стол, под которым Скунс нашел метроном. Кстати, он и сейчас стоял на прежнем месте, но теперь неподвижно. А вот Гены в помещении не было. Вместо него у стола стоял какой-то худосочный тип с длинными неухоженными патлами и остроконечной бородкой. Чисто теоретически, он тоже мог быть Геннадием Сергеевичем, но, явно не тем. Никакого сходства. Во рту у него торчала сигарета без фильтра, наверняка, взятая из красной пачки с надписью "Прима", лежавшей рядом с пепельницей, полной окурков. Он был занят тем, что разглядывал допотопную пластинку, бережно держа ее зажатой между двумя ладонями. В центре стола у стены стоял проигрыватель, а по краям — архаичные девяносто ваттные колонки "Радиотехника". Но что удивительно, звук из них лился приятный, хотя сама музыка Сане не нравилась.
Atlantis is calling, S.O.S. for love
Atlantis is calling, from the stars above
Atlantis is calling, S.O.S. for love
Atlantis is calling, it's too hot to stop
Зато незнакомый мужик был явно в восторге от старой попсы. Разглядывая блестящий под яркой лампой виниловый диск, он двигал головой в такт музыке и пытался подпевать. Фальшиво, нескладно, но с душой.
Дверь открылась без скрипа, да и Санька вел себя тихо, но каким-то непостижимым образом незнакомец почувствовал чужое присутствие и резко обернулся.
— Тебе чего?— бросил он, сдвинув кустистые брови.
