Если рюкзак в момент взрыва находился в переднем помещении, то от него ничего не осталось.
Макс собрался силами, поднялся с пола. Ноги были непослушными, кружилась голова, его пошатывало, саднило колено, но уже не болело так, как вначале. Видать, во время приземления сустав встал на положенное место. Держась за стену и стараясь не смотреть на останки диминого тела, он прошелся по погребу, вороша здоровой ногой кучи мусора. Что-то звякнуло. Присмотревшись, Макс увидел топор. Его знатно припорошило пылью, в остальном же он ничуть не пострадал. Макс взял его в руку...
Теперь у него было какие-никакое, но оружие.
Однако ни рюкзака, ни его ошметков в передней комнате не было.
А если...
Клинцов добрался до кладовой и заглянул внутрь. Несмотря на то, что снаружи наступил новый день, в погребе без освещения было сумрачно. Макс никак не мог вспомнить, что случилось с фонарем? Ах, да, он оставил его, как и топор, на нижней ступени, когда осматривал убитого, и наверх его никто не брал.
Значит, кирдык фонарю...
Придется обходиться без него.
Впрочем, все оказалось намного проще. Когда глаза привыкли к сумеркам, Макс разглядел рюкзак в углу кладовой. Его тоже присыпало кирпичными осколками, оттого и не увидел сразу.
Клинцов приблизился, кое-как присел, корчась от боли в колене. Горловина была развязана. Макс вспомнил, как юродивый сунул в него руку и вытащил странный шар. А потом еще кое-что всплыло в памяти:
— Это не мой рюкзак!— крикнул ему Кузьма за секунду до того, как начался дурдом.
Тогда чей?
Рюкзак был старый, брезентовый — таких уже давно не выпускают. У остальных ребят были либо новые, синтетические, либо вовсе — дорожные сумки.
Неужели этот рюкзак принадлежал странному бородатому мужику?
Макс даже усмехнулся, поняв нелепость ситуации: толпа разъяренных парней гонится за бедным юродивым, чтобы отнять у него его же рюкзак...
Н-да, неувязочка вышла...
Тогда непонятно было, что делал в доме юродивый? И как он туда попал? Так как растяжка Харченко сработала на выходе, значит, мужик пробрался внутрь каким-то другим способом. Может, выломал доски на окне соседней комнаты? Или...
Клинцов вспомнил, как вспыхнул радужный шар в руках юродивого, и... мужик исчез, появившись в передней комнате погреба.
Хм...
Что касается рюкзака...
Макс вышел в переднюю комнату, где было гораздо светлее, растянул горловину пошире, заглянул внутрь.
Содержимое рюкзака вполне соответствовало внутреннему миру его хозяина. Один за другим Макс начал вытаскивать более чем странные предметы, складывая их на пол. Сильно потертая губная гармошка. Коготь неведомого существа толщиной с палец у основания и острый, как бритва, с противоположного конца. А вот, кстати, и палец, по виду — человеческий, но толстый, словно распухший, и сухой, с крепким, будто окаменевшим ногтем...
Гадость какая...
Гильза из-под пистолетного патрона калибра 9х19. Еще одна гильза. Зажигалка.
Следующим предметом была какая-то тяжелая цилиндрическая емкость, похожая на термокружку. Взяв ее в руки, он обнаружил на крышке довольно сложный замок, необычный для простого термоса. Подумав, что вряд ли в емкости свежий кофе, он отложил ее в сторону.
На дне рюкзака оставались побитая армейская фляга и банка рыбных консервов. Фляга была заполнена минимально, вопрос лишь — чем? Судя по остальным предметам, там могло быть все, что угодно. И все же Макс решил рискнуть и открутил крышку. Осторожно понюхал. Никакого запаха. Плеснул немного на пол, потом на пальцы. Растер. Вроде вода...
Уже поднеся флягу к губам, замер: а вдруг она радиоактивная? Жаль, у него не было дозиметра, чтобы проверить. Но жажда мучила настолько, что...
Он сделал глоток, прислушался к ощущениям, а потом уже не мог остановиться, пока не выпил всю воду. Флягу выбрасывать не стал, может пригодиться.
Кроме банки консервов в рюкзаке больше ничего не было. Поэтому Клинцов вернулся к таинственной емкости. Замок, хоть и сложный, но открыть его оказалось легко. Судя по толщине стенок, это, кажется, на самом деле был термос, хоть и необычный. Он был заполнен вязким, словно гель, веществом, в котором плавало нечто, похожее на... кусок буро-фиолетового мяса...
Моментом позже в погребе запищало. Клинцов вздрогнул от неожиданности, а когда понял, что надрывается дозиметр, резко отбросил находку в сторону, но получилось так поспешно, что изрядный комок слизи попал на руку. Мало того что эта дрянь оказалась, видимо, радиоактивной, так еще и рука была покрыта глубокими царапинами, в которые и попала густая слизь. Раны защипало.
Не придумав ничего лучшего, Макс принялся тереть руку о штанину. Потом посмотрел на результат и увидел, что место, на которое попала слизь, сильно покраснело. Кроме того он почувствовал жжение. То ли растер, то ли...
И словно желая совсем добить Клинцова, под ногами завибрировал пол.
— Какого...— пробормотал Макс. Вроде бы окрестности ЧАЭС не находились в зоне сейсмической активности. Он медленно приблизился к выходу и увидел, что небо стало алеть, словно по нему растекалась кровь.
Сверкнула молния, пророкотал гром, окрепший ветер забросил в погреб охапку пожелтевших листьев...
Это в июле-то?!
И снова задрожала земля.
— Да что здесь происходит?!— воскликнул Клинцов и поморщился от головной боли.
Сверху донесся шорох и треск веток под чьими-то ногами.
— Эй, кто там?! Вытащите меня отсюда!— закричал Макс и только потом подумал, что это могли быть давешние боевики, привлеченные писком дозиметра.
Почти сразу после его крика по покатой поверхности бывшей лестницы промелькнуло что-то небольшое...
Граната... Опять...
Она подскочила к ногам Клинцова и... пискнув, юркнула в кладовую. И только после этого Макс сообразил, что это была мышь. Обычная полевая мышь.
— Тьфу ты, напугала...
Однако там, наверху, шумела явно не она. Там был кто-то еще, крупнее размером. Но кто?
Стало как-то неуютно. Макс вспомнил про топор...
— Куда я его...
Парень плохо соображал из-за непрекращающейся головной боли.
Кажется, топор остался в кладовой, когда Макс подбирал рюкзак.
Он вошел в боковую комнату. Мышь уже спряталась, ее не было видно. А топор...
Да вот же он, лежит на полу!
Макс поднял его и услышал шлест осыпающихся кирпичных осколков и звук мягкого приземления на пол погреба.
Тот, кто был наверху, только что спустился вниз.
Сердце гулко застучало.
Если у неизвестного есть огнестрельное оружие...
Максим тихо подобрался к выходу и выглянул в переднее помещение.
Он увидел человека, стоявшего на коленях у подножия разрушенной лестницы. Широко разведя руки, незнакомец... обнюхивал останки Харченко, издавая при этом какие-то булькающие звуки. Вид у него был не ахти. Грязная армейская "цифра" обветшала настолько, что уже с трудом скрывала давно немытое тело, берцы потрескались на подошве и "просили каши", штаны на коленях истерты до дыр. Но когда он развернулся, и Макс увидел его лицо...
Боже...
Лица, как такового у него не было — ни губ, ни носа. Глаза мутные, с кровавыми прожилками и... зубы... крепкие и острые, будто специально заточенные под конус.
Он тоже увидел Макса и начал перемещаться боком — влево-вправо, издавая при этом чавкающие звуки. Он перебирал конечностями, словно паук, да так ловко, будто всю свою жизнь передвигался только таким образом. А потом он прыгнул — неожиданно, мощно и при этом легко.
Максу хватило мгновения, чтобы сообразить: отступать назад, в тесное помещение, нельзя, там ему точно конец. Поэтому он, превозмогая боль в колене, прыгнул вперед и чуть в сторону, стараясь разминуться с приближавшимся к нему чудовищем. Но оно в полете нанесло удар рукой, как это сделала бы, к примеру, дикая кошка. Да и когти у него были ничуть не меньше. Они распороли Клинцову бок, оставив четыре глубокие раны. Когда Макс развернулся, чудовище уже выползало из кладовой и готовилось к прыжку. Теперь у Клинцова было больше пространства для маневров. Прижимая левую руку к разорванному боку, в правой он держал топор. Как только уродец прыгнул, Макс сместился в сторону и ударил, метя своим незамысловатым оружием в голову монстру. Но тот ловко кувыркнулся вперед, налетел на стену, оттолкнулся от нее ногами и снова прыгнул на Клинцова. Макс ускользнул от его когтей, ударил топором, и снова не попал.
В мгновение ока стороны поменялись ролями, и теперь уже Максим преследовал неприятеля, пытаясь достать его топором. Он был знаком с техникой боя малой пехотной лопатой, неплохо метал ножи, но вот топор использовал исключительно в хозяйственных целях. Поэтому бил абы как, лишь бы попасть: сверху вниз, слева направо и наоборот, по диагонали. Но чудовищу каким-то непостижимым образом удавалось избегать его ударов. А когда ему надоело убегать, он прыгнул, как всегда неожиданно — Макс как раз замахивался топором — и ударил Клинцова обеими ногами в грудь, да так сильно, будто конь копытами лягнул. Макса отбросило назад, он упал на спину, и тут же оказался под монстром, который нанес скользящий удар когтями по груди, а потом попытался вцепиться в глотку зубами. Макс подставил рукоять топора под нижнюю челюсть, но очень скоро понял, что заметно проигрывает чудовищу в силе. Оно могло без проблем разорвать его на части, однако упрямо тянулось к горлу. И тогда Клинцов ударил кулаком. Бил по зубам, разбивая костяшки. Зубы трещали, но держались. В какой-то момент чудовище ухитрилось вцепиться в его ладонь, прокусив едва ли не насквозь. Держа теперь топор в левой руке, Макс ударил тварь по голове. Вышло неуклюже, но чудовищу не понравилось. Оно разжало зубы, и теперь уже Клинцов взбрыкнул, отбросив от себя противника.
На ноги они вскочили одновременно, но первым прыгнул уродливый монстр. Макс встретил его прямым ударом ногой. Не добравшееся до цели чудовище упало прямо перед Клинцовым, и тот огрел его по голове топором. Голова обычного человека лопнула бы, как переспевший арбуз, но эта выдержала удар — разве что появилась небольшая зарубка. И все же чудовище распласталось на полу, а Макс воспользовался этим, наступив ему на спину. И принялся бить топором по голове. Удары левой рукой получались слабыми, поэтому он, прикусив губу, перехватил оружие в правую, изрядно разорванную, и бил, бил, бил, пока чугунная черепушка не превратилась в кровавое месиво. Но даже после этого тварь все еще шевелила конечностями и пыталась подняться.
— Сдохни, сука!— кричал Макс и продолжал бить, пока окончательно не выдохся.
Он сидел на полу, задыхаясь, тяжело дышал, смотрел на тело поверженного врага и тихо бормотал:
— Не может... быть... Этого не может... быть...
Только что он прикончил Падальщика. Да-да, того самого Падальщика, из игры. Сомнений быть не могло. Внешне он немного отличался, да, но повадки были те же. Можно, конечно, предположить, что это был какой-то одичавший, свихнувшийся и утративший человеческий облик "самосел", о которых рассказывал Харченко, но...
Вряд ли.
Пол под ногами... да что там пол — уже содрогался весь погреб! Осколки кирпичей, подпрыгивали, как заведенные. Снаружи почти без передыху били молнии, не только небо, но и сам мир стал кроваво-черным... А еще этот нарастающий гул... Он давил на уши так, что "картинка" начинала двоиться и расплываться. Волнами накатывала тошнота, да и все тело ломало, словно...
...приближался Выброс...
— Этого не может быть!— закричал Макс.
Поморщился от боли. Раны, оставленные Падальщиком, ужасно кровоточили. Их нужно было срочно перевязать или, хотя бы, перетянуть...
Сместив взгляд на предплечье, он с удивлением заметил, что от ран, расцарапанных об осколки кирпичей, не осталось и следа. Покраснение тоже прошло. Кожа выглядела чистой, словно помолодевшей.
— Не может...
Он посмотрел на "термос" и лежавший рядом с ним "кусок мяса". Теперь, в расправленном виде и после того, как с него стекла почти вся слизь, он и выглядел не чем иным, как куском мяса. Словно готовая отбивная. Подумал: в игре были артефакты, способные заживлять раны. Один из них назывался Мякоть. Нечто, похожее на кусок мяса.
На ту штуку, которая лежала сейчас на полу и выделяла целительную слизь.
Дозиметр не унимался, нервируя своим частившим писком. Макс подполз к останкам Димы. Глядя в сторону, он сунул руку под обрубок тела и снял с ремня прибор. Первым делом он направил его в сторону лестницы — интенсивность звука почти не изменилась. Тогда он подполз к "куску мяса", и вот тут запищало уже от всей души. Прибор показал почти три тысячи микрорентген в час. Много ли это, и насколько паршиво для организма, Клинцов не помнил. Вроде бы немало. Это с одной стороны. С другой же, неприятная на вид штуковина, похоже, прекрасно залечивала раны, а их у Макса был, хоть отбавляй. И если ими не заняться прямо сейчас, то он умрет от потери крови раньше, нежели от вероятного облучения.
Гул снаружи становился нестерпимым. Захотелось забиться в какую-нибудь нору...
... или, хотя бы, в кладовую.
Макс развернулся, было, собираясь ползти в соседнее помещение, взглянул на кровоточащий бок...
— Хрен с ней, с этой радиацией,— пробормотал он.— Я чуть-чуть...
Он поднял с пола Мякоть и уже после этого направился в убежище. Усевшись у дальней стены, он растер слизь по разорванной ладони и замер в ожидании перемен. Не сразу, но очень скоро рана начала затягиваться. Теперь уже не оставалось никаких сомнений. Это одновременно и радовало, и пугало. Однако все вопросы потом. А сперва... Клинцов решился и приложил Мякоть к разорванному боку. Через пару минут боль прошла. Но на теле оставалось еще немало ран...
Трясло нещадно, весь погреб ходил ходуном. Снаружи свистело, ухало и грохотало. То становилось совсем темно, то окрестности озаряли яркие молнии. Но Клинцов уже ничего толком не видел: глаза слезились, пространство искажалось, будто окружающий мир плавился, как восковая свеча. Он подозревал, что погреб оказался не самым лучшим укрытием. Он уже не сомневался в том, что умрет.
Глупая смерть...
Нелепая. Невероятная и... неизбежная.
— Этого не может быть!
Но было, и он стал невольным участником этого торжества безумия, которому очень скоро наступит закономерный конец. И жалел он не о том, что черт дернул его отправиться в Зону Отчуждения. И не о том, что умрет. Хуже всего было умереть, так и не получив ответы на вопросы: как? почему? зачем?
Мякоть залечила раны и избавила от боли, но ненадолго. В самый разгар творившегося снаружи безумия она вернулась, разлилась по всему телу, стала нестерпимой, и Макс начал кричать, вжимаясь в вибрирующую стену. А потом его сознание не выдержало, сверкнуло яркой вспышкой и померкло...
* * *
— Куда они нас ведут?— шепотом спросил Кузя шедшего перед ним Антона.
— Ты меня спрашиваешь?— раздраженно воскликнул Тышкевич.— Откуда я знаю?!
