Он отогнал воспоминание. Он уехал из столицы, чтобы отвлечься от службы и ничто не должно его беспокоить.
Он бродил по берегу пока сумерки не начали стирать границу песка и воды, сходил за подаренными дровами и развел костер. Действительно, вечер у костра — лучший отдых. Он любовался огнем просто так.
Он любил смотреть в огонь, но дома у очага сновала мать или сестра, отправляя его за недостающими продуктами, или заводя разговоры о глупостях, а порой намекая, что его служба королеве — сомнительное занятие. Через короткое время ему было не до огня в очаге, огонь обиды полыхал в душе. Он уходил.
Пора подумать о женитьбе. От такой мысли становилось не по себе. Мейхил не желал обычного течения жизни, как дворцовый служащий. Он думал о возможной супруге только потому, что это был повод уйти из семьи, а это, пожалуй, не честно. И не было такой на примете, чтобы ради нее поменять свою жизнь.
Он прогнал эти мысли и всмотрелся в огонь. И в пламени костра сами собой проступили уже знакомые навязчивые черты. Мейхил залюбовался ими, представляя, как от ветра колышутся светлые локоны. Глаза смотрели на него, она не отводила их. И у него внутри возник поток слов.
— Зачем ты ведешь эту жизнь? Какая нужда привела тебя в город? Зачем? И откуда королева знает тебя? А ты знаешь королеву. И пристало ли девушке или женщине облекаться в грубые одежды, выдавая себя за мужчину. Странная, очень странная.
— Спасибо, что зажег огонь, дружище.
Мейхил оказался снова на берегу, плен красивого лица отпустил его. Недалеко стоял низенький человек, при свете костра он походил на бродягу.
— Меня отнесло течением от берега, стемнело быстро, и я мог остаться в море до утра, если бы не твой огонь. Удружил, — говорил он с доброй улыбкой.
— Я не зажигал огня, чтобы кого-то позвать с моря. Я отдыхаю.
— Можно, я погреюсь. Продрог, — попросил маленький человек. — Прости, если отвлек тебя от размышлений. Ты что-то говорил, когда я приблизился, я подумал, что ты ко мне обращаешься. Судя по твоему взгляду, ты меня не видел. Видимо мысли твои были далеки от этих мест. Вечер хорош. Устал.
Он присел, не дожидаясь приглашения. Мейхил заговорил, наконец, не смущаясь пришельца с моря.
— Я думал о девушке, — сказал он. — Я видел в огне ее лицо. Это с ней я разговаривал, а думал, что молчу.
— Она красива?
— Да. Я бы счел ее красивой. У нее приятный овал лица. Волосы очень светлые, у наших женщин не бывает таких, и они лежат кольцами. Но у нее суровый взгляд, и характер как у разбойника.
— Ха-ха-ха, — засмеялся человек. — Прямо дева из чуда при Гирте.
— Что? Откуда?
— Неужели не слышал о такой? По твоим словам будто бы та красавица. В твоем возрасте все молодые люди, выбирая невест, представляют себе образ из легенды.
— Я не знаю этой легенды, — признался Мейхил. — Расскажи мне ее, я не хочу больше думать о той девушке. Расскажи мне про другую, я охотней ее стану представлять.
— А твоя чем тебе не угодила? Или повздорили?
— Она — преступница. Она в тюрьме теперь.
— Да, ну! Так почему ты ее представляешь?
— Она красивая. Да о чем я действительно говорю! Я устал и брежу. Рассказывай свою историю, — решительно попросил Мейхил.
— И верно. История, — согласился человек. — Добрая история. Раз поспорили поклонники владыки с поклонниками владычицы, кто из покровителей больше заботиться о своих подданный. Спор был глупый, однако такие-то споры доводят до драки. И они подрались! Самым позорным образом. Ха-ха-ха! А через ту местность, там текла речка и стояла деревушка Гирта, проходил не то путник, не то странник.
— Так путник или странник? Если путник, то твоя история может оказаться правдой, а если ты станешь утверждать, что там проходил странник, то уж наверняка — сказочка детская.
— Стало быть, в странников ты не веришь. Пусть будет путник. Простой прохожий. Путешественник.
— Эх, не люблю я бродяг, — перебил его Мейхил.
— Да не бродяга, слова не даешь выговорить. Тот был невысокий, какой был — никто не помнит, говорят, носил сапожищи высоченные.
— Значит, это был разбойник.
— Что ты прицепился к слову. Успокойся, его побили, быть может, это тебя утешит.
— Да, утешит. Эта обещала побить моих солдат. Вот нахалка.
— Значит, так! — прикрикнул человек, чем заставил Мейхила замолчать. — Они его взяли в плен, другие отбили, а потом разобрались, что он чужой, пришлый.
— Точно. Только разбираться никто не стал. А я мог.
— Да ничего ты тогда не мог, ты еще не родился. Тому уж два столетия минуло. Умолкни, а то уйду.
— Продолжай. Буду слушать, — согласился Мейхил.
— И попросили они у чужака совета. А тот говорит, мол, когда увидите самый прекрасный рассвет, то обязательно запомните, какие краски в нем будут. Ведь известно, что у владычицы одеяние как лиловое сияние, а у владыки от черноты — до синего и в голубой. Каких цветов больше — таков и ответ. Ждали они долго, кто говорит десять лет, кто и больше говорит. И уже город выстроили, собрали армии, уступать друг другу никак не хотели. Устали ждать и назначили день битвы. Собрались по две стороны большого поля. А одной армией, тех, кто поклонялся владыке, командовал сам Мелион — большой воин.
— Старик Мелион! Тот, что служит нашему королю? Вот уж не подумал бы, что он мог армией командовать.
— Так ты знаешь Мелиона? Ведь ты мог бы у него все узнать.
— Он не любит таких, как я. Я служу королеве.
— Не повезло тебе. Эх, выходит, меня будешь дальше слушать.
— Буду.
— И они уже двинуться друг на друга собирались. Но возникла заминка и будто бы к Мелиону пришла сама дева. Красавица. Одета скромненько, в мужское, как солдат. Низенькая. И заявила она, что битвы не будет. А соперники упрямы, того и глади станут биться. И она приказал им ждать рассвет. Обещанный рассвет. И распахнулось небо такими красками, что забыли спорщики, где они находятся. И в сиянии стояла фигура то ли воин, то ли дева и краски все лиловые с синим. Будто бы от солнечного света та пришелица преобразилась в красивейшую из женских созданий. Чудо, что тут скажешь. Сошлись армии и помирились.
— А дева?
— Говорят, никто ее не видел с той поры, а еще говорят, что если она появляется, то происходят очень странные события. Говорят, что появлялась она еще раз, что она велела стеречь двери, с той поры темные служители другого мира не посещают нас, не берут жертв. Ух, сколько с той поры придумали. Я такие истории слышал, что хоть смейся, хоть злись. Хороша моя история?
— Ты так и не описал лицо. Какое лицо было у той девушки?
— Да откуда же я знаю. Каждый сам себе рисует. У всякого своя красота. А вот Гирта есть.
— Знаю я Гирту. Там большая крепость.
— Как же так? Был в Гирте, а истории не знаешь?
— Был давно, но я не слушаю сказок.
— А меня слушал. Чудной.
— Слушал, чтобы о ней не думать. И все равно думаю.
— Э-э. Ты поди влюбился. Вон глазки горят. Так бы к ней и побежал.
— Не говори глупостей. Я не могу любить преступницу, это выше моего достоинства.
— Ну, пойду. Спасибо за твой очаг. Ночи здесь весной замечательные.
Он поднялся устало и скрылся в ночной темноте.
Мейхил сидел у огня пока тот не догорел. Его мысли блуждали вокруг услышанной истории, и на беду вместо образа девы он видел серую девушку, и ее волосы светлыми локонами колыхались в такт догоравшему огню.
Под утро он принял твердое решение оставить отдых и вернуться в столицу. Чтобы избавиться от наваждения, нужно побеседовать с ней. Он сможет разорвать навязчивый круг мыслей и образов, когда узнает, что она груба, а деяния ее преступны.
* * *
Мейхил спустился в подземный ярус дворца, где расположилась дворцовая тюрьма. Визит он объяснил тем, что желает поговорить с преступницей, которую изловил недавно. Свой интерес он изобразил как служебное рвение, а не как поручение королевы. Его впустили. Смотритель тюрьмы пожаловался, что прошлой ночью здесь была драка с участием его подопечной. Мейхил не удивился. Объяснить причину потасовки и ее исход смотритель не смог, не он дежурил ночью и обстоятельств не знал.
Мейхил сам отворил тяжелую дверь и вошел, служитель опасался пленной. Мейхил осмотрелся. Ей предоставили хорошо освещенную, но холодную комнату. Она сидела на каменной лавке, глаза ее были закрыты. Мейхилу стало не по себе. У нее была разбита губа, поцарапана щека, а кисть одной руки была перевязана подручной тряпицей. Скорее это следы избиения, чем драки, он приблизился и заметил синяк на скуле. На ней не было куртки, она сидела в одной рубахе, опираясь спиной на холодную стену.
Мейхил нахмурился, снял свою теплую накидку и протянул ей.
— Тебя били?
Она поиграла желваками на скулах, но не потому, что злилась, Эл пыталась не улыбнуться, берегла губу.
— Почему тебя раздели? Я прикажу вернуть одежду.
Она кивнула в знак согласия и сказала:
— Буду благодарна.
— Мне не нужна твоя благодарность. Я велю наказать охрану за произвол. Не потому что лоялен к тебе, а потому что так правильно, — сурово провозгласил Мейхил.
— Правильно было бы отвести меня к королю, на крайний случай — к королеве. Меня держат тут третьи сутки без допроса, и терпение мое кончается, — сказала она.
— Тебе придется запастись терпением.
— А какова цель вашего визита, капитан?
Она хитро прищурила глаза.
Мейхила смутил этот взгляд, будто она знает причину и нарочно дразнит его.
Он опять обратил внимание, что она не смотрит в глаза, а куда-то мимо на противоположную стену. Мейхил заставил себя тоже не смотреть на нее, есть в ней нечто, что захватывает внимание.
— Я хотел узнать, зачем ты ведешь жизнь преступника? Что привело тебя к такой жизни?
Ее глаза расширились, и она перевела взгляд на него, взгляд удивленный, словно он сказал сущую нелепицу.
— Кто ты такой, чтобы судить о моей жизни? Или ты читаешь в душах людей? — тон ее не предвещал доброго разговора.
Мейхил не питал надежды, что она немедля раскается и решил хотя бы попытаться внушить ей мысль об ошибочности такого существования.
— Подобает ли молодой девушке бродяжничать и вести себя, как разбойник.
— Это я что ли побила охрану? Святые небеса! Я позволила себя избить, чтобы эти олухи оставили меня в покое. А куртку отобрали, чтобы обыскать на предмет ценностей. Какая мразь у вас служит. А по свету ходят слухи, что у вашего короля наилучшие и благородные воины. Хм. Сомнительно. Давно нужно было навестить ваш город. Вот что, капитан, верни мою куртку, а потом продолжим беседу. А то проваливай, я аудиенций не назначала.
— Ты забываешь, что сидишь в тюрьме, — напомнил он.
— А мне безразлично, где думать. Так как на счет куртки? Ты обещал.
— Ты дерзишь. Извинись или я уйду.
— Хм. Скатертью дорога. Напомни королеве, что на нее наложены некоторые обязательства. У нас с ней непременно состоится встреча.
— Откуда ты знаешь королеву?
Она состроила презрительную гримасу и указала глазами на дверь.
Мейхил резко развернулся и, подойдя к двери, толкнул ее ногой. Служитель стоял за дверью и отскочил.
— Где ее одежда? — спросил он у служителя.
— Я не имею представления, — ответил он.
— Так найди! Приказываю! Здесь место ворам, тут они и окажутся. Найди тех, кто дежурил ночью и передай, что они ответят за насилие.
— Не кипятись, солдат. Они уже кутят на мои камушки, — раздалось у него за спиной.
Она встала и подошла к двери, служитель отошел к противоположной стене коридора.
— Тебе известен некто Неихен? — спросила она служителя.
— Известен, — кивнул он.
— Пошли к нему человека, куртка у него. И передай, что пока я тут живу, пусть в подземелье не суются, а кто сунется щадить не стану, все, что они у меня украли, пойдет на услуги лекарям.
— Я передам. Будьте уверены. Передам, — заискивающе согласился служитель.
Мейхил вышел из комнаты, с грохотом захлопнул тяжелую дверь, мелкие песчинки посыпались с потолка. Он схватил служителя за шиворот.
— Ты! Ты мерзкое животное, позоришь трон. Перед кем ты пресмыкаешься?!
— Ш-ш-ш, — зашипел служитель и вжался в стену. — Не кричи, капитан. Тут, как бы объяснить, слухи ходят, что она не из бандитов. Э-э-э, она может того...
Он посмотрел в потолок.
— Ты обезумел! Это приказ королевы! Самой королевы!
— Так... Э-э. Кого ж она только сюда не отправляла. Ну, люди-то все порядочные. Ты полегче. Она ж разбуянится, покалечит мне моих ребяток. Вон она ночью как повыкидывала и дверь заперла, не отпереть было. Ты бы и верно, отвел ее к королеве, не хочу я за ней присматривать.
— Что ты болтаешь? Кого повыкидывала?
— Ну, э-э, охрану. Они к ней вошли ночью, она лежит будто мертвая. Они ее трясти, насмехаться, заметили камушки под воротником, и забрать хотели. Она очнулась, они принялись ее лупить. Я уж точно знаю, куртку они отобрали, а потом она разозлилась, чуть их не зашибла. Говорят, дверь ими открывала.
— Ты болен! Где ты наслушался таких сплетен! А ну, отправляйся за ее одеждой! Сам! Разжалую, сам здесь поселишься!
Дверь напротив отворилась.
— Что вы орете! Голова от вас кругом. Смертные! Тебя за курткой послали? Топай. Шустро. А ты, капитан, останься. Чувствую, нужно нам разобраться. Заходи, поговорим.
Мейхил обернулся, отпустил служителя. Тот засеменил по сводчатому коридору прочь. Мейхил посмотрел на нее с любопытством. Она стояла в дверях, с его накидкой на плечах, как хозяйка, зазывающая гостя.
Он вошел обратно, закрыл дверь.
Она села на один край лежанки, а ему указала на другой.
— Садись, капитан.
Он остался стоять.
— Почему ты позволила избить себя? — спросил он.
— Я очнулась оттого, что меня бьют.
— Что значит, очнулась? Ты больна?
— Нет. Опустим эту тонкость, долго объяснять. Если я верно догадалась, то ты пришел по своей воле. Ты не на службе, стало быть, визит частный?
— Я не совсем понимаю твои выражения, хотя наш язык ты хорошо знаешь. Откуда ты?
— Я с севера. — Эл прикрыла тыльной стороной ладони рану на губе, она чуть улыбнулась, и стало больно.
— На севере море, — подозрительно заметил Мейхил.
— Я из-за моря. С другого берега. И это совсем не важно. Я даже имени твоего не знаю, капитан. Мог бы из вежливости спросить у девушки, как ее зовут, или королева тебе сообщила?
— Нет. Как твое имя? — Мейхила смутил ее вопрос, были в нем насмешка и нечто неуловимо трогательное.
— Мое имя — Эл. А твое?
— Мейхил. У тебя странное имя. Не слышал даже похожего. Оно подошло бы мужчине.
— У меня есть полное имя, но я его не скажу. Меня коробит, когда меня называют полным именем.
— Оно позорно звучит?
— Что ты сразу в крайности кидаешься. Фыф. То я разбойник, то имя у меня позорное. Тебя не учили этикету?
— Не с пленными.
— А я не пленная. Знаешь, почему я тут оказалась? Потому что так ближе всего до короля и королевы. Пара ярусов выше. — Она указала пальцем в потолок. — Во дворец меня едва ли впустили бы, тут пришлых, да еще с моей внешностью, ох, как боятся.
