— Она умерла? — Эл затаила дыхание.
— Разумеется. Существо подобное ей не создано для тягот. Легкая и невинная. — Он указал на Эл. — Ты — совсем иное. Тебе ли сокрушаться о силе. Тебя не сломили ни плен, ни насмешки, ни потери. Ты заключаешь в себе то, чего не доставало ей. Сама поймешь. Дитя мое. Когда я предлагал тебе место рядом со мной, я не имел виду ничего, что ты понимаешь под браком. Ты создана для целей более высших, чем привязанности смертных и притязания на предмет обожания. Ты — существо высшего порядка.
Его речь проникала в самую ее душу. Эл, как завороженная, слушала его.
— Отпустите меня! — это был выкрик почти бессильного протеста.
Как в былые дни около обители она начала переживать ощущение, что она две или три Эл. Та, что была судьей, наблюдателем и потребовала ухода.
— Не теперь, — возразил он.
— Отдайте меня на волю моей судьбе. Я вернусь, если мне суждено вернуться.
— Не теперь.
— Я хочу уйти! Вы не можете удержать меня. Отпустите. Или я уйду сама.
— Не вынуждай меня, — предупредил он.
— Я? Вас? К чему я могу вас вынудить?
Он промолчал. Эл ощущала, что он смотрит на нее.
— Ты не способна на измену, — успокоительным тоном сказал он.
— Способна, — усмехнулась Эл. — Я жалею, что не присягнула Совету Одиннадцати.
Он рассмеялся. Смех, не смотря на напряжение межу ними, был добрым.
— Я не отпущу тебя. Твоя жизнь станет пустой.
— Это мне решать. А я решила уже. Я не стану владычицей, как угодно вам, потому что мое сердце протестует против этого. Я не полюблю здешних мест, поскольку мое сердце занято другими людьми и местами. Я не смогу здесь служить, потому что способна изменить ради ухода. Мои устои не так крепки, как прежде. Скажем так, мой кодекс стал несколько гибок. Поэтому, я ухожу. Немедленно. Не уговаривайте. Не сулите. Не настраивайте меня против вас. Оставьте наши отношения такими, какие они теперь. Простите меня.
Эл развернулась, чтобы уйти.
— Стоять! — Его тон заставил ее обернуться. — А как же три условия? Разве добродушный Радоборт не огласил тебе их? Три условия!
Он не увидел испуга. Она посмотрела с удивлением. Ей пришлось закрыть глаза, она, как долго смогла, выдерживала его взгляд и паузу.
— Вы так сильно желаете владеть мной, иметь меня в распоряжении? Я не хотела бы. Но я исполню. Правда Радоборт сказал, что я уже умерла. Угодно, чтобы я умирала еще? — Она смотрела с печалью. — Этого не будет. Два условия. Династия и дверь из миров.
— Ты обещала вернуть сына Браззавилю. Это и станет третьим условием.
— Вы потерпите здесь его сына?
— Элли, тебе не снять забвения, которое наложено мной. Мне дано карать и прощать.
Эл уже глядела из-под бровей. Ее глаза превратились в два горящих огня. И она обнаружила, что, пылая гневом, способна выдержать взгляд владыки дольше обычного.
— Пусть так и будет. Не берусь снять забвение, но отыщу. Итак, династия, наследник Браззавиля и выход. Цена — моя свобода.
— Цена — твоя жизнь. Твои слова по поводу кодекса вразумили меня. Мне не нужен предатель среди близких. Я уничтожу тебя.
— Так тому и быть, добрейший владыка.
— Новелла 5 Огни в темноте
— Глава 1 Бродяга
День клонился к вечеру. Из храма уходили последние посетители. Шелизет подбирала развеянные по полу сквозняком лепестки цветов. Последние цветы в этом году. Ей было жаль выбрасывать их, и она складывала их в маленькую корзинку.
За своим занятием она задумалась о предстоящих холодах, сезоне ветров. Припомнила рассказы о том, как строили этот храм. Говорят, что его начинали строить великие в эпоху смертельных ветров. И король был среди них.
Шелизет вздохнула, вспоминая, что король вдруг ушел. Она молилась ежедневно о том, чтобы он вернулся. Где сыщется еще один великий, чтобы поселиться среди глупых людей? Она подняла голову, чтобы обратиться к статуе. Едва различимо в сумерках ей привиделась темная фигура. Мгновение Шелизет колебалась, принимая ее за призрак. Коленопреклоненная фигура не шелохнулась. Шелизет набралась храбрости и заставила себя приблизиться. Это был не призрак. Просто одежда человека была черной. "Наверное, иностранец", — подумала она. Девочка раздумывала, как ей поступить. В сумерках храм не принято посещать, и следует сделать чужаку замечание, но, с другой стороны, он мог проделать большой путь, чтобы поклониться святыне, гнать его было несправедливо.
Тут фигура поднялась. Капюшон упал с головы, и Шелизет увидела незнакомого человека.
— Я уже ухожу, — прозвучал мелодичный голос, который показался Шелизет очень приятным и выдал женщину.
— Я помешала вам молиться?
— Я не умею молиться. Я пришла просить о помощи. У нее.
Шелизет переводила взгляд со статуи на женщину и обратно. Она не могла решить: статуя напоминает ту, что говорит с ней или наоборот? Ответом была улыбка гостьи.
— Говорят, что я очень похожа на нее?
Шелизет смутилась.
— Не очень, — она наморщила лоб и сделал строгое лицо. — Я не знаю. Наклонитесь, пожалуйста, в сумерках мне плохо видно.
В ответ гостья рассмеялась.
— Если вы голодны, то у нас любят оказывать гостеприимство.
— Благодарю. Я спешу.
— Мне не чего вам дать. Эти лепестки, — она протянула гостье корзинку, одной рукой, а другой платок.— Возьмите. Это последние цветы в этом году.
Гостья легким движение словно смахнула платок с ее руки, потом опустила руку, обтянутую темной тканью, в корзинку и извлекла пригоршню лепестков.
— Благодарю, — пропел голос.
— Берите все, — предложила Шелизет. — Я не могу их выбросить. Мне жалко.
Гостья опустошила корзинку, ссыпав все лепестки в платок, завернув и спрятав в походную сумку.
— Простите, но я не могу вас здесь оставить одну. Придется уйти до утра. Нельзя смотреть на статую слишком долго. Можно ослепнуть, как ослепла дочка нашего короля.
— Неужели? — удивилась гостья.
— Да. А вы не знаете эту историю?
— Знаю, что ваш король потерял дочь. А вот про то, что статуя повинна в ее слепоте, слышу впервые.
— Увы, это так.
— Давай не станем нарушать правил. Выйдем наружу, а по дороге ты расскажешь мне, как все было, — предложила незнакомка.
— Да. Так будет лучше. Вы из дальних краев?
— Из очень дальних.
— А откуда у вас наш символ? Медальон у вас на груди?
— Он не только ваш символ.
— А точно. Мой отец говорил, что это карта.
— Твой отец знаток символов?
— Мой отец — хранитель архива.
— Неужели? В ваш дом пускают гостей?
— Только очень именитых. Вы кто?
— Как минимум принцесса...
* * *
Повозка застряла в грязи. Перекосило ось. Он пытался поднять ее, но тяжесть была явно не по плечу. После трехдневного перехода в непогоду все устали. Он шел рядом с повозкой, чтобы животному было не так тяжело. В повозке ехало три женщины, следовало бы им идти рядом с ним, но он не посмел просить их шагать по осенней грязи. Повозка принадлежала ему, однако, он давно не считал ее своей.
Год назад он прибился к бродячей труппе певцов, привязался к ним, была и другая причина, так и ходил с ними. Зачем-то их влекло из более благополучных краев сюда — в край холодного ветра и слякоти.
Он не возражал. Он только хозяин повозки.
Тут он понял, что с его рук сама собой сошла тяжесть, повозка крякнула, животное, почуяв свободу, дернуло ее со всей силы, и колесо освободилось из плена осенней жижи. Он не видел больше колеса, зато в грязи по щиколотку стоял кто-то в черном, выше колена сапоге.
— Толкай или снова застрянем. Еще немного в гору, — заговорил он с черным сапогом.
Кто-то без возражений толкнул повозку снова.
Грязь кончилась, дорога пошла ровней, и он мог, наконец, посмотреть на своего помощника.
Молодой человек, весь в черном, с тонкими чертами лица сдвинул назад капюшон своей куртки, очевидно, давая себя рассмотреть.
Ничего не осталось, как вежливо поблагодарить его поклоном. Ни единого слова невозможно было произнести. Какой странный он!
— Ты онемел? — спросил черный.
— Нет. Ты откуда взялся?
— Оттуда. — Он мотнул головой в сторону ближайшего поворота дороги.
Полог его крытой повозки откинулся, и Мирра высунула свое личико, морщась от холодного ветра.
— Бродяга! Кто здесь?! — оживленнее, чем обычно воскликнула она, прислушиваясь к окружающему. — Я слышала какой-то звук или звон.
— Силы небесные, — прошептал человек в черном и остолбенел, глядя на девушку.
Лицо его так переменилось, что стало неузнаваемым. Оно вспыхнуло радостью. Улыбка заиграла на губах, глаза расширились, точно он увидел чудо. Он глядел на Мирру с восхищением и обожанием.
А Мирра невидящими глазами глядела в его сторону. Бродягу пронзила стрела ревности. Ему хотелось оттолкнуть незнакомца от повозки, прогнать его.
— Это только прохожий. Он помог толкнуть мне повозку, — сказал он намеренно равнодушно.
Мирра протянула ему руку, хотела коснуться незнакомца, искала возможность коснуться его. Он благоразумно не посмел сделать шаг к столь откровенному знакомству. Он только не сводил глаз с нее!
— Я звук слышала. Красивый звук. Редкий. Ну, дайте же мне сойти тогда.
И Мирра скользнула через край, зацепилась за выступ повозки и должна была упасть прямо лицом в лужу на дороге. Они оба кинулись на помощь, но человек в черном оказался ловчей, устал меньше. Он подхватил Мирру у самой земли, она даже не ушиблась. Нужно отдать ему должное, он был ловок.
— Что у вас тут?! — к ним с грозным окриком подходил Жеймир. — Ну? Застряли, что ли?
Повозка встала и это заметили остальные певцы, три другие повозки тоже остановились.
— Нет. Уже нет. Вот он помог нам.
Он указал Жеймиру на незнакомца, и сердце опять кольнуло. Он стоял перед Миррой, высокий и статный, хорошо одетый, а она с беззастенчивостью ощупывала его руки и лицо, волосы и одежду, прильнула к его груди щекой, вдыхала его запахи.
Мирра рассмеялась заливистым смехом.
— Бродяга! Ой, умора! Простите его, добрая странница. Он спутал вас с юношей! Не злитесь только.
Она продолжала хохотать.
— Это не кажется мне ни забавным, ни смешным. Меня иногда путают из-за одежды, — она обратилась к Жеймиру, как к старшему. — Можно мне пройти с вами некоторый путь?
— Вам что? Скучно господ... госпожа? Ни слуг при вас. Ни стражи. Потерялись?
— Нет.
Она не стала объяснять.
— Ну, право ваше. Можете не говорить, — отмахнулся Жеймир. — Лезьте что ли в повозку. Что вам сапоги грязью мазать?
— Ничего. Они хорошо отмываются, — вежливо отказалась она.
— Поторапливайтесь. Засветло нужно встать у торга, чтобы место было получше, — поторопил Жеймир и ушел вперед.
— Как ваше имя? — спросила она, плохо скрывая усмешку.
— Бродяга, — фыркнул он.
— Я не сержусь за ошибку. Это бывает.
— Ваше право.
Она приблизилась, улыбнулась и сказала едва слышно, только ему:
— Ну, нет же больше повода ревновать. Я не парень.
От этой улыбки у него отлегло от сердца, а потом его захватила тревога. Он знает это лицо!
Прошло два дня. Незнакомка прижилась в их труппе. Ее привечали тетушки, Жеймир опекал ее, справлялся, что ей угодно, а Мирра прилипла к ней, словно ее приковали цепью. Тетушки находили, что она исхудала и прикармливали самым вкусным из запасов. А как радовались, что она не отказывается от их забот! Жеймир опасался, что нагрянет обязательно какой-нибудь брошенный жених, потому что такой красоты девица не может бродить по дорогам в одиночку. Она представилась, как Эл, никаких титулов, приставок к имени, что заставило Жеймира подозревать ее высокородное происхождение. Бродяге она постепенно тоже понравилась, но сердце начинало гореть огнем, если он вглядывался в ее лицо украдкой. Черты эти словно были выжжены в его памяти, до этого момента он не мог достоверно утверждать, что помнит что-то, кроме этого лица. Где же он мог видеть ее?
Они встали на торге, чтобы к началу занять лучшее место и поменять разные украшения да безделицы, не нужные скитальцам, на еду, одежду и вещи, которые всегда нужны. Этот промысел затеял Полага, нанятый Жеймиром всех охранять. Полага разживался по дороге странными, диковинными вещицами, ему то дарили, то отдавали их за ненадобностью встречные люди, селяне, горожане, торговцы. Полага обходился с приобретениями по своему разумению, придумывал истории о том, что эта вещь оттуда-то, а эта, например, волшебная. Так безделушка превращалась в предмет значимый и обменивалась. Жеймир не возражал против невинного вранья, поскольку всем была от этого только польза. Полага бескорыстно, без жадности, делился всем добытым во время обмена с другими членами их компании.
Закавыка вышла, когда он попытался выменять что-то у Эл. Его предложение было строго отвергнуто, а Полага явно затаил обиду, сочтя ее жадной. Он стал недолюбливать новую знакомую. В пути он старательно сгонял всех вместе, поругивал, когда кто-то отставал, отходил в сторону от дороги. С Эл у него не получалось ладить. Она брела в хвосте, в стороне, могла отлучиться и вернуться, вызывая тем самым недовольство охранника. В дополнение она посоветовала совсем не охранять ее. Полага обиделся.
С началом большого осеннего торга Эл просто исчезла. Бродяга думал, что больше не увидит ее, но Мирра была совершенно уверена, что Эл возвратиться, что она яко бы пришла именно к ним. Тут он не всегда доверял словам Мирры, она хоть и обладала способностью прорицать, но ошибалась, когда увлекалась слишком своими мыслями. Эл очень понравилась ей, потому Мирра не хотела верить, что Эл добралась с ними только до торга, а дальше у нее своя дорога.
Несколько дней пролетели незаметно. Певцы развлекали пением и представлениями всех желающих. Мирра по обыкновению практиковалась в предсказаниях. Ей поставили отдельную палатку, и она распевала предсказания на манер старинных песен, строфы потоком лились из ее уст, голос был чудесным, звонким, проникновенным. Ее слепота делала ей славу святой, которая видит не глазами.
В последний день большого осеннего торга ей устроили огромный шатер и попросили сделать самое значительное предсказание, какое она сможет произвести своим искусством. Бродяга был против, но Мирра согласилась. Частные визиты изматывали ее, толпа же выпьет все ее силы. Первую половину дня он уговаривал ее отказаться, к полудню они повздорили, она его прогнала.
Злой он бродил между рядов торгующих, ему никто уже не предлагал товары, начались сборы в обратный путь, погода портилась, все спешили. Он бродил мрачнее этого дня, клялся себе, что ни за что не вступит в общий шатер. Он забрел в маленькую кухню, чтобы утолить голод и заметил там Эл. Он с трудом мог представить ее участницей общего скудного обеда, который готовили тем, у кого средств было мало. Он хотел сделать вид, что не видит ее, она сама подозвала его. Он присел напротив и не удержался от вопроса:
— Что ты тут делаешь?
Потом он заметил на ней другую куртку, коричневую из плотной ткани, одетую поверх ее обычной одежды. Она делала ее не столь статной и важной, как черный костюм. Через плечо был перекинут мешок. Если бы не лицо, которое так притягивало его, то он мог бы счесть ее обычным прохожим.
