— Ну, так формулируй скорее, — перебил ее Лор. — Ты получила от отца самый откровенный ответ, на какой даже не могла рассчитывать.
— Сидит внутри что-то такое, что мне мешает безоговорочно верить. А теперь, еще изгнание несчастно влюбленного, замена Браззавиля. Есть отец, но была еще мать.
— Я не могу говорить о ней. Я бы и тебе не советовал, если хочешь заручиться доверием отца, оставь попытки узнавать о ней. Время наступит, ты узнаешь, когда будешь готова. Ты воспитывалась вне миров, тебе сложно освоиться со своим положением. Время упущено, кое-что совершенно нельзя исправить. Но я вижу, что владыка делает возможным твое возвращение, доверься ему и ты станешь собой.
— Один лишь вопрос. Ты знал ее?
— Нет. Элли. Никто ее не видел кроме...
— Браззавиля.
— Элли, — строго сказал он, — тебе мало одной жертвы?
— Не продолжай, я поняла. Ты интересный субъект. Тебе не выгодно, чтобы я обрела силу, знания, величие. Я нужна была тебе в ином качестве. Но сейчас я чувствую твою заинтересованность мной. Я могу узнать теперь или мне дождаться тех времен, когда я сама начну все понимать?
— Элли, ты..., — Лоролан приложил изящную ладонь ко лбу. — Ты как дитя. Сама невинность. Этот твой смертный, я, Кикха, Дорон, Радоборт, Браззавиль, его сын. Тебе не достаточно этого списка. Мужское существо способное ощутить животворящее воздействие женской силы тянется к тебе, как металл к магнитной породе. Я ясно выражаюсь, чтобы ты, наконец, поняла. В нашем семействе твое появление вызвало брожение. Я думаю, что было достаточно других малозначительных особей, которые выражали свои чувства примитивным почитанием твоей персоны.
— Ты хочешь сказать, что это происходит, потому что я женщина?
— Для меня унизительно объяснять тебе столь элементарные вещи. Отправляйся к Милинде.
— А будь я твоим братом, к примеру?
— Тебе не жить. Признаться, если бы не защита владыки, я с радостью станцевал бы на твоей могиле.
— Ты так и считаешь меня соперником.
— Ты оставила мне только право прибывать тут. Ничего больше.
— Достаточно, чтобы жить в довольстве, а не странствовать в поисках силы, которая продлила бы ваше существование, — услышали они строгий голос.
Эл не сразу догадалась, что он принадлежит Милинде. Она бледная и суровая появилась в поле их зрения. Эл и Лоролан, не договариваясь, поднялись ей навстречу.
Лоролан кивнул Эл и пропал, ей же пришлось остаться и созерцать печальную, строгую в своей холодности Милинду. Так выглядел траур, глубокое материнское горе.
— Я пришла сказать, что не в силах исполнять свои обязанности. Мое горе не позволяет далее служить вам. Я более не поднимусь во дворец.
— Милинда, я не смею оправдываться. Лоролан объяснил мою вину.
— Ваша вина не в том, что вы не приняли его служения, а в том, что упускали возможности познавать правила жизни здесь. Я удаляюсь с горьким осадком, что не смогла научить вас. Я умоляю вас не тревожить меня, ни присутствием, ни мыслями.
— Последнее будет трудно.
Милинда исчезла.
Эл села под деревом, запрокинул голову. Заплакать бы. Но что слезы?
Она просидела в саду до сумерек, потом сама проследовала в гардеробную, выбрала тот из нарядов, с которым могла справиться сама. Это был первый выход без Милинды, она вышла одна, в безмолвии владыка протянул руку. Она мысленно посвятила его изгнаннику. Потом не чувствуя ничего бродила по галереям, вернулась к себе, и тут поняла, что не сняла наряда, пришлось вернуться.
Эл стояла перед зеркалом, рассматривая себя. Отражение показалось ей обычным и даже заурядным. Ей пришлось задуматься о том, во что облачить этот сгусток материи. Милинда отучила ее от таких забот. Эл обошла гардеробную несколько раз и нашла то, что Милинда не считала достойной одеждой.
Браззавиль, заметив на ступенях фигуру, принял ее за Лоролана, собравшегося исполнять волю владыки. Фигура торопливо стала сбегать по лестнице, подскакивая при каждом шаге, Лоролан не стал бы бежать, сколь неотложным бы не было дело. По мере приближения он узнал Эл. Ее энергии изменились с тех пор, как она совершала свои выходы, Браззавиль едва различал ее присутствие. Эл заметила его и остановилась. Он следовал своим маршрутом, им не разминуться. Он полагал, что Эл уйдет с его пути, сочтет, что ее присутствие неприятно ему. Он помедлил, позволяя сделать выбор ей. Эл двинулась ему навстречу и тут же на ступенях встала на колени.
— Знаю, мои слова о прощении будут звучать глупо и легковесно. Я просто не знаю иного способа и потому прошу смягчить ваше недовольство и гнев.
— Разве я гневаюсь? — спросил Браззавиль.
— Вы утратили сына, и владыка пожелал сместить вас, я не могу исправить первое, но могу исправить второе. Не вы должны, я должна. Я в долгу перед вами. Потому я вменяю в обязанность себе защищать вас, как могу и как умею. Располагайте мной, как верным другом, Браззавиль.
Браззавиль покачал неопределенно головой.
— Я принимаю твои слова, твой долг и твою службу и обещаю относиться к тебе так, словно обрел дочь.
Он поднял Эл с колен, вытер слезу на ее щеке и обнял крепко.
— Ты плохо понимаешь глубину своей присяги, но ты поступила мудро. Я последний на всем пространстве этого мира, кто стал бы осуждать тебя. Отныне я обязуюсь служить тебе. Какой долг ты мне вменишь?
— Исполняй свой прежний долг при мне или без меня до последнего вздоха, словно я его тебе и назначила. Да будет так, — подтвердила она. — И говори мне "ты", мне будет приятно.
Браззавиль отстранил ее и посмотрел в лицо. Как легко она смутилась сейчас. Он осмотрел ее наряд, который состоял из рубашки, брюк и высоких сапог, голенища которых она спустила гармошкой на голень. Он не видел ее в таком обличии давно и уже запамятовал, что так она выглядит жестче и увереннее, только не теперь. Лицо было по-детски смущенным, взгляд растерянным.
— Что случилось, то случилось, — успокоил он. — Милинда была очень привязана к сыну, если она любит и почитает, то беззаветно. Она вернется, дайте ей время. Не ходите к гроту, она будет там жить в уединении. Так было уже, когда нас покинул Кикха и потом, когда был изгнан Лоролан.
— Браззавиль, ты все знаешь. Я догадываюсь, что ты обязан хранить тайну, поэтому не стану допытываться, как случилось, что любимец отца изменил ему. Да и не время теперь выяснять.
— Могу я рассчитывать на полную искренность, если задам деликатный вопрос?
— Зависит от вопроса.
— Какие чувства ты испытываешь к Лоролану? Чтобы было проще, я объясню, что имел в виду. Ты лояльна к нему, даже после его откровенных признаний в своей неприязни. Но я помню, как напряженно ты воспринимала Кикху. Зная его натуру, пусть и не слишком глубоко, я наблюдал его интерес к тебе и участие. Осмелюсь заявить, что он догадался о том, кто ты.
— И владыка это подтвердил, — кивнула Эл.
— Важное замечание. Я случайно узнал, что Лоролан обвинял Кикху в своем изгнании. Я бы сказал, что было совсем наоборот. Это Лоролан повлиял на Кикху таким образом, что лучший из наследников отрекся от своего предназначения. Вы его видели, разве он отказался бы править мирами отца?
— Я была уверена, что его заверения — блеф. Кикха часто блефовал и успешно.
— Я хотел бы знать, давала ли ты какие либо обещания им обоим?
— Кикхе — никогда, а Лоролан имел на меня весьма конкретные виды, но я не ответила ему. Не было обещаний.
Браззавиль изобразил удовлетворение.
— Кто из них больше нравился тебе?
— Лоролан. Есть в культуре, где я выросла богатая мифология, один из мифов рассказывает об интересном персонаже. Его звали Локи. Хитрец, манипулирующий другими ради достижения своих целей.
— Как точно замечено. И все же нравится.
— У Лоролана еще есть шанс не стать причиной новых бедствий, затем он и вернулся. Я кожей чувствую, что он все сделает, чтобы выдворить меня из миров, но явного зла он мне не причинит. А Кикха убил бы, если бы не запрет отца.
Браззавиль снова неопределенно покачал головой.
— А в тебе я тоже вижу долю коварства. Наш договор защищает меня, но кто защитит тебя?
— Я фигура, которой в этой партии пожертвуют не сразу. Владыка идет и нам обоим предстоит посмотреть ему в глаза.
Владыка игнорировал присутствие Браззавиля, тот воспользовался презрением и продолжил осмотр дворца. Эл же пришлось вынести длительную паузу, в ожидании первых слов владыки.
— Переманиваешь моих слуг? — очень мягко и с улыбкой спросил он. — И о какой партии шла речь? Мне очень хочется, чтобы ты объяснила мне свою позицию.
— Я полагала, вы все без объяснений знаете, заранее.
— Мне часто приходится наблюдать необдуманные поступки вверенных мне существ. Ты ответишь мне? Ответь, пожалуйста.
— Я вас просто не понимаю. Вы наделены такими силами, какие недоступны...
— Постой. Ты не произнесла одно важное слово. Ты не называешь меня..., — Он вопросительно посмотрел на нее, Эл избегала его прямого взгляда.
— Богом? Нет, не считаю.
— Поясни.
— Бог создает законы, а вы им подчиняетесь.
— Ха-ха-ха! Фраза достойная великого! И ты права, девочка моя. Действительно, я управляю миром.
— Но вы его не создавали, — убежденно сказала Эл.
— Ты мало знаешь о творении такого рода, рассуждать об этих категориях не имеет смысла. Я хотел бы вернуть тебя к существующей реальности. Итак, зачем ты заключила договор с Браззавилем?
— Вы сказали, что сместите его.
— Это твоя выдумка. Я говорил о смене династии слуг. Браззавиль до конца останется в круге своих обязанностей. Он отозвался на твой порыв. Пусть. Совсем не важно под чьим началом он будет здесь служить. А ты решила возместить ему потерю, и проявить покровительство. Я слышал слово "игра". Ты считаешь происходящее игрой? Поведение окружающих актерством? А управляю событиями я? Все кругом бездушные фигуры?
— Каждый тут и игрок и фигура.
— Не могу с тобой не согласиться. И ты безоговорочно права, заявляя, что ты весомая фигура. Я рад, что ты понимаешь, но у тебя от этого появляется азарт испытывать мое терпение. Ты предполагаешь, что моему терпению придет конец, я либо уничтожу, либо прогоню тебя. За этим ты брала меч, демонстрируя всем свою готовность сражаться и намекая на свою способность причинить вред владыке. Я развею эту иллюзию, ни одним оружием, которым ты владеешь меня убить нельзя. Это верно как то, что тебе дана сила. Кто-то убедил тебя в том, что она разрушительна. Ты сама убедилась, что она разрушительна для тебя. Я же скажу, что ты безграмотно с ней обращаешься. Разрушение и созидание — тесно связанные силы в круге мироздания. Тут ты истинный игрок. Ты можешь стать одним полюсом или другим, или синтезом полюсов. Тебе безуспешно твердят об этом Милинда, Браззавиль, Лоролан, теперь и я, потому что намеков ты не понимаешь, приходится сказать. Ты привыкла жить на гранях, на острие событий, тогда ты чувствуешь направление, твое существо внимательно и гибко, потому что рядом грань, которую переходить опасно. И вдруг. Ты оказалась в ситуации, когда обласкана вниманием и заботой. Тебе нет нужды сражаться, ждать опасности, цепляться за жизнь или жертвовать ею. Ты получила шанс остановиться, найти себе иную, может быть более возвышенную роль. Нет. Ты продолжаешь искать врага. Ты избрала меня. За что? Только потому, что я вернул тебе право оказаться дома. Там, где тебе суждено быть изначально. Я знаю, что ты возразишь — тебя не поставили в известность. Скажи я об этом до состязаний — ты ушла бы немедленно, вернулась бы в мир, где из тебя пытались слепить непонятно что. Скажи я после твоего возвращения — ты бросилась бы размахивать оружием, лишь бы отвоевать мнимую свободу своему другу, окружившему себя обманом, потому что у него не хватило смелости заявить о себе и своих чувствах открыто. Чем он лучше Лоролана? Но он тебе дорог, он твое прошлое, вы вместе прошли трудный путь, в твоих глазах его поступок оправдан. Я это понимаю. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы ты вновь стала воевать, какой бы благородной не казалась бы тебе причина. Ты лучшее из моих творений, ты полагаешь, я позволил бы тебе опуститься до очередного убийства или уничтожил тебя? Я не сделал этого однажды. Умение ждать момента, видеть сроки — величайшая мудрость. Я ожидал, что мое признание заставит тебя измениться. Напротив, тебя снова тянет смертная натура. Что ж я дам тебе возможность наиграться вволю. Делай, что тебе вздумается, не стану тревожить тебя своим присутствием и беседами, я отказываюсь учить тебя. Единственное, о чем прошу, не требую, не приказываю, а прошу, продолжай свои выходы. Мне нужно видеть, что от тебя есть хоть малая польза. Ты можешь даже ходить в башню и на скалу, если сможешь.
— Смогу.
— И не затевай больше интриг. У меня есть чувство юмора, когда я наблюдаю за твоей игрой, но твои партнеры делают ходы, которые не кажутся забавными.
— Что вы сделаете с Браззавилем?
— Ничего. Он твой слуга. Твоя забота. Ты учла прошлую ошибку, но она не последняя.
— Вы мне угрожаете?
— Нет такой нужды. Ты сама орудие против себя.
Эл осталась в галерее до сумерек. Наступило необычное облегчение, словно в горла сняли сильную хватку. Никогда раньше она не ощущала такую легкость. Все эти слова о свободе, силе — видимость, но иллюзия была сладкой и Эл с удовольствием погрузилась в эти ощущения. Не нужно ждать Милинду с новыми назиданиями, не нужно ждать владыку и замирать в его присутствии, как пойманный зверек. Ее посетила мысль о свободе. Сейчас она чувствовала себя свободной. Ум стал ясен и пуст, тревоги развеялись.
Она отправилась одеваться еще до времени сумерек и выбрала самое невероятное одеяние, готовая с упорством надеть его. Наряд ожил, когда она коснулась его. Ткани заколыхались, создавая иллюзию дуновения ветра, они искрились, как блики на поверхности. Эл пришло в голову не надевать наряд, а войти в него, потому что он создавал ощущение нереального и бесплотного. Он оказался невесом и завораживающе колыхался при движении. Она чувствовала себя так, словно погрузилась в экстаз притягательный и опасный. Она словно плыла в волнах ткани, не испытывала ни малейшей трудности в движении. Окрыленная этой легкостью она вышла в коридор, но не встретила там по обыкновению владыку. Эл сочла, что он отказал ей и в этой помощи, только теперь она ей не нужна.
При ходьбе платье создавало звуки, подобные трелям маленьких колокольчиков, такие проникновенные, что она намеренно шевелилась. Наряд звучал и пел, впервые ей стало жаль, что ее не видят и не слышат. Да почему же! Она проследовала знакомой дорогой, наслаждаясь тем, что скоро наступит великолепный момент. Она не вспоминала рассвет, она живо представила его во всех деталях, пустила в ход свою фантазию, ни мгновения не стояла на месте, двигалась, чтобы не прекращались упоительные трели. Ее выход превратился в танец.
Эл остановилась, когда исчезло желание двигаться. Тишину разбивали звоны, хотя она уже не шелохнулась. Иллюзии звуков распались и уносились далеко. Эл взглянула на сад и задохнулась от его красоты, он расцвел невероятным числом оттенков, даже самый великий художник не нашел бы столь изысканных тонов. Пространство, на сколько хватало глаза, сияло и искрилось.
