Сокрытые-в-тенях

— Я была в тайниках нашей библиотеки, — сказала Лесеки посредством слуги. — Его величество месинор уделяет большое значение наукам и благоволит мне. Поэтому я имею доступ к таким книгам, о существовании которых не знают даже смотрители. Я отыщу для вас настоящие карты. На них должно быть отмечено кое-что еще, но пока не хочу вводить вас в заблуждение. Скажите, будете ли вы сегодня на празднике?

— Не уверен, уместно ли это...

— Я уверена. Месинор будет вам рад.

Ольсар удивился тому, насколько уверенно решает Аурилиа за своенравного правителя Цаллария. Тем не менее, она слишком умна, чтобы ее можно было заподозрить в недальновидном превышении полномочий.

Откланявшись, он пошел к двери, и слуга отправился за ним.

— Слушай, но только не переводи этого хозяйке. При случае скажешь так, как бы про между прочим: со мной в поездке обретается прекрасный доктор, он пользует саму месинару Ананту... Если госпожа Лесеки хочет избавиться от своего кашля, Лорс Сорл мог бы ей в том помочь, он и меня не раз ставил на ноги! — быстро сказал Ольсар и, развернувшись, поклонился напоследок в дверях.

Аурилиа царственно кивнула головой. Когда Ольсар с ее слугой удалились. Женщина облегченно вздохнула, расстегнула и сбросила с себя тяжелую алую робу, под которой оказалась стройной и статной, одетой в праздничное женское платье по последней моде, и подошла к двери, противоположной той, за которой исчез Ольсар.

— Мне нравится этот человек, — сказала она без малейшего затруднения. — Думаю, вашему соотечественнику можно доверять, Ясиарт!

Из глубины соседнего кабинета показался библиотечный смотритель. Он вошел к Аурилиа и церемонно ей поклонился, как кланяются венценосным особам:

— О, да, ваше величество! Я сразу сказал, что могу поручиться за Ольсара и Айнора.

-6-

За сорок три года до исчезновения месинары Целении

На шестнадцатый год правления погиб старый телохранитель ее величества Ананты XVIII. Людям судьбою намерено столько, сколько заслужили они прежними своими жизнями, а бывает и так, что на полпути выполняют они предназначенное и уходят в Серебряный океан. Как там было с телохранителем месинары, юный наемник Игалар, воспитывавшийся в специальном подразделении защитных войск Кааноса, не узнавал. Сказали ему, что погиб — да и ладно. Пусть будет справедлива к нему Ам-Маа.

К тому времени месинара была уже очень немолода, прятала шею под воротниками да украшениями, а в длинных перчатках скрывала изменяющиеся от возраста руки. Только голос оставался, как у шестнадцатилетней девушки.

Отношения с Цалларием в те годы были обострены, как никогда. Все желали войны, а кое-кто был бы ей даже рад, но мудрая политика пожилой месинары сдерживала пыл юнцов, по неопытности своей считавших войну не кровавым месивом, а романтической авантюрой, где гибнет только враг, да и то этак красиво, без мучений, словно в придворной пьесе на театральных подмостках.

Правители трех стран — Цаллария, Ралувина и Целении — уговорились встретиться для проведения переговоров на нейтральной территории. В этом качестве был избран остров Стонов, ралувинская колония, которую тогдашний месинор собирался подарить Цалларию из-за убытков, что она доставляла стране. Жителей на острове было немного, полезных ископаемых не водилось никогда, и если мог интересовать этот остров иные государства, то лишь как освоенная и хорошо изученная акватория. Ралувин, занимавший центр материка, выходов к морю не имел. Остров Стонов достался его древним-древним правителям по неизвестной исторической прихоти, и теперь его статус хотели изменить в пользу мореходного Цаллария — разумеется, совсем не бескорыстно. Таким образом, Ралувин должен был стать союзником красномасочников, и, узнав об этом, месинара Целении приняла решение о незамедлительной встрече глав государств.

Однако во время морского путешествия корабль ее величества Ананты попал в жестокий шторм и сильно сбился с курса. То, что осталось от него — а это были жалкие обломки — принесло к неведомой земле и вышвырнуло на берег. Из всей команды в живых остался один матрос, а из пассажиров уцелели Ананта и телохранитель Игалар, вплавь доставивший ее на сушу.

Это был не остров и даже не архипелаг — это напоминало континент, о котором не было даже намека ни в одной из известных навигационных карт, равно как ни в одной книге о мореходстве. Тут росли буйные деревья и травы. Бегали странные животные, летали причудливые птицы.

— С голоду не пропадем! — пообещал Игалар и, соорудив для госпожи что-то вроде шалаша на случай ливня, оставил ей в помощники матроса, а сам ушел на охоту.

Вернули его истошные крики того самого матросика. Оказалось, все это время десятки взглядов преследовали их из тени зарослей и стоило самому крепкому из пришельцев отлучиться, аборигены напали на оставшихся.

Прибежав обратно, Игалар застал страшное зрелище. Поляна и шалаш были сожжены; обуглившаяся трава рассыпалась под ногами. Матрос умирал, колотясь в агонии: дикари выпустили ему кишки, когда он пытался защитить месинару.

— Добей меня, телохранитель! — просил он, хватая за ноги Игалара.

— Где месинара?

— Они утащили ее в лес... Она... она... — матрос силился сказать что-то еще, но конвульсии скрутили умирающую плоть в новом приступе.

Игалар понял, что тот не жилец, а промучается еще долго. Делать было нечего. Вытащив из ножен меч, телохранитель коротким и быстрым взмахом раскроил ему голову. Хоронить мертвеца было некогда, и молодой человек оставил это на потом, бросаясь в чащу.

По едва уловимым следам нашел он место, где злобные дикари собирались провести какой-то ритуал, предав смерти похищенную месинару.

Она была связана и находилась без сознания. Ее привязали за запястья тонкими веревками, подвесили на суку, а рот заткнули кляпом, в роли которой послужила ее собственная маска. Одежда на месинаре висела разодранными лохмотьями, почти не закрывая тела, лицо скрывалось под распущенными черными волосами, а по рукам и ногам струилась кровь из глубоких порезов от веревок.

Игалар долго выслеживал аборигенов, пересчитал их всех и наконец-то оценил обстановку полностью. Некоторые из дикарей были сильно ранены — их голые тела покрывали обширные ожоги. Они сидели и лежали в стороне, едва живые. Другие оставались во всеоружии. Телохранитель почувствовал, что месинара долго не выдержит и попросту истечет кровью.

Что-то сдернуло его с места, и в драке Игалар вспомнил все, чему учили его в защитных войсках. Он рубил головы, не глядя, он уворачивался от летящих в него ножей и бил, кромсал, колол, резал всех, кто оказывался в пределах досягаемости его меча. Обожженные молили о милости, но в запале битвы Игалар уничтожил всех до едина. Тогда из живых на пятачке между водопадом и пещерами остались лишь они с месинарой.

Игалар осторожно, со всей почтительностью обрезал веревки и снял госпожу с дерева. Он запрещал себе смотреть в обнаженное лицо правительницы и замечать едва прикрытое тряпьем тело. Но любопытство — да и обстоятельства! — пересилили табу.

Лицо Ананты, ее шея, руки и все тело были молодыми, как у шестнадцатилетней девушки. Молодыми и прекрасными, несмотря на копоть, кровь и грязь, испачкавшую белую кожу правительницы. Сквозь рванье виднелись нежные бутоны маленькой груди, чуть ввалившийся живот и беззащитно торчащие по бокам от него косточки таза, а на идеально выточенных коленках проступили чуть заметные ямочки, как бывает у маленьких детей.

Что-то помутилось тогда в голове у Игалара, и он принялся целовать израненные запястья месинары, шепча слова любви и клянясь в преданности.

Ананта открыла глаза и в ужасе схватилась за лицо. Огонь мелькнул в огромных черных глазах, но вовремя она услышала шепот телохранителя.

— Игалар! — сказала ее величество. — Сними свою маску, дай посмотреть на тебя. Если уж ты видел лицо твоей месинары, то и месинаре не зазорно увидеть лицо своего телохранителя!

Долго и пристально разглядывала Ананта белокожее, юношески пухлогубое лицо Игалара, касаясь тоненькими пальцами светлых волос и читая в голубых глазах. Она не взяла с него никаких клятв — лишь обещание когда-нибудь рассказать об этом верным людям, если благо государства окажется под угрозой. Телохранитель дал обет и на руках отнес ее к берегу, где промыл и перевязал раны, которые еще целых двенадцать лет белеющими рубцами будут напоминать им о том роковом плавании — и станут их тайной.

И по странному стечению обстоятельств к берегам, куда не плавал ни один житель обратного мира, уже через несколько часов, на закате, пристал стремительный цалларийский фрегат с кровавыми парусами.

-7-

— Потому теперь я и вспомнил свое обещание, — завершил свой рассказ Игалар, опустошая кубок и отворачиваясь в окно. — Я не думал, что переживу ее величество на столько лет. Не знаю, для чего она ушла, оставаясь по-прежнему молодой, как тогда, на берегу... Только вот на смертном одре месинара подозвала меня и, обняв на прощание, шепнула на ухо всего три слова: "Время теперь не властно!" После этого она сразу испустила дух, а по прошествии некоторого срока я обнаружил, что в затруднительных случаях умею... Вот надо же! Никогда и ни с кем не говорил об этом, а посему ведь и названия никакого не придумал для своей "волшбы"... Словом умею будто бы замораживать время, но при этом не становлюсь частью остановившегося мира — я могу действовать и влиять на него...

— Время теперь не властно! — пробормотал Айнор.

— Вот-вот! И, мне кажется, это был ее прощальный дар за тот мой безумный бой с дикарями. Я не ведаю, так ли это, но мне хочется считать так... Смотрите-ка, а вот и Ольсар возвращается от Лесеки! Что ж, мне как хозяину пора позаботиться о внешнем виде своих гостей...

— А как вы оказались в Фиптисе? — не утерпел нынешний телохранитель нынешней месинары, поднявшись из кресла.

Игалар пожал плечами:

— Да все очень просто. Когда на престол взошла ваша месинара — после смерти тетки — я получил приглашение от Ваццуки. Не знаю, по какой такой причине, но он предложил мне стать почетным гражданином Фиптиса. С тех самых пор я живу здесь. А теперь мне хочется задать вам один крамольный вопрос: вы никогда не задумывались, Айнор, откуда берутся наследники и наследницы правителей наших стран, если до вступления на престол о них не слышала ни одна живая душа?

11 часть. Города и корабли вечно ждут меня вдали...

-1-

"Что-то здесь неправильно, не так... — думала Аня, глядя в окно своей спальни. — Не звучит, будто фальшивая мелодия"...

Она безучастно наблюдала за палисадником во внутреннем дворике, где разгуливали три голубя и большая ворона. Голуби поглядывали на неприятную соседку опасливо и держались в стороне.

Старинные часы пробили полдень. Они висели в дальней комнате, в столовой, но их протяжное "дон-ц! дон-ц!" разнеслось на всю квартиру.

Ане вспомнился маятник этих часов — длинный, с подвеской в виде шара, на котором сидел забавный человечек и молился циферблату. Когда в доме стояла тишина, маятник слегка поскрипывал: "Скри-ип — скрип! Скри-ип — скрип!"

Ворона насторожилась и слегка припала грудью к земле, вращая головой в поисках угрозы.

Аня мысленно "превратила" маятник в большую черную дворнягу и "запустила" ту в палисадник. Ей хотелось, чтобы там сейчас была собака.

Голуби как ни в чем не бывало склевывали что-то с мокрой земли, но ворона ни с того ни с сего запрыгала к штакетнику, готовая улететь. Тяжелая и неповоротливая, она чувствовала себя куда увереннее в воздухе или на дереве.

Из кустов вышла понурая шавка. Теперь они стояли друг против друга — застывшая от удивления ворона и унылый, уставший от всего в этой жизни пес, всего-то раза в два больше самой вороны. Птица осмелела, завертела головой и замотала хвостом. Торопливости в ее движениях как не бывало. Она важно зашагала вдоль дорожки, насмешливо и с вызовом поглядывая на незваного гостя.

Что-то было неправильно и в рассказе домработницы Ирины. И в новой судьбе Ани, которую та себе не выбирала.

Женщина, похожая на Дину Сольвейго, как две капли воды, но с голосом противным и резким, расчувствовавшись, долго объясняла хозяйке, что стряслось и отчего та оказалась так далеко от Москвы.

— Знала бы, что так все повернется, я бы куда надо обратилась при первых же признаках вашего заболевания! — вздыхала она. — Так у меня голова — не Дом Советов. Знать бы, где упадешь...

И выходило, по словам Ирины, что пару лет назад на почве несчастной любви помрачился рассудок Аннушки Сергевны, да так, что застала ее однажды домработница, вернувшись пораньше, в красной от крови ванне с порезанными венами и стеклянными, совершенно безумными глазами, уставившимися в темноту оплетенного домашним плющом окна. Психиатрам из реабилитационного центра вроде бы даже удалось убедить несостоявшуюся самоубийцу не повторять прежнюю ошибку. Заштопанные руки зашили. И Аннушка Сергевна, по словам верной Ирины, с улыбкой признавала, мол, было бы еще из-за кого убиваться — помрачение просто нашло. А на самом деле болезнь притаилась и ждала своего часа, не спросившись ни докторов, ни пациентки.

— Если бы вы еще говорили, а то все молча, — сетовала Ирина. — А потом я вас снова в ванне застала. Хорошо, вы еще не успели себя вторично изуродовать...

И в больнице с Аней началось такое, что Ирине страшно было вспоминать.

— Вы себе другую жизнь придумали. Как будто жили в каком-то горном ауле и там вас похитил абрек. Вы замуж за него идти отказались, и родственники ваши вас прогнали. Это я вам рассказываю то, что вы навыдумывали, пока лежали под капельницами!

Положили Аню в хорошую частную клинику, где за нею был должный уход и присмотр. Ирина и поверить не могла, что из-за неудавшейся любви такое может произойти со взрослой современной женщиной.

— Красавицей и умницей! — особо отмечала она, качая головой. — У вас ведь не было отбоя от поклонников. А вы из-за какого-то, простите, ничтожества, альфонса... Не помните разве? Ну да, правильно. Доктор и сказал: вытеснение. Всё вы в своей личности поменяли: и биографию, и характер. И даже национальность...

Подлечившись, Аня вернулась домой веселой и бодрой. Годы, проведенные в воображаемом ауле среди гор, снова выветрились из памяти. Она попыталась даже вернуться к концертной деятельности, ведь была Аннушка Сергевна хоть и "широко известной в узких кругах", а все же талантливой певицей, и в наследство от родственников, коренных москвичей, ей досталась не только роскошная квартира в новом доме, но и немалые средства, которые она, будучи в здравом уме, планировала пустить на собственную "раскрутку". И когда все уже вроде бы наладилось, а дела пошли в гору, Аня бесследно исчезла после съемок первого в жизни музыкального клипа к своей композиции.

— Где только ни искали! Всю Москву подняли вверх тормашками! Больницы, вокзалы, аэропорты. Даже, простите, морги. Всё обзвонили и обегали — как в воду канула. Да, и в речках тоже искали. Уж столько утопленниц мне пришлось переглядеть — это в страшном сне такое не приснится! Мне теперь на каждом углу русалки эти с белыми глазами, как у мертвых рыб, мерещатся. Фу! Собачка ваша без вас затосковала и умерла...