Сокрытые-в-тенях

Та с ненавистью посмотрела на нее и процедила:

— Через одну. А будешь безобразить — прямо сейчас конечную тебе устрою. Развели психов, нормальным людям по улицам пройти страшно...

— Спасибо.

— Ты мне еще поогрызайся!

— Да я же...

— ?!!

— Всё, всё, я ухожу, простите меня! — Аня примирительно покачала кистями рук и ретировалась. — Дина, через одну.

— Да я слышала. Ань, а ведь у тебя, кажется, на лбу не написано, что ты из психбольницы сбежала. Чего это она на тебя ополчилась?

— Тс-с-с! Не надо ее злить, у нее психика не уравновешена, недосып, пусть ее успокоится.

— Спалить бы их тут всех прямо сейчас...

— Дина, только без криминала, ладно? Нам ведь дело нужно сделать, а ты в тюрьму загремишь! Думай!

Аня схватила Дину за подбородок и отвернула ее лицо в окно, а заодно и сама прикинулась, будто очень заинтересована происходящим на улице.

— Ты что, ненормальная? — освобождаясь, зашипела Дина. — Совсем, что ли, рехнулась?

— Да. Историю болезни показать? — Аня потянулась к своему рюкзаку.

— Что ты делаешь?!

— Если бы мы с тобой сейчас не отвернулись, а продолжили пялиться на эту жабу, ровно через минуту она вышвырнула бы нас за двери, и мы полторы остановки тащились бы по лужам и под дождем — пешком! Поняла?

— А... — покривилась Диана. — Я и забыла, что ты у нас Кассандра во плоти. А теперь не вышвырнет?

— Теперь нет, но приметы наши милиции сообщит, будь уверена.

— Отлично. В таком случае предлагаю все же не мелочиться и поджечь этот дрянной трамвай. Вместе с Жабой Кондукторовной.

— О, боже мой! И за что ты мне на голову свалилась, Дин? Кому я что плохого сделала?

Мучения Ани закончились, когда трамвай достиг нужной остановки и выплюнул их на перекошенные плиты платформы, а потом, весело прозвенев, ушел на кольцо. Было уже почти совсем светло.

— Давай-ка обогнем дворами, — предложила Аня. — Когда кондукторша нашлет их на нас, мы все-таки выиграем немного времени.

Дина не спорила. От усталости она как будто стерлась на фоне этой реальности, стала прозрачной и почти невидимой. Ей хотелось двух вещей: закутаться во что-нибудь очень теплое — в крайнем случае, обняться с горячим радиатором отопления — и принять что-нибудь теплое внутрь. А там уж как получится. Только бы не простудиться и не слечь!

Беглянки поднялись на указанный сторожихой этаж простой "хрущевки" и позвонили в дверь под нужным номером.

— Время-то раннее... — спохватилась Дина.

— А себя ты в зеркало видела? Сейчас посмотришь. Тебе срочно надо отогреться!

Однако Анин боевой настрой изрядно поистратился, когда им открыл дверь тощий сутуловатый парень с бледно-серым лицом и мутными глазами. Ничего не спрашивая, он посторонился и пропустил их в прихожую. От стеснения Аня сразу стала неловкой, едва не опрокинула прислоненную к двери ванной гладильную доску, охнула, поймала, поставила в прежнее положение и сумбурно извинилась.

— Ладно, забей! — великодушно отмахнулся Игнат, растирая слипающиеся глаза. — А чего бабе Наде надо-то?

— Не бабе Наде, — ответила Аня, — а нам... По электронной карте города нужно посмотреть одну улицу...

— Улицу, говоришь... Ну, пошли поглядим...

Похоже было, что этот парень давно разучился удивляться чему бы то ни было.

Его рабочее место походило на постапокалиптический натюрморт, созданный больным воображением декоратора-фантаста. Горы совершенно неопознаваемого разномастного мусора высились вокруг монитора и клавиатуры, шелуха от семечек так и норовила проскочить между клавишами, под ногами же путались системные блоки с корпусами и без, перемотки проводов и россыпи гаек и болтов. А еще в комнате страшно воняло, но тоже непонятно чем.

— Ну, и чего будем искать?

Компьютер, который не выключали никогда, моргнул светодиодами и разбудил потухший от бездеятельности монитор.

— Остоженку. Улица Остоженка. И если можно, посмотрите, на чем туда можно доехать...

— Я тебе и так скажу, на чем. Садишься на поезд или в междугородний автобус и мотаешь в Москву.

Аня ужаснулась.

— Ладно, не бзди! Давай ради эксперимента глянем твою Остоженку на карте города. Вдруг изменилось что-то...

Такой улицы не оказалось.

— Что же делать? — прошептала черноглазка. — Нам очень нужно туда попасть, просто во что бы то ни стало!

— А мне что? Телепортировать тебя туда, что ли? Смешная, блин! Ладно, давай вот так, — Гоня-хакер закрыл программу и кликнул на значок "Эксплорера", а там сразу же вызвал поисковик. — Посмотрим, где еще может быть такая улица...

На запрос "Остоженка" поисковая программа выдала несколько тысяч ссылок, спрятанных на десятках страниц.

— Ну вот... Москва, Москва, и снова Москва, и опять Москва, и обратно Москва... Нету больше нигде этой твоей Остоженки, сечешь? Смотреть тебе московскую карту? У меня, кстати, тут навороченная прога в Три-Дэ-Максе есть...

— Это как? — нерешительно спросила Аня, чем заставила Гоню презрительно поморщиться и пробормотать что-то ругательное в адрес неизвестного ламера, о котором беглянки не имели ни малейшего представления.

На мониторе показались дома, объемные, как в хорошей компьютерной игре. Над одним, вращаясь и покачиваясь подобно буйку на воде, зависла зеленая, тоже объемная, стрелка вниз. Даже не стрелка, а в сравнении с домами — стрелища.

Игнат ввел название улицы и подсказанный Аней номер дома. Словно неведомый вихрь подхватил камеру вместе с зеленой стрелкой и перенес их в нужное место со стремительностью сверхзвукового истребителя. Стрелка стала ярко-алой и принялась упорно тыкаться наконечником в большой и красивый дом.

— Ну вот тебе то, что надо, а респектов не надо, ты не в моем вкусе.

Аня тряхнула головой:

— Я ничего не поняла. Это Москва?

— Ну да, самый центр Москвы. Кремль видишь где? О! Вот храм Христа Спасителя. Вон там церетелевский Петр I над рекой. А по эту сторону — набережная Пречистенка и параллельно ей твоя Остоженка. Сечешь?

— Секу.

— Напротив дома, который тебе нужен, бюро египетского военного атташе. Вот тебе и ориентир. Н-дя, представляю, сколько могут стоить хаты в таком райончике...

Многозначительно вскинув бровь, Дина посмотрела на спутницу. Ее подозрения были небеспочвенны, и шансы на то, что ее подставили в борьбе за немыслимое состояние, росли.

— Что же делать? — прошептала Аня. — Как туда добраться?

Гоня развел длинными тощими руками и закурил. Минуты три он будто дремал, и беглянки терпеливо ждали, когда он докурит. Когда парень раскрыл глаза, он вскрикнул от неожиданности:

— А! Ты что, все еще здесь?! Ну ты даешь, так и Кондратий обнять может... — Игнат затушил окурок в горе других, переполнивших банку из-под шпрот. — Я думал, ты уже свалила на фиг... Чего тебе еще надо?

— Понимаешь... — Аня замялась. — Нам бы что-то теплое из одежды... Надежда Ивановна сказала, что твоя мама откладывает старую одежду, чтобы ездить на огород...

— А мне-то что, шмотки — это ваши, бабские, дела... Вон в том шкафу поройся. Слушай, не обижайся, но ты часом не "того"?

— "Того"? Это как?

Гоня повертел пальцем у виска. Аня тяжело вздохнула:

— Ну почему все считают, что я ненормальная?

— Да так... ты только не психуй, ладно? Просто спросил... показалось, ферштейн? Ищи, короче, что там тебе надо и вали на все четыре стороны, а то тут ко мне один бес с минуту на минуту притащится...

— Кто притащится?!

— Да не твое дело, блин! Вот тебе шмотье, выбирай и проваливай, ясно?

Аня ткнулась плечом в раскрытую дверцу шифоньера, закусила от боли губу и с трудом подавила выступившие слезы. Гоня кашлянул, еще раз убедившись в ее ненормальности, и ушел к себе.

— Эй, ты что? — шепотом спросила Дина. — Не вздумай при нем зареветь!

— Давай выбирать одежду.

— Слушай, а ты попроси его посмотреть в Интернете про Турандот!

— Зачем тебе это?

— Да так, хочу кое-что проверить. Попроси!

— Сама и попроси, тебе же надо!

— Ты с ним законтачила, а меня он вообще игнорирует, ты же видела?

Аня отмахнулась и стала вынимать с полок всевозможные куртки, кофты, джемперы и свитеры. Дина подметила, что каждый из них велик ей размера на три, а уж субтильной спутнице — на все пять.

— Да ладно! — сказала она, оставляя на сгибе руки пару более или менее приличных вещей. — Дареным вампирам в зубы не смотрят... Пошли померим!

Пока Дина натягивала на себя спортивный костюм, Аня вдруг негромко позвала:

— Игнат!

— Ты что, упала? Я же переодеваюсь, а ты мужика зовешь! Совсем соображения нет?

— Ты хотела про Турандот узнать или нет? Игнат, а ты не мог бы посмотреть еще, кто такая Турандот, что там в Интернете о ней написано?

Из соседней комнаты донеслось грубое ворчание, отдельными более или менее разборчивыми словами которого были "справочное", "бюро" и "оборзели".

Аня вжала голову в плечи и послушно взяла из рук спутницы длинный застиранный и растянутый свитер. Он повис на ее тощих плечах, точно парус на мачте во время полного штиля.

— Ужас! — прошептала Кассандрушка, таращась на себя в зеркало. — Какой ужас!

Дина бодро хлопнула ее по спине:

— Ничего, крепыш Бухенвальда, посмотри на меня и успокойся! Это еще не самое страшное, что может с нами произойти!

— Это опера, — послышался хриплый голос Гони из его комнаты.

— Какая опера? — не поняла Аня.

— "Турандот", блин! А тебе еще какая-то нужна? Опера Джи — точка — Пуччини. Написано, что он не успел ее закончить и помер... Угу, понятно, значит, нудятина еще та! Короче, там про телку, в которую вселился дух древней китаянки. Китаянка ненавидела всех мужиков, и Турандотиха на радостях стала их казнить. Загадывала загадки, а когда их не отгадывали, отправляла на плаху.

Вольный пересказ оперы был прерван длинным телефонным звонком. Гоня чертыхнулся и пошел к трубке. Аня тут же ткнула кулаком под дых Дине:

— Убираемся отсюда, и скорей!

Им удалось проскочить мимо разговаривающего Игната:

— Ага, ба. Эт я, да. Ну да! Не узнала? Почему не узнала? Хе! Ну, ты странная какая-то... Чего, кто? А, ну да, тут...

Девушки вылетели за дверь в ту секунду, когда внук сторожихи обернулся и, увидев их, крикнул вслед:

— Эй! А чаю попить, как там тебя? А я как раз чайник хотел закипятить...

— Бегом! — зашипела Аня, хотя Дина и так перепрыгивала через три-четыре ступеньки кряду.

— Не, ба, не получилось. Пусть они там сами, я не нанимался...

Они еще долго неслись через дворы, не разбирая дороги. Дина выдохлась первой.

— Всё, не могу больше! Тайм-аут!

Она согнулась пополам и перевела дыхание. Спешащие на службу прохожие мчались мимо и не обращали на них никакого внимания, и только маленькая девочка, которую, как на аркане, мать за руку тащила в детский сад, показала пальцем на Аню:

— Мам! Тетя-чучело! Мотри!

— Перестань.

— Ну мотри!

— Так нельзя говорить! Это некрасиво, так невоспитанные дети говорят!

— А как сказать, если тетя — чучело?

— Во-первых, не чучело, а пугало. Про чучело я тебе потом расскажу. А во-вторых, прекрати глазеть на нее. Человек болен!

— А человек мене улыбнулся!

— Ты тоже улыбнись и пройди мимо, как делают воспитанные девочки. Господи, ну что за ребенок такой?

Аня проводила взглядом хорошенькую улыбавшуюся ей девочку и снова посмотрела на Дину.

— Нас хватились в клинике.

— Я уже поняла, — ответила та. — Бросились к бабке, и та догадалась, кого выпустила поутру...

— Точно.

— Ладно, бог с ними. Ты мне лучше скажи, как мы с тобой без копейки доберемся до Москвы? А документы? Нас в таком виде примут за цыганок или бомжих и обязательно привяжутся с проверкой документов.

Аня сжала в кулачках растянутые манжеты длинных рукавов и, задумавшись, присела на полусырое сидение детской дворовой карусельки. Дина смотрела на нее с жалостью: девчонка-воробей, попавшая в передрягу, забитая и растерянная.

— Я домой хочу! — прошептала Аня закоченевшими на ветру губами.

Дина невольно уселась рядом и обняла ее, чтобы хоть немного согреть. Она уже почти жалела, что согласилась взять Кассандрушку в спутницы. Но теперь сокрушаться было уже поздно.

— А где у тебя дом, Анюта?

— Я не Анюта.

— Извини. Аня.

— Да и не Аня я. Это меня здесь так зовут — Аня... Меня звать Айшет. Я по-русски хорошо говорю, потому что давно здесь живу. У меня дома сейчас тепло еще, хорошо! — она прикрыла глаза, мечтательно улыбаясь своим воспоминаниям.

— А почему ты уехала оттуда? Учиться?

Лицо Ани потеряло улыбку, стало каменным, а затем и вовсе ожесточилось.

— Учиться... — зло выплюнула она, сверкнув черными глазищами. — Прогнали меня, Дина. Совсем прогнали. Если вернусь — убьют.

— Кто прогнал и кто убьет?!

— Родители прогнали, а односельчане убьют. И родители по закону и слова не смогут сказать против...

— Что это, скажи на милость, за законы такие? Это что, средневековье?!

— Я школу заканчивала, восемь лет назад это было. Думала, в город поеду поступать на иностранные языки... На выпускной пошла, отец сказал — до девяти, не позже, — Аня вздохнула, хмуря темные брови; ей тяжко было вновь проигрывать события рассказа, но ни забыть, ни исправить их она не могла. — Я в без десяти девять взяла и побежала домой, отец у меня строгий. А тут ливень и молнии, страх один. Стою под козырьком у булочной и думаю — как так пробежать, чтобы молнией не убило? Или как переждать, чтобы отец не рассердился?

Дина покачала головой и покрепче прижала ее к себе.

— И вот к ступенькам подъезжает сын соседей на новой машине. Красивая машина была, прямо вся сверкала под дождем! "Садись, — говорит, — подвезу, а то простынешь!" Я отказываюсь: нехорошо, если кто увидит, что я с мужчиной в машине катаюсь, слухи плохие по селу пойдут, коситься на меня все будут...

Слушала Дина, и с каждым словом Ани ей казалось, что та вот-вот заговорит на родном языке. Речь Кассандрушки становилась все неразборчивее, откуда ни возьмись проступил сильный кавказский акцент. Но теперь все становилось на свои места — и экзотическая внешность, и нерешительность, и дикарство. Прожив столько лет в новых условиях, она так и не смогла избавиться от пут старых условностей.

— Уговорил он меня. В такую, мол, погоду все наши сплетницы по домам сидят, телевизор смотрят. Я села, а предчувствие плохое, ой плохое... Едем мы, и тут он возьми и сверни в другую сторону. "Ты, — говорит, — давно мне нравишься, я даже влюбился, хочу тебя в жены взять. Просто так твои родители мне тебя не отдадут из-за бедности, вот я тебя украду". Я стала плакать, уговаривать. Не хотела я замуж, и он сам мне не нравился совсем. Мне в город хотелось, учиться хотелось, жизнь посмотреть хотелось, а что хорошего у нас в селе замужние видят? В тридцать лет уже старухи. Просила его — останови, пожалуйста, открой дверь, я отсюда пешком дойду, только отпусти во имя аллаха. А он меня в аул к своим дальним родственникам отвез и к моим родителям сватать меня поехал... Тронуть не посмел. Ну а я оттуда сбежала, всю ночь шла и на другой день к обеду домой вернулась. Сказала — не пойду замуж. Отец сказал — опозорила семью. Плохими словами назвал, бил по лицу. Раньше никогда ни меня, ни братьев с сестрами не бил, а тут рассердился, нос мне разбил, врачи потом говорили — хрящ свернул, теперь видишь, нос немного набок...