Сокрытые-в-тенях

-4-

— Итак, Айшет Султановна, в случае, если вы согласны на вмешательство гипнотизера, вам следует подписать вот эту бумагу. Внимательно ознакомьтесь с ее содержимым, — в присутствии Аркадия Михайловича Мищукова, предложил следователь и через стол склонился к Зулаевой, подавая бумагу.

Айшет с непониманием посмотрела на обступивших ее мужчин и перевела тусклый взор на документ.

Мищуков и Долинцев переглянулись. Доктор сел и побарабанил пальцами по ручке кресла.

— Да, нужно добавить! — заметил Влад, которого затея "главного по психам" привлекла не слишком, но смысла упускать последний шанс разобраться в путанице он все же не видел: в ясном сознании Айшет никак не могла вспомнить ни того, как у нее выкрали паспорт, ни того, как она посвящала кого бы то ни было в подробности своей биографии. — Сеанс гипноза будет зафиксирован на видео. Делается это для отчета, в том числе и для вас, чтобы вы убедились, что лишних вопросов вам не задавали, пользуясь вашим трансом.

Зулаева поморщила лоб и бумагу подписала.

— Пойдемте в кабинет психоанализа, — сказал, снова вставая, Мищуков. — Гипнотизер уже ждет. Исключительно ради вашего, Айшет Султановна, спокойствия я пригласил для этого женщину-гипнотизера, Екатерину Абрамцеву. Катя — профи, доверьтесь ей!

Вскоре Айшет сидела на стуле, сложив руки на коленях и опустив голову. По знаку Мищукова включили запись, и гипнотизер начала сеанс. Долинцев курил, с интересом наблюдая за ее действиями. С Аркадием Михайловичем они сидели в соседнем кабинете и все видели на мониторе.

Спустя несколько минут Зулаева расслабилась: приятный голос женщины затянул ее в полусон-полуявь. Этому голосу она охотно подчинялась, но стоило Абрамцевой задать ей вопрос, Айшет затараторила на незнакомом языке.

Мищуков и Долинцев досадливо и почти в один голос замычали. Доктор думал недолго:

— Как я не предусмотрел? Конечно же, в этом состоянии человек говорит на том языке, на котором думает!

Абрамцева в растерянности остановила сеанс.

— Да уж! — Долинцев выбросил затушенный окурок в урну. — Одни проблемы с этой Зулаевой. Откуда она только взялась? Ну где я здесь найду переводчика?

— А если пробить по базе данных? Уж хотя бы один земляк у нее в этом городе есть!

— Долго это, Аркадий Михайлович. Энергозатратно. Пробить, потом его уговаривать...

— Ладно, есть другой выход.

Мищуков поднялся, вышел и пропал минуты на три, в течение которых следователь успел быстрыми глотками втянуть в себя дым еще одной сигареты, выругаться вполголоса и пройтись из стороны в сторону.

— Все, решил я этот вопрос, Владислав Сергеевич. После сеанса Зулаева нам все сама и переведет. А если засомневаетесь в ее словах — у нас будет время спокойно поискать и поуговаривать ее земляков.

Зулаева говорила долго и горячо. Влад, которого этот язык раздражал, покинул кабинет, а вот Аркадий Михайлович прислушивался с любопытством.

Для верности гипнотизер повторила серию вопросов дважды.

— Катя, блин, Козлова! — буркнул следователь, когда Абрамцева вывела Айшет из транса.

— Мне больше напоминает разговор с мосье Вольдемаром, — улыбнулся доктор.

— Это откуда? — Долинцев включил запись.

— Это у Эдгара По. Веет здесь, знаете, чем-то мистичным...

— Давайте уж для начала разберемся с нашими реалиями!

Долинцев подошел к двери и позвал в кабинет ждущих в рекреации Абрамцеву и Зулаеву...

...Вечером 17 октября Айшет, как обычно, возвращалась домой после работы. На одной из остановок автобус дернулся, уже отъезжая, но отчего-то притормозил; двери с лязгом открылись вновь.

Айшет приложила голову к холодному дребезжащему стеклу и прикрыла глаза. Прошел еще один никчемный день ее никчемной жизни изгоя.

Кажется, она даже задремала и в какой-то момент поймала себя на том, что прокручивает былое, начиная с той минуты и назад, до младенчества. Все образы были так ярки и многогранны, как будто их не отделяло от сегодня много лет и событий, вечно затмевающих любые уловки памяти не забыть. Обиды были болезненными, утраты возрождали уже давно пережитую скорбь, но была и радость, был и восторг, были чаяния, которые хоть и не сбылись впоследствии, тогда, в детстве, кружили голову.

Айшет добралась уже до колыбельного возраста, ее словно подбросило электрическим разрядом: такая череда воспоминаний бывает только перед смертью! Она изо всех сил втянула в грудь воздуха и вытаращила глаза.

Автобус ехал по прежнему маршруту, а на задней площадке, держась за поручень, прямо напротив Айшет стояла красивая черноглазая девушка в странной серой одежде. И взгляд ее тоже был странным. Айшет запомнила крупную пуговицу, скреплявшую ворот старинного плаща.

Сама не ведая, отчего, она вынула из сумки свой паспорт. Незнакомка не сводила с нее глаз, и теперь во взгляде ее читалась искренняя жалость. К выходу они двинулись одновременно. Стоило дверям раскрыться, Айшет вложила паспорт в руки девушки.

Так они и поспешили от остановки к одному и тому же дому вслед за соседкой Айшет, Людмилой Ненароковой, матерью одиннадцатилетнего оболтуса-Бориски. Незнакомка приотстала, а Айшет обогнала Людмилу.

— Здравствуйте! — сказала она и припустила к дому, чувствуя себя очень неуютно в начинающихся сумерках.

На их площадке, как всегда, оказалось совсем темно. Айшет на ощупь нашла замочную скважину железной двери, юркнула в тамбур и притаилась, вслушиваясь во мрак. Словно сам шайтан гнался сейчас за ними с той незнакомкой, так ей было страшно!

Вот зазвенела ключами Людмила и вошла к себе домой. Вот кто-то затопал на лестнице, а лифт завыл, кем-то вызванный, и в черноте площадки загорелось рыжее око.

Трель звонка квартиры Ненароковых.

— Борька, чего ты трезво...

Вопрос Людмилы угас под напором чужестранной, никогда Айшет не слышанной речи.

— Прекратите немедленно!

Возня.

Лифт ухнул, останавливаясь на их этаже.

И тут в ушах Зулаевой возник адский гул. Точно тяжеленный пресс опустили на нее с потолка, точно три дня кряду, без сна и отдыха, бежала она и вот остановилась, в каждой клетке тела ощущая запредельное биение пульса.

Айшет проснулась утром в своей нерасстеленной кровати. Она отлично помнила, как пришла вчера, усталая, со своей опостылевшей работы, поужинала всухомятку и легла посмотреть телевизор, да так и уснула до следующего дня.

И только бледная тень сомнения скользнула где-то в закоулках ее мыслей. Тень эта смутно намекала: было, было что-то еще!..

...Айшет уже уехала на работу, а Долинцев и Мищуков все обдумывали рассказанное ею.

— Знаете, Владислав Сергеевич, а ведь так или иначе что-то в судьбе этой нашей загадочной незнакомки совпадало с судьбой госпожи Зулаевой. К примеру, от лица Айшет она говорила, что не знала мужчин. При осмотре врачами-специалистами... гм... иного профиля, нежели психиатрия, выяснилось, что она и в самом деле девственница. Это было отмечено в ее карточке. Много ли встретишь сейчас девиц за двадцать, чтобы...

— Все в этом мире встречается, — мудро ответил Долинцев, докуривая последнюю сигарету из сегодняшней пачки.

— Ну хорошо, а то, что она действительно глубоко переживала беды Зулаевой — так, будто это было с нею самой?

— Самовнушение? Самогипноз?

— И еще. Боюсь, ее саму пытали, и жестоко.

— А это еще почему?

— Шрамы на руках характерны не для картины попыток суицида, в чем она пыталась нас уверить. Специалисты-травматологи подтвердили: с ней это случилось очень давно, может быть, еще в детстве, и всего лишь раз — а она утверждала, что предпринимала не одну попытку. И оставлены эти отметины вовсе не бритвой или ножом, а тонкой веревкой либо проволокой. Либо ее подвешивали на связанных руках, либо тащили волоком по земле: кожа едва не слезла с кистей, как перчатки. А на бедре, вот здесь, слева, был рубец от очень глубокой и тоже давней раны...

— И как она объясняла этот шрам?

— Вот именно, что никак! Если про запястья она уверенно отвечала, что пыталась вскрыть вены, то этот шрам был загадкой и для нее самой: она совершенно не помнила, где приобрела его и когда... А самое интересное знаете что? Когда она прибилась к нашей клинике, на ней была совершенно невообразимая одежда. Одна из наших врачей сказала, что такую одежду шьют для походов ее дочь с сыном и их друзья, чтобы там изображать разных персонажей. У молодежи оно называется "толкиенутостью"...

— Как?

— Ага, вы тоже не в курсе. А я справился, что это такое. Это люди, отыгрывающие роли — ролевики. Они уезжают в дикую местность, переодеваются какими-нибудь книжными героями и разыгрывают сражения.

Долинцев взмахнул рукой:

— А, это от фамилии Толкиен! Ну вот, это многое проясняет. Девочка доигралась в эльфов до того, что у нее съехала крыша, да прямо из лесов-полей обратилась по нужному адресу!

— Я счел бы это вполне приемлемым объяснением, Владислав Сергеевич, не будь здесь одной неясности: как ей удалось уговорить Зулаеву по собственной воле расстаться с паспортом?

-5-

Сбавляя ход, с мягким перестуком поезд въезжал на Павелецкий вокзал. Игнат зевнул и тронул спящую бабку за плечо:

— Баб! Кажись, прибыли!

Надежда Ивановна открыла глаза и стала хлопотливо собирать вещи. Гоня потянулся...

...Позавчера он, как обычно, сидел за компьютером и пулеметной очередью строчил сообщение в один хакерский форум. На грамотность свои высказывания он не проверял никогда — впрочем, как и остальные обитатели большинства интернетовских страничек. Кому надо, тот, понятное дело, разберется.

И только он запустил пост в тему, заверещал домофон. По привычке споткнувшись в коридоре о гладильную доску, Игнат выбранился и снял трубку:

— Кого?

— Заказные письма в двадцать восьмую! — ответили снизу.

Он прижал кнопочку, размыкавшую магниты замка, и заранее отпер входную дверь. Не прошло и минуты, как почтальон поднялась к его квартире.

— Тут не только письма, а еще денежный перевод! — хмуро сообщила она, извлекая из сумки конверты, извещение и почерканный блокнот. — Письма для И.Иванова...

— Это я, — кивнул Гоня.

— И Н.Товарищ...

— Бабка на дежурстве.

— Вы за нее вот здесь черкните. Всё, спасибо.

— До свиданья, — запираясь, напутствовал ее Игнат.

Оба письма и денежный перевод были из Москвы. Рассмотрев их со всех сторон, Гоня вскрыл свой конверт и прочел содержимое, а немного погодя позвонил бабке, Надежде Ивановне, а психлечебницу на Тепличной...

При виде громадной надписи "Москва" над входом в здание вокзала Надежда Ивановна засуетилась. Поезд остановился в тупичке, и тут же за дверями купе зашумели, с улицы донеслись голоса дикторов, лязг металла, шипение сбрасываемого пара, а вместе со звуками в небольшой зазор приоткрытого окна внутрь проник запах горящего угля.

— Павелецкий! — откуда-то издалека крикнула проводница. — Освобождаем купе, выходим из вагона, вещи не забываем! Павелецкий!

Игнат готовил себя к прыжку с подножки, к тому, что придется чуть ли не на руках сносить вниз бабку, вещи, но был приятно удивлен, что платформа оказалась на уровне тамбура вагона и на нее достаточно было просто шагнуть.

— Видала, ба? — сказал он. — Уважение к людям проявляется с платформы вокзала!

— Ты смотри лучше, глаза молодые — встречает нас кто?

Гоня огляделся и увидел двух юношей и девушку с плакатом "В

* * *

", возле которых уже стояло несколько пассажиров этого же поезда — их легко было определить по обилию вещей и усталому, серому виду.

— Вон туда нам, ба!

-6-

Аня потянулась всем телом, не раскрывая глаз. Так хорошо и уютно было ей сейчас! И она даже не хотела вспоминать, где находится и кто она такая. Ей удалось выспаться и отдохнуть впервые за много недель.

Однако реальность всегда вламывается в самое неподходящее время и разбивает грезы. Нахлынули воспоминания о предстоящем судебном процессе, о Нагафенове, о том мерзавце-нуворише, врунье-Ирине, путанице с именами...

Аня уставилась на часы.

— Двенадцать! — простонала она. — Двенадцать! Не хочу!

Заседание должно было начаться через три с половиной часа. И Аня точно знала, что они пролетят, как мгновение.

В дверь постучались. Девушка натянула одеяло повыше, несмотря на то, что спала в блузке.

Заглянул Костя и спросил:

— Ты уже встала?

— Еще нет, но собираюсь, — она потерла глаза. — Даже не надеялась выспаться. У тебя тут так спокойно!

— Да, у меня здесь очень сонное место. Прежде мы снимали квартиру с одним парнем, чтобы было дешевле. И он практиковал йогу, различные медитации — а это была его комната. Так он тут все промедитировал, что, когда мне не спится, я, бывает, иду сюда. И просто выключаюсь.

Аня усмехнулась:

— Надо же! А ты уже не снимаешься в том сериале?

Костя тактично вышел в свою комнату и ответил уже оттуда, пока она одевалась:

— Нет, всё. Сцены со мной кончились, меня убили, "я лежу на авансцене, муха ползает по лбу"...

— Что?

— Да это из песенки! — засмеялся он. — Как раз сегодня я совершенно свободен! Репетиции в театре начнутся только с той недели... Ань, я звонил утром маме в Астрахань... насчет тебя...

Она тут же выскочила к нему:

— И что?

— Спокойствие, только спокойствие, я все расскажу, пока ты будешь завтракать. Готовить, как ты, я не умею, но не стреляйте в повара. Садись. В общем, никакая ты не Зулаева, не Айшет и не Султановна. Нашли настоящую Айшет. Ты находилась в лечебнице с ее паспортом...

— Но как?!

— А-а-а это уже вопрос другого порядка! Свой паспорт Айшет отдала тебе сама.

Аня вскрикнула от радости:

— Значит, я смогу с нею встретиться и поговорить?!

Костя серьезно и уже без улыбки глядел на нее:

— По вашему делу там ведется следствие.

— Ну что же это такое... — уныло осунулась она, поджимая губы. — Где бы я ни появилась, там сразу же начинаются какие-то неприятности... Я что, не нравлюсь аллаху?

Костя кашлянул:

— Какой аллах, Ань? Ты же не Айшет!

— Какая разница? Как будто и так непонятно. Все эти разделения на правых и неправых... чушь собачья!

— Ого! Ты решила заняться богословием?

— Не смейся! Все ваши проклятые войны происходят из-за этой чуши!

— Не все. Большинство из-за денег... в конечном итоге из-за них.

— Что за мир?!

— Вот и я часто спрашиваю себя о том же... Но жить-то надо. Мир не выбирают...