Сокрытые-в-тенях

— А я знала, знала, что эта... Зайцева... доведет Женю до беды! — вопила другая особа, тоже возникшая пред Аней впервые.

— Свидетель, вы подтверждаете, что знали Зайцеву Анну Сергеевну 1982 года рождения, а также Гаврилова Евгения Павловича 1971 года рождения?

— Почему — знал? И знаю, надеюсь! Всё-таки Женя — парень крепкий. Любил он ее сильно. А она, говорят, убивалась по другому.

— Ваша честь, я протестую и прошу последнюю фразу свидетеля в протокол не вносить как не относящуюся к делу!

— Протест адвоката обвиняемой отклоняется! В данном деле суд заинтересован в прояснении всех фактов, предшествующих событиям четырнадцатого ноября.

— Но, ваша честь, свидетель ссылается на чужие, непроверенные предположения...

Голоса, голоса... Для Ани, давно сидевшей, сжав виски ладонями, они слились в сердитый гул осиного роя, где каждый готов был ужалить ее побольнее. А она не помнила ничего — ни лиц, ни того, что хором твердили они. Перед глазами стояла Динка-невидимка и ее попытки разузнать, за что она убила своего мужа. Все это складывалось теперь в какое-то мрачное, изощренное и весьма долгосрочное пророчество, касающееся самой Ани.

— Ира, скажите, я что — правда знала этого Гаврилова? — спросила она в перерыве, когда адвокат грустно констатировал, что, видимо, приняв во внимание факты душевной болезни Ани, подтвержденные лечебными учреждениями, где она наблюдалась прежде, обойтись условным сроком не удастся и что ей грозит принудительное лечение.

— А мне же откуда знать, Аннушка вы моя Сергевна?! — причитая, ответила Ирина. — Я ведь из ваших знакомых только того видела, по которому вы убивались. Видела, да и то мельком!

Потом... Потом была какая-то русская свидетельница из той дайверской группы, в которой случился несчастный случай. Богато одетая, с натянутым лицом и хорошо тренированным телом, та вышла к тумбе для свидетелей и жестко показала, что Аня, по ее наблюдениям, нарочно толкнула Гаврилова на риф. Она подробно расписала их ссору на катере и его последнюю выходку.

— Вы заметили какую-нибудь акулу... или просто крупное животное, которое могло бы — пусть хотя бы теоретически — напасть на гражданку Зайцеву?

— Нет, что вы! Не было никаких акул, ваша честь! Она сфотографировала господина Нагафенова, увидела под собой потерпевшего и бросилась на него. Он мужик здоровый, но под водой все равны, да прибавьте еще эффект неожиданности.

— Это ложь! — закричала Аня, не в состоянии больше держать себя в руках. — Спросите, вызовите сюда Василия Нагафенова!

— Подсудимая, сядьте. Сядьте, подсудимая. Сядьте. Всему свой черед. Суд разберется. Сядьте. Дайте воды подсудимой! Будьте добры, дайте воды туда! Продолжим заседание!

На это слушание Нагафенов явиться не смог из-за срочного отъезда. Он звонил Ане. Извинялся и обещал дать показания на следующем этапе разбирательств.

— Василий! Пожалуйста, вы только скажите: но ведь была акула?

— Была, была, Анечка, ну что вы, глазам своим не верите, что ли?!

— Уже не верю. Ни глазам, ни кому-то... и себе тоже не верю.

— Была акула, Аня! — серьезным тоном постановил Нагафенов. — А со стервой Косынцевой я еще разберусь, будьте уверены! Для вранья у нее наверняка есть какие-то мотивы. Ничего, за ложные показания предусмотрена статья. Так что не отвертится... Главное — молитесь, чтобы поганец-Гаврилов выжил. Всего! Всего! Всего! Целую в обе щечки! Бегу! Мне пора. Анечка, вы простите! Бегу!

— Выпейте пустырничка, Аннушка Сергевна. Выпейте! Всё своим чередом идет. Ваше дело правое. Плохо, конечно, что вы не помните, ухаживал за вами этот Гаврилов или нет...

А на следующий день Ане сообщили, что Гаврилов Евгений Павлович скончался в египетской больнице. Под арест ее отчего-то так и не взяли, но дать подписку о невыезде из города заставили.

Ирина ревела в три ручья. Адвокат разводил руками.

Постояв у окна в созерцании голубей, вороны и возникшего из маятника пса, Аня оделась и ушла на улицу. В ранних сумерках ноябрьского вечера ей снова казалось, что из теней за нею наблюдают чьи-то бездушные глаза...

-6-

Ноги несли ее по Арбату, глаза безучастно скользили по картинам художников, которые уже начинали потихоньку собираться домой. Был тут даже один клоун-мим. Одна часть его одежды и грима изображала Арлекина, а другая — Пьеро. Аня остановилась и долго смотрела на уличное представление одного актера. Мим был пластичен и ловок. Наверняка он учился в каком-нибудь из театральных вузов, а здесь просто пытался подзаработать на жизнь.

— Как тебя зовут? — спросила Аня, вытаскивая из кошелька сотню и собираясь уходить.

— Костей, — чуть шмыгнув носом, отозвался простуженный на осеннем ветру юноша.

Аня выгребла почти всю свою наличность в его шутовской колпак и ушла, провожаемая озадаченным взглядом мима и нескольких художников, выставлявших свои работы неподалеку.

— Аня! — вдруг прокричал знакомый голос. — Аня! Постой, Аня!

Она вздрогнула и обернулась. К ней, на бегу вешая через плечо этюдник, с двумя завернутыми картинами под мышкой катился Костин приятель — Ваня-Винни-Пух. После круговерти последних дней, когда незнакомые оказывались знакомыми, а знакомое клеймилось выдумкой, Аня даже не сразу поверила в реальность Ивана.

— Привет, Аня! — запыхавшись, остановился он перед нею и, несмотря на это, исподтишка разглядывая девушку в новом образе — художник! — Привет, вот хорошо, что я тебя узнал! Ты где сейчас?

Она отвернулась и пожала плечами:

— Не знаю. В аду, наверное...

— Слушай, ну ты, если что-то надо, говорила бы! Я мигом помогу, да и Толян, и Валерка. Валерка, между прочим, правдами и неправдами вытрясал из меня твой номер мобилы. И никак не хотел верить, что у тебя его нет! Ты почему грустная какая-то? Не хочешь рассказать?

Аня отрицательно покачала головой.

— Ну и ладно, ничего, все равно все пройдет и все будет хорошо! — бесхитростно погладив рукав ее пальто, утешил толстячок.

— Дай-ка лучше я посмотрю твои картины, — сказала она и долго любовалась полотнами в свете фонаря. — Красиво...

— Хочешь, одну из них тебе подарю? Какая больше нравится?

— Нет, Вань, спасибо. Мне... А давай я лучше завтра куплю у тебя вот эту. Что это? Спираль? Она мне нравится...

— Это я подразумевал Вавилонскую башню. А гусары денег не берут, поэтому дарю ее тебе бескорыстно и с чистым сердцем. Давно у Костика была?

— Давно, — едва сдержавшись, чтобы не вздрогнуть, вздохнула Аня.

— Вот и я с первого числа не видел и даже не звонил. Не хочешь заглянуть?

— Очень хочу! — и когда Аня вспомнила удобный предлог — выигранный мотоцикл — на душе у нее стало легче.

Костик оказался дома.

— Смотри, кого я привел! — и Ваня извлек из-за двери оробевшую Аню.

Костя помрачнел и, ни слова не сказав, впустил их в квартиру. Художник догадался, что между ними как будто пробежала кошка.

— Поставлю чайник! — сказал он и смылся.

Аня развела руками:

— Я...

— А мотоцикл все-таки угнали. Причем днем. Я вернулся, и его уже не было...

— Да бог с ним, с мотоциклом! Костя, я не врала тебе! Честное слово, я не понимаю, что творится вокруг меня! По-моему, это мне лгут на каждом шагу! И с Диной я не нарочно. Наверное, это были остат...

Он молча шагнул к ней и обнял.

— Мы во всем разберемся, Ань! Обязательно разберемся. Мне без тебя было плохо.

— Мне тоже.

— Сейчас спровадим Винни-Пуха и поговорим. Улыбнись, ты так хорошо улыбаешься!

Она кивнула и выдавила из себя улыбку. На сердце стало легче.

Ванька и сам понял, что с ними он третий лишний. Обогревшись, он снова ушел в осеннюю мглу, так и оставив Ане в подарок свою "Вавилонскую башню".

— Давай, расскажи!

И Аня, стараясь не сбиваться, рассказала Косте все, что с нею случилось до и после их знакомства. Костя глубоко задумался.

— Я ничего не понимаю... — признался он. — Все как-то не вяжется одно с другим. Действительно как сон. Слушай, но ведь Гаврилов не узнал тебя там, в Египте?

— Нет. Он даже спросил мое имя, но я не сказала. Но... ты знаешь, после истории с моей Диной я уже начала сомневаться, была ли акула на самом деле. Хотя Нагафенов говорит, что была! А зачем тогда врет та бизнес-леди? В чем у нее может быть интерес?

Костя взял ее руки в свои и принялся разглядывать шрамы.

— Прости, что ворошу старое. Но как в твоей версии образовалось вот это?

— Я помню, как дошла до крайней степени отчаяния. Люди были ужасно предсказуемы, низменны и подлы. Я начала тихо ненавидеть их, а с ними и себя. Это очень страшно. Это падение в бездну. А еще... Да нет, это, пожалуй, ни к чему...

— Ну, говори, говори! — подбодрил Костя.

— Да мало ли что может присниться!

— Ань! Расскажи мне всё!

— Дурной сон. Какие-то размалеванные страшные люди привязывают меня к ветке дерева, и я вишу на руках, а тонкие веревки пережимают мне запястья: кожа вот-вот слезет с кистей, как перчатки. Страшная боль. Вот такой сон...

— И чем он заканчивается?

— Ничем, я просыпаюсь. Хотя нет. Знаешь, последний раз, когда я видела его, то не проснулась так быстро, и меня развязали. Это был ты.

Костя погладил ее руки.

— Да... Я не знал, что все так запутано...

— Я ведь говорю! — воспрянула Аня. — У меня есть уверенность, что никакая я не Зайцева Анна Сергеевна. Но кто я?

— Послушай, а давай попробуем порыть по своим каналам? У Толи отец дослужился до полковника МВД. Хоть он и ушел на пенсию, а связи наверняка остались...

— Нет-нет-нет! Исключено! Костя, я очень не хочу посвящать в это кого-то еще, кроме тебя. Ты не представляешь, как страшно в психушке!

— Догадываюсь... Ну тогда...

Тут она услышала знакомый сигнал. В ее пальто на вешалке в прихожей играл мобильник. Бросив взгляд на подсвеченный дисплей, Аня увидела, что это Нагафенов.

— Новые подробности у нас! — бодро сообщил он. — С вас что-нибудь грандиозное в подарок за хорошие новости! Только что узнал! Ваш Гамадрилов помер не от яда рыбы!

— А из-за чего? — тихо спросила она.

— Удар его хватил, вот из-за чего! Солнце, воздух, вода и алкоголь — лучшие друзья инфаркта. Как говорится, чем больше самоубийц, тем их меньше!

— Перестаньте кощунствовать! — попросила Аня. — Человек ведь был...

— Да ладно вам! Короче говоря, приплохело ему еще до того, как вас сшибла та рыбина. Каирские патологоанатомы уверенно написали: инфаркт. Мой юрист с их главным побеседовал, тот и сказал, дескать, кровопускание ему даже облегчило участь, не то бы он прямо на дне ласты и склеил. Яд, конечно, тоже здоровее его не сделал, но укол был всего один, у плеча. Остальные шипы вошли в акваланг.

— Было ведь несколько отверстий, я видела!

— А это были шипы морских ежей. Они хоть и болезненные, но безвредные. Во всяком случае, вашей даже косвенной вины здесь нет. Дело обязательно закроют! Завтра я приеду на слушание и дам показания. Мой администратор уже сообщил мне про повестку...

— Спасибо вам за беспокойство, Василий!

— Да что вы, ноу проблем, как говорят америкосы! Ну что, вы наконец убедились, что люди — сволочи?

— Нет, вы же хороший, — сквозь слезы улыбнулась Аня.

Голос Нагафенова стал довольным, как мурлыкание наевшегося сметаны кота:

— То я! Ну все, Анечка, до встречи!

Костя тактично ждал ее в кухне. Аня ополоснула в ванной заплаканное лицо и вышла к нему.

— У Гаврилова был инфаркт, — сказала она, садясь на прежнее место. — И Василий завтра даст показания в суде в мою пользу. Но как бы там ни было, главного это не меняет: почему все окружающие мне лгут?

— А паспорт? У Ирины был твой паспорт? — спохватился молодой человек.

— Да. С московской пропиской, с моей фотографией, выданный в 2001 году, когда всем меняли паспорта... Я все смотрела.

— Вот черт! А...

— И с моей личной подписью! Зайцева Анна Сергеевна. И иностранный паспорт тоже был...

— Ну что ж такое, никаких зацепок...

Запал Кости сдулся. Он в задумчивости протренькал губами короткий мотивчик, набрал в чайник воды и поставил греться.

— Есть выход. Даже два. Если тебе не привиделись те люди — Дина, которая представилась моей бывшей девушкой, и ее муж... А они не привиделись, иначе откуда у тебя могла оказаться тысяча долларов? Вот! Значит, нам надо проследить за ними. Понаблюдать за соседним подъездом, а потом найти удобный случай вызвать на разговор...

— Я следила за тем подъездом, пока мы не уехали в Эль Гуну... Больше она не появлялась. Да и кто знает, может, она привиделась мне тогда, у подъезда?

— Нет-нет, это исключено! Я тоже видел тогда женщину, подходившую под твое описание. Она тайком входила в подъезд, я еще подумал, чего ради она дурачится?

Аня перевела дух:

— Слава богу! Может быть, не совсем уж я шизофреничка, как меня хотят убедить?

— Между прочим, ты забыла у меня свой рюкзак с амбулаторной картой. Извини, я не удержался и прочел... Имеешь право побить меня за это.

— Не буду я тебя бить. Что скажешь о прочитанном?

— Нет там диагноза "шизофрения"! Подожди!

Костя вышел за дверь и вскоре вернулся из комнаты с ее медкартой в руках:

— Вот, пожалуйста: "Зулаева Айшет, 14 сентября 1982 года рождения, поступила с признаками расстройства сознания 18 октября этого года"...Так... так... так... — он безжалостно пролистал несколько страничек, исписанных невнятным докторским почерком. Повествующем о соматическом состоянии пациентки, а также о ее росте, весе, давлении и температуре. — Ага, вот! "Маниакально-депрессивный психоз, стадия обострения. Рецидивы: последний зафиксирован 20 октября, после чего началось резкое улучшение. Отмечено появление аппетита, нормализация сна и адекватность восприятия окружающих. Суицидальные наклонности не выявлены"...

Аня так и подпрыгнула на стуле:

— Что?

— На, прочти сама!

— Не... выявлены... Но как? Ирина говорит...

— По-моему, твоя Ирина сильно завирает!

— А вот, смотри: "Навязчивая идея о существовании компаньонки по имени Дина, которая меж тем не является частью ее личности или одной из личностей, но роль которой пациентка изредка играет сама при общении с медперсоналом". Разве это не шизофрения?

— Знаешь, Ань, у них там с потолка диагнозы не ставят. Если, конечно, это уважающее себя медучреждение. Иногда, чтобы доказать психическую болезнь, врачам нужно наблюдать больного не один месяц...

— Откуда ты знаешь?

— У меня мама психиатр. В Астрахани, кстати, очень известный и уважаемый.

— Костя... Мне, наверное, уже пора домой. А какой второй выход?

— Съездить в клинику, из которой ты сбежала, и навести справки. Аня!

— Что?

— Останься, пожалуйста!

Она покраснела, и Костя понял ее мысли:

— Нет, ты не то подумала! Ну что ты? Ну, зачем? Просто мне кажется, что я мог бы составить для тебя более уютное общество, чем твоя домработница. А ты — для меня... чем телевизор или комп. Тут ведь целых две комнаты!