Половина Трофейной комнаты уже имела весьма презентабельный вид, и на начищенных доспехах, кубках и табличках играли отблески свечей. Я провёл за работой уже почти два часа, и скоро уже должно было начаться время комендантского часа. Филч не торопился приходить за мной, поэтому я продолжил дальше рассматривать вещи. Рядом с кубками по квиддичу были награды моему отцу и мне. Они стояли рядом, будто в насмешку: ведь в жизни Джеймс Поттер и Гарри Поттер оказаться рядом не могли. Но, наверное, так сделали, чтобы показать преемственность поколений, чтобы новые ученики школы через пару десятков лет смогли увидеть её. Особенно, если за моей наградой будет ещё какая-нибудь с такой же фамилией. В чем я сомневаюсь.
Я обнаружил награду, данную матери: «Лили Эванс. За выдающиеся заслуги в зельеварении». Такая же награда была дана и Северусу Снейпу. Они стояли рядом, они были абсолютно одинаковы, но почему-то казалось, что награда Снейпа была чуть меньше и стояла чуть дальше. Словно она отдавала дань уважения награде моей матери. Возможно, от запаха чистящих средств, которые мне выдал Филч, у меня началось помутнение рассудка, поэтому мне мерещились подобные вещи.
Одна из щёток настолько увлеклась полировкой какой-то таблички, что уронила на пол две соседние. Подняв их с пола и повесив на прежние места, я прочёл содержимое. Две эти награды были выданы студентам за особые заслуги перед школой. Заслуга, в сущности, была одной и той же — за ограждение учеников школы от чудовища Тайной комнаты. Правда, один из получивших награду это чудовище убил, а второй — выпустил. Награды Гарри Поттеру и Тому Риддлу висели рядом. Как иронично. За символизмом ситуации я чуть не упустил самого главного. В отличие от меня, Том Риддл оставил на своей награде автограф. Он оставил на ней свой магический отпечаток. Кажется, моё сердце в эту минуту было готово вырваться из груди. Теперь у меня было все для того, чтобы найти его, для того, чтобы найти частички его души. Уничтожить, наконец, ту тварь, которой он стал.
Заклятие, прочитанное мной в книге мадам Помфри, было довольно простым. Первая его часть создавала отпечаток магического следа и, зацепившись за него своей волшебной палочкой, нужно было сказать последнее слово заклятия. Затем, исходя из описания, следовало, что волшебнику удастся увидеть, где находится тот, кого ищут.
Магический след Тома Риддла имел грязно-красный цвет. Когда кончик моей волшебной палочки коснулся его, казалось, я пытался расшевелить загустевший обойный клей. Только вот, когда заклятие было произнесено, вязкая субстанция оказалось настолько быстрой, что распространилась от моей волшебной палочки по руке в тело с неимоверной скоростью. Это было похоже на сильный поток ветра. Настолько сильный, что ему следовало уступить, иначе он уничтожил бы меня. И я уступил, ведь, в конце концов, именно этого я и добивался: хотел найти Тома Риддла, ну или хотя бы то, что от него осталось.
Когда я открыл глаза, то все окружающее пространство передо мной имело какой-то странный серый оттенок. Смазанные очертания предметов, смазанный мир, или, что вполне возможно, смазанным был я, потому что потоки ветра, созданного заклятием или один Мерлин знает чем, окутывали меня со всех сторон. Когда мне удалось привыкнуть к новым ощущениям, я смог понять, что смотрю на небольшой домик, не слишком опрятный и ухоженный. Этот дом мне был совершенно не интересен, более того, из чувства самосохранения я бы ни за что не вздумал зайти внутрь. Но мнение моего разума оказалось абсолютно не интересно желаниям моего тела, так как, несмотря на все мои мысленные протесты, я приближался к этому дому. Приближался к нему слишком быстро и уверенно для самого себя. В смазанном сером мире очень ярко выделилась моя светлая рука, сомкнувшаяся на дверной ручке. И я был точно уверен, что эта рука принадлежала не мне. Кожа моя не была настолько бледной, а пальцы такими ухоженными и длинными. Это заклятие, оно заставило меня смотреть на мир глазами того, кого я искал. В эту минуту или Мерлин знает в какой промежуток времени, я был Томом Риддлом во всей его красе и безумии.
Я не хотел видеть и знать то, что должно случиться в этом доме, мне хотелось вернуться назад, в своё тело, в свою школу, и просто быть тем, кем я был. В конце концов, мы с Клариссой все равно смогли бы найти эти проклятые крестражи и уничтожить их. Рано или поздно Волдеморт умрёт, и если для собственной адекватности и нормальности было лучше, чтобы он умер поздно, то пусть так и будет. К сожалению, заклятие, которое я использовал, нельзя было прекратить, пока оно не выполнило то, что должно выполнить: не показало мне, где находятся куски Тома Риддла. Краткий курс истории о том, как он их создал, шёл бесплатным бонусом.
Исходя из довольно неприятной беседы, я понял, что владельцем дома был его дядя. Риддл хотел забрать кольцо Гонтов — их фамильную реликвию, а дядя не желал отдавать её магловскому ублюдку. Я видел, как Том поднял палочку, его руки не дрожали, он прекрасно знал, как нужно сотворить это заклятие. Я пытался сопротивляться, пытался помешать ему целиться или разжать пальцы, но я не мог воздействовать на Риддла. Серый ветер хлестал со всех сторон, будто вгоняя меня ещё глубже внутрь Риддла.
Яркая зелёная вспышка заклятия раскрасила серые краски, придав миру чёткость. Теперь я был не просто сторонним наблюдателем, я был тем, кто все совершал. И мы с Томом были рады, что этот никчёмный волшебник больше не будет пятнать наш род своим существованием. Нагнувшись, мы забрали кольцо с руки дядюшки, нам не хотелось пачкать об него свои руки, но пришлось. С интересом рассматривая кольцо, мы скривились от того во что они его превратили, совершенно не ухаживая за ним. Во что Гонты превратили себя. Нас раздражала скудная невзрачная обстановка этого дома, но нас совершенно не затрагивало совершенное только что убийство. Для нас оно было подобно чему-то, что мы совершали на автомате, без участия разума. Легко и непринуждённо. Мы были полны силы, и нас возбуждала мысль, что скоро её станет ещё больше.
Следующее место, где мы оказались, было гостиной, где молодая семья из трёх человек сидели парализованными на стульях за обеденным столом. На этот раз мы были переполнены эмоциями. Они били ключом — предвкушение, радость, восторг. Жестокость, послужившая созданию первого крестража, оказалась убийством собственного отца и всей его магловской семьи. Мы были рады, когда жизнь ушла из тела отца, мы чувствовали облегчение — теперь никто не узнает, что мы не чистых кровей, что мы — дети простого магла. А затем случилось то, ради чего мы забрали у дяди кольцо. Мы расщепили себя, погрузив кусок души в старинный предмет.
Мы сказали заклятие и погрузили свою руку в грудь, словно не было костей, мышц и тканей. Словно мы были созданы из чего-то невесомого, что можно ухватить рукой. Именно это мы и сделали: мы ухватили частичку себя, чтобы оторвать её и спрятать. Эфемерная структура нашего тела вдруг стала невероятно плотной и каждое усилие, затраченное на то, чтобы вырвать руку из груди с кусочком души в ней, приносило огромное количество боли. Это было противоестественно, убийственно, страшно, но мы не могли остановиться. Мы оставляли на своих белых костях глубокие длинные борозды. Мы кричали, задыхаясь в агонии, но не прекращали тянуть, пока, наконец, кусок души не был оторван. Ярко-алый клочок души болезненно пульсировал, желая вернуться назад в тело, но мы не дали ему этого сделать, запечатав в оправу кольца.
Мы спрятали кольцо в доме покойного дядюшки. К тому времени, когда мы снова оказались в этом доме, он стал ещё более жалким и никчёмным. Мы спрятали его в тайник, создав довольно внушительную защиту вокруг столь ценного предмета. Нас приводила в восторг идея того, что никчёмный род Гонтов с их никчёмной недвижимостью все же смог нам кое в чем помочь. Уходя из дома, мы заглянули в зеркало. К этому моменту, в нас уже было что-то демоническое. Нас уже боялись, за нами шли по пятам, на нас объявили охоту. А мы были полны силы и желания убивать.
Затем мы увидели, как был создан дневник. Мы восторгались тем, что делал василиск, восторгались его мощью и природной силой. Тем, чем точно никогда не смогли бы обладать сами, тем, что по воле родословной мы могли отдавать приказы этому великому существу. Хаос и страх, заполнившие школу, наполняли нас трепетом и восторгом. Нам нравилась паника, охватившая стольких учеников. Мы могли управлять ею, ещё больше распаляя. Кульминацией этой агонии страха, витавшей в школе, стала смерть Плаксы Миртл. И тогда мы решили создать дневник. Мы писали в нем обо всем, что делал василиск. Эта вещица была переполнена тем, что приводило нас в восторг, поэтому мы и выбрали её.
Наша рука вновь оказалась внутри тела. Мы чувствовали, как пальцы сжимали часть души внутри, как тянули, отрывая очередной кусочек, желая запрятать его подальше. Желая сделать его маяком, черпающим силу извне для хозяина. На этот раз алый кусок души был полон червоточин, и он занял новое предложенное ему место в дневнике куда покорнее той частички души в кольце.
Дневник мы отдали нашему слуге в дар за верную службу. Люциус Малфой получил наш крестраж, навеки обязавшись этим служить нам. Нерешительный, чванливый волшебник, он нам не нравился, но нам нужны были его связи и деньги, поэтому мы отдали свой крестраж ему. Теперь он уже не мог от нас убежать или предать. За предательство Люциуса пришлось бы платить всему роду Малфоев, где бы они ни жили.
По окончанию школы мы отправились в путешествие. В путешествие, которое подарило нам диадему леди Когтевран. Мы так гордились тем, что нашли давно утерянную реликвию. И в это мгновение мы сошли с ума окончательно. Наследник Слизерина решил поместить частички своей души в вещи всех четырёх основателей. Жестокостью, переполнившей нашу душу в очередной раз, стало убийство какой-то семьи волшебников в Албании. Мы зашли в их дом словно к себе домой. Мы парализовали детей и родителей. Мы заставили родителей смотреть, как умирают дети и только потом лишили жизни взрослых. Мы дали родителям знание, которое совершенно не следовало бы им обретать, и заковали это знание в диадему, способную даровать достойнейшему ответы на все вопросы. На этот раз цвет куска души был бурым, и она легко легла в новый сосуд. Диадема оказалась спрятанной в школе. В комнате, полной забытых или спрятанных вещей. Мы ликовали, оставляя кусок своей души в Хогвартсе. В самом защищённом месте Британии, там, где точно никогда не будут искать.
Затем была чаша Леди Пуффендуй. Чаша, испив из которой, волшебник был бы полностью излечен. Нет, нас не интересовали магические ценности предметов. Нам нравилось обладать этими реликвиями, лишь с целью сделать их ещё более значимыми для Слизерина. Показать, что род, поставивший во главе всего чистоту крови, все же победил других. Мы убили хозяйку чаши и вырвали очередной кусок души. Уже не было боли, ничего уже не было, лишь предвкушение того, что теперь силы станет ещё больше. Этот кусок души словно сам хотел сбежать от нас, сбежать прочь и отправиться дальше на покой. Мы испугались, когда не получилось запрятать его в чашу с первого раза. Но сил в нас было больше, чем в этом мятежном кусочке души, полном червоточин, но все равно желавшем освободиться. Чаша была отдана Беллатрисе Лестрейндж и помещена в Гринготтс. Отдавая её, мы точно знали, что никто и никогда ею больше не завладеет. Вера в себя и фанатичную преданность Лестрейндж была абсолютной.
Амулет Слизерина, вторая вещь этого рода, стал крестражем, когда конфронтация с министерством набрала обороты, и теперь официально началась война против Лорда Волдеморта. Мы убили семью авроров ради этого. Наша рука была в чужой крови, когда мы в очередной раз погрузили её внутрь своего тела, чтобы оторвать очередной кусок души, чтобы обрести мощь ещё большую. Душа наша стала чёрной, и лишь изредка ещё виднелись бурые вспышки. Она не пыталась сбежать от нас, она была покорной и заняла предложенное ей место сама, запечатав свой сосуд. Мы спрятали её там, где когда-то довели до безумия маленького приютского мальчишку, который нас так раздражал. Мы создали настоящий лабиринт, чтобы её уберечь. Мы убили для охраны этого куска души множество людей и погрузили их воду, чтобы они защищали нас. Мы безоговорочно были безумны и величественны.
А затем мы решили, что лучше всего будет спрятать ещё один кусок души в живом теле. В теле той, что и без того была смертоносна. Наша любимица. Наша Нагайна. Уже не было никакого цвета в этом куске нашей души. Мы были черны, мы прогнили до самого основания. Мы травили собой других, заполняя своим безумием. Мы делали яд змеи ещё более ужасным, а её повадки и желание убивать ещё более кровожадным. Даже наша змея убивала для забавы, а не для пропитания. Мы были очарованы нашей силой и величием, но мы хотели большего. Ещё больше силы, ещё больше возможностей, ещё больше величия и преклонения.
После всего, что мы совершили, мы стали другими. Мы смотрели на мир красными глазами, наша кожа была светлее мела, тело обрело неимоверную гибкость и лёгкость. Мы были идеальными убийцами, созданными самой магией. Нам нравилось, какими мы были, нам нравилось, что мы приводили волшебников в трепет одним лишь своим видом. Нам нравилось, что наше имя боялись произнести вслух. Никто уже не знал того имени, что было дано нам при рождении, все они пресмыкались перед нами. Мы были непобедимы во всем, но мы хотели совершить последний раскол. Хотели, чтобы надежды грязнокровок умерли вместе с семьёй, предавшей свои устои.
Мы пришли в дом Поттеров. Мы знали тайну, раскрытую нам предателем. Он хотел остаться в живых, и отдавал нам своих друзей. Никчёмный пресмыкающийся крыс. Мы хотели убить его сразу же за Поттерами, чтобы остальные получили урок, как важно выбрать одну сторону и быть ей верной. Это было так легко. Старый дом семьи, который должен был быть пропитан защитными заклятиями, был почти незащищён. Молодой Поттер, кажется, был слишком глуп или заносчив, чтобы напоить магию своей кровью и кровью своей грязнокровки для защиты. Слишком гордые, чтобы воспользоваться темными заклятиями, они доверились лишь Фиделиусу. Мы ликовали. Нам не составило никакого труда зайти в дом и убить безоружного аврора. Столь самонадеянный, считавший, что в собственном доме он защищён от всего. Мы указали ему на его ошибку, ведь мы любили учить слабейших.
А затем мы пошли за своим призом. Мальчишка, подходящий под пророчество. Мальчишка, который мог бросить нам вызов. Защищённый лишь своей безоружной матерью. Мы дали ей выбор, и она им не воспользовалась. И мы сделали то, ради чего пришли — мы бросили в него смертельное заклятие. Мы были уверены в своей победе, ведь мы были непобедимы, но мы оказались поверженными. От нас сбежала крохотная частица нашей души, а мы остались совсем ни с чем: без тела в мире, где нас хранили наши крестражи. Мы были развоплощены, но не уничтожены.
