Дети Земли

Три коротких вдоха... и пещера опрокинулась навзничь.

Потолок навис зловещим коршуном над головой, задумчиво покачался и принялся медленно высасывать душу из распластанного селинского тела. Многочисленные световые пятна разбежались испуганными кухонными тараканами, и мир померк...

* * *

Никите снился безумный сон.

Он проснулся в той же пещере, где потерял сознание под воздействием ядовитого дыма. Но в то же время и не в той пещере... или не в то же время, а в другую эру. Кругом буйствовал свет, зеленоватые и серебристые сполохи огня рыскали по стенам, а воздушное пространство сферического грота пронзало ослепительно-белое сияние дня, вливаясь колонной в разноцветный рисунок на полу...

Позвольте, да и не грот это, не пещера, а скорее скальный амфитеатр, сцена на открытом воздухе. Действительно — на открытом, поскольку каменная кастрюля где-то потеряла крышку, и внутрь свободно заглядывал клочок неба. Кусочек тяжелого, свинцового плаща, свитого из низких мохнатых облаков, сквозь который едва пробивались солнечные лучи. Звезда по имени Солнце полностью скрывалась за облачной вуалью, вместе с тем, света хватало. Казалось, его источником является само небо.

Каменный колодец. Бастион. Цирк. И одинокий клоун на арене без зрителей...

Самочувствие приближалось к призрачному. То бишь Селин не ощущал своего тела. Ни рук, ни ног, ни головы, ни даже органов, посредством которых первично обрабатываются зрительные и вербальные образы — глаз и носа. Несмотря на это, он видел и слышал, но как?.. Вернее, чем? Кроме того, напрочь отсутствовали обоняние и осязание. Зато внезапно возникло новое, седьмое, восьмое или вообще неподдающееся счету чувство. Вроде интуиции, но более четкое. Предугадывание что ли?

Или всепонимание?.. Нет, если бы он все понимал, то самому себе сумел бы ответил, куда запропастилось его тело, родные руки-ноги, пальцы, спина... и прочие запчасти. Пожалуй, можно назвать это седьмое чувство обостренным восприятием. Ведь как-то же Селин догадывался, что он не на планете Земля или на Земле, но в ином измерении, или в ином времени, и не бодрствует и не спит, а... бредит?..

Окружающая реальность, если хотите, 'не-реальность' отнюдь не напоминала галлюцинации человека, страдающего шизофренией или иным тяжким расстройством психики. У тех, согласно слышанному краем уха, видения подкупали достоверностью, органично вписывались в картину мира. К примеру, кровь на рукаве, незримая для других людей, шизофренику кажется самой настоящей: с дурным запахом и соответствующим цветом. Равно достоверны соседи-шпионы, инопланетяне за стенкой и разговаривающие крысы. Бойко лопочущего по-русски амебообразного гуманоида пациент психиатрической клиники принимает как часть реальности. Странную, мерзкую, но неотъемлемую. Селин же (или призрак Селина) осознавал, что пещера, превратившаяся в каменный цирк, темно-свинцовое небо и прочая обстановка не имеет ни малейшего отношения к действительности. И в настоящий момент он наверняка валяется без сознания на мозаичном полу сферического зала неподалеку от алтаря-снеговика и увлеченно бредит. В пользу 'не-реальности' говорила и еще одна незначительная деталь — Никита здесь не дышал. Вообще. Легкие не работали, не перекачивали кислород, не наполняли им кровь. И никакого дискомфорта, в связи с данным обстоятельством Селин не испытывал.

Впрочем, с горячечным бредом придушенного лихорадкой несчастного странный сон также имел мало общего. Лет пять назад Никита перенес тяжелую форму отравления, отведав свежесобранных грибочков, часть из которых оказалась поганками — спасибо очередной, симпатичной, но, как впоследствии выяснилось, весьма взбалмошной и недалекой пассии. Угостившись собранными и приготовленными любимой девушкой поганками, Селин вкусил и прелести пограничного состояния разума, когда от жара ломит кости и трясет так, словно ты путешествуешь по проселочной дороге верхом на сломанной стиральной машине, а в голове не остается ни одной более или менее внятной мысли. И сознание окутано плотным влажным туманом, сквозь который прорываются лишь калейдоскопическое мельтешение картинок, обрывки образов и слов.

Здесь же, наоборот, сознание или его заменяющую ментальную составляющую скорее следовало охарактеризовать эпитетом 'ясное'. Поскольку оно позволяло отдельные элементы самоанализа. В сознании спорили и боролись друг с другом три версии происходящего: мистическая, рациональная и третья, назовем ее — трансцендентальная. И селинское 'я' разделилось натрое, делегировав каждой из частей депутатские полномочия по отстаиванию перед 'сверхэго' соответствующей версии. Селин рациональный громогласно заявлял, что окружающее — не более чем сон, а сам он, надышавшись зеленым дымом, примитивно дрыхнет без задних ног. И ему снится фантасмагорическая белиберда. Селин мистически-пессимистический тихо настаивал на откровенно ужасных вещах, полагая, что зеленый дымок, несомненно, был ядовитым. А почему бы нет? Хотя бы на основании Закона Подлости, действующего в любых измерениях, временах и вселенных. И после летального исхода (отравился Никита дымом или раскроил череп о камень в результате неудачного падения в пещере, или просто случился сердечный приступ, неважно) душа отлетела в мир иной. То есть сюда, в скальный цирк под открытым небом. При этом мистическая составляющая Селинского 'я' слабо надеялась, что ошибается. Селин же трансцендентальный полагал, что впутался во что-то необычное и столь примитивные объяснения здесь не пролезут. И надо поглядеть, как будут развиваться события дальше.

Понемногу верх одерживал рационалистический взгляд, когда на горизонте возник новый персонаж.

Возник в прямом смысле слова. Из ничего. Из воздуха, если окружающую атмосферу, с учетом нефункционирующих легких, возможно так назвать. Поскольку громадная размытая тень материализовалась непосредственно из него. Именно тень, темный силуэт ящероподобного существа, вместе с тем... материальный. Не призрак, а сгустившийся до твердого состояния мрак. Тень словно окутывал туман, мерцающее марево, поэтому толком ее разглядеть не удавалось. Черты скрадывались, четко прорисовывались лишь широкая, отдаленно похожая на крокодилью морда, трехпалые лапы и хвост. Если подвергнуть мутации крокодила, заставить его перемещаться на задних конечностях и укоротить хвост, то тенью подобного земноводного Селин сейчас и любовался.

На иссиня-черном сгустке, который располагался в районе 'крокодильей' физиономии, зажглись две рубиновые искры, тень стала изменять очертания и цвет.

Кажется, трансцендентальная версия получала весьма неожиданное подтверждение...

* * *

Грязь обиженно хлюпала под ногами, стараясь в отместку засосать ступни поглубже, испачкать, нагадить. И очень неохотно отпускала добычу, со всхлипами и стонами. Дождь хлестал по коже обжигающе холодными плетками водяных струй. Освежал и бодрил. Вколачивал в темя ненужные вопросы. Заставлял ежиться и проклинать омерзительную погоду. Пронизывающий до костей ветер норовил повалить наземь, покатать, повалять, а если не получится, то напакостить по мелочи; расплескать капли по лицу, царапнуть по шее колючей веточкой, ударить в спину камешком.

Природа разбушевалась, будто желала досадить вырвавшемуся на свободу узнику.

Напрасно. Ничто в мире не могло омрачить радость освобождения!

Только что Никита выбрался из проклятой пещеры. Выбрался по тоннелю. Каким образом добрался до входного отверстия в него, преодолев отвесную каменную стену высотой в два человеческих роста, Селин и сам объяснить бы не сумел. Вскарабкался, словно муравей, цепляясь за каждую микроскопическую трещинку. Не иначе — подарок загадочной ящероподобной тени.

Видение о ней Никита помнил смутно, каждая картинка всплывала из глубин подсознания натужно, продираясь сквозь лакуны и провалы. В памяти остались лишь фрагменты: общение с тенью с помощью мыслеобразов, холодная желеобразная масса, заползшая в ротовую полость, сверкающие красным глаза... После того, как он очнулся на мозаичном полу в сферическом зале в обнимку со скульптурой безголового снеговика, у Селина почти не было времени на то, чтобы придти в себя. Едва он разлепил склеившиеся веки, стены зала начали лихорадочно трястись, словно эпилептик, а со свода посыпались увесистые обломки скальной породы. Один из первых булыжников разнес по кусочкам и без того покалеченного 'снеговика'. Никита едва успел унести ноги из гостеприимного грота.

Мини-землетрясение прекратилось довольно скоро, завалив таинственный сферический зал и часть карниза в первой пещере. Пока Селин, пошатываясь от непонятной усталости, тупо разглядывал завал, образованный из громадных камней — полуметрового диаметра, его скрутил приступ жажды. Чудовищный, сжигающий пищевод и гортань, приступ. Никита рухнул с кончика каменного языка карниза в морскую воду и, подчиняясь странному наитию, принялся жадно ее хлебать. Вода, которая по определению должна быть горькой и соленой, почему-то оказалась весьма приятной на вкус. Выдув добрую пару ведер соленой влаги, он почувствовал прилив сил, подплыл к поближе к тоннелю, вскарабкался по каменной стене, змеей прополз по почти вертикальному желобу и выбрался из каменного мешка на поверхность. Тоннель вывел его на вершину небольшого утеса, который окружали более рослые скалы, море и пелена дождя.

И только здесь Селин сумел очухаться и привести мысли в относительный порядок. Ледяные струи дождя подействовали на него как успокоительное средство. Казалось бы, надо прыгать от счастья, визжать, кататься по траве, кувыркаться, плясать и петь. Ликовать. Однако ликование в селинской душе перемешалось с настороженностью.

Сознание прояснялось. Стали возникать вопросы. Например, каким образом он, не акробат и не альпинист, сумел выбраться из пещеры? И чем больше Селин обдумывал случившееся, стоя столбом под проливным дождем, тем страшнее ему становилось. Крупные, словно откормленные на специальной ферме, мурашки побежали по телу. Если бы он обрел способность здраво рассуждать еще в пещере, то не выбрался бы на поверхность ни за какие коврижки. Просто не сумел бы убедить себя в том, что вскарабкаться по отвесной стене в тоннель возможно. Для человека. Впрочем, в том, что он по-прежнему представитель Homo Sapiens возникли сомнения. И не в последнюю очередь, благодаря обрывкам воспоминаний о странном, не похожем на сон, видении, в котором Никита существовал в виде призрачного объекта и общался с тенью рептилоида с рубиновыми глазами.

Что же с ним случилось?

Ни на контакт с иной цивилизацией, ни на временное помешательство с реалистичными галлюцинациями, ни на испытания нового психотропного оружия видение не тянуло. Разве что на чрезвычайно мощное ментальное внушение?..

Пришлось напрячь последние еще не отсыревшие и не контуженные резкой сменно декораций мозговые извилины, чтобы вытащить из глубин памяти хоть что-нибудь существенное, помимо картин свинцового неба, пещерного цирка и рубиновоокой тени.

Какие-либо четкие картинки или образы больше не возникали, но припомнилось ощущение, не уверенность, не знание, а именно ощущение, что тень рептилоида была неизмеримо старше Селина. Точнее — его призрака. На миллионы лет. И обучала его управлению собственным телом. Опять же призрачным. Общение происходило на матушке Земле, но не на привычной, усыпанной следами человеческой жизнедеятельности планете, а на иной, то ли смещенной во времени, то ли существующей в другом измерении. И смещение это — скорее во времени. Мозг щекотала смутная догадка о том, что он оказался адресатом ментального послания из глубокого прошлого. Попал в пещеру, сунул руки в соответствующие выемки на скальной плите и получил письмо. И в основе догадки снова лежало воспоминание-ощущение. Оно подсказывало, что Ящер (так Селин про себя назвал тень рептилоида) на данный факт намекал. И, если призрак не напутал, послание предназначалось представителям одного из тех видов живых существ, которые потенциально были способны достичь высокой степени разумности.

Содержание же послания и то, чему его обучал Ящер, Никита не запомнил абсолютно. Хоть кочергой по голове лупи, ничего не прояснилось. Даже на уровне ощущений.

Если только эти самые смутные видения-ощущения сами не являлись посланием, ментальной посылкой, способной преодолеть барьер между сознаниями размером в миллионы лет.

В любом случае, спасибо Ящеру за освобождение из пещерного плена. Какое счастье видеть над головой шерстяные клочья туч! Пусть линию горизонта прячут плотные, почти твердые струи дождя, все равно — счастье! На плечи не давит многотонная тяжесть каменного свода, не разъедает легкие застоявшийся влажный воздух, не застилает глаза специфический полумрак, не иссушает мозг невообразимая жажда. Если, конечно, он снова не находится во власти сна-видения.

Впрочем, непохоже...

Немножко смущало размытое воспоминание о комке слизи, нырнувшем в ротовую полость... Однако внутри никто не копошился, не стучал по ребрам, не норовил разорвать грудную клетку острыми кривыми когтями, как чужой из одноименного голливудского фильма. И поэтому Никита решил на время отбросить в сторону подозрения по поводу непонятной желеобразной массы у него в теле. К тому же, не факт, что воспоминания в целом либо в этой части не являются мнимыми, или комок слизи уже выполз наружу, чего Селин, находясь в бессознательном состоянии, не заметил.

Ретивый пес беспокойства, поселившийся в его душе, удовлетворился порцией этих успокоительных выводов...

Внезапно Никита обнаружил, что продолжительное время стоит на месте. Под ледяным душем. И совершенно не замерз, несмотря на то, что должен был давным-давно посинеть от холода, уподобившись забытому в морозильной камере куску сала. А то и позеленеть. Немного встревожившись, он огляделся и к собственному ужасу понял, что различает сквозь водяную пелену не только близкий берег и скалистые вершины вдалеке, но и отели, расположенные на пятикилометровом удалении от злосчастной пещеры. И черты городского пейзажа. А ведь до города, если экскурсовод не обманывал, насчитывалось без малого двадцать верст. Прелесть: он четко видит отдельные улицы и дома, невзирая на мерзкое освещение и проливной дождь. Да в такую погоду дальше собственного носа без специального оборудования черта лысого не разглядишь! Здесь же вполне качественная картинка, правда, слегка подрагивающая, словно смотришь в бинокль на неустойчивой опоре.

Мама родная!

Что случилось с его глазами?! Или в целом с организмом?! Еще один подарок Ящера? Наверняка...

Никиту обуял животный ужас. Не испуг, не страх, а именно ужас, раздирающий внутренности ледяными когтями. Подобный тому, когда Селин обнаружил, что заживо замурован в подводной пещере. Только на сей раз по иным причинам. Его потрясли обретенные нечеловеческие способности. Никита был согласен на то, что тень помогла ему выбраться из пещеры, и постфактум смирился с тем, что для такого подвига Ящер временно наделил его неведомыми талантами. Ключевое слово здесь — 'временно'. Оно успокаивает и дает надежду на возвращение жизни в привычную, накатанную колею. Но разглядывать город, находящийся в двадцати километрах... увольте!