* * *
Под утро Эл выбралась из города. Она оказалась в безопасности и могла обдумать ситуацию.
Если Фьюла не владеет ключом, то выберет одно из трех направлений, к одной из известных дверей. Теоретически, каждая открывается с промежутком в полгода. К границе земли Алмейра она пойдет в последнюю очередь, там есть кому остановить ее. Община! Кто бы мог подумать, что стрелок исполнит обещание так скоро. За северную границу не стоит опасаться.
Так называемая "южная дверь" удалена от столицы, и королеве не миновать легендарной Гирты, а там ее величество задержат непременно. Эл рассудила, что огласка беглянке не нужна. Остается путь третий, по побережью, мимо Длинного хребта к востоку, туда, где торжище. Путь трудный для путешествия и неудобный для преследования. Однако, восточная дверь коварна и имеет двойную функцию, можно неожиданно оказаться во втором мире. Туда. Если конечно логика Фьюлы подскажет ей такое же направление. Эл помнила, что обозленная Фьюла способна на все. Высвободится из объятий этого мира — вожделенная цель. Она рискнет сразиться за возможность и пойдет на неординарные меры. Ее таинственный спутник может подсказать иное решение, если обладает приспособлениями своего мира.
Предостережение Лоролана не было случайным. Он не спешил помогать, предпочитая наблюдать события. Его порыв говорит о напряжении. Вспоминать его признание без улыбки Эл не могла. Неожиданно и нелепо звучало из его уст предложение. Момент он выбрал неудачный. Почему он спешил? Эл понимала, что выше всего Лоролан ставил корыстный интерес — ее силу и влияние на ситуацию. Возвращение Фьюлы, по общему убеждению, обернется немалыми трудностями для обитателей мира владыки. Лоролан хотел разрешить проблему по-своему. Каким бы сомнительным не казалось заявление о любви, он не лгал.
Эл двигалась к побережью. Дороги были пусты. Деревни попадались все меньше, чем дальше от столицы, тем пустыннее становилось вокруг. Эл помнила другую страну и с сожалением наблюдала упадок, так бывает, когда власть слаба.
Три дня пути прошли быстро, местные сплетни не повествовали о неизвестных путешественниках, необычных перемещениях. Жизнь текла лениво, провинция не разделила столичную суету по поводу исчезновения королевы.
Она не ночевала в селениях, ее способность засыпать неизменно привлекала внимание. Кругом степь и, если уйти дальше от дороги, можно спокойно выспаться.
Утро началось с происшествия.
— Мама! Мама! Еще один труп! — кричал женский голос. — Женщина!
Эл вскочила, и женский крик перешел в визг. Над ней склонилась девушка, к ней подбежал мальчишка, потом еще пара ребятишек. Да тут было целое семейство!
Эту ватагу возглавляла пожилая дама вида весьма дородного. Ее строгий взгляд оглядел не Эл, а семейство, наступила тишина.
Эл поднялась во весь рост, оказавшись выше ватаги. Женщина махнула ей.
— Новый день! — сказала она громко.
— Новый день. Я прилегла отдохнуть. Ночь тревожная была, — сообщила Эл.
— Хм. А утро и того сквернее, — выразилась женщина.
Она выглядела мрачной.
— Что-нибудь случилось у вас? Почему кричали дети? — спросила Эл.
— Напугались. Понес же меня дурной ветер этой дорогой. Теперь придется вернуться. Хорошо, что ты живая. Мне мертвой девки для полного удовольствия не хватало.
Нетрудно было понять ее плохое настроение, ее детишки выглядели напуганными.
Женщина все же ответила на вопросы Эл, но сначала отдышалась, успокаивая волнение.
— Тут наверху, на холме убили сразу десятерых. Чувство у меня мерзкое. Понятно умирают воины, но чтобы так. Жутко как-то.
Эл шагнула в указанном направлении.
— Да ты куда! Не нужно девице видеть такие страхи! — остановила ее женщина.
Мальчик средний по росту и возрасту вцепился в рукав ее рубахи.
— Не ходите. Маму слушайте. Я их видел. Страшно, — заверил он.
— Кто их убил? — спросила Эл.
— Не могу сказать. Мы их нашли, когда они уже исчезать начали, — ответила женщина.
Эл увидела, что недалеко стоит двухколесная телега, подобие арбы и на ней лежало тело.
— Кто-то выжил? — спросила она.
— Нет. Не выживет. Не спасти его. Не ходи на холм. Зачем тебе молодой видеть смерть. Он последний остался, отвезем его в нашу деревню, по обряду наших земель нельзя умирать одному.
Эл пошла к арбе, а середины пути побежала.
Голова свисала с края повозки, волосы спадали и вились. Капитан. Эл проглотила комок.
Она стала ощупывать тело, оно казалось мертвым.
— Давно нашли? — обернулась Эл к семейству.
— Я уже говорила — утром.
— Далеко ваша деревня? Я помогу.
— Знакомый? — спросила женщина и посмотрела участливым взглядом.
Эл кивнула и подняла рычаг тележки, чтобы тело лежало горизонтально. Всей ватагой они добирались до деревни, меняя друг друга.
— Ты сильная. Имя у тебя есть? — спросила женщина.
— Меня зовут Элли.
— Красиво. Остановись в моем домике. Он мал. На чердаке найдется место для вас обоих.
Ее сочувствие вызвало в душе Эл боль. Ей показалось, что положение безнадежно. Она касалась тела и ощущала его мягкость, безучастность к жизни.
Тело было легким, его без труда занесли на чердак. Там была обустроена уютная комнатка с очагом и нехитрой мебелью вдоль стен.
— Есть здесь лекарь? — спросила Эл.
— Найдется, но в моем хозяйстве нет ничего лишнего, чтобы отдать ему, — ответила женщина.
-У меня найдется. Зови лекаря.
Наверх никто не поднялся. Эл не спешила узнать, свидетелями каких сцен стали эти дети. Ее тревожило состояние Мейхила. Она в одиночку осматривала тело. Ей пришлось разорвать одежду, чтобы осмотреть раны. За пазухой она обнаружила потертый пустой кувшинчик. Она вытрясла несколько капель на пальцы и приложила руку к небольшой ранке на плече.
— Эликсир. Если ты его пил, капитан, ты не умрешь, — заключила она.
Эл пришлось спуститься вниз и разворошить свои пожитки. В воротнике серой куртки есть кристаллы.
Лекарь пришел, но по его виду Эл поняла, что дело ему представлено, как безнадежное.
Он ощупывал тело, касался ран, ничего не говорил.
— Любой, кто сведущ в моем ремесле, скажет, что он не доживет до следующего дня. Он уходит очень медленно, — заключил он, наконец.
— Медицина не ремесло, а искусство. Так проявите свой талант, чтобы он выжил, — настаивала Эл.
Лекарь поднял на нее свои маленькие глазки.
— Речи не селянки, — заметил он.
— Сделаешь свое дело достойно, я скажу, что ты хороший лекарь, и награжу тебя, — посулила Эл.
— Я скромный сельский лекарь, но у меня есть гордость. Мне посулы не нужны, — обиделся он. — Он не доживет до...
— Делай свое дело. Делай, что можешь.
Эл спустилась вниз, чтобы ему не мешать. В очаге сиял огонек. Эл осмотрелась. Жизнь тут более чем скромная. Малыш из младших вертелся около ее поклажи, которую Эл оставила у стены. Он с опаской поглядывал на нее и тянул носиком воздух. Голодные глазки выдавали его намерения.
Эл подошла, малыш сбежал в темный угол. Эл позвала хозяйку и вручила ей всю еду, что нашлась в ее вещах.
— Спасибо. Ты добрая. Мы как раз шли к торгу, чтобы запастись провизией. Еды в доме совсем не осталось. Твоя еда, что пыль для моих едаков, сметут в миг. Мы так поступим. Разделим пополам. Раз ты его знакомая, тебе его и провожать, а мне нужно на торг. Я тебя оставлю тут, с ним. А мы опять пойдем.
— Я спешу, а то присмотрела бы за младшими.
— Они каждый больше унесут, и тележку надо толкать. Вот тебе еще забота. Твоя забота наверху. Жених? Глаза у тебя, словно сама уходишь.
— Он мне, — Эл остановилась. — Сказать хороший знакомый — не могу. Так бывает. Видишь человека, и он кажется тебе родным. Так бывает не часто. Давно не было.
— И жалко, и помочь нечем. Хуже не бывает, — посочувствовала женщина.
Они наспех поели, потом вся ватага вместе с тележкой укатила прочь.
Эл сидела у очага и ждала, когда лекарь сойдет вниз. Он спустился нескоро.
— А пожалуй вы были правы. Умирать он не торопиться. Ни туда, ни сюда. У меня не хватает лекарств. Я принесу некоторые собственные средства, если вы не возражаете.
Эл согласилась.
— Я побуду с ним, пока вы не вернетесь.
Капитан дышал так тихо, что его действительно не трудно принять за мертвого. Эл вслушивалась в тихое дыхание. Для верности она положила ему на грудь руку, чувствуя, как слабо бьется в нем жизнь, она сосредоточилась на этой пульсации. От прикосновения она усилилась. Эл положила обе ладони.
Она чувствовала, как медленно растет пульсация, как тело уплотняется. Тело грелось и слабо вздрагивало.
Эл убрала руки и провела рукой по нагревшемуся лбу капитана.
— Мне знаком этот эффект. Ты тянешь силу на себя. — Эл улыбнулась. — У меня хорошие новости, капитан Мейхил, ты решил выжить.
* * *
На четвертый день измученный "сельский эскулап" провозгласил устало:
— Не могу ответить, какая сила удержала его, но я нахожу, что он силен и живуч. Он, безусловно, поправиться, я должен сознаться, что ошибся.
Эл тоже устало кивнула ему.
— Он еще бредит, ему попеременно мерещиться то бой, то некий спор. Ему придется самому вырваться из забытья, — продолжал он.
— Я слышала, что он говорил, — ответила ему Эл.
Она валилась с ног от усталости, поскольку доктор все время находился в доме, часто уходил и возвращался, она не спала четвертые местные сутки. На лечение больного ушла часть ее силы, поскольку снадобья оказывали действие только при ее участии, Эл потихоньку подмешивал в воду кусочки кристалла. Она не знала, сколько он выпил его прежде, в больших дозах риск убить его был равен шансам на спасение.
Эл спровадила доктора, чему он был рад. За труды он получил не кристалл, а кусок ценного металла и маленькое украшение, которое Эл нашла в своих вещах. Плата его удовлетворила. Эл намеревалась выспаться до возвращения шумного семейства.
Она с удовольствием растянулась в углу чердака и уснула.
Мейхил очнулся. Блики света тревожили глаза. Он никак не мог понять, откуда они. Он не соображал, что над ним прохудившаяся крыша, в щели которой попадает свет. Дыр было много, лучики скользили в них яркими нитями.
Он едва шевелился, тело онемело и распухло. Он осознал, что жив. Это открытие противоречило всему, что он пережил. Чтобы удостовериться, что тело его существует, он с трудом перекатился на живот.
Совсем близко от него, он увидел лежавший силуэт, и хоть зрение вполне могло ему изменять, но он различил обнаженную по локоть руку, безвольно лежавшую на полу. Блики света играли на коже, они же мешали ему рассмотреть всю фигуру.
Мейхил хотел дотянуться до руки, тянулся к ней, но сил у него не было. Он окончательно ослаб и замер, чтобы отдохнуть. Он положил лоб на пыльный пол, почти ничего уже не чувствовал. Он пролежал так всего мгновение. Очнулся снова на спине, накрытый какой-то тканью, она не спасала от прохлады, его бил озноб. Кто-то в темноте взял его за руку. Он вспомнил блики на руке и схватил горячую кисть, она казалась ему обжигающе горячей.
— Кто ты? — он не узнал свой голос.
— Друг, — был ответ.
— Это моя смерть?
— Нет. Это твоя жизнь.
— Я не хочу жить. Моя жизнь потеряла смысл.
— Ты говоришь глупости.
— "Не говори глупости". Она так сказала. Но я глуп. Я был глуп.
— Молчи. Береги силы.
— Не уходи. В твоей руке столько тепла.
— Я не уйду.
Уже утром он очнулся снова. Кто-то обтирал его лицо и шею прохладной тканью. Мейхил увидел ребенка, мальчика, который старательно умывал его.
— Мама сказала, что тебя надо помыть, — сообщил он. — Ты не умер. Здорово.
Мейхил смог рассуждать вполне здраво. Он ощутил, что лежит полуобнаженный на полу, под ним кусок старой ткани и сверху такой же. Мальчик, не смущаясь, вытирал его грудь, он очень старался.
— Погоди, — Мейхил перехватил его ручку. — Как я здесь оказался?
— Мы тебя нашли. Ты умирал. Тебя вылечил наш лекарь и твоя подруга, я имя ее не запомнил.
— Кто? Где?
— Она ушла, чтобы заказать тебе наряд. Ты почти голый. Ты лежи смирно, я вымою тебя. От тебя пахнет лекарствами. Эти мази вонючие, что было хорошего — впиталось, остальное я смою.
Мейхил все еще чувствовал слабость, сопротивляться он не мог. Мальчишка добросовестно обтирал его тело. Мейхил лежал смирно, его смущало положение вещей, возмутиться он не смел, чтобы не спугнуть ребенка.
Он был вымыт и укрыт тканью. Потом к ним поднялась крупная женщина с миской ароматной еды.
— Очнулся. Святые небеса, — она выказала радость, улыбалась ему, как будто они давно знакомы.
— Это вы спасли меня? — спросил Мейхил.
— Не я. Мы тебя подобрали. Ты поешь. Все свежее, вкусное. Почувствуй, как хорошо снова оказаться живым, — сказала она. — Помоги-ка мне, давай его приподнимем.
Обращалась она к сыну. Мейхила усадили, мальчик подпирал его спину.
— Он уже тяжелый, — сказал ребенок, придерживая голову Мейхила. — Поест, станет еще тяжелее.
Мейхил не испытывал голод только до первого момента, когда пища попала в рот. Самые изысканные яства королевской кухни не могли сравниться с простой похлебкой, какой угостила его хозяйка. Эта женщина излучала доброту.
— Ну и хорошо, — заключила она после трапезы. — А теперь я позову свою ораву, и мы мигом спустим тебя к огню. Лежать тебе уже вредно.
Оравой оказалась пятерка ребятишек от мала до велика. Помощь больному они воспринимали как игру. Мейхил почувствовал себя живой игрушкой, когда его заворачивали в тряпки вместо одежды. Они хохотали, возились вокруг, строгие взгляды матери ненадолго прекращали возню, а потом все начиналось снова. Его снесли вниз и усадили в полуразвалившееся кресло, только тогда оставили в покое. Мейхил смог осмотреться и заметил, как в маленькую дверь входит еще одна женщина. Она отличалась от хозяйки дома стройностью. Разглядеть ее было невозможно, она стояла против света. Мейхил различил силуэт, облаченный в длиннополую одежду с капюшоном, который был опущен до самых глаз.
— Он очнулся! — закричали ребишки.
— Хорошая новость.
— А ну, пошли все наружу, хозяйство стоит, — скомандовала мамаша своей ораве.
Ребятня с шумом высыпала прочь из дому. В доме стало тихо.
Эл подошла к очагу, села и скинула капюшон. Мейхил следил за ней, не отрываясь. Под капюшоном оказалась плотная повязка, скрывающая волосы. Он рассматривал знакомые черты лица, не мог поверить, что видит ее сидящей напротив. Свет был тусклым, а его зрение неострое от болезни, наверное, обманывало его.
Она смущенно улыбалась ему, в ее облике ничего не говорило о той напористой натуре, какую он припоминал. Через его жизнь пролегла граница, ее очертила близость смерти. Мейхил смотрел на девушку, которая захватила когда-то его внимание и, если бы были силы, он бросился бы к ней и обнял, как самую большую ценность, что осталась от прошлого.
— Это ты или я схожу с ума? — спросил он.
— Я, — она кивнула для убедительности. — У меня печальные новости. Меня преследуют. Мне нужно уйти, оставить тебя здесь.
