Старшак выслушал ее, дернул бровями, усмехнулся:
— Дело говоришь, Маришка!— и посмотрел на Глушакова.— Вот ты его и грохни, раз такой крутой!
— Я?!
— Почему бы и нет? Докажи, что правильный пацан, а не балабол пустой!
— И что мне за это будет?— спросил Санька, стараясь, чтобы голос не дрожал.
— Ничего не будет. Жить будешь... если выживешь,— оскалился Вепрь.— Ты ведь до сих пор в долг дышишь. Должен же как-то отработать. Зря мы что ли тебя кормим?— кивнул он на пустую банку тушенки.
— Хорошо...— Санька судорожно сглотнул.— Я прикончу эту тварь.— И посмотрев на Маринку, добавил:— Для тебя.
Вепрь сверкнул глазами и крикнул:
— Пан!
Сердце Глушакова сжалось: неужели опять "на подвал"?
Вошел начальник службы безопасности.
— Наш дорогой гость решил поохотиться — завтра он идет на Подземного Вора. Выдай ему все необходимое для охоты. И... пристрой его куда-нибудь на ночь.
Пан кивнул, по привычке взял Санька за ключицу и повел прочь из кабинета.
Уже у двери Вепрь снова окликнул Глушакова:
— А ты чего сюда приперся?
— Что?— не понял Санек.
— Мог ведь сбежать. По крайней мере, попытаться... Зачем к нам вернулся?
Санька исподлобья взглянул на Маринку и буркнул:
— Некуда мне больше идти.
— Ну-ну... Ступай!
Когда дверь за Глушаковым закрылась, Вепрь уставился на девушку, которая вернулась к прежнему занятию, и сказал:
— А ведь он на тебя запал.
Маринка фыркнула, не отрываясь от ногтей.
Вепрь встал со стула, подошел к ней и грубо приподнял ее голову за подбородок.
— А ты не вороти нос, когда я с тобой разговариваю! Мне нужен этот фраерок.
— Зачем?
— Сам пока не знаю, но чуйку не обманешь.
— А я тут при чем?— удивилась девушка.
— Он из-за тебя вернулся,— уверенно сказал Вепрь.— Парень он упрямый, стремится добиваться того, чего захочет.
— И?
— Не отталкивай его! Привяжи так, чтобы не сбежал.
— Может, мне с ним еще и в постель лечь?— глядя в глаза Вепрю с вызовом спросила Марина.
— Ляжешь, если надо будет!— проскрежетал Вепрь, но сам вопрос ему очень не понравился. Его лицо перекосила гримаса отвращения, пальцы сжали подбородок так, что на глазах у девушки выступили слезы. Но она даже не поморщилась, и глаз не отвела.
Вепрь оттолкнул ее и подошел к окну, повернувшись к Маринке спиной. Не хотел, чтобы она видела, какие чувства его обуяли...
— Погуляй пока!— Пан подтолкнул Саньку к выходу.— Я свои дела закончу и подойду.
На его столе были разложены какие-то бумаги. Глушаков слишком долго задержался на них взглядом, за что получил подзатыльник:
— Топай давай!
Глушакова не пришлось уговаривать, он выскочил из приемной, спустился по лестнице и через боковую дверь вышел во внутренний двор. Он кипел от негодования. И дело было не в полученном подзатыльнике — к ним он уже начал привыкать и не ожидал от Пана и ему подобных ничего иного. Взбесила его подстава, которую устроила Маринка. Вот кто ее за язык тянул? Зачем она дала Вепрю "дельный" совет? Решила Саньку со свету сжить? Но зачем? Чем он ей не угодил? А ее усмешка, когда он выходил из кабинета шефа? Точно, глумится. Вот же сучка...
Но красивая — глаз не отвести.
Пока он беседовал с Вепрем, начало темнеть. Местный народ занимался своими делами. Вернее, бездельничал — кто как мог. Санька уже давно заметил, что банда была неоднородна. Большинство — это рядовые пацаны, народ попроще, более привычный Саньку, более понятный. А еще была элита — человек десять-пятнадцать. С этими дела обстояли не так просто. Эти были настоящими спецами, знавшими себе цену. И держались они обособленно, едва ли не демонстративно дистанцируясь от остального контингента. Вот и сейчас они — те из них, кто не был задействован в охране периметра — кучковались отдельно от остальных, поглядывая на босоту с явной неприязнью.
А рядовые бойцы развлекались на свой лад. Трое у гаражей играли в карты, сидя на лысых покрышках. Еще одна группа пинала мяч по двору. Но веселее всего было у костра, который развели между производственным цехом и забором — аккурат под "хоботом" транспортера. Там пекли картошку, рассказывали анекдоты и даже бренчали на гитаре.
К ним-то и решил присоединиться Санек — все равно придется ждать Пана. Да и знакомства пора заводить.
К костру он подошел молча, не афишируя своего присутствия. Решил для начала послушать, о чем говорят. Что по чем и так далее. Сначала пристроился у стены, потом переместился ближе к компании. Никто не обращал на него внимания. Да и он не стал лезть в разговоры, зато внимательно слушал и мотал на ус.
Как он и предполагал, народ у костра собрался простой, незатейливый. Ясно, что не работяги в прошлом, тем более, не белые воротнички, не клерки какие. Народ приблатненный, в большинстве своем топтавший зону — не эту, а тюремную. И в то же время без особого гонора, без понтов.
В общем, компания душевная. А вот гитарист — дерьмо, типичный "трехаккордник", пел какую-то муть. Да и гитара у него была расстроенная.
— А можно мне?— попросил Санька, присаживаясь рядом с недоделанным музыкантом.
Тот перестал бренчать, пренебрежительно взглянул на новенького и заявил:
— Можно Машку за ляжку.
— И козу на возу,— поддержал его другой.
Что ж, юмор у бандюков тоже был так себе.
— А ты что, могешь?— спросил "гитарист".
— Ну...— неопределенно пожал плечами Санька.
— Ладушки, держи!
Взяв гитару, Глушаков первым делом покрутил колки, прошелся по струнам. Инструмент не ахти какой, но ведь и публика не из завсегдатаев большого театра.
— И это все?— поморщился "гитарист", решив, что Санька только что показал все, на что способен.— Так и я могу!
— Момент...— Санька задумался, чтобы такого сыграть? Решил начать с "классики":
"Весна опять пришла, и лучики тепла
Доверчиво глядят в мое окно.
Опять защемит грудь и в душу влезет грусть,
По памяти пойдет со мной..."
Музыкантом он не был, но играл хорошо, да и пел неплохо, с душой. Это стало понятно, когда разговоры у костра стихли, а на тех, кто пытался встрять со своими комментариями, злобно шипели и стращали взглядами. Когда Санька заканчивал песню, к костру подтянулись и "футболисты", и картежники. Да и элита переместилась поближе, хотя и делала вид, что не при делах.
Когда закончилась песня, браво орать никто не стал и бурных аплодисментов тоже не было. Многих разбило на думку, а иные и вовсе взгрустнули о чем-то своем.
А потом прорвало:
— Молоток, парень!
— Правильная песня!
— А еще что-нибудь такое знаешь?
— Спой еще!
Саньке стало приятно.
— Еще?
Снова задумался и решил не менять репертуар:
"Я с детства подружился с сигаретой,
Бывало, по карманчикам шмонал,
И папа ремешком лупил за это,
Но я тайком, как прежде, воровал..."
И эта песня пошла на ура. Особенно припев, когда десяток глоток дружно, хоть и нескладно, подхватывал:
"Жиган-лимон — мальчишка симпатичный,
Жиган-лимон, с тобой хочу гулять.
Жиган-лимон с ума сводил отличниц,
Тебя, жиган, хочу поцеловать".
На этот раз словами благодарность не ограничилась. Саньку хлопали по плечу, трясли руку, предлагали печеную картошку, разве что в десны не целовали. Но больше всего его удивил вопрос:
— Сам придумал?
И возникшая пауза, как будто и остальные хотели услышать ответ на этот вопрос.
— Да, нет, конечно,— отмахнулся Санек.— Это же Круг!
— Круг? Это погоняло такое? Кто такой? Из блатных?
И, похоже, в неведении находился не один спросивший.
— Вы Круга не знаете?!— выпучил глаза Глушаков.
Нет, никто из присутствовавших не знал, кто такой Михаил Воробьев, более известный под сценическим псевдонимом Круг.
Да уж, было чему удивиться. Санька уже слышал о том, что мир за пределами Зоны несколько отличается от привычного. Но чтобы так...
Впрочем, оно даже к лучшему. Судьба дарила ему неповторимый шанс завоевать сердца этих простых, но битых жизнью босяков. С таким-то репертуаром!
А еще он увидел Маринку. Она стояла в проходе, опершись на дверной косяк и не сводила глаз с Глушакова. Вот только на этот раз она смотрела на него как-то иначе, не так, как давеча в кабинете. Никакой насмешки, что-то другое было в ее глазах.
А ведь вечер только начинается...
Но все испортил Пан. Он появился из ниоткуда, молча взял из рук Саньки гитару и вернул ее законному владельцу, а Глушакову протянул...
...саперскую лопатку.
— Что это?— опешил Санек, перестав жевать.
— Уже забыл?— деланно удивился Пан.— Тебе же завтра на охоту!— Он обернулся к публике и огласил: — Маэстро на Подземного Вора идет!
— У-у...— уныло загудели недавние слушатели. И было столько тоски в их голосах... Как будто не слыхать им больше хороших песен.
— Почему лопата?— все еще не понимая подвоха, спросил Санек.
— А что прикажешь тебе дать?— поинтересовался Пан.— Фугас? А ты сможешь его установить?
Глушаков угрюмо качнул головой.
— А гранатометом пользоваться умеешь?
— Мне бы волыну какую,— пробубнил Санька.
— А толку? Пули эту тварь не берут. Пока ты в ней дырку успеешь проковырять, она до тебя доберется и башку откусит.
— А лопата?
— Самое то! Хоть могилку себе сможешь вырыть,— усмехнулся Пан и его вяло поддержали стальные.
Но лопату все же убрал.
— Ладно, завтра разберемся... Метла, покажи клиенту его нумера!— обратился он к одному из сидевших у костра.
— Чего?— не понял тот.
— Определи новенького на ночлег, говорю!
— Понял.
Сухой, как палка, Метла живо подскочил с ящика, но тут же был пойман Паном, активно заработавшим носом.
— Вы тут что, бухаете?— сдвинул брови начальник службы безопасности.
— Так чуток, Пан,— не стал юлить мужичок,— для куражу.
— Я тебе сейчас для куражу уши отрежу! Ты без ушей — такой забавный!
— Все, Пан, все, больше не буду,— как нашкодивший школьник, извинился сорокалетний мужчина. Видать, Пан не любил шутить, и дела его со словами не расходились.
Саньку тоже не удалось пройти мимо Пана без эксцессов. Тот схватил Глушакова за шею и шепнул ему на ухо:
— Беги, парень, беги, если жизнь дорога...
Здание, примыкавшее к административному корпусу, задумывалось, похоже, как общага. Но произошло то, что произошло, и строительство было прервано в самом разгаре. Возвести успели только первые три этажа, да частично — четвертый. Но именно это строение использовалось рядовыми бандитами для бытовых нужд. Правда, не все. Окна первого этажа были заложены кирпичом — оставили только узкие бойницы. На четвертом, самом высоком во всей Долине, если не считать стоявшего неподалеку крана, размещались точки снайперов. Там же на площадке стояла "зушка". Третий этаж пустовал, а вот второй оказался почти полностью занят и обжит. Многие окна были застеклены, вставлены двери, у стен стояли панцирные кровати, тумбочки, даже шкафы. В холодное время года помещения обогревались дизельными "буржуйками". На них же можно было приготовить чай или подогреть тушенку. В общем, не так уж и стремно жили бандюки. Сразу видно — обосновались они здесь всерьез и надолго.
Саньке выделили пустовавшую, хотя и обустроенную, комнату с окном во двор. Правда, стекол в нем не значилось, а рама была забита фанерой — ну и ладно. Зато имелась кровать и скатанный матрац, не новый и пахнущий сыростью, но чистый, без подозрительных пятен. Освещения в помещении не было — Метла светил фонариком, бухтя под нос правила общежития. Санька его не слушал, думая о своем. Почему-то только сейчас до него дошло, что все, что его окружает — вовсе не игра. Не тогда, когда убили Диму, не тогда, когда от их отряда остались одни лишь воспоминания. И даже не тогда, когда из туннеля вылезло настоящее чудовище. А именно сейчас, когда он понял, что совершенно не приспособлен к ТАКОЙ жизни. Ничего не знает. Ничего не умеет. Это ведь не за компьютером сидеть и на кнопки нажимать. Не беда, если убьют — всегда можно начать с подходящего сэйва. А здесь, в реале никаких сэйвов нет. И если убьют, то это все, GAME OVER. Вернее, LIFE OVER. И то, что он согласился на "охоту", было настоящим самоубийством. Прав Пан, не умеет он пользоваться ни фугасом, ни гранатометом. Да он даже из "калаша" толком стрелять не умеет! С настоящего, а не компьютерного! И дважды прав начальник безопасности, предлагая бежать, пока не поздно.
Кстати, а отчего это Пан так обеспокоился его судьбой? Неужели и ему ничто человеческое не чуждо? Или, может быть, настолько песня понравилась, что решил сделать доброе дело, спасти талант?
Что-то с трудом в такое верилось. Пан относился к той категории людей, которые еще в детстве променяли совесть на пирожок и ни разу об этом не пожалели. Нет, тут что-то другое. Но что?
Размышляя, Санька не заметил, как ушел Метла, как он сам раскатал матрас и улегся на кровать, не раздеваясь. Не заметил и того, как уснул...
А утром его растолкал Пан.
— Вставайте, сударь, вас ждут великие дела!
И пока Санька протирал глаза, безопасник сверлил его взглядом. А когда Глушаков уставился на него с немым вопросом, усмехнулся:
— Надо же, не сбежал! Зря я снайперов беспокоил.
Вот оно что...
Как Санька и предполагал — Пан — та еще сволочь.
Но оружие с собой он принес — оно лежало на тумбочке.
— Владей! Отдашь, как вернешься... Если вернешься.
Санька взял в руки дробовик. Разглядел на цевье знакомый логотип бельгийской оружейной компании FN и наименование продукта — SLP. Столько раз приходилось пользоваться этим оружием в компьютерных боях, но "в живую" держал подобный ствол впервые.
Знать бы еще, как им, реальным, пользоваться...
Пан пришел на выручку:
— Хорошая машинка, бельгийская, дорогая. Я бы тебе такую не дал — все равно просрешь,— но Вепрь настоял. 12-й калибр, полуавтомат, если тебе это о чем-то говорит. Патроны пулевые — ни дробью, ни картечью эту тварь не возьмешь, а так хоть шанс есть. В магазине семь штук, еще один в стволе. Заряжается вот отсюда,— показал Пан.— Вставляешь патрон, надавливаешь, загоняешь в магазин. Даю две упаковки. Если этого не хватит, то я даже не знаю. Скорострельность у дробовика высокая — знай нажимай на спусковой крючок. В остальном все от тебя зависит... И вот еще что... Бей по возможности по глазам. Убить не убьешь, но хоть ослепишь. Со слепым всяко проще будет разделаться.
— Спасибо,— искренне поблагодарил его Санек. Все-таки впервые придется пользоваться такой игрушкой, советы профессионала лишними не будут. Пусть профессионал, как человек — дерьмо.
Взял с тумбочки мощный на вид фонарь — вещь в подземелье незаменимая. Не придется теперь наощупь тыкаться.
— А это от меня лично,— удивил Глушакова Пан, протягивая гранату слегка вытянутой формы со своевременными пояснениями:— Это термобарическая ручная граната. При взрыве распыляет смесь, горящую при температуре почти в 3000 градусов. Радиус поражения — 7 метров. Взрывать такую, когда находишься в ограниченном пространстве — чистое самоубийство, но именно поэтому я тебе ее и даю. Когда Подземный Вор начнет тебя жевать — выдерни чеку... За одно и доброе дело сделаешь — взрыв, если и не порвет урода, так хоть, может быть, зажарит.
