Чернявый рейнджер успел подставить другой наруч под клыки белой волчицы, подравшей его клепаный кожаный доспех и когтистыми задними лапами ловко оттолкнувшейся от спины зимнего сородича, с кровавыми ранами покатившегося в обратную от хозяина сторону. Воспользоваться кинжалом рейнджер успел еще в полете, но не смог пырнуть Бетшеву точно в шею — оказался придавленным сто пятнадцатью фунтами летящего веса. Лезвие уткнулось в ребро волчицы, а человек из-за снежной подушки отделался ушибами.
Пока Гавин боролся с волчицей, еще раз сумев ранить, в плечо, Терв оклемался и пришел ему на выручку. Зверь подбежал с левого боку и с прыжка попытался укусить. Метил в загривок, но промахнулся и сомкнул челюсти на передней лапе, выпуская свое леденящее дыхание непосредственно в кровь и отмораживая конечность. Он повалил продрогшую волчицу прямо на кинжал, вовремя вставленный между ребер Бетшевы. Загрызть или задрать ее не дал спикировавший сверху Уллю: его когти болезненно расцарапали уши, а меткий и мощный клюв нанес мощный удар в самое чувствительное место псовых — нос. Взлетая, птица зацепила когтями кольца-серьги и мучительно выдрала их, вынуждая зимнего волка отпустить жертву. Гавин слишком поздно заметил атаку бесшумной птицы, незримо парившей в снежной пелене над ними, потому не успел вовремя метнуть нож — промахнулся. Главное, его внимание переключилось с Бетшевы на нового противника, не оставляющего шанса добить тяжело раненную волчицу.
Уллю обладал достаточным разумом — иной босяк позавидовал бы. Пользуясь пассивной силой, даримой украденными волшебными кольцами-серьгами, магическая птица эффективно применила свою специальную атаку. Сделав вираж, сова напала со стороны человека, буквально на миг опередив его: Уллю распахнул крылья, не просто тормозя, а вместе с волшебным порывом ветра выпуская перья-дротики, усиленные магией кольца вострых когтей из рога единорога. Брошенный метательный нож отклонило в сторону. Заговоренные наручи Гавина защитили лицо и руку. Три штуки вонзились в грудь, пробив кожаный доспех и чудом не задев жизненно важных органов, еще одно перо-дротик проткнуло шкуру Терва, застряв в мясе, остальные из девяти выпущенных отскочили или промахнулись. Едва успевший подняться на ноги охотник и его раненный питомец оказались сбитыми с ног ветром и покатились по снегу — прицельно выпущенный волшебный порыв ветра вдобавок слегка припорошил секущим снегом Бетшеву и Фаргана. Поняв, что подмога близко, ублюдок бросил подранков, надеясь, что они задержат преследователей и что он сможет оторваться.
— Пастор, прошу, молитесь сперва за белую волчицу! Спасите жизнь Бетшевы, — бросил Софист через плечо. — А я Фаргану ваше зелье.
— В этом доверюсь тебе, юный пастырь, на остальное воля всеблагого Илматера. Мы близко, сынок? — Голос Гилфорда полнился смирением. Софисту порезало слух его обращение, но почти сорокалетнему священнику простительно.
— Полмили. Готовьтесь спрыгнуть, я сразу за Гавином... И приберегите магию, пожалуйста, я не нуждаюсь в благословениях. И проповеди сохраните для других, я чту без поклонения. Небожители локальны, а Природа — глобальна. Понятно выражаюсь, пастор Гилфорд?
— Вполне, пастырь Софист, — мудрый человек печально выдохнул в ворот впереди сидящего, говорившего в такт движениям лося под ними.
Достигнув вскоре места кровопролития, парень приостановил животное:
— Волком, Фарган! Терпи Волком! — Обеспокоенно крикнул Софист, пока клирик ссаживался рядом с Бетшевой.
В несколько скачков лось оказался у Фаргана. Софист спрыгнул, бросив тюк с порванными шмотками друида, оставшимися на месте обращения в волка — молитвы отремонтируют ткань и кожу. Зубами откупорив жреческую бутылочку, подросток плеснул целебную жидкость на рану — кровь вовсе перестала течь и боль оттуда ушла. Потом Софист крутанул кистью, крутанул посохом и вставил в стеклянное горлышко деревянную трубку, вторым концом засунув ее в волчью пасть, чтобы доставить лекарство непосредственно к желудку, откуда оно должно попасть в кровь.
— Терпи Волком! Терпи Волком! — Повелительно повторял Софист, глядя в глаза, с которых сходила поволока боли, открывая разум.
Фарган слишком ослаб, чтобы сопротивляться оригинальным действиям своего спасителя. Когда бутылка кончилась, Софист отбросил ее, уменьшил диаметр трубки и, оставив в пасти жесткую скобу — петлю, пропихнул второй конец в дыхательное горло, прижав голову коленями и всем своим весом. Послышался всасывающий звук — кровь из легких перекачивалась напрямую в желудок. Предсмертное состояние перешло в тяжелое с тенденцией на поправку. Софист вынул сиюминутную приспособу и вернул на палец кольцо.
— Фарган, оставайся волком и на себя оттягивай страдания фамильяра — бери пример с Гилфорда! — Напоследок скомандовал Софист, запрыгивая на лося и бросая его с места в карьер.
Последняя фраза вызвала стон удивления и крестное знамение — клирик осиял себя по-особому скрещенными руками, как было изображено на тюбетейке. Обезболенный друид вроде услышал и понял.
Раненный охотник и его питомец не могли далеко бежать, быстро теряя силы. Они успели добраться до рощи невдалеке, решив было, что оставленные ими умирать предатели наверняка задержат погоню, а метель скроет следы. Но не тут то было!
Гавин, знающий эти места, как свои пять пальцев, нашел овражек, где потратил на питомца снадобье и взвел арбалет, разгреб вход и одним выстрелом в голову убил спящего медведя в его же берлоге. Но сам спрятаться там не успел — подвывающий Терв уловил принесенный ветром запах и предупредил хозяина. Чертыхнувшись и помянув злое божество, рейнджер выглянул и выстрелил в преследователя, без моральных мук прикрывшегося лосем — загодя согнул его корону. Опущенные вниз рога защитили от выстрела — арбалетный болт отскочил.
Подчиняющийся приказу зверь направился в сторону укрывшегося зимнего волка. Сам наездник ловко соскочил назад, кубарем прокатившись, гася инерцию. Второй выстрел не заставил себя ждать, наповал убив лося — в глаз. Но и сам Гавин подставился, являя собой неподвижную мишень для замаскировавшегося Уллю, подлетевшего незаметно — из-за увечий зимнего волка, утратившего оба своих артефакта. Терв не успел вовремя прыгнуть и защитить спину хозяина: пролетевшая в десятке футов сова махнула крыльями, с каждого отправляя по перу-игле.
— Ублюдок!..
* * *
! — Матерно завопил чернявый с простреленными ягодицами.
Пока Уллю дразнил волка, а Гавин выдергивал из кости оперенные дротики, Софист успел подняться на ноги и достать боевой шест, обманчиво засветившийся ядовито-кислотно-зеленым светом. Едва охотник справился с задницей и потянулся за оружием, как кружащаяся над ними сова страшно ухнула — магический низкочастотный звуковой удар вызвал животный страх. У волка с залитыми кровью порванными ушами лопнули барабанные перепонки, он жалобно взвыл, припав к снегу. Человек вздрогнул и выронил оружие, оступившись с рефлекторно зажатыми ушами и потеряв опору — болезненно сполз вниз.
Софист воспользовался моментом, чтобы подбежать к неглубокому оврагу, где-то в полтора его роста. В расширившихся черных глазах вся жизнь промелькнула. Но вместо смертельного удара наконечником отравленного копья на Гавина вылилась — целебная магия. Это подействовало круче ушата ледяной воды.
— Болван, — зло бросил гневающийся Софист и больно ткнул его в переносицу на миг потупившимся концом шеста, через секунду продолжив водить острой угрозой перед глазами. — Твои практические знания — моя добыча. Передашь — тогда и катись ко всем демонам. И только дай мне повод посадить тебя на цепь и выдрессировать в одной из пещер. Понял меня, Гавин?!
— Дьявол...
— Неверный ответ, раб, — Софист безжалостно ткнул шестом, в кровь разбив губы и чуть не выбив передние зубы. Одновременно от кончика боевого посоха ответвилась округлая веточка, за удар сердца обернувшаяся замкнутым темно-синим кольцом на шее Гавина. — Займись питомцем, раб, и до прихода Гилфорда подумай, по хорошему варианту будешь сотрудничать со мной или по плохому.
— Кх!.. — Полузадушенный Гавин имел много эмоций по этому поводу и свое мнение обо всем.
— Всё брыкаешься, идиот. Может и не стану я тебя сам ломать, раб, мерзопакостное и противное это занятие, лучше превращу тебя в бревно и без зазрения совести выгодно продам дерево дроу. Вижу, теперь понял, что все без шуток... Думай.
— За что?.. — Придушенный пленник кое-как выдавил из себя хрип. Софист обернулся, с презрением глядя на мусор.
— Фарган как друг хотел тебя образумить, сволочь, а ты нож ему в сердце метил!.. — В сердцах крикнул парень.
— Ух! — Фамильяр отвлек старшего собрата, в зародыше предотвратив приступ гнева. Бить побежденных — низко.
— Уллю... Спасибо, тебе. Давай помогу одеть боевые трофеи, Уллю, эти браслетики тебе пойдут, — успокаиваясь и отвлекаясь, говорил юный друид, нервно дрожащими руками одевая кольца, раньше вставленные серьгами в уши зимнего волка.
Амулет мышиного слуха Гавин когда-то сам добыл, чтобы лучше ориентироваться в пещерах, наверное. Амулет вострых когтей добыт при Софисте — с вожака гноллов, полудемона-полугнолла, второе с него кольцо красовалось на пальце тайком его взявшего чернявого — таргатовый амулет здоровья, защищавший от энергетической порчи и дававший иммунитет к телесным болезням и ядам натурального происхождения. Два костяных ободка заняли свое место на ногах совы и в очереди на разбор и улучшение вложенных в них магических плетений. Кое-как собравшись с мыслями и чувствами, Софист нехотя продолжил моральное давление:
— Ради друга я даю тебе шанс посидеть в этом овраге и подумать, куда выведет тебя кривая дорожка. Учти, Гавин, ты не внял сразу голосу разума, поэтому теперь хорошая тропка для тебя предусматривает раскаяние перед жрецом, когда он придет лечить волшебное животное. Не упусти свой удачный шанс. В наказание и отпущение клирик возьмет с тебя сакральный обет целомудрия и послушания его церкви, на два года или на пять лет — не нам решать, но зависит от твоей искренности. Если претят ограничения — убей себя здесь и сейчас, потом уже не сможешь или не дадут так просто сбежать в смерть от страданий. Но не обольщайся, от меня ты так легко не сбежишь: душа твоя зацепится за волшебное дерево на шее. Потом я посажу росток синелиста, выращу, выточу двигающегося и говорящего манекена-треанта и все равно обучусь всему тому, что я хочу от тебя получить, рейнджер... Советую позже повиниться перед Фарганом и узнать у него, с чем же он сегодня поутру шел к тебе, безмозглый болван.
С подавляемой бурей эмоций Софист отошел от ублюдка. На душе было пакостно. Отойдя шагов тридцать, он все же не сдержался и со всей силы заехал кулаком в несчастное дерево — даже не почесавшееся с потуги сопляка. В такой далекой прошлой жизни он брал на себя ответственность за других и сам отдал их в жертву, вот и теперь назвал другом и спину прикрыть обещался. А что в итоге?!
...Судьба карает за то, что когда-то в другом мире совершил самоубийство — не вынес ответственности за себя самого...
Мудрым нельзя стать — Мудрость сама приходит.
Софист не пролил ни слезинки — по поводу прошлых бед все выплакано. Им овладела горечь. Один верный шаг, но с ошибочной предпосылкой — и под откос все посмертие с последующими реинкарнациями. Умирают, защищая друзей, во имя самих друзей, а не ради себя и побега из рабской клетки.
Парень поднял грозный бурый взгляд на снежное поле, где серой кочкой жрец воздавал молитвы над волчицей с отмерзшей передней лапой. Неподалеку поскуливал волк-друид, разделяя страдания с фамильяром — не просто полезное, и жизненно важное для него умение. Умрет Бетшева — умрет и сроднившаяся с ней часть Фаргана.
Софист крепко зажмурился и смерил дыхание, и буря ушла из очей, вновь обретших глубокую синь ясных небес. Следуя трезвому расчету, заклинатель приберег кровь Гавина с кончика посоха и кусочек уха Терва. Месть хороша, когда ее подают холодной. Подросток уверенно вернулся к оврагу.
— Сделка, Гавин, — произнес он свысока. Хотя побежденный слышал скрип снега, но все равно вздрогнул от голоса и слишком сильно нажал на рану, замазываемую лечебным кремом. Волк проскулил, дернувшись и клацнув пастью. — Хочешь выкупить себя Тервом? Оставь зимнего волка и вали куда подальше от Хиллтопа.
— Нет, — четко произнес Гавин, пристально глядя в иссиня-черные волчьи глаза. Венка вздулась на виске и желваки заиграли — напряженная струна.
— Найдешь на свободе другого приживалку, получше, — юродствовал он. — Неужели какой-то зверь стоит того, чтобы обходиться годы без е
* * *
и терпеть страдания? — Провоцировал Софист, по себе зная — да, такие существа есть. Жертвенность — не пустой звук.
— Терв мой друг, — твердо ответил сплошной смуглый нерв, предельно напряженный и морально оголенный.
— Почему ради него согласен быть рабом? Почему, Гавин? — Требовательно спросил Софист, дважды повторив вопрос и на миг удаленно сжав рабскую удавку.
— Я подобрал его щенком у трупа матери. Я вырастил Терва, мы многое с ним пережили, — выдавливал из себя чернявый, с трудом продолжая оказывать питомцу первую помощь, а не вредить из-за клокочущих внутри эмоций. — Переживем и это...
— Значит, вот почему мне совестно тебя шантажировать — ты пока еще не совсем конченный человек, — Софист резко сжал правый кулак и столь же резко растопырил пальцы. Синяя веточка осыпалась трухой. — Что ж, в сложившихся обстоятельствах правильнее будет отступиться и найти себе в учителя кого-нибудь другого...
— Какой... план... вы... насоветовали Фаргану? — Раздались процеженные слова в спину развернувшегося парня, успевшего отойти на десяток шагов. Софист заставил себя вернуться.
— И мозги пока еще не набекрень... Ты знаешь, Женщины капризны. До пролития дружественной крови тебе могли ответить Свыше и даже одарить чистым чувством. Но теперь, Гавин, уже поздно пользоваться сорванным желудем великого дуба. И я не стану отправлять сюда Гилфорда, поскольку Терв — это целиком твоя ответственность, изгой среди изгоев.
Смертельно ранив словом, Софист побежал к давно уже заждавшемуся другу, стараниями клирика окончательно избавленному от боли и ран, но по-прежнему сильно ослабленного и все еще пребывающего в облике волка, подползшего к своей Бетшеве и волнующегося за долго не возвращающегося из погони Софиста.
— Фарган, почему до конца не довел дело? — Скрывая радость за укором, на бегу воскликнул Софист, заодно обескураживая и сбивая с толку.
— Ррав! Я всё вытянул... вроде, — добавил сконфуженный волк, неуверенно двинув ушами с усами и повернув морду к Гилфорду.
— Действительно не все, пастырь Фарган, но вы старались, я это чувствовал, — отметил клирик, хотевший первым спросить об участи Гавина с Тервом. — Поистине, неисповедимы пути Господни, о, Илматер!..
— Простите, но надо обязательно и по свежим следам доделать начатое до финальной точки, — непререкаемо заявил подросток, прервав восхваления и тайно радуясь, что между отчасти конкурирующими лекарями появилось кое-что общее, объединяющее, что вообще в это злосчастное утро есть что-то позитивное и можно счесть себя оптимистом. — Фарган, надо отойти от Бетшевы на полсотни футов и тогда пробовать оттянуть себе всё плохое — до последней капли. Пастор Гилфорд, пожалуйста, посодействуйте ему своим бесценным опытом и молитвами, а я подмогну со стороны фамильяра. Не волнуйся, Бетшева, — он встал на колени возле волчицы в белой зимней шкуре и обнял ее за шею, — тебе тоже предстоит учиться вытягивать старшего собрата со смертного одра, но, надеюсь, не в полевых условиях. Давай, Бетшева, не бойся со старшим родным делить горе и радости, боль и здоровье — это судьба фамильяра.
