Юный друид стал оглаживать лапу, ребро и другие раненые места так, словно бы сгонял воду после мытья. Очень медленно текли минуты — очень медленно текла магия по незримой тонкой связи между друидом и его сакральным фамильяром. Но при такой квалифицированной поддержке дело спорилось — слабеющий Фарган-волк морщился и часто подергивал хвостом. Софист целиком ушел в это благое занятие, еле-еле выкинув из головы Гавина с Тервом. Уллю, оставшийся скрытно наблюдать за ними, предупредит в случае эксцесса.
Софист уже хотел было окрикнуть клирика, но мудрый жрец не стал отбирать сокровенное и вместо лечебной молитвы, забирающей чужую боль и страдания, благословил немощного волка, наложил на него заклинание мужества и принялся нараспев читать проповедь о сути Страдания.
— Слава Илматеру, вы прекрасно справились, пастырь Фарган, — с нескрываемым уважением произнес Гилфорд, споивший ему две бутылочки с лечебным снадобьями.
— Ну, беги, оближи его, — заговорщически шепнул друид на ухо исцеленной волчицы. — Молодец, Фарган, — вставил свой медяк Софист, направившийся к нему. — Перекидывайся обратно в человека!
— Ой, Бет, не надо, ну Бетшева!.. — Но все мольбы пропали втуне — все лицо поваленного на снег полуголого человека оказалось обстоятельно обслюнявленным. Благодаря стараниям Софиста, он смог "забрать себе" все ранения, словно и не было их у фамильяра.
Умилившийся Гилфорд тепло рассмеялся, а ведь казалось, страдалец разучился улыбаться и веселиться. Но тут он ощутил на себе взор черных глаз и резко осекся. Небесная солонка некстати прекратила сыпать крошкой, и горизонт расширился, показав охотника и ковылявшего рядом зимнего волка, которые двигались с подветренной стороны. Уллю несколько минут просидел перед ними, запрещая путь. Гавин упрямо ждал, терзаемый сомненьями. Но вот ритуал завершился и Уллю вспорхнул, полетев за санями, потерявшимися в метели: сильный ветер со снегом за считанные минуты замел все следы зигзагами удиравшего охотника и преследовавшего их лося, к тому же, дикие олени оставляют схожие следы, вот и заплутали доброхоты.
— Что такое? — Сразу напрягся Фарган. Бетшева тоже прекратила сюсюкающие нежности.
— О, Илматер, темный идет к нам... С поднятыми руками, — удивленно добавил клирик и осенил себя святым жестом.
— Одевайся, друг, негоже перед врагом стоять в исподнем.
— Ты прав... — в смятении ответил мужчина, запрыгивая в кожаные штаны, уже отремонтированные молитвами жреца.
— Ты смилостивился над врагом, пастырь Софист? — Перешел на "ты" клирик, определивший парня в свой ближний круг общения.
— Милость? Нет, пастор Гилфорд. Предатель людей не смог предать зверя, не добил моего друга и не лишил его фамильяра. Я оценил это и оставил сквернослову шансы...
— Ррры! — Одновременно с ним воинственно рычала волчица, не простившая.
— Спокойно, Бетшева! Стой рядом, — скомандовал спешно одевающийся друид.
— Но разве это не есть милость, мой юный друг?
— Жалость к участи изгоя. Это страшное наказание — деградация до уровня животного и аморальности. Лишь духовно возвышенные могут добровольно отлучиться от общества, становясь святыми отшельниками. Прошу, оставим, враг не заслуживает обсуждения.
— Враг ли? О, Илматер, да ведь сломанный человек идет сдаваться на милость Сломанного Бога... — интуитивно уловил жрец, когда медленно бредущий преодолел четырехсотфутовую отметку, став доступным для сакральной магии священного жеста.
— Осторожнее, пастор Гилфорд, — Софист предостерегающе положил руку на плечо более старшего, предотвращая опрометчивые шаги. В правой руке из кольца образовался боевой шест. — Предатель сломался не в ту сторону, когда отплатил за добро метательным ножом в грудь, чудом промазав по сердцу доброжелателя. Вспомните, пастор, для кого отступление не выбор и мир лишь для слабых? Чьи почитатели сеют раздор и потом упиваются кровью врагов?
— Гарагос?.. — Помрачневший жрец охнул, почти инстинктивно защитившись очередным священным жестом скрещенных рук Плачущего Бога.
Софист знал, что среди таких сильных врагов Илматера, как Бэйн, Малар, Шар и Талос, затесался полубог Гарагос. Налётчик, Мастер Всего Оружия, Лорд Войны — бог разрушений, грабежа, войны. (иллюстрации 083 и 084)
— Всегда будь бдителен, Гилфорд. Здесь уже не будет толку от твоего добродушия и страждущие более не дождутся твоей помощи в страданиях, если тебя глупо убьет подлец, — вещал Софист, оперируя догматами веры страдальца, благодаря прослушке Уллю, ненароком выученные им наизусть. Он колючим взглядом зорко следил за приближением Гавина, которому ветер доносил каждое слово. — Уллю уже нашел заплутавших. Если этот нападет, нам всего несколько минут продержаться надо до приезда санных упряжек.
Гилфорд чего-то невнятно зашептал в свое скрещенье рук. Что-то о презумпции невиновности и отвращении скрытого зла. В результате в десяти футах вокруг жреца заплясали золотистые магические огоньки круга против злого мировоззрения, словно кто-то выстроил храмовые свечки. Они охватили всех четверых, включая волчицу.
Ускоривший шаг Гавин справился со злостью, кое-как убрав с лица враждебность к Софисту, в том числе за возводимую клевету и напраслину. Он сделал над собой неимоверные усилия, когда в трех шагах до свечных язычков священного пламени усадил израненного Терва, встал на колени и на них проник в круг, доказывая чистоту помыслов:
— Девчонка того не стоит, — выдавил он, справившись с собой. — Прошу прощения, Фарган, Бетшева. Я... взываю к суду Божьему Илматера... Пастор Гилфорд, п-пожалуйста, п-примите п-покаяние...
Торжественно счастливый жрец без промедленья возвел сокровенное святилище, в тот же миг исчезнув вместе с грешником за божественным саваном. Фарган так и застыл с открытым ртом, неверяще уставившись на оставшиеся на снегу следы. Судя по реакции преданного Терва, волшебный зверь продолжал ощущать своего верного хозяина на том же самом месте, где тот был мгновения назад.
— Не стой столбом, друг. Если зла не держишь на раскаявшегося, займись Тервом, потом с недоумка стребуешь за все мирское.
— Эээ, сейчас...
— Угу, — кивнул Софист, хотя вопроса никто не задавал, — сейчас твой черед давать мне практическое занятие с аптечкой.
— Мда...
— Труд облагораживает. Главное, не упусти шанса сбагрить на недотепу занудный сбор лекарственных цветочков и корешков на всякие микстуры, — проговорил Софист, доподлинно зная, что укрывшиеся за саваном прекрасно видят и слышат окружающих. Хоть так уязвить, хотя хотелось колотить и прыскать желчью.
— А ты мастак опошлять возвышенные моменты, — со мешенными эмоциями пожурил друид, еще не совсем отошедший от произошедшего, но уже привычно раскладывавший аптечку из подсумка. Поступок чернявого его впечатлил.
— Знаю, скверный способ сбрасывать нервное напряжение. Поэтому давай организуем пьянку в доме барона на брошенные там пожитки, а? Трезвый негодник будет всем подавать, а потом разнесет по койкам и приберется за любимую подушку...
— Зачем ты его провоцируешь, Софист?
— Я зол. Теперь уже точно не т
* * *
Мару — девчонка того не стоит. Мужская солидарность, знаешь ли, дороже. А я меркантильный и мелочный червяк. И повариха у барона лучше трактирной. Поэтому подсоби с альтернативным местом для гулянок, Фарган, иначе тебе первому весь мозг выем.
— Эй, не та ампула, Софист!
— Думаешь, на санях ему места не будет?
— Это снотворное плохо сочетается с примененной мазью — реакция вызовет химический ожог, — наставительно сказал травник, все больше успокаивающийся и примиряющийся со странной, перевернутой действительностью. Когда это было видано, чтобы Гавин просил прощения или кому-то безропотно пиво подливал? Да его самого вчера вусмерть пьяного до койки едва дотащили. — Составы дома разберем. И про пьянку у барона оставь глупую затею, лучше к Холу напроситься. Еда проще, зато у него живет дедок-весельчак из скальдов...
— Какой-то дедок против Хании? Ты что, с дуба рухнул?! Прости, ты прав, — внезапно остыл Софист. — При Хании не стоит вдрызг нажираться, а мне теперь остро хочется полноценные топеровские "три-на"... Тяжело это — смирять гнев...
Муторно, муторно было Софисту. Не всякое лицедейство греет душу. Будь зрители сосредоточены на нем — раскусили бы посредственного актера. Ему до чертиков хотелось уединения и медитации, а не шумного веселья в компании грубых солдат с постыдной оргией при участии отвратительных местных шлюх. Одна надежда — на затмение критического разума крепкой выпивкой.
— А как же "диета"? — Не поднимая лица, несколько нервно и неодобрительно поддел друид, сноровисто зашивая волчью шкуру, подранную когтями его волчицы, все больше начинающей ревновать. Рана нанесена зачарованными когтями, потому приходилось штопать вручную — молитвами такое туго затягивается.
— Ну, могу в доме Хола законопатить все щели, продувающие его старые кости. О! Лучше отлажу работу заклятья призыва марочных вин. Точно, так я и решу проблему, где столоваться вместо дурной забегаловки, в которой одна в постель без спроса тянет и потом унижает да деньги сшибает, а другая на пару с вооруженным братцем колечки артефактные с пьяных требует.
— Серьезно? — Удивился ветеринар, едва не сделав больно пациенту.
— А ты как думал? Многие мошенницы работают по тысячи лет отлаженной схеме: кружат головы обеспеченным парнишкам, спаивают или одурманивают, выпрашивают обручальные кольца и дорогие подарки, а потом подставляют под следующих женишков со спермой в голове вместо мозгов. Аферистка Перл на этом и погорела, кстати говоря. Влюбила в себя слишком знатного и богатенького, за которого папаня вовремя вступился. Что? Полуэльфийка сама мне перед "сном" пела балладу про сына лорда, укравшего любовь дочери башмачника. Только слушать и смотреть надо внимательнее, тогда сразу станет ясно, кто у кого на самом деле вызвал страсть и скрылся, взяв "подарки" от обоих простофиль. Дебильная баллада.
— Хех, прямо так на груди и написано было?..
— Она пела в дурацком балахоне, полностью скрадывающим фигурку. Вот и пялился я на лицо и губки, за неимением других зацепок...
— Хей-я! — Порыв ветра принес крики доброхотов, отправившихся следом лучше подготовленными.
— А этот клейстер сверху зачем, Фарган? — Софист тут же прекратил болтать попусту, резко поменяв разговор на предметный по теме полевого урока. Он уже остыл и почти, почти простил Гавина. После рассуждений вслух чернявый и ситуация в целом предстали совсем в ином свете.
Софист без проблем договорился, чтобы ему оставили одну упряжку, а Фарган с двумя волками отправлялся в Хиллтоп. Подросток мог плоско пошутить, типа: Гилфорд часто грезил этим, а Гавин даже и не мечтал об этом, но в деревне негде толком уединиться, а тут чисто поле... Но пошленький смех не просто испортит, а погубит таинство, чего Софист никак не желал, как бы ему самому погано не было на душе — трудно учиться отходчивости. Поэтому он, оставаясь ждать, не дал вразумительного ответа, заверив стражника, что все в порядке, оба живы и "жрачку" с баней никто не пропустит.
По возвращении Софист отметился у мэра вместе со жрецом и его опустошенным послушником, нашедшим своего дорогого питомца на коврике у алтаря Илматеру. Подросток без лишних разговоров поспешно скрылся в лавке у Фаргана, отговорившись усталостью и работой. Дел по горло, конечно, но напрягаться сил не имелось у обоих сдружившихся друидов. Никаким мыловарением не занимались, разумеется. И обсуждать произошедшее тоже отсутствовало желание. Потому запустили на оба больших котла не требующий внимания процесс с вывариванием щепы для бумаги, после чего засели исписывать те самые чистые листы из прошлой партии производства Фаргана. Травник не знал таких специфичных рецептов, например, как омолаживающий крем или бриолин. Сельский травник готовил лишь самые ходовые и общеупотребимые здесь средства, такие как: очень актуальный лечебный клейстер или пользующиеся спросом защитные крема от солнца, холода или ветра — напасти предгорий. Друид имел обширные представление о горно-луговых травах и кое-что смыслил в смешивании минералов с растительными и животными компонентами.
Отвлекаясь от тягостных и неудобных дум о случившемся инциденте, именно о практической стороне деятельности Бархатных Ручек говорили уставшие Фарган с Софистом, вяло обсуждая ингредиенты и свойства составов из них в контексте работы и особенностей строения самого органа, на который они влияют при втирании — кожу. Оба с большей охотой и наслаждением прикладывались к ароматному отвару из успокаивающего травяного сбора на основе душицы и пустырника со свежей хвоей ласпэра, придававшей неповторимый аромат — два любителя чайных напитков нашли друг друга. Софист быстро подхватил привычку пить первую половину чашки с отваром горячей, а вторую — теплой да с размешенным луговым медом либо медовым вареньем на основе ягод или фруктов. Как раз Фарган и держал в Хиллтопе собственную пчелиную пасеку, кстати говоря, опыляя все фермерские посевы и обеспечивая прекрасным медом всю деревеньку.
Ради одного такого из себя принципиального и обиженного Софиста никто не стал бы менять планы на вечер: в предпраздничную ночь дежурят баронские охотники, а вся стража гуляет, чтобы потом бдеть за всех. Мэр загодя оплатил работу Перл на всех солдатах, поэтому нечего было и думать, что кто-то променяет сексапильную красотку-профи на жирных свиней-дилетанток. Об этом Куадка поведала, когда пришла на процедуры Бархатных Ручек задолго до обеда — у самой делов навалом. Женщина с радостью сама предложила помыться в первую очередь и, так сказать, снять первые сливки, но уже после процедуры ахнула и категорично отказалась: с дряхлым и морщинистым лицом с частично убранной жировой прослойкой — уродина та еще. Едва до скандала не дошло:
— Красота требует жертв, — философски заметил Софист, когда аргумент о предупреждениях отмели как несущественный. Вроде это помогло ей успокоиться и принять обезображенный лик — всего-то на несколько часов.
— Ты уверен в своем бойкоте трактиру? — Поинтересовался Фарган, когда закрыл за Куадкой дверь.
— Угу.
— Только малыши на зло маме рвут штанишки, лезут в грязь и на тонкий лед, — привел друид житейскую мудрость, не желая стелиться под прихоть малолетки, организовывая альтернативное место. — Это не первая и не последняя пирушка, Софист, как будешь выкручиваться и уживаться, капризно игнорируя коллектив?
Несмотря на аристократические корни, ни барон Шаттлкомб, ни дворянин Блейк, не говоря уже о маге Дрогансоне и бесфамильном клирике Гилфорде, не чурались простолюдинов, избегая явного расслоения маленькой деревенской общины — начальную часть праздников пили здравницы вместе со всеми. Вот почему запрет на посещение Бурлящего Котла, что Гавину накануне праздника вынесла Мара и поддержали Перл с Лодаром, был равносилен отлучению от общества — изгнанию. Сейчас Гавин отрабатывает епитимью, став безымянным послушником — новым человеком. А Софист сам начал явственно сторониться... Впрочем, трапезный зал Бурлящего Котла все равно не рассчитан единовременно вмещать всю сотню с лишним жителей Хиллтопа, поэтому посещение растянуто во времени — слоистость населения все равно присутствует. Собственно, кухни Дрогансона и Шаттлкомба рассчитаны на прием к званому ужину пары десятков персон, так сказать, кабаки для привилегированных. И такой праздничный стол как раз завтра вечером и накроют в доме мага, как имеющего из окон лучшие виды на закат.
