А потом метресса начала поручать ей "присматривать" — за приготовлением блюда, за одной из печей, за одной из смен... А когда у Торри первый раз всё получилось: её печь приготовила бульон из рябчиков — теперь-то она знает: чего уж проще! — тётя Кира её угостила та-а-аким тортом!
Ну, что ж мальчики...
— Кел, — коварно улыбнулась она норту, — хочешь вкусненького? — о, как он взбодрился! -Будь добр, мне надо...
У мальчиков потом аж за ушами трещало! Интересно, они поняли, что сама она практически ничего не делала? Ну, разве что ложкой своей размахивала! Раз даже едва не треснула ею этого Нила. Правда, в час не уложилась, как намечали... Тётя Кира тортиком бы за это её не побаловала!
(— Нет, ну, пальчики ж оближешь! — вечером вспоминал Келдаз. — Слушай, Нил, а давай меняться!
— Помечтай-помечтай, — ухмыльнулся кор. — Вот сестрёнке расскажу, и меняться будет некем.
— Не, не пойдёт, — хмыкнул и вект. — Я расскажу первым — и меняться будет некому.
— Ябеды! — буркнул норт. — Но, вы ж заметили? — у девчонки есть охренительный реальный опыт работы на кухне. И причём не мойщицей посуды!
— Да тоже, наверняка, родители с начальным менеджментом ей поспособствовали. Как у той же Сины на шахтах Лазурного.
— Не понял? — возмутился нагтилин. — А я, что ли, там прохлаждаюсь?!
— Ты задачи озвучиваешь и находишь вариант их решения, а с шахтёрами кто разговаривает чаще? Ты? Группы по хабару в городе ты утверждаешь? И премии меж бригадами небось ты распределяешь тоже, и дрязги по выработке разбираешь, да?
— Ну...
— Баранки гну!
— Да просто шахтёрам стыдно перед девчонкой сквалыгами казаться!
— Вот ты её поперёд себя перед ними и выставляешь.
— Да бросьте вы!)
Когда во второй раз вышли к берегу болот, стало ясно, что ни о каких исследованиях, даже если б им всё перерешить захотелось, речи уже быть не может — подходило время возвращаться. Разведка и получилась разведкой.
Каракраты не было. Той жути, которая разила от воды прошлый раз, Торри здесь не чувствовала.
— Кел? — обернулся к норту Нил.
— Чисто.
— Акки?
— Чисто.
— Докажешь?
— Легко, — и он подошёл к самому окоёму, присел на корточки. — Но тревожить воду лучше бы не надо.
— Да уж, — согласился с ним Кел.
И остальные тоже двинули к берегу. Прикинули завтрашний переход через протоку, в воду лезть не хотелось никому, так что назавтра, решили: будут перебираться по верёвкам. Верёвочный переход на высоте ярдов в шесть ещё час и обустраивали: Акки стрелой из лука перекинул бечёвку, по ней протянули якорь на канатике, а уж надёжно зацепив его, кор перебрался на ту сторону, и парни с двух сторон всё быстренько по-серьёзному обустроили.
— Вертаемся! — оглядев получившееся, постановил Кел.
Вернулись без приключений.
На базе, в пакгаузе их ждал сияющий Астеллий:
— Вот! — в руках у него были два серых шара. — Луф нашёл ещё по тайнику в каждой из лабораторий. И в них — вот!
— Я нашёл в левой, а в правой — он, — недовольно уточнил Луф.
— Да там всё симметрично!
— И что в них ещё? — сразу заинтересовался кор, и девушка помрачнела: "Сейчас начнётся..."
И началось. Нет, ни один из шаров она не отдала...
" — Да зачем тебе они? Их же всё равно на границе отберут!
" — По условиям договора я не должна объяснять свой выбор!
" — Ах, по условиям...
В общем, больше ей не досталось ничего. Включившийся нагтилин захапал даже мебель! Даже наглый норт удивился: "Луф! Как ты это всё утянешь?! Они в горло ни одного рюкзака у нас не пройдут!" Тот только пробурчал: "Разберусь." И был при этом доволен, будто все эти стульчики-столики уже в его личной лаборатории стоят! Но не это обидно — там же были ещё четыре вечные ручки! Нет, дома у неё уже имелась одна, но та писала чёрными чернилами, а у этих — четыре оттенка фиолетового! У брата, правда, наличествовала ещё и с красными, но она ему по канцелярии досталась — резолюцию "Отказать!" накладывать. Обзавидовался бы, если бы она с подругами этими похвастались.
А какой сквалыга этот кор! — там ещё и тетради прежних лежали, почти полностью исписанные, так он и их в свою долю запхал... А ведь, если оставить только чистые листы, а исписанные повырывает — всё равно неаккуратно смотреться будут, тем более, что и обложки уже все записями заполненные... Ведь вернётся же домой и выкинет! Или сожжёт. Сквалыга!
— Луф, на хрена тебе эта мебель?! Ты же её отсюда не вытащишь!
— Значит, в болоте утоплю.
— Так чего было базар разводить?! Только ради твоих торговых принципов мы полчаса девчонку убалтывали?
— Про болото я ей не расскажу.
— И?
— И в Империи, если до них дойдёт, будут думать, что мебель я как-то всё-таки выволок! А что мои стульчики в моей родной лаборатории будут все из Льиз яррулле им не дознаться. И Имерний пусть теперь этим утрётся!
— Так в Лазурном немного не такие.
— Какие они здесь, из имперцев знают только два человека, которых — Имерний удавится, но в мою лабораторию не пустит!
— Ну, ты упёртый! — почти восхитился Келдаз.
— Подождите, парни, — прервал их Ниэлон, — Луф, а тетради — это то, что я думаю?
— Парни, — потёр свои жёсткие волосы нагтилин, — у меня до сих пор нет слов... Я как понял... Хоть прямо сейчас домой возвращайся!
— Дневники?
— Да. Рабочие дневники двух лабораторий.
— Но?..
— Что "но"?
— Вот и я спрашиваю: что — "но"?
— Но... Ты же их тоже перелистывал — много знакомых букв встретил?
— Ну... Почерк ужасный. Что в одной тетради, что в другой.
— Поэтому и не пытался? Да и не один там почерк — несколько. Я внимания виконта привлекать не хотел — при нём тоже лишь в промельк просматривал... И только одну из них. Двое, как минимум, мой дневник вели, двое. Но не о том речь. У прежних книжный алфавит с начертательным расходится ещё резче, чем у нас. А насколько их высокий книжный язык отличается от повседневного, тем более от научного — я и думать боюсь. Тут не читать — расшифровывать словечко за словечком, предложение за предложением придётся.
— То есть без Катти...
— Каттеньку я в империи и так не оставил бы. Это у нас она — работник Библиотеки, а здесь — простолюдинка, плебейка, грязь под ногами. По которой топчутся, сметают и выкидывают.
После ужина Катти ещё выплакаться, как следует, не успела — почему-то ириски вызвали новый всплеск слёз, — как снова загремели засовы.
"Опять?!" — похолодела девочка.
— Опять? — только и спросила она палача.
Но следом ввалились подручные, и у них в руках...
— Это не твоя заслуга, — буркнул он всё ту же фразу.
А его подсобные содрали с топчана дерюгу, которая его прикрывала, раскатали на голые доски матрасик, бросили на него другую, опрятную подушку и — наволочку! И — простыню! И -одеяльце! И пододеяльник тоже!
— Смена белья у нас по понедельникам. Утром будешь совать грязную в обеденный ящик. Да, и сегодня — суббота, если помнишь.
— Спасибо-спасибо-спасибо!
— А ты, выходит, выгодный клиент. Догадываешься ж, что всё это совсем не бесплатно?
— Но... — запаниковала девочка.
— Да брось! Что с тебя-то взять. Оплачено уже. Пользуйся.
И довольным крокодилом выбрался из камеры.
А девочка скатала обратно матрасик, убрала бельё и принялась, вытирая слёзы, отскабливать свой топчан. Спать на чистом! Спать в чистом! Как человеку, а не как псу смердящему. Суке подзаборной. Ещё бы с одеждой хоть что-то сделать... Но, может, девочки там, наверху, что-нибудь придумают — они же знают, они ж понимают. А плети... Но как бы и им, всё это — вовсе не бесплатно. Она перетерпит.
— Ну, говори, что морщишься?
— Сначала надо бить, а уж потом демонстрировать эмоции! Тогда бы она не увернулась.
— Хорошее ты слово подобрал: "демонстрировать", — Императору было приятно, что он понимал своего сына лучше прочих умников, этого, в том числе: — Он именно так, как ты говоришь, и делает. Обычно. Сам вспомни. А ей дал шанс, и она увернулась. Но ведь через пару мгновений и она... Она бы тоже могла разбить его лицо очень... заметно, но только чуть содрала кожу. Обменялись намёками и разошлись. Пока всё нормально, — он опять взглянул на умника: — Ну, чего ещё?
— Похвальба морячки, что она раз села на голову боцману "Светлой ласточки". Меня царапнуло это название...
— Хм... Что-то теперь и я... Вроде бы уже как-то...
— Год назад на караван судов, перевозящих рабов из Каалекса напали три пиратские шхуны. У торговцев была хорошая охрана, и у них было почти вдвое больше кораблей. Они отказались сдаваться, поочередно были взяты стремительными абордажами и потоплены. Из членов команд пяти суден уцелело всего несколько человек — у которых имелись телепортационные свитки.
— "Красотка", "Натиэлла" и... "Светлая ласточка", — вспомнил Император. — То есть эта колокольчик-художница прошла самый кровавый абордаж со времён нашей с ними войны...
— Да. При случае мы можем столкнуть девчонку с мэтром Ртойком — он видел в бою несколько подростков. И девчонку среди них. Может, признает. А уж если надо будет — признает точно. Правда, и она может припомнить, что рабства по их законам не существует, и, следовательно, то, что к моменту штурма кораблей из-за условий транспортировки погибло более двух десятков человек, можно рассматривать или как массовое убийство, или даже как массовое человеческое жертвоприношение. То есть, что они были в своём праве.
— Здесь они в Нашем праве. Благодарю. Это было ценное наблюдение.
17. Святодень — 5
Стены того, что когда-то у прежних было ванной, в вымытом виде имели палевые оттенки. Как и "раздевалке", внизу чуть гуще, вверху — прозрачней, и тоже имелась делящая на верх и низ полоска разноцветных разнонаправленных уголков. Жёлтые, красные, зелёные, голубые... Но в этой комнатке больше было коричневых.
Спину после вчерашних плетей жгло, и общее ощущение нечистоты... Да, свежее, наконец-то постельное бельё, но неотмытое тело, мятое замаранное платье... Про нательное бельё она вообще старалась не думать... Может, и о нём девочки догадаются... Но передавать через мужские руки? Вот стыдобище-то! И она тёрла стены. Тщательней, упорней, всё сильней и сильней вдавливая тряпку в стену. Снизу и доверху. И полоску орнамента.
Красный уголок остриём вверх, коричневый остриём направо, голубой острием направо, коричневый вниз, жёлтый влево, зелёный влево, голубой направо, коричневый вверх... Разноцветный хаос. Коричневый налево, зелёный направо... Беспорядочно, случайно... Мэтр Дилериус тут бы её поругал: он утверждал, что в случайностях тоже царит порядок. Как-то он заставил своего ученика тысячу раз подбросить монету и записывать, как она упадёт. Пятьсот два раза та упала на герб и четыреста девяносто восемь раз на решку — почти идеально пополам... Как? Кто откуда-то сверху управляет монеткой? Голубой направо, жёлтый вверх, коричневы направо... Но с монетами-то это просто, а вот с игральными костями... Вот сколько раз надо бросить кости, чтобы они обе выдали по шестерке? Он вычислил — вычислил! — что, если бросать более восемнадцати раз, то чаще обе шестёрки выпадают, чем нет... Оранжевый вниз, голубой налево, коричневый направо...
Стоп! Что-то не то... Что? Она отвлеклась от своих мыслей и огляделась — всё по-прежнему, всё, как раньше... Та же стена, те же уголки... Ещё раз прошептала последнюю свою мысленную фразу: "Оранжевый вниз, голубой налево, коричневый направо". Что не так? Оранжевый? — да, раньше такого оттенка не встречалось. Это? А голубых? Голубые-то были, она помнила, их было достаточно много. Меньше, чем тех же коричневых, но... Вот прямо перед оранжевым и вон, вон, вон... Но... Ясно! Вот что ещё царапнуло подсознание: раньше всегда было "голубой направо"... Точно, — она окинула взглядом орнамент: с уголками этого цвета ни одного вверх-вниз, а только направо, направо.... Она встала, прошла по вымытому участку — направо, направо. Вернулась и пошла вдоль грязной стены. Цвет уголков сквозь грязь едва просвечивал, но разобрать было можно: голубой налево, налево, налево. Но как раз напротив того места, где она отложила тряпку — опять оранжевый, и тоже уголком вниз, а после него голубые уголки стали повёрнуты направо, направо, направо... Вплоть до первого оранжевого, на который они словно указывали с обеих сторон...
Голубые оттенки у прежних — цвет разрешения, цвет приглашения...
Она вышла туда, где у прежних была раздевалка, а теперь — её спальня, пробежала глазами по полоске орнамента. Нет, здесь и дозволяющие голубые, и запретные жёлтые уголки были разнонаправлены во все стороны и, похоже, действительно случайным образом.
Вернулась, подошла к границе вымытого, огладила оранжевый уголок... Ничего особенного — чуть выпуклый рельеф, точно такой же, как и прочие. Ну, что ж...
Опять вернулась в "спальню", подошла к "кровати", стянула платье — она почти уже ненавидела его — грязное, мятое. Отложила. Возвратилась. Капельками, сочившимися из крана, как могла, отмыла ладони. Подошла к найденной метке. Потянулась рукой назад, к спине, где было небольшое рассечение от плети и резко содрала запёкшуюся болячку. Выдавила на пальцы кровь и измазала ею весь крохотный рисунок. Заставила себя досчитать до двенадцати, а потом, не дыша, одеревеневшими пальцами — ноготками! — провела по контуру оранжевого уголка.
Есть!! Ноготь указательного пальца зацепился за проявившуюся выемку.
Дальше — всё просто. Стоит откинуть уголок, и оттуда поднимется столбик нитрониума. А после нажатия на него откроется... Что? Тайник? Тайная дверь? И она — туда, а сюда ввалится палач со своей внеочередной плетью: "Это не твоя вина", или внеочередным подарком: "Это не твоя заслуга", и полезет узнавать, что она в туалете так долго и так тихо делает... Извращенец!
Не теперь. Через час после ужина. А теперь... Вон ещё полторы стенки впереди и весь пол. Ну и вперёд!
— Сегодня Святодень, — утром напомнили девушкам. — Занятий не будет. Сейчас — храм. Вечером — малый бал.
Шесть дней — для работы на себя, на еду, на кров, а седьмой — восславь богов! Из глубины веков было выведено и доказано: кто не соблюдает святое правило, тот долго не живёт. Экономя на выходном, даже сделать больше редко когда получается! У разных народов разные боги, но за соблюдением этого закона все они следят в равной степени ревностно. Да и жрецы напомнить не преминут.
— Никкора, чей храм ты хочешь посетить?
— Позикроны, — сразу ответила морская принцессы.
Богиня морских ветров — капризная и непостоянная, приносящая удачу и... отнимающая её.
— Принято, тебя проводят, — и Верриса ла Отредди повернулась к Синнаэль: — А ты?
"Проводят? То есть её выведут из дворца?"
Сина намеревалась попроситься в храм Ютерия — бога царей и царя богов. Здесь мольбы к нему возносит семья Императора, остальные, уже тысячелетие, как не дерзают: последний... двоюродный брат тогдашнего властителя — взял на себя смелость, а через некоторое время попытался захватить трон. Род его был вырезан.
