— Как вы себя чувствуете? — повторил свой вопрос Йонис — вроде бы даже с сочувствием в голосе. Не такой уж он и чурбан, признала Эл-Маи.
— Я не знаю, — пробормотала она. — Я не уверена, что в порядке. Он держал меня в этой каморке без еды... Я очень... очень голодна.
Йонис сразу насторожился, как волк, почуявший добычу.
— Так. Кто — он?
— Может, отложите допрос на потом, Дак-Ото? — мягко вмешался художник. — Леди нужно дать поесть и прийти в себя.
— Гм, пожалуй, — согласился Йонис. — Да и врача бы не помешало вызвать.
— Врач не понадобится, — сказал художник.
— Я всё-таки вызову, — настаивал Йонис.
— Не надо врачей, — перебила Эл-Маи. — Я всё расскажу, только дайте мне что-нибудь съесть. Или... или я за себя не ручаюсь.
Через полчаса она сидела в кабинете Йониса на диванчике, жевала пухлую булку с солидным куском копчёного мяса и запивала её ароматным ягодным тоо. Желудок с восторгом принимал пищу, а на булке оставались следы удлинившихся клыков. Пожалуй, не поешь Эл-Маи ещё пару дней — и кто знает, смогла бы она тогда держать себя в руках. Да, голод был слабым местом всех оборотней: от длительного пребывания без еды им становилось трудно держать трансформацию под контролем. Тёплые солёные слёзы скатывались по щекам Эл-Маи и капали на булку, но она улыбалась, думая о Ро-Муне. Она улыбалась ему, а Йонис, наверно, думал, что художнику. Впрочем — плевать, что он там думал. Ро-Мун был рядом, она верила и чувствовала, хоть и не видела его. Не мог же сероглазый парень просто угадать про "лисёнка". И запах... Да.
После еды на неё навалилась непобедимая усталость.
— Вы не будете возражать, если я... посплю чуть-чуть? — пробормотала она еле повинующимися, будто бы резиновыми губами. — Я расскажу всё, что знаю. Только не сейчас...
— Расскажете, куда ж вы денетесь, — хмыкнул Йонис. — Хорошо, отдыхайте. Пара-тройка часов погоды не сделают.
Он ещё произносил "погоды не сделают", а Эл-Маи уже спала.
Она всё рассказала. Пришедший к тому времени молодой бритоголовый напарник Йониса (его звали Лиснет) тоже слушал, а на столе лежал диктофон, поставленный на запись.
— Значит, вы пришли сюда, чтобы разгромить отделение и поубивать нас? — спросил Лиснет с кривой усмешкой.
— Полицейский спецназ застрелил мою дочь на площади Акоа, — глухо и хрипло сказала Эл-Маи. Слёз у неё уже не осталось. — И не просто застрелил, а изрешетил пулями. Я только об этом и думала, только эти кадры из новостей и вертелись у меня перед глазами, когда я шла сюда. Этот Убийца... Он показывал мне их много раз. Не знаю, известно вам или нет, что оборотни обладают психическими способностями, которых у красноухих не имеется... Так вот, у него эти способности просто зашкаливают.
— То есть, он внушил вам, чтобы вы пошли и сделали то, что вы намеревались сделать?
— Ну... По сути... похоже на то. Он убил всех этих красноухих, сначала нанеся им мощный психический удар, а потом... просто посворачивал им головы. И моего мужа он тоже убил, выстрелив в грудь. Наверно, потому что с оборотнем без оружия справиться сложнее.
Эл-Маи умолкла, сцепив пальцы замком. Йонис привстал, сделав движение к кулеру:
— Воды?
Она отрицательно качнула головой и закрыла глаза. Её плечи окутало едва ощутимое тепло. Может быть, ей просто мерещилось, а может, это Ро-Мун обнимал её.
— Зачем ему всё это? — спросил Лиснет, обращаясь не к ней, а как бы думая вслух.
— Он служит Матери Нга-Шу, — сказала Эл-Маи, открывая глаза. Звук этого имени из собственных уст отозвался в её сердце знакомым холодом.
— Мм... А это что ещё за... дама? — хмыкнул Лиснет.
Эл-Маи объяснила, как смогла. Полицейские слушали со скептическим видом, а потом Лиснет усмехнулся:
— А... Эти бредовые верования ур-рамаков! Понапридумывали невесть что, накурившись этой своей травки, у-ока... Неудивительно, что им лезла в голову такая... гм, чушь. — Видимо, он хотел сказать словечко погрубее, но в присутствии дамы сдержался.
Лежавшие на столе руки Эл-Маи сжались в кулаки.
— Другого мотива вы не найдёте, — процедила она сквозь зубы. — Я говорю правду, как бы нелепо с вашей точки зрения она ни звучала... Впрочем, считайте его чокнутым маньяком, если вам так будет удобнее.
— Вот это более правдоподобная версия, — крякнул Йонис, вставая и наливая себе из кулера стакан воды. — Точно не хотите?
Эл-Маи снова отказалась.
— Как хотите. — Йонис выпил воду с наслаждением, даже причмокнув. — Ну что, пора к рисовальщику. Портретик этого засранца нам очень не помешал бы!
У художника был свой маленький кабинет, обставленный весьма скупо: стол, два стула, кушетка у стены и шкаф. Когда Эл-Маи и Йонис вошли, художник что-то рисовал карандашом.
Эл-Маи взглянула и обомлела: это был портрет Уль-И. Художник изобразил её живой и улыбающейся, какой просто не мог её видеть, даже если смотрел тот сюжет. Эл-Маи уловила тепло, исходящее от рисунка, и... запах. Запах дочери.
— Вы... были с ней знакомы? — сдавленно проговорила она, при Йонисе почему-то постеснявшись сказать художнику "ты".
— Нет, — улыбнулся тот. — Но мне достаточно того, что ВЫ были с ней знакомы.
— Вот это и есть его метод, — пояснил Йонис. — Он хренов волшебник, хе-хе, прошу прощения, леди... Даже если свидетель видел подозреваемого мельком и в темноте, он изобразит его в лучшем виде. Уж не знаю, как он это делает, да это и неважно. Главное, что портреты получаются один в один с физиономиями преступников.
Эл-Маи села, не сводя увлажнившегося взгляда с портрета дочери. Йонис вышел со словами: "Ладно, не буду мешать", а художник сказал то, что Эл-Маи и ожидала услышать:
— Она тоже здесь.
Эл-Маи закрыла глаза, вдыхая два родных запаха. Сквозь ресницы просочилась слеза и скатилась по щеке.
— Но они не смогут вечно быть с тобой, ты должна их отпустить в дальнейший путь, — сказал художник. — Они огорчаются, видя твоё горе, поэтому улыбнись им.
Она снова сделала это — сквозь слёзы. А художник накрыл её руку своей горячей ладонью, опустил веки, и его глазные яблоки задвигались. Когда он открыл глаза, его взгляд был странно расфокусирован, а ясновидящие пальцы как бы вслепую нащупывали карандаш. Едва прикоснувшись грифелем к бумаге, он уверенно и быстро повёл линию. Из-под рукава на его запястье показалась татуировка в виде ажурного браслета, и Эл-Маи почудилось, что узор наполнился слабым свечением. Описывать внешность Убийцы ей не пришлось: художник нарисовал его сам, без единой подсказки с её стороны.
— Ну что ж, вы свободны, госпожа Сурай, — сказал Йонис. — Можете идти домой. Но, учитывая ваше состояние, я бы на вашем месте обратился к врачу.
"Дался ему этот врач", — подумала она с досадой. А вслух высказала мысль, родившуюся у неё в голове, пока художник рисовал:
— Он убьёт меня. Он думал, что посылает меня на верную гибель... И его расчёт мог оправдаться на сто процентов, если бы не художник... Он остановил меня и заговорил со мной. В результате — я жива и дала вам лицо Убийцы.
— А смысл ему теперь вас убивать? — усмехнулся Йонис. — Показания вы уже дали, так что слишком поздно.
— Из мести, — ответила она.
— Хм, — задумался Йонис. — Я мог бы послать Лиснета охранять вас... Хотя, дайте подумать...
Эл-Маи догадывалась, что за мысль пришла ему в голову. Он собирался использовать её как живца. Если Убийца действительно придёт к ней, тут-то его и можно накрыть.
— Ладно, — сказал он наконец, почёсывая пальцем в усах. — Сейчас вас проводят домой... хм, кого бы послать-то? А, вот рисовальщика и пошлём: он не похож на полицейского и не вызовет подозрений. А всё остальное мы с Лиснетом обеспечим. Можете не беспокоиться.
— Уверены, что справитесь вдвоём? — с усмешкой спросила Эл-Маи, приподняв бровь. — Даже если вы пошлёте целый отряд спецназа, Убийца с ним разделается одной левой.
— Это не ваша головная боль, леди, — сухо ответил Йонис.
— Простите, но жизнь-то моя.
Эл-Маи спорила только для виду. Мысль о смерти её не пугала, напротив — ей даже хотелось оказаться по ту сторону невидимой стены, отделявшей живых от мёртвых, чтобы воссоединиться с теми, кого она любила. Под затянутое тучами небо она вышла без особого страха: в ней умерли все чувства. Наверно, Убийца уничтожил их. Ей было всё равно.
— Простите, госпожа Сурай, ещё всего два слова.
Её догнал Йонис. Холодный ветер распахнул полы его мятого пиджака, и он, поёживаясь, запахнулся.
— Вы очень сильная женщина, Эл-Маи.
Она усмехнулась.
— Это всё, что вы хотели мне сказать?
— Нет, не всё, — ответил Йонис серьёзно. — Просто в отделении могут быть лишние уши, понимаете?
— А, — проговорила Эл-Маи понимающе. — Прослушка?
— Не исключено. — Йонис глянул по сторонам и продолжил: — Насчёт уколов можете не беспокоиться. Я это дело замял.
— Вот как? — недоверчиво нахмурилась Эл-Маи. — С чего бы это?
Теперь настала очередь Йониса усмехаться.
— Леди, я ещё в прошлую нашу встречу пытался вам намекнуть, но вы упрямо не желали даже смотреть в мою сторону. Замял я это дело по просьбе одного вашего знакомого.
— Вы говорите загадками, — пробормотала Эл-Маи, всматриваясь в уши полицейского. Красные, краснее не бывает. И Духом Зверя от него даже не пахло.
— Господина Детано вы, надеюсь, знаете?
Глупо было спрашивать, знала ли Эл-Маи главу собственного клана. Йонис почесал в затылке.
— Ладно, колоться так уж колоться. Только это между нами, леди. Кроме своей официальной зарплаты — не такая уж она и большая, кстати — я получаю ещё одну, негласную. Из кармана вашего знакомого. Что вы так на меня смотрите? В первый раз видите купленного полиса?
Эл-Маи не знала, что сказать. Раздражение, которое она испытывала при виде этого мятого седеющего мужичонки, потихоньку проходило.
— Я своё уже почти отслужил, мне остался год. Сами знаете, сколько стоит дать детям образование... А у меня трое оболтусов-погодков, от восемнадцати до двадцати лет, и всем надо платить за учёбу. Думаете, когда меня выпрут на пенсию, я потяну такие расходы? Вопрос риторический. Поэтому... Привет вам от знакомого.
У Эл-Маи был только один вопрос.
— Вы делаете это только из-за денег?
Йонис пожал плечами.
— Не знаю... Наверно, есть что-то ещё. Не знаю. Ладно, мне пора. Идите, рисовальщик догонит вас через пять минут.
Скомкав конец разговора, он повернулся и пошёл обратно в отделение, а Эл-Маи, проводив взглядом его неказистую фигуру, медленно побрела по улице. Летел мелкий колючий снег, тут же тая на земле, а ветер пытался забраться под пальто и выстудить душу. В такую неуютную погоду больше всего хотелось устроиться дома на диване с большой кружкой горячего тоо, закутавшись в плед, но в опустевшую квартиру возвращаться не было желания. Там никто больше не ждал её.
— Позволь составить тебе компанию, — раздался голос, от звука которого сердце Эл-Маи согрелось.
Странно, она не слышала приближения шагов художника, будто он материализовался из воздуха у неё за спиной.
— Ты удивительный, — сказала она искренне. — Признайся, ты не просто рисовальщик.
Он только загадочно улыбнулся и пошёл с ней рядом.
Глава 29. Капкан для Убийцы
Ключи зазвенели в дрогнувшей руке Эл-Маи и брякнулись на бетонный пол лестничной площадки. Она со вздохом нагнулась, подбирая связку, и бросила взгляд на ноги художника. Низ его голубовато-серых брюк из байвельны (ткань наподобие джинсовой — прим. авт.) был чуть забрызган грязью, ботинки — тоже. Хотелось пойти куда угодно, только не домой... Ей даже на миг пришла в голову мысль попроситься к художнику, но Эл-Маи отмела её как неуместную. Входить в опустевшую квартиру было больно до содрогания, но не скитаться же по улицам! Вставив ключ в верхний замок, она замешкалась, не решаясь повернуть его, но получила поддержку в виде тёплого голоса сероглазого художника.
— Я с тобой, — сказал он.
Это помогло ей собраться с духом и отпереть дверь. Знакомая домашняя атмосфера сразу ласково обняла её, заставив глаза снова отсыреть: ни дочери, ни мужа здесь больше не было. И не будет никогда...
— Переобувайся... Вот, — подвинула она художнику домашние шлёпанцы мужа.
Его ботинки Эл-Маи тут же понесла в ванную, чтобы обтереть, пока грязь не засохла — машинально, как всегда делала с обувью Ро-Муна. Намочив и отжав губку, она аккуратными и привычно-ловкими движениями стёрла уличную слякоть с носка, потом с боков и пятки, прошлась напоследок по каблуку... И только потом сообразила, что обтирает чужие мужские ботинки, как будто собирается оставить их обладателя здесь надолго.
— Что-то я совсем уже с ума сошла, — смущённо улыбнулась она художнику, стоявшему в дверях ванной. — Просто я всегда так делаю... То есть делала.
Горько-солёный ком в горле прервал её речь, и она принялась за второй ботинок. Руки художника легли ей на плечи — большие, тяжёлые и тёплые мужские руки, от прикосновения которых она вся напряглась, как натянутая тетива лука, и целая волна мурашек окатила её с головы до ног. "Вот предательница, — обругала она себя мысленно. — Не успела ещё похоронить мужа, а уже млею от чужих прикосновений, глупая баба".
— Это не предательство, — мягко провибрировал совсем близко, почти у самого её уха голос художника. — Тебе просто нужно, чтобы кто-то был рядом, лисёнок.
Эл-Маи стиснула губку, так что оставшаяся в ней вода поползла по руке, просачиваясь между пальцами.
— Не называй меня так, — прошептала она. — Не называй...
Сильные руки развернули её, и она оказалась в их тёплых объятиях. Секундное сопротивление — и губка с ботинком упали на пол, а Эл-Маи всем телом вжалась в художника, обеими руками судорожно вцепившись в куртку у него на спине и прильнув щекой к его груди. Исходивший от него запах мужа сводил её с ума. Ро-Мун был рядом и всё видел... Видел, как она обнимала другого!
— Не надо, — простонала она, пытаясь отстраниться. — Так нельзя, я не могу...
— Всё хорошо, лисёнок, — ответили губы художника, щекоча её ресницы. — Лисёнок Пушистые Ушки.
Из её груди вырвалось рыдание. Ро-Мун называл её так в минуты близости, когда они сливались воедино телом и душой. Немыслимо, просто невозможно... Стиснутые до боли в челюстях зубы не выпускали наружу тоскливый вой, слёзы водопадом омывали щёки Эл-Маи, а губы художника, пахнувшие Ро-Муном, осушали их. Она зарылась пальцами в его волосы, сдаваясь под власть безумия, накрывшего её рот ласково, щекотно и влажно. Открыв на миг глаза, она застыла, увидев перед собой лицо Ро-Муна. "Сошла с ума, — мелькнула мысль. И тут же накрыла вторая: — Ну и пусть..."
Они стояли под душем, слизывая друг у друга стекающие по коже струйки, на практике воплощая буквальный смысл выражения "пить воду с лица". Видение не рассеивалось, Эл-Маи по-прежнему видела перед собой мужа, и от осознания собственного сумасшествия ей хотелось расхохотаться. Если сходить с ума так прекрасно, она не желала возвращаться в здравый рассудок никогда.
