Тихий, сонный — безмятежный. Аура Сильвервуда нежно укутала страдальца, свернувшегося клубочком под лапами серебристо-голубой ели и заплакавшего навзрыд. Софист оплакивал потери прошлой жизни. Им еще только суждено было произойти, однако, Альтер-эго их уже испытал и пережил, но еще не смирился и не отпустил, как ранее полагал, покидая Пращура Деревьев. Чтобы спасти любимую девушку, друга и вассала, непременное условие — должны погибнуть его зачатые, но еще не рожденные дети. Гомункулы не подойдут — их без труда отличат и с их участием не свершится "уже произошедшее". Подойдут только истинные отпрыски...
Кореллон Ларетиан, Коронал Арвандора и верховный бог Селдарин, Пантеона Эльфов, когда-то на заре времен пережил предательство жены и детей, что ознаменовало появление темных эльфов — дроу в их нынешнем виде. Альтер-эго Софиста не могло винить своего небесного покровителя за жестокое испытание, ниспосланное ему в самом начале пути, дабы таким вот страшным образом привить стойкость к неизбежным потерям близких и друзей. Понимание не приносило облегчения — клановые узы крепки и почитаемы им как бы не более небесного... отца. Его нынешняя полная свобода, по сути, предательство поверивших и пошедших за ним, но их спасение — это жертва двух зародышей примерно трех месяцев от зачатия и нерушимая присяга под стягами коронала... Какой стороной не поверни дилемму, всюду пресловутая свобода против моральных устоев личности...
Уллю позаботился о расчувствовавшемся плаксе, Альтер-эго которого долгие годы знал, как целеустремленного, рассудительного и не склонного к проявлению эмоций. Чтобы прикрыть подростковое обличье друга от холода и простуды, птица заботливо положила выгнувшийся дугой посох, "жульнически" излучающий тепло — без команды владельца. А потом Уллю тактично оставил Софиста в одиночестве, свернувшись на его пальце кольцом с двумя изумрудами в глазницах стилизованной фигурки совы — сама пропитанная волшебством ель взялась охранить от неприятностей юного человека с толикой эльфийской крови и странно родственной дереву душою.
Голод и жажда взяли свое, в итоге заставив сознание Софиста успокоиться и действовать. Четверть часа он не мог как следует собраться, чтобы призвать и откопать в слое хвои витаминную луковицу, морковь и редис с питательным грибом-сыроежкой. Поколдовав немного над кончиком посоха, он превратил его в ковш и воспламенил ради того, чтобы натопить чистого снега. Под этой елью чуткий друид поел да так и заночевал, не имея ни сил, ни желания куда-либо переться, утешенный и убаюканный краешком парадоксально жизнеутверждающей и умиротворяющей атмосферы обширного и древнего эльфийского — кладбища. Мертвенно спокойная ночь пролилась бальзамом на душу, подарившим утешение, успокоение, уверенность — все образуется. О, да, время терпит и пока еще не поздно отыскать приемлемое решение, главное, не прекращать поиски и... готовиться к худшему.
Не постеснявшийся отдать приютившему дереву земной поклон, Софист приложил лоб к шершавой коре и вслух произнес на чистейшем высоко-эльфийском:
— Благодарю тебя, Ель-серебрянка. За приют и души покой. Пусть корни твои крепки будут, пусть ветви здоровы, пусть давшая тебе жизнь душа Teu-tel-quessir не ведает печалей и горестей...
Он не ждал ответа, но волшебное дерево обратилось к нему на своем странном языке, напоминающем передачу мыслеобразов.
— О, я недостоин чести. Буду рад помочь, любезная, но сам не справлюсь, почтенная Ель-серебрянка. Прошу, прояви снисхождение к моей неумелости...
Странным образом общаясь с растением, Софист, карябая утлый полушубок о кору, с великой осторожностью взобрался на несколько ярдов ввысь, чтобы аккуратно вытащить из ствола подсохшую нижнюю ветвь и соорудить на этом месте дупло для белочки: их очень любила безымянная эльфийка, из чьего праха и с чьим отпечатком души выросла серебристая ель. Не каждый эльф удостаивается подобной чести, даже среди кровных родственников...
Софист не ожидал, что с ним поделятся редкой и священной древесиной с серебристым блеском, трудной для обработки и дающейся лишь мастерам своего дела. Ну какой из него мастер? Смех и грех...
Серебряное дерево само по себе имеет великолепный вид, а еще его качества очень ценны для создания тары под долговременное хранение припасов и оружия против нежити. Свободный как ветер, Софист ни миг не колебался и с удовольствием сел в позу лотоса, опершись спиной и затылком о дерево. Юный друид не считал времени и сил, с головой уйдя в творческий процесс лепки изделий из серебряной древесины. Софист интуитивно чувствовал формы, какие хочет принять еловая ветвь, но пока толком не умел воплощать образы. Одно дело самому вообразить и создать магией, а другое — вручную лепить, словно из глины. Вкладывание души в манипуляции, пропитывание заготовки не только своей чистой магией, но чувствами и образами — так рождается одухотворенный предмет. Именно это отличает изделия одаренных мастеров от простых ремесленников. Нельзя и попросту грешно путать подобную вещь с магически одушевленными артефактами, по типу псевдо-разумных мечей или филактерий личей. Но одного дара мало — подлинных мастеров отличает талант.
Юный друид за долгие часы кое-как вылепил не то плошку, не то чарку, напоминающую элегантное утиное тело и с отверстием для подвешивания. Если бы не сакральное единение с елью и ее едва-едва ощутимые направления, то вышедшему из рук Софиста шедевру место было разве что в детской песочнице, несмотря на всю ловкость его пальцев, более подготовленных метать ножи и звездочки да вытворять всякие замысловатые пассы под нужды сплетаемых заклинаний.
Следующим предметом стала простая, приятная на ощупь и взгляд кружка в виде бутона то ли орхидеи, то ли колокольчика, причем, удивительным образом вполне строгих, мужских очертаний, хоть и кривеньких из-за неумелости лепщика. А так же деревянная ложка с вроде как изящно загнутым кончиком-клювом — с дырочкой для крепления. Изделия составляли единый походный набор: кружка вкладывалась в чарку и надежно прижималась ложкой так, чтобы не выпасть — три отверстия совпадали для подвешивания к поясу или рюкзаку. Все полировано гладкое и удобное, вся красота задумки в ряби причудливого древесного узора, какой нельзя получить долблением или иной техникой, кроме лепки. Главный образ воплощен, но еще осталась большая часть ветви. Альтер-эго Софиста не смогло себе отказать в приятном "жульничестве": остатки знака внимания Ели-серебрянки приросли и затем втянулись в чудесный дубовый посох, через мгновение ставший отличительно серебристым и с непередаваемым ароматом зимнего ельника; перенялась и особенная аура умиротворения, востребованная владельцем и необходимая самому древесному клону, видимо, как-то тлетворно воздействовавшего на окружающих — ронял тень агрессии. Лекарство хоть и горьким было вчера, зато сегодня душа стала здоровее и крепче.
Полдень настал, когда усталый, но умиротворенный друид к обоюдному удовлетворению завершил кропотливую и трудоемкую работу. Пальцы уже не гнулись и дрожали, как листья на ветру, а внутренние силы исчерпались — он не жалел. Созидательное творчество помогло отрешиться от горестей и притушить их накал. Размяв ноги получасовой прогулкой-пробежкой по прекрасному заснеженному лесу и пообедав, разомлевший юный друид на пару часов прикорнул под благодатным деревом, окончательно обретая потерянную уравновешенность — всё будет пучком.
— Уллю. Спасибо. Я рад, что нашел тебя у той вороны в гнезде. Покажешь мне Эверлунд? — Спросил он, поглаживая птицу так, как она любила.
— Угу, — ответил питомец, крепко привязавшийся к старшему собрату. Сова сама поискала клювом и выдернула перышко, что позволит им держать связь удаленно.
— Внимательно огляди предместья, Уллю. Простая людская ферма. Кто-то простывший или заболевший, хворый или с легким недугом. Лети, мой младший собрат, ищи-смотри нам доброе пристанище.
Проводив взглядом фамильяра, Софист попрощался с елью, посоветовавшей юному друиду знакомый серебристый тополь, у ствола которого юному друиду вельможно разрешили помедитировать и набраться сил, отрешиться и перенестись сознанием к Уллю.
Погода над Эверлундом отличалась сегодня переменной облачностью. Лучи вечернего солнца и белизна снежного покрова ярко выделяли черный камень башни, доминирующей над городом благодаря на сотни футов высившемуся скальному фундаменту — творение мощной магии. Четыре цилиндрических шпиля, ориентированных по сторонам света, наверху южной башни висело огромное сигнальное зеркало в форме полумесяца — арфы, при ближайшем рассмотрении. "Местная гильдия волшебников", — подумал про себя Софист. Рядом с этим претенциозным сооружением сова заметила скромный символ Огмы — святилище бог знаний, покровителя бардов, историков и писцов. Широкая лента замерзшей реки делила Эверлунд примерно пополам. В центре находилась огромная торговая площадь со складами и портами по бокам. Купол ратуши пламенно сверкал в свете догорающего вечера и ласкающей глаз ночной иллюминации. Крылатый разведчик заметил глазастую перчатку — храм Хелма размещался у восточных, Верхнеречных Ворот — всего их пять имелось. Так же Уллю разглядел и золотой желудь, обозначающий большой храм Шиаллиа — полубогини молодоженов, фермеров и лесников, союзницы богини Милики. Храм самой Королевы Лесов стоял у городской стены с внешней стороны — на живописном и стратегически важном сгибе реки. Напротив него, кстати, расположился порт и выработки глины с плодородным илом на поля. Северо-восточнее и тоже за стенами Эверлунда на изумительном Звездном Лугу возвышался величественный стрельчатый храм Кореллона Ларетиана. В городе еще почитали святыни Шондакула — бога караванов и путешественников, а так же пользовалась неизменной популярностью Вокин — богиня торговцев. Эверлунд был красивее, стройнее, ухоженней и компактнее сохранившегося воспоминаниях Невервинтера, а по численности проживающих за его стенами мог вполне соперничать с ним. Примерно половина жителей — люди, пятая часть — эльфы, седьмая — полуэльфы, часто встречались халфлинги и дварфы. Все жители не были отверженными, потому не алкали Справедливости — главной и доминирующей религии побратима торгово-ремесленного Эверлунда на Побережье Мечей. (иллюстрации 007-020)
Слишком много мест поклонения и святой силы. Клирики регулярно навещают предместья, своевременно оказывая разную помощь, включая основную — медицинскую. От первоначальной идеи юному друиду пришлось отказаться. Чем еще, акромя лечения, можно расплатиться нищему подростку-путешественнику? Грея меж ладонями совиное перо, Софист-Уллю устремил взгляд на предместья простонародья за Нижнеречными Воротами, а потом еще дальше. Дорога огибала крупную рощу: плантация сосновых смол и желто-золотистой древесины ласпэра, тоже весьма смолистой и подходящей для изготовления мебели и строительства, а еще из иголок этого вечнозеленого дерева делают расслабляющий напиток и превосходного качества ароматизаторы для факелов и свечей. Далее тракт ополовинивал деревеньку у песчаных отмелей за несколько миль до двух гигантских порогов — корабли волоком тащили по оборудованному для этой процедуры берегу. Ремесленный поселок заинтересовал Софиста стекольным производством, соседствующим с дурно пахнущими цехами по выделке кож, фабрикой красящих средств и покраске разных изделий, в основном тканей и тех же кож. Сделав петлю вдоль левого берега да так и не перелетев ленту реки, Софист-Уллю в итоге выбрал глинистый берег напротив храмовой рощи Милики и молодого семейного гончара на окраине предместья. Хоть в малом — повезло.
Софист выплыл из прорицательского транса. Размяв затекшее тело, поел и определил маршрут. В голове уже были приготовлены заклинания, чтобы без оглядки и страха за свою шкуру пересечь Сильвервуд. Софист встал на лыжи и помчался, нагружая свое молодое и растущее тело. Предстояло преодолеть порядка двадцати пяти миль, поэтому юный друид позвал фамильяра обратно, чтобы сократить большую часть пути, стремительно пролетев в его лапах.
— Ух-ху?! — Приглушенно воскликнул мне в ухо Уллю.
— Не боись, — ухмыльнулся Софист пернатому другу. — Лети в город, Уллю, принеси мне, пожалуйста, клок кошачьей шерсти.
— Ууу, — протянула птица, глянув на старшего собрата вертикальной парой глаз — один над другим. Смеется.
— Да-да, скорее только.
Зоркая сова едва слышно прошуршала крыльями, направившись выполнять поручение — Уллю был не прочь погонять городских кошек. Сам юный друид стал тщательно готовиться к специфично конкретизированному призыву.
Последнюю лигу перед предместьями Софист честно отмотал на лыжах, прибыв согласно расчетному времени — когда уставшие родители замучались пытаться уложить спать неугомонную маленькую дочурку. Тихо, но не скрытно, Софист подъехал к подворью.
— Тс! — Приказал юный друид сторожевому псу на цепи. Оправдывая заказанный одомашненный характер, призванный котейка за пазухой овчинного полушубка завозился, почуяв собаку, но коготки оставил при себе — мал да удал.
Пес лохматой породы ленно зевнул, оставшись чинно сидеть и внимательно наблюдать за незваным гостем с удивительным посохом, мягко и ровно светящимся блеклым лунным светом яркости достаточной, чтобы человеческий глаз из дому сносно рассмотрел десятифутовую область вокруг гостя. Тусклый огонек слетел с верхушки серебристого посоха и юркнул к окну, привлекая внимание хозяев.
— Здравствуйте, почтенный. Чем обязан в столь позднее время? — Открыв калитку заднего дворика, осведомился плечистый глава семейства, набросивший схожий с гостем полушубок, под которым спрятал наспех наброшенную кольчужную рубашку и обнаженный меч, кончик которого намеренно блеснул из-под полы.
— Здравствуйте, уважаемый Каллуна, — поприветствовал гость, умеющий читать вывески на фасадной части дома. — Я — Софист. Извините за неурочный час. Дозвольте согреться у вашего очага и обсудить, чему мы друг друга можем научить, — вежливо и миролюбиво произнес очень молодой человек. Полуэльф, оказавшийся в кругу теплого и очаровывающего света, разрешил сомнения в пользу гостя.
— Я — Коллин Каллуна. Входите, Софист, коль с добрыми намерениями, — посторонился остепенившийся рейнджер так, чтобы видеть обсидиановый глаз златорогого единорога, с внутренней стороны забора смотрящего мордой на входящего. Простенькие охранные чары святого символа Милики не выявили зла. Мужчина сильнее напрягся, когда гость крутанул кистью свой посох, но потом нервно дернул чуть заостренным ухом, когда магическая палка в правой руке свернулась безобидным светящимся колечком. На второй руке, прислонившей лыжи к стене сеней, наметанный взгляд лесника заметил серебристый ободок второго кольца, "фасадом" обращенного внутрь ладони.
— Прошу, разувайтесь, — произнес хозяин, вставляя меч в хитро пристроенные ножны и запирая за гостем дверь в просторные сени.
Сразу прямо находились вешалки и обувные полки. Маленькая ступенька с тапками отделяла грязную зону прихожей. Слева от входной двери высокое и узкое оконце, напротив которого располагалась лестница на чердак-мансарду, направо проход в гончарную мастерскую. Под лестницей — отхожий закуток с фаянсовым другом при водяном смыве, рядом — мойня и парилка, примыкавшая к большой печи для обжига, с другой стороны которой и до стены находилась сушилка. Слева от лестницы вход в не менее просторную избу, уютно обставленную и сейчас комфортно натопленную. Коллин ловко сбросил низкобортные валенки и, не глядя, повесил на крюк верхнюю одежду — ножны с мечом остались в левой руке.
