Голубенький пунктир спокойно провёл её свозь очередную проверку на разумность. Пришлось только резко повернуться два раза. Она, конечно, тренированностью не отличалась, но и особой неуклюжестью — тоже. Прошла. А пунктир замигал, приглашая следовать дальше.
Катти последовала.
А вот и скульптурная пара. Которая парой была когда-то, а теперь стройный мальчик улыбался пустоте напротив. И стало понятно! — они соревновались друг с другом! Они, подсмеиваясь друг над другом, верно, выцеливали мишень в конце коридора!
Катти размотала из тряпок свою мраморную девчонку, взглянула на постамент — гадать, куда её поставить, не требовалось: углубления под ступни и спустя столетия проглядывали отчётливо. Что ж, обычная для прежних лёгкая магия поглощения пыли действовала и здесь. Ну, а как установить лучницу, чтобы она тут же не рухнула, Катти знала: в Льиз яррулле подобных имелось множество.
Девушка завела руку за постамент, нащупала на его тыльной стенке впадину, вложила в неё свою ладонь и сжала выступ, оказавшийся меж её большим и указательным пальцами. В Лазурном иногда приходилось прикладывать серьёзное усилие, иногда звать взрослых или мальчишек-принцев на помощь, но здесь-то дворец не бросали на полтора тысячелетия, здесь всё не успело заскорузнуть — впадины на ложе небольшого пьедестала приглашающе раздвинулись.
А теперь приподнять скульптурку и аккуратненько опустить её ноги в расширившиеся следки. Продавливаясь под весом камня, они углубились и тут же сжались. Есть! Скульптура встала. И мраморная девчонка словно радостно улыбнулась: дома! Катти вскинула голову, повернулась и словно увидела ответную улыбку: "Привет! А я соскучился!"
"Теперь вам скучно не будет", — дозволила себе улыбку и Катти.
Раздался мягкий гонг. Необычный какой-то... По-нормальному, в подобных случаях его интонация бывает... удовлетворённой, что ли: мол, дело сделано, всем спасибо! А сейчас — слегка торжественной — словно "здравствуйте Ваше Высочество!" Так приветствовали её подруг-принцесс мажордомы в их отдалённых поместьях. Ой, да какое из неё-то "высочество"!
Что-то мигнуло внизу. Катти опустила глаза. Рядом с голубоватым штрихом теперь мягко светилась фиолетовая точка. Ну, какой штрих, такая и точка — на две ладони...
И что это за ещё такое?
Катти осторожно тронула её ступнёй. Точка расползлась в ещё один штрих. Рядом вырисовался следующий. Её приглашают? Но некогда же! Она убрала ногу. Второй штрих сразу выцвел, а первый — опять сжался в точку.
Катти тогда наступила на знакомую голубую полоску. Впереди привычно образовалась ещё одна. Фиолетовая точка выцвела и тут же распустилась у второго голубого штриха. Кажется, ей сообщают, что им не к спеху?
Что ж, тогда на ужин!
"Ох, девочки и не надо мне плетей, а? Я сегодня точно не заслужила! Сегодня я, кажется, прошла ещё одно испытание на разумность. Ведь даже животные могут воровать, но только по-настоящему разумные — возвращать взятое! *"
*[Стругацкие, если кто не помнит. "Благоустроенная планета": "Красть вещи могут и звери, но только люди могут возвращать украденное."]
Тупиковый штрек третьего уровня шахт прежних принять за один из проходов в естественной пещере было уже невозможно: слишком ровны стены, слишком округл низкий потолок, слишком гладкий пол. Даже пятна слабо светящейся плесени не могли заморочить голову: они намекали, что хозяева давно ушли, а не о том, что их и не было.
— Постарайся побыстрее, — вдруг забеспокоился норт: — Плохое чувство у меня.
— Принято, — пробурчал нагтилин и чуть ускорился.
— А долго ещё? — спросил его Нил.
— Вон до поворота, а там еще саженей с полсотни. Но сразу после... Поперёд меня не вздумайте лезть!
— А мы давай-ка отстанем, — предложил тогда Ниэллон Келу.
Вект замыкал их небольшой отряд. Норт кивнул и пропустил мимо себя филина с кором.
— Стены поберегите... Да и потолок не рушьте тоже... — бросил за спину Луф.
— Принято, — улыбнулся Нил.
Фред глянул на свой диск и только поёжился: тот был затоплен огнями.
Он представил, как твари, наткнувшись на лестнице на резко сужавшемся проходе на более грозного хищника, тормозят, отходят в сторону, но и там уже не пусто... Они оказываются всё ближе и ближе к устью их штрека. Их воротит от запаха, от магии разлитой нортом дряни, но не помещаются они на площади! И, наконец, одну из них выдавливают в тёмный проход... Она недоумённо оглядывается, раздражённо принюхивается и...
И отразившись от нескольких поворотов до них доносится взбешенный вой!
Они сами как раз повернули за угол прохода. Да, точно: ярдов с сотню и тупик. Несколько огромных валунов, когда-то рухнув вниз намертво перекрыли дорогу. Нагтилин о том предупреждал, но морозом по позвоночникам имперских подданных плеснуло всё равно знатно.
— Оставайтесь здесь! — скомандовал нагтилин. — И пока не позову — ни шага вперёд! Акки, проследи.
— Акки, сюда! — тут же раздалось из-за поворота.
— Нянька из меня не вышла, — хмыкнул тот, в два-три движения приводя лук в боевую готовность. — Но вы же мальчики уже взрослые?
— Принято, — выдавил из себя дисциплинированный ответ Фред.
— Принято, — подтвердил Шкрот.
— Ушёл!
Нагтилин на его реплику не среагировал — он, раскинув руки, раскинув ноги, замер...
"Нашёл время медитировать!" — полыхнуло раздражение у Фреда.
Ему без всяких медитаций почти явственно был виден зарождающийся шквал хищной дряни, сбирающейся у входа в их штрек. Но ведь и девятому валу предшествуют ещё восемь, хоть и не таких смертельных...
А что бывает "не очень смертельное"? У смерти — сравнительных степеней не водится!
"Если бы покойный не с бубей походил, ему бы ещё хреновей было!" — не кстати
всплыла в голове Фреда знаменитая всю империю присказка картёжников.
Нагтилин, наконец, очнулся. Он, едва ли не на цыпочках, подошёл к стене, достал из рюкзака щётку с жёсткой щетиной и стёр ею пятно плесени.
— Ага, — удовлетворённо произнёс он.
Тусклый, зеленоватый свет от грибка застилал, маскировал, как выяснилось, целый ряд других разноцветных, тоже чуть светящихся, пятен — голубое-зелёное-жёлтое, зелёное-голубое-жёлтое, голубое-зелёное-жёлтое.
— ...Оно всё-таки всё ещё работает!
Вытащил из рюкзака такую же, как была у норта, мягкую бутылку, вручил её своему филину:
— Идешь последним. Обозначишь путь. Пошли. За мной! И шаг в шаг! — и перейдя на другую громкость, заорал: — Парни! Мы тронулись! Дорогу пометим!
Да, такая глотка должна пробивать даже каменные стены, не то что поворот с десяток ярдов!
Прижимаясь к стене, нагтилин прошёл с треть оставшегося коридора, резко повернул, вышел на середину прохода, прошёл ещё треть и, опять вернувшись к той же стене, перейдя почти на бег, одолел последние сорок ярдов. Фред старался не отставать. Сказано же: шаг в шаг! Вот он и дошагал прямо за спиной Луфгегла до самого завала.
Луф развернулся, рубанул рукой отсечку ярдов в десять, указал Шкроту:
— Пометь — здесь граница. За неё не заступать! А тут — безобидно. Сравнительно.
Фред оглянулся. Светились теперь не только стены. На полу тоже явственно проглядывала подсвеченная фосфоресцирующими пятнами безопасная тропинка. Безопасная... А остальная часть прохода? Ему тут голову не морочат? Вот этот нагтилин голову не морочит?! Но проверять как-то не хотелось.
— Теперь не мешайте! — произнёс нагтилин. И непонятно добавил: — Эх, Катти бы сюда!
И опять, раскинув руки-ноги, замер.
— А вот и мы! — вырвался из-за поворота норт.
В руках — запятнанное кровью копьё, из глаз — и за сотню ярдов видно! — бьёт пламя азарта схватки.
"Встать бы с ним рядом! — вдруг поймал себя мысли Фред и, спохватившись, мрачно оскалился: — Да сейчас, кажется, так и так придётся..."
Следом выскочили и остальные. Морочит ли голову нагтилин ему или нет, но они к ним бежали строго по отмеченному пути. Развернулись, встали.
Тут из-за поворота выплеснулись и твари. Тёмных гончих не было, но тех, которые были вместо них — хватало. И звери не соблюдали никаких разметок — они пёрли вперёд сплошным серым комом, и никого из них ничего не остановило.
— Прям, так и хочется услышать: ма-альчики! — собезьянничал кого-то Келдаз.
— Однако, мальчики немного подросли, — пробормотал кор негромко. Но ледяного азарта в его голосе было не меньше, чем в недавнем выкрике норта. Он уже убрал лук, и руках его поблёскивали две абордажные сабли.
— Есть! — послышалось сзади.
Фред непроизвольно оглянулся. Нагтилин стоял у стены, из которой теперь торчал целый ряд нитрониумных ключей, и лупил по ним кулаком.
— Ну! — взревел он, врезав по последнему, отдельно выступающему.
И...
— Есть!! — заорали они все наперебой, услышав звук, который невозможно с чем-то перепутать — мягкий гонг согласия. Магия прежних объявила: "Принято!"
И тут же следом Фред увидел ещё одно незабываемое зрелище, раньше ему про него только рассказывали те, которым повезло — которым многократно везло! — повезло выйти в пустошах на выпадение, повезло разобраться с ключами — а с ними обычно разбираются методом тыка — ткнул и благодари всех богов, что остался жив! (А не повезло? — что ж, вон ещё дрожат несколько смертников...)
Громадные неподъёмные булыжники разъезжались в разные стороны, уходя прямо в стены, словно все их бугры, выступы, горбы — это лишь иллюзия...
— Быстро! — с двух сторон подхватили его норт с вектом и буквально внесли в небольшую камеру, скрывавшуюся за той стороной иллюзорного обвала.
Как только они оказались внутри, нагтилин вжал ещё один нитрониумный ключ. И дверь начала смыкаться. А волна тварей была уже совсем рядом!
Есть!
С этой стороны камни виделись полупрозрачными, словно сделанными из мутноватого стекла, и, как первых тварей последующие буквально вмяли в "иллюзорные" углы, шипы и выступы, Фред рассмотрел во всех окровавленных подробностях.
— Ну, вот мы и в шахте, — потёр, помял, словно вытер лицо руками нагтилин. — Теперь действительно в шахте, а не... в приступочке.
Принцессы музицировали. "Послеобеденный досуг". Вчера было вышивание, сегодня — музыка. Её милость баронесса Верриса ла Отредди ещё накануне вечером осведомилась о любимых инструментах "их высочеств".
" — Кисточка, — улыбнулась принцесса Никкора.
" — Скрипка, — чуть пожала плечами принцесса Синнаэль.
" — Нет! — отмела выбор Сины баронесса. — Вы б ещё балалайку во дворец притащить затребовали! Предложите что-нибудь ещё, — и она обернулась к Никке, — А вы... Один музыкальный номер обязателен! Вам — тоже. Дальше... — она поморщилась и согласилась: — Хорошо, мольберт в зале присутствовать будет. Но тем не менее... С лютней управишься? — Сина кивнула. — Значит, с тобой решено. Итак, Вы?..
" — Может, виолончель?
" — Опять ваше, опять смычковое, — поморщилась баронесса. — Но с нею ты хоть приплясывать, как это в трактирах водится, не примешься. Спокойный, достаточно приличный инструмент. Хорошо.
"Спокойный"? Сина переглянулась с Никкой. Это мадам никогда не присутствовала на пятничных концертах Клериссы. "Приличный"? Девочек на них начали пускать только после того, как им исполнилось пятнадцать, только после их первых посещений храма Анатары. Мальчишек... Мамочка сделала так, чтобы им на них несколько раз стало до зевоты скучно, и принцы по вечерам пятниц начали выискивать, стали находить себе более увлекательные занятия. А королева... Вот она выходит на сцену, оглядывает небольшой зал, садится, вот широко раздвигает ноги... И первое длинное движение смычка, согласно нот нового творения маэстро Видалия, увечного коротышки... которого сегодня до его покоев проводит новая дама.
Кажется, воспиталка заметила их переглядывания.
" — И не разочаруйте меня! Я, когда разными девочками разочарованная, так девчонок... разных... не люблю совсем! — что ж, намёк на плети для Катти был абсолютно прозрачен. — И кстати, — повернулась она к Никке, — ты просила о музыкальном сопровождении на занятиях по вышивке... Вот я и посмотрю, как соотносится музыка твоей подруги с ритмом вышивания...
И это уже не плети, это намёк на сладкий пряничек. Как Синнаэль брезговала иголками с пяльцами, мадам наверняка уже в курсе.
Когда векаты ушли в Артол, в новую жизнь — у них и музыка старая не сохранилась: слишком много людей погибло, а при переходе чаще, конечно же, выживали воины, а не скоморохи: первым и еды доставалось больше, да и крепче они были, крепче... И на новом месте подхватили уже новую музыку — местных городов, которые — в Эллезии по крайней мере, — не были разгромлены, разграблены, разобраны на камни для замков, крепостных стен, для новых дворцов... Да чего уж там — и для хижин тоже.
В последние же десятилетия, в последнее поколение — после серянки, после допуска в Университет недворян — после того, как их пустили в официальную жизнь государства... Раньше двор Эллезии в музыке всё-таки следовал канону Империи, но новые люди принесли во дворцы свои инструменты — те же скрипки и виолончели. За изготовление которых теперь взялись настоящие мастера — платить им за это стали. Много платить. И для корпусов музыкальных инструментов начали использоваться дорогие породы деревьев, а для струн тщательным перебором найден идеальный материал — кишки одной-единственной породы овец. Алхимики поработали над специальным лаком. И они зазвучали по-новому. Да скрипки с виолончелями стали просто-напросто на загляденье красивы!
А в Таркаре...
После прежних... Орды варваров накатывали неоднократно. Не успевали цивилизоваться одни — появлялись другие. Те же тарокки, добившие города побережья... (Да и что там говорить — векаты сотворили то же самое. Ведь в Нортирии, например, из городов при её захвате более-менее не пострадала лишь столица.)
Выжили служители некоторых храмов, сохранив обряды, в которых звучала музыка. Так уцелели органы Анатары, гармоники Арилении, флейты Ниобеи... Имелись простенькие инструменты и у самих тарокков — дудочки разные, разные барабаны, примитивные струнные, на две-четыре струны...
Остальное — переломано, сожжено, да и просто сгнило. От прежних уцелело мало — вот арфы, к слову.
Сейчас Агторрия играла как раз на арфе. Играла хорошо, играла красиво — пальцы порхали по струнам, осанка идеальна, на губах мечтательная улыбка. Да и сама по себе она была, ох, как хороша!
Синнаэль привыкла выделяться в толпе, в компании, в любой группе: всё-таки унаследованные от королевского рода светлые — очень светлые! — волосы издалека отделяли её от темноволосого окружения, а вблизи... Мало кого оставляло равнодушным её лицо — её широко распахнутые отчётливо голубые глаза, капризная линия губ, их цвет, их прозрачность, и главное — её, доставшаяся от рода матери, прозрачная, словно подсвеченная изнутри, кожа... "Намучаешься же ты с нею! — ворчала мама. — Как я раньше. Чуть поцелуй покрепче — и уже остаётся след!"
