— Идем.
Он уходил, спотыкаясь, смотрел на Мирру, стараясь передать ей свою любовь и боль, про себя умолял, чтобы она не забыла его.
— Глава 2 Воспитание короля
— Вы когда-нибудь устаете? — бормотал Полага, который сильно отстал от Эл и молодого человека на подъеме тропы.
Не оглянувшись, Эл, шедшая впереди, села на землю. Бродяга поравнялся, сел напротив и забубнил.
— Зачем он идет за нами?
— Ему хочется, — пожала плечами Эл. — Он тебе мешает?
В ответ уже он пожал плечами. Полага плюхнулся между ними и осмотрел обоих.
— Как вам удается идти без отдыха? В чем секрет? — спросил он и завалился на спину.
— Секрет в ритме, — ответила Эл и больше ничего не объяснила.
— Я посмотрю вниз с холма, — предупредил Бродяга и оставил их вдвоем.
— Опять пошел смотреть туда, откуда мы ушли. Я думаю, что он не устает, потому что не думает ни о чем и ни о ком, кроме нее. Никогда не видел такой любви. Бедняга.
Эл не поддержала разговор. Полага почти к ней присмотрелся, и она стала казаться ему сносной спутницей. Тот удар в грудь, которым она его наградила, навел Полагу на мысль, что она может путешествовать одна. Полага уважал силу, не имеет значения, кто обладает ею. Он тешил себя надеждой, что не зря пошел с ними, что если не выгадает от путешествия, то, по крайней мере, узнает, кто она такая. Становилось все интереснее.
— Ты тоже поверила в слова Мирры?
Эл наконец-то повела бровью в ответ.
— И я поверил, — кивнул Полага. — Ну не может же существовать человек такой никчемной жизнью. Что проку таскаться по дорогам. Обойди ты хоть всю страну, но если нету цели, то и ходить не стоит. Верно?
— Верно, — согласилась она.
— Тогда как он станет королем? — Этот вопрос его очень интересовал. Но кроме недоумения и сочувствия намерения Бродяги у него не вызывали. — Осталось найти пустующий трон.
Он хихикну. Эл криво улыбнулась и кивнула.
— Кому нужен король, который не умеет красиво держаться, говорить, владеть оружием? Ему нужна армия, чтобы захватить власть силой. Другого способа попасть на трон у него нет, — рассуждал Полага. — Кто будет его учить?
— Ты. От него не требуется исключительное боевое искусство, разве что некоторые навыки, чтобы не казаться слабым. А он не слаб, просто не обучен. Король прежде всего должен быть гибким в мышлении, знающим свою землю и ее законы, от него требуется мудрость, а не умение махать оружием, для этого случая существуют такие люди, как ты.
— Ты так говоришь, словно можешь сделать из него короля.
— Могу. Я могу дать ему трон, а сможет ли он на нем усидеть — это уже не моя забота, — это самая длинная фраза, которую Эл сказала за все время пути.
— Ты ненормальная. Ладно. Он глупец. Сгоряча поклялся, возомнил себе. Но чтобы ты верила?
— А я не верю. Дал клятву, так пускай сдержит. Поучи его бороться, а я найду нам поесть.
Она поднялась, чтобы уйти. Полага постучал себя по лбу.
— С кем я связался.
Тем не менее, он поднялся и подошел к Бродяге.
— Ну-ка, напади на меня, — сказал он, толкая молодого человека в плечо.
— Зачем? Ты хочешь меня побить? — спросил Бродяга.
— Нет. Надо бы тебя поучить драться. Западные люди слабаков не уважают. Тебя не возьмут в отряд.
— А. Давай, я попробую.
Эл вернулась с парой маленьких животных, напоминавших ящериц. Она встала над растянувшимися на земле мужчинами и улыбнулась. Они вывозились в пыли, и растянулись на отдых прямо у тропы, в глазах обоих читался бойцовский азарт.
— Как успехи? — спросила она у Полаги.
— Он цепкий и упорный. Толк будет.
— Я нашла пещеру. Хорошее место. Переждем там холода.
— А как же война? — спросил Полага.
— Раньше весны не начнут, — успокоила Эл своим обычным уверенным тоном.
— Мы далеко ушли от жилья. Пропадем, — усомнился Полага.
— Здесь хватит пищи. Не будет гостей, есть жилье.
— Мы не идем дальше? — встревожился Бродяга.
— Нет, — твердо сказала Эл.
— Но...
— Ты собираешься завтра стать королем? — спросила она, чем сильно его смутила.
Так они поселились в предгорьях.
Место Эл выбрала уютное, защищенное от осенних и зимних ветров. По склонам водилась всякая живность, текли родники, окружающее навевало покой и добрые мысли. Полага с Бродягой поселились в большой пещере, а Эл в пещерке повыше. Каждый день Полага давал уроки борьбы и боя на палках, Эл тем временем добывала пропитание, а к вечеру они садились в кружок и вели разные беседы. Так постепенно Полага и молодой человек сильно сдружились, а Полага стал замечать, что взгляды молодого человека в сторону странной их спутницы становятся все более мечтательными и долгими. Полага и сам не против был приударить за Эл, но кожей чувствовал, что эта женщина недосягаема для него. Эл выглядела молодой, но в ее повадках так явно читался опыт, что Полагу изводило любопытство. Беседы, что Эл вела с ними, были очень не простые, то были совсем не пустые разговоры. Эл сначала старательно расспрашивала Бродягу о его жизни, засыпая его таким количеством вопросов, что бедняга уставал отвечать на них, а потом пошел период, когда она сама много рассказывала о жизни. Полаге открылось множество подробностей. Бродяга знал окружающие земли вдоль и поперек, помнил, где и как поклоняются владыке, во что верят, как живут. Он, оказывается, подмечал массу подробностей и запоминал их, вот уж что не пришло бы Полаге в голову — так это запоминать разные мелочи жизни. Живут себе люди — и ладно. Эл эти знания привели в восторг.
— Я не понимаю сам, как запомнил столько. Я не запоминал специально, — удивлялся Бродяга.
— Быть бродягой не дурно. А? — улыбалась Эл.
Однажды во время схватки молодой человек не на шутку прижал Полагу, хватка его окрепла, а выносливость была всегда сильной его стороной. Полага лежал на спине пригвожденный к земле, пока парень не сжалился.
— Молодец, — с уважением похвалил Полага.
Бродяга усмехнулся и сказал:
— Я хочу посоветоваться, как мне быть?
— С чем? — спросил Полага в ответ.
— Понимаешь. Мирра такая красивая и нежная, но Эл больше подходит на роль королевы.
— Да ты спятил, — выдохнул Полага. — Я поколочу тебя всерьез, если ты скажешь, что разлюбил Мирру.
— Нет. Нет. Конечно, я помню ее. Но со мной что-то твориться невообразимое, когда я смотрю на Эл. У меня галлюцинации.
— Э-э-э, я тут начал подозревать, что она колдунья, — признался Полага. — Ну, сам посуди. Она так себя ведет, словно у нее в кустах армия, и все беды мира ей не страшны. Откуда возьмется такая уверенность? Колдовство. Ты пробовал в глаза ей смотреть? Все, как в тьму проваливаешься. А что ты видел?
— Нет. Я не видел тьму. Я с первых мгновений, как увидел в ней девушку, мучаюсь. Я знаю ее лицо. Знаю. Не могу объяснить. Только она вызывает трепет во мне. Меня бросает в жар, и я готов за нее умереть, в буквальном смысле. Если она ходит в куртке, то я еще как-то не путаю одно с другим, но как только вижу ее в плаще, особенно, если она замирает, рассматривая что-то или, когда наблюдаю издали, то она кажется мне другой. Вот повернется и вместо ее костюма будет платье, легкое, невесомое, светлое.
— Точно. Это чары, — подытожил Полага. — Как думаешь, зачем мы ей? Она не сомневается, что ты станешь королем. Ты сам-то веришь в это?
— Мне с каждым днем кажется, что я удаляюсь от самого себя, от той глупости. Я действительно был очень глуп. Но если тогда в шатре, я упал, как сказала Эл, в руки судьбы, то предсказание может еще стать правдой.
Полага засмеялся.
— Король из тебя сейчас смехотворный, спору нет. Но я стал замечать, что ты лучше изъясняешься, взгляд стал другим. Ты не смотришь тупо перед собой, а создается впечатление, что ты думаешь о важном. Со стороны хмурым тугодумом ты уже не выглядишь. Ты почувствовал свободу, что ли. Ее колдовство тебе на пользу.
— Так как же мне быть? Что будет, если я разлюблю Мирру, ее место займет Эл? Мои труды потеряют смысл?
— Стоило тебя похвалить, и ты опять выглядишь болваном. Куда нам до нее? Хочешь, я у нее узнаю, как она к тебе относиться? Что мне стоит, я-то в нее не влюблен. Я, признаться, ее побаиваюсь.
— Нет. Не нужно.
Вечером Полага решил оставить их наедине. Эл наперед все знает, пусть сама решит.
Слабый огонек догорал в очаге. Ночь была ясной, сонм звезд притягивал внимание Эл. Она смотрела вверх, туда же смотрел и Бродяга. Он указал на одну из ярких звезд.
— Эта звезда никогда не заходит за горизонт, — сказал он.
— Откуда ты узнал? — спросила Эл.
— Я наблюдал. Я много рассматривал небо. Я разбил звезды на группы, чтобы лучше запомнить. Таких групп много. Я даже могу сказать, какая звезда совсем не покажется зимой или летом. Туда, я могу послать любую мольбу и буду услышан. Здесь записаны все дороги, которые я прошел, так же как дороги этих земель. Они все есть на небе. Я его читать люблю.
Он произнес "люблю" и замер. Раньше он тут же вспоминал Мирру, а теперь подумал об Эл.
— Я не могу больше молчать. Может быть, ты избавишь меня от сомнений. Откуда мне известен твой облик? Ты знала меня прежде? Где мы встречались? Я не помню ничего, а тебя помню.
Эл вздохнула и отвела взгляд от звезд.
— Ты уверен?
— Я в этом уверен больше того, что я жив. Я знаю тебя. Откуда?
— Ты требуешь ответа?
— Я не смею требовать, — смутился он. — Но мне трудно смотреть на тебя, всякий раз я воображаю всякий бред.
— Опиши.
— Не могу.
— Сам скрываешь, а требуешь ответа от меня.
— Ты объяснишь, если я расскажу?
— Я не могу обещать. Едва ли мои объяснения будут понятны, — уклонилась от ответа Эл.
— Ты не носила эту одежду. На тебе было платье. И ты была недосягаема. — Эл медленно перевела на него взгляд и глаза их встретились. — Много света. Мне хочется упасть к твоим ногам, ты захватываешь меня всего. Это чувство не похоже на то, что я испытываю к Мирре.
Эл подняла вверх брови и улыбнулась той самой улыбкой, которая смущала его.
— И ты утверждаешь, что не помнишь? Подумай, быть может, это тебе привиделось? Там точно я?
— Ты не веришь.
— Хорошо. Мы знакомы. Ты потерял память из-за меня, — подтвердила Эл.
Она решилась сказать. Когда-нибудь в прошлом она избрала бы откровенность, как единственное средство. Правда всегда важна. Только сейчас Эл посетило сомнение. Он и без того смущенный трудностью темы замер окончательно.
Эл оставалось ждать реакции. Едва ли он может осмыслить услышанное. Кроме образа, осколка прошлого, для него не существовало ничего. Неужели забвение не было абсолютным? Он совсем не похож на восторженного юношу, во взгляде которого она прочла когда-то поклонение. Он внешне изменился, но внутри, в некоем запыленном временем углу его существа стояло изваяние, которое он вознес на пьедестал. Он его не забыл!
Он встал и протянул руку.
— Пожалуйста, — поманил он. — Встань тоже.
Эл поднялась. Скоро до нее дошел смысл. Он начал реконструировать сцену.
— Может быть днем? — спросила она.
— Нет. Мне не нужен свет. Я его помню. В сумерках даже проще.
Он выбрал возвышение, поставил ее туда. Эл послушно исполнила свою роль. Он сначала откинул складки плаща с ее плеч, потом закутал ее в плащ. Эл ждала. Он отошел в сторону, так чтобы оказаться за ее левым плечом.
— Нет. Это я стоял ниже.
Эл повернулась сама, он сбежал по склону вниз, потом вернулся к костру, сделал огонь ярче, так чтобы он освещал фигуру.
Он помнил мгновения, когда крался по лестнице, а она делала вид, что не заметила его стараний.
Он стоял так долго, потом потер виски.
— Нет. Все смутно. Не так. Платья, наверное, не хватает.
Эл повела полой плаща. Она бросила на него взгляд такой загадочный и вместе с тем строгий.
— Я бы на твоем месте имя бы свое вспомнила. Я не уверена, мой мальчик, что твой способ вспомнить сработает, но так и быть......
Мурашки пошли от головы до пят, когда вместо едва различимой черной фигуры из темноты стало проступать слабое сияние, оно окутало фигуру и уничтожило всю тьму, что покрывала ее, изменив черный цвет на пепельный туман, а потом на платье легкой ткани из трех бледный цветов. На голове блеснул тонкий ободок желтого металла, а во лбу камень. Лицо не изменилось, оно сохранило строгие черты.
Он пошел к ней, как когда-то в галерее. Он остановился примерно на том же расстоянии. Эл повернулась к нему лицом. Далее следовало падение на колено и признание в любви, вместо этого он рухнул на землю.
В голове смешались день и ночь, шорохи и гром, его мучили видения из прошлого, пройденные дороги, дороги, которые путались, образовывали какие-то потоки, вращались, становились звездами, а потом следовало падение. Так повторялось много раз подряд, он кричал и слышал свой собственный крик, но вырваться из бреда не мог.
В очередной раз колесом вращался вокруг него мир, когда его рука зацепилась за чью-то руку. Понемногу вращение прекратилось. Он стоял среди звезд, выше всех высот, на которые бы мог подняться. Его бил озноб, его рука сжимала чью-то руку и то рукопожатие, в ответ, было сильным, эта рука не даст ему упасть с высоты. "Держи", — про себя умолял он. Он осмотрелся и прочел знакомые звездные рисунки. Он мог бы рассказать о каждой звездной тропе, от звезды к звезде, он попытался шагнуть на одну из них, но рука удержала его. Тогда он взглянул на того, кто ему мешал, кто держал так крепко. Плечом к плечу, рядом, стояла Эл. Она раньше казалась ему высокой, но сейчас они были одного роста, она была в сером, без плаща.
— Тебе туда рано, — сказала она.
Он никогда не видел ее лица так близко. Почему он приписывал ей такое величие. Никакого величия в ее лице не было. Добродушный взгляд с хитрецой, сдержанная улыбка.
— Эл, что произошло?
— Хм, видишь ли, Браззавиль, я не могу тебе объяснить. Просто мне поверь. Твое прошлое вернуть нельзя, но твое будущее никто не отменял. И у тебя есть настоящее. Я желала быть настоящим, а не туманной иллюзией. Согласись, мне не идет туманный образ. Потрудись его изменить.
— Так я любил тебя?
— Да-а, — многозначительно протянула она с иронией. — А потом клялся мне служить. За то и пострадал. Эти звезды — свет, но это свет далекого прошлого. Я желала бы стать твоим прошлым.
Она казалась столь обыкновенной, что он удивился ее словам.
— Служить тебе? Чем?
— Я не могу сказать, что ты имел в виду, когда клялся.
— Я был дерзок?
— Очень.
— Да. Я скорее всего был дерзок. Пусть. Но чем я исполню свой долг перед тобой?
— Нужно говорить не так. Какой долг ты мне вменишь?
— Каким будет мой долг? Что ты мне вменишь?
— Служить смертным. Беречь равновесие в этом мире. Хранить в порядке то, что существует.
— А я смогу? Я — бродяга.
— Ты Браззавиль, сын Браззавиля — хранителя порядка и равновесия.
— Но как же мои слова любви?
— Юношеский бред. Присмотрись повнимательней. Ты пылаешь ко мне любовью?
Он даже засмеялся.
