— Персик, — предостерегающе напомнил демон, — я любить не умею.
Она снова легла ему на грудь и прошептала, касаясь губами обжигающей кожи:
— Жаль...
Мужчина хмыкнул и сел. Натэли пришлось последовать за ним. Теперь они оказались лицом к лицу.
— Персик, — воин Ада заглянул ей в глаза. — Почему жаль?
Непонятая пожала плечами:
— Не знаю. Просто жаль и все. Хотя не представляю тебя влюбленным.
Он улыбнулся. Впервые улыбнулся. Это была не усмешка, не ухмылка, а обычная человеческая улыбка.
— Тогда почему ты меня любишь, если я на это не способен? В чем причина?
Она смешалась, но все-таки начала перечислять:
— Ты первый, кто спросил разрешения, прежде чем сделать что-то, на что я могу не согласиться. Первый, кто не захотел, чтобы я принимала чей-то облик. Первый, кто не причинил мне боли. За это.
Демон задумался.
— Расскажи мне, как это — любить? Что это значит? — попросил он.
Его руки лежали на ее бедрах. Он не гнал ее. А на теле все еще горели его поцелуи и укусы. Нат закрыла глаза. Такой простой вопрос и ни одного ответа....
— Ну... любить, это значит не причинять другому боли... — она задумалась, вспоминая, что еще можно отнести к любви, когда собеседник вдруг спросил:
— А я причинил тебе боль?
— Нет... — растерянно ответила девушка и смешалась, не понимая, куда он клонит.
— Хорошо. Что еще? — он снова приготовился слушать.
— Любить, значит, делать приятно тому, кого любишь, — неуверенно проговорила рассказчица.
Полно, дурочка, что ты знаешь о любви?
— А я не сделал тебе приятно? — продолжил допытываться демон.
Гостья покраснела от удовольствия, вспоминая то, что творилось в этой комнате несколько минут назад.
— Сделал, — согласилась она и вдруг просияла, поняв, что же такое любовь. — Это когда ты всецело принадлежишь тому, кого любишь! Быть безоговорочно чьей-то...
Удивленный воин Ада слегка отстранился:
— И ты бы хотела быть безоговорочно моей?
Красавица с синими волосами, не раздумывая, кивнула, хотя и сама плохо понимала, что означает это "безоговорочно".
— И ты признаешь над собой мою власть? — спросил искуситель, проводя пальцами по бархатистой спине. — Скажи. Признаешь?
— Да... — простонала она, отдаваясь ласке и почти не понимая смысла обращенных к ней слов.
— Добровольно? — настойчиво допытывался он.
— Да.
— Это правда?
— Да.
— Персик... — карие глаза полыхнули торжеством. — Ты согласилась. Трижды. Теперь у тебя есть хозяин.
Он с удовольствием наблюдал, как лицо тугодумки из нежно-персикового становится пепельно-серым. Натэль слишком поздно поняла — ее подловили, заставив совершить даже не ошибку — самоубийство. Стать вещью, принадлежащей коварному и жестокому господину. Сердце замерло в груди, во рту пересохло. Он обманул ее! Провел, как ребенка! И теперь она рабыня. Но не абстрактная рабыня этого мира, а вполне конкретная, у которой есть владелец...
— Ну же, сладкая, — примирительно сказал коварный лукавец, — чего расстроилась? Ты же только что искренне хотела мне принадлежать. Да еще к тому же безоговорочно. Вот и принадлежишь.
Суккуб сделала судорожный вдох. На глаза навернулись слезы. Дура! Какая дура! Наивная, глупая дура, возомнившая невесть что о демоне, которому просто захотелось иметь под боком на все готовую и на все согласную подстилку для любовных утех. Хотя, каких любовных... Он не знает, что такое любовь.
Фрэйно смотрел, как все эти мысли мелькают на ее лице.
— Я слышал, будто любовь — самое сильное чувство. Даже сильнее ненависти, хотя в это верится с трудом, — сказал вдруг он. — Но ты, похоже, больше меня не любишь, а, Персик? Не любишь и не хочешь принадлежать.
Он убрал с побледневшего лица мягкую прядь цвета индиго.
— Неужто твоя привязанность так быстро прошла?
— Ты... — несчастная задохнулась, и в ее глазах вспыхнула ярость. — Ты обманул меня!!! НЕНАВИЖУ!
Она хотела расцарапать это веснушчатое невозмутимое лицо, но демон опять на удивление ловко перехватил ее руки и прижал их к телу. После чего сказал с нравоучительными интонациями в голосе:
— Я не обманывал тебя.
Жертва рванулась, но он, конечно же, без труда удержал.
— Итак, во-первых, я не спрашивал разрешения тебя укусить. Я сказал, что хочу тебя укусить. И ты не возразила. Во-вторых, я не пожелал, чтобы ты принимала чей-то облик по той причине, что мне больше нравится иметь реальную женщину, а не какой-то поддельный образ. И я об этом честно тебя предупредил. В-третьих, я не причинил тебе боли потому, что в этом не было необходимости — ты и так делала все, что я хотел.
Лицо Натэли из серого стало черным. Глаза как будто умерли. И в глубине зрачков поселилась безжизненная пустыня. Дура. ДУ-РА. И теперь уже ничего не изменить. Ее обманули. Раскусили и обманули. Но и в этом есть плюс. По крайней мере, других ошибок уже не наплодить. Так плохо легкомысленной вертихвостке не было никогда в жизни. Хотелось умереть. Хотелось повернуть время вспять и на том последнем, приснопамятном для нее соревновании вонзить проклятый меч в живот, да еще и провернуть, чтобы уж наверняка...
Но, увы. Время вспять не поворачивалось, а изощренный мучитель не собирался отпускать попавшуюся на крючок невольницу. По-прежнему удерживая ее руки, Фрэйно продолжил:
— Однако это еще не все, мой нежный Персик, — сказал он спокойным и ровным голосом. — Тебе нужно понять кое-что, прежде чем... начнется твоя новая жизнь.
Говоривший сделал паузу и заглянул в синие полные слез глаза:
— Во-первых, если бы ты не согласилась, чтобы я тебя кусал, я бы этого не сделал. Во-вторых, я не прошу тебя принять чей-то облик просто потому, что хочу прикасаться именно к тебе, а не к кому-то другому. В-третьих, я никогда не причиню тебе боли, если только ты сама меня не вынудишь. В общем, я, хотя и не умею любить, но могу не причинять страданий.
С этими словами он отпустил ее руки и спокойно смотрел, как на бледное лицо возвращаются краски, как оживает и наливается голодом и гневом взгляд. О, как интересно было за ней наблюдать!
— Ненавижу тебя!!! — суккуб вцепилась в широкие плечи и встряхнула. — Ненавижу!
Ее запястья оказались вновь перехвачены.
— Персик, не наглей, я твой хозяин. Ты должна быть почтительной и покорной.
— Я?!
Собеседник засмеялся, на этот раз над тем, как много противоречивых чувств она вложила в это короткое слово. Его Персик — смиренный и покладистый? Это будет чушь. Фрэйно сгреб вырывающуюся рабыню в охапку и подмял под себя.
— Ненавижу... — задыхаясь, шептала она и, наконец, высвободив руки, притянула мужчину к себе за затылок. — Ненавижу...
— Уверена? — шепнул он, щекоча дыханием мочку уха.
И от этого негромкого мягкого голоса по коже строптивицы побежали мурашки.
— Люблю тебя!
...Натэль медленно одевалась, демон наблюдал, приподнявшись на локте.
— Ты куда собралась?
Она посмотрела с недоумением:
— Домой...
— Персик, — он рухнул обратно на диван, — ты красивая. А уж отдаваться умеешь с полным знанием дела. Но при этом ты непроходимо бестолковая.
Невольница хлопнула глазами, и демон растолковал, видя, что без объяснений она ничего не поймет:
— У тебя есть хозяин. Я. Ты никуда отсюда не уйдешь. И брось эти тряпки.
Суккуб сразу же разжала руки, подчиняясь, но уже через мгновение вспыхнула и подхватила одежду снова.
— А если Тирэн...
— Натэль, — в голосе впервые зазвучала сталь. — Отныне ты живешь здесь. У тебя есть господин. Поэтому ни Тирэн, ни Амон, ни даже все левхойты разом не посмеют тебе что-то предъявить. Вот над чем я бы на твоем месте подумал. Всерьез. Потому что твои походы за приключениями прекратились. Мало того, мой сладкий Персик, теперь никто тебя и коснуться не сможет без моего на то разрешения.
Он понизил голос, наблюдая за ее реакцией. Девчонка не подкачала. Покраснела и задумалась.
— А разве ты не разрешишь? — вдруг спросила она совершенно неожиданное.
— Что?
— Ну, ты же будешь позволять ко мне прикоснуться?
Мужчина посмотрел на нее долгим взглядом:
— А зачем мне это?
Она пожала плечами:
— За какую-нибудь выгоду...
Фрэйно закрыл глаза и лениво сказал:
— Если это намек на то, чтобы я тебя освободил, то даже не надейся. Я очень постоянен. И своим не делюсь. Даже из корысти.
Нат стояла и пыталась осознать свои эмоции. Что значит — постоянен? То есть он будет... верен? Так не бывает! Она опустилась рядом и царапнула его плечо. Демон открыл глаза. Любопытная хотела поинтересоваться о постоянстве, но внезапно испугалась получить не тот ответ, который сама себе вообразила, и потому спросила совершенно другое:
— А есть ли условие, при котором ты дашь мне свободу?
Он кивнул и сказал:
— Безусловно. Родишь мне дочь, сразу отпущу.
— И... я смогу уйти?
"Бестолковый Персик, конечно, НЕТ". Но хозяин не собирался делиться этим ответом, поэтому лишь слегка вскинул бровь, ожидая реакции рабыни.
Та встала и отбросила с плеч волосы. Она не дрогнула ни на миг, только выше вздернула подбородок, ожидая ответа на свой вопрос. Наконец демон рванул гордячку за руку, и она со смехом повалилась на него сверху.
— Учую чужой запах — убью, — предупредил он.
— Не вынудишь — не учуешь. Показывай, где я буду жить и спать.
Он усмехнулся. Непокорная... Но послушная. Идеальная.
Нынешний день Натэль окрестила самым странным в своей, в общем-то, далеко не обычной жизни. Как оказалось, Фрэйно зря словами не разбрасывался, а свою немногословность искупал предприимчивостью. Первое, что он сделал, поднявшись, наконец, с дивана — показал девушке ее гардероб. В просторной комнате разместились платья, туники, юбки, накидки, штаны...
— Откуда? — обладательница тряпичного богатства оглянулась на своего невозмутимого избранника.
Он посмотрел. Невольница сразу же потупилась. Господин не любил глупых вопросов. Это следовало запомнить. И не провоцировать. Поэтому пришлось спросить иначе:
— Как ты мог снять мерку? Тут все впору!
Вот теперь вопрос задан правильно. Демон ухмыльнулся, и суккуб тут же вспомнила свой первый визит в этот дом, безмолвную рабыню, принявшую из рук повелителя блузку гостьи и с ней же исчезнувшую.
Рыжая сволочь! Он уже тогда знал, что она вернется! Приказал снять с одежды мерки и заказал то, что больше всего должно было подойти принадлежащей ему женщине.
Нат перебирала наряды. Красивые. Не укутают, подобно савану, но и не откроют больше допустимого. Она смотрела на эту красивую, лишенную откровенности одежду со смешанным чувством страха и восторга.
— Я не должна ходить по дому обнаженной? — спросила соблазнительница осторожно, хотя понимала, что такое обилие нарядов вряд ли предполагает обратное.
— Нет.
— Но... тебе же будет неудобно, — ветреная красавица с богатым бордельным прошлым и весьма неоднозначным настоящим действительно ничего не понимала.
В домах терпимости женщины ходили полуголыми, да и Фрэйно навряд ли завел себе шлюху для уюта, поэтому...
— Персик, — прервал демон размышления своей озадаченной собеседницы и протянул ей первое попавшееся платье, — я обещаю, твоя жизнь в моей постели не будет скучной, но, как бы то ни было, у меня хватит выдержки и терпения тебя раздевать. И я буду делать это очень неторопливо...
Он вдоволь насладился румянцем на лице той, которая даже не подозревала, что еще умеет так часто и жарко краснеть.
У кандалов, сковывавших руки Амона, было одно неприятное свойство: они едва ли не полностью лишали возможности прибегнуть к магии, позволяя воспользоваться разве что слабеньким заклинанием лечения. Любая попытка обратиться к более сильному колдовству или, тем паче, разрушить оковы, пресекалась столь болезненно и жестоко, что даже самые строптивые и гордые узники весьма быстро смирялись со своей участью.
Поэтому демон не пытался освободиться. Да он и не рвался на волю. Неудобство от осознания собственной непривычной уязвимости быстро прошло, сменившись равнодушием. Зверь не спал, он выжидал, затаившись, и лишь иногда в прозрачных светлых глазах вспыхивала хищная искра. Впрочем, она почти тут же гасла. Время гнева еще не наступило. Как и время возмездия.
Наверное, заточенный должен был свирепствовать, захлебываясь от ненависти и досады, но он сидел неподвижно, лишь изредка меняя положение тела. В тишине темницы мысли текли удивительно гладко и ровно, вся картина происходящего ясно стояла перед внутренним взором. Прекрасно осознавая все, что, произойдет дальше, пленник ждал посетителя, который не мог не прийти. Уже не мог.
Даже с закрытыми глазами удалось мгновенно определить тот миг, когда в подземелье спустился враг. В затхлом воздухе появились едва уловимые сладковатые нотки безумия. Умалишенный был могущественным магом и ловко прятал свое помешательство от других, но Амону, пригубившему бездну, умеющему разговаривать с драконами, вобравшему силу бывшего левхойта Ада, стало зримо то, чего не замечали другие.
Если бы квардинг мог, он, возможно, даже испытал бы жалость к существу, столь давно и тщательно скрывавшему ото всех свое сумасшествие. Но когда Кэсс не стояла рядом охранительной тенью, ее хозяин снова лишался способности чувствовать. Он опять становился тем, кем был до появления в своей жизни нииды — равнодушным жестоким воином.
— Осталось немного, и ты окончательно потеряешь рассудок, — медленно произнес демон, по-прежнему не открывая глаз.
Вошедший триумфатор замер от изумления. Надо же, он, всесильный, оказался замечен жалким пленником еще до того, как сам решил себя явить.
— Скажи, а свой истинный облик ты уже потерял? — ленивым голосом спросил заключенный, словно не сидел в каземате, скованный чарами, а вел беседу в Зале Совета. — Интересно посмотреть, какой ты теперь? Наверняка красавец, да? Ну-ка, попробую угадать... Любая девка упадет замертво, увидев твою физиономию? И, наверняка, на это обворожительное колдовство уходит все больше и больше сил. Я прав?
Он, наконец, открыл глаза и перевел взгляд на визитера.
— Прав, — хрипло согласился тот. — Но это не страшно, ведь скоро у меня будет столько силы, что я не смогу ее потратить за все время существования Ада, Антара и всех известных и неизвестных земель!
— Знать, недолго им осталось, — насмешливо констатировал собеседник.
— Они проживут столько, сколько я решу! — рыкнул пришедший, не выступая, тем не менее, из тени.
— Интересно, — все так же неторопливо протянул узник, снова закрывая глаза. — А кто будет решать, сколько проживешь ты?
Тот, к кому обращался этот вопрос, сделал два широких шага вперед и остановился перед решеткой темницы.
— Точно не ты. Твое время ушло. Твое и всего твоего проклятого племени! Скоро править будут другие.
— Безумные великаны, забывшие даже родную речь? — свергнутый квардинг хмыкнул. — Скорее люди к власти придут. Ты никогда не станешь правителем этого мира. Мы всего лишь прокляты, а не выставлены на общее осмеяние.
