— Я должен пойти и высказать этому мерзавцу всё!.. — негодовал господин Каро, сжимая кулаки.
Нет, когти у него не росли, но этот огонь в глазах...
— Не надо, господин Каро, прошу вас! — И Ай-Маа со слезами повисла у него на шее.
Тот сначала пытался мягко высвободиться, но девушка вцепилась в него, как клещ, и тряслась от рыданий. Господин Каро растерялся, обмяк и сдался — прижал Ай-Маа к себе и стал успокаивать, гладя по голове.
— В самом деле, не стоит оно того, — присоединилась к уговорам мать. — Ещё руки об эту мразь пачкать! Да чтоб ему провалиться!
В общем, господин Каро так и не пошёл к Ан-Киму выяснять отношения: Ай-Маа после такого потрясения заболела, и он навещал её каждый день, принося фрукты и лакомства. Когда она, заикаясь от смущения, попросила его принести ей лучше кусочек сырого мяса, он мягко улыбнулся и кивнул. На следующий день он, протягивая ей на тарелке кусок говяжьей вырезки, сказал:
— Самое свежее, что я смог найти.
Теперь он знал "постыдный" секрет Ай-Маа, и это его не шокировало и не отталкивало. Такие секреты знают только самые близкие... В общем-то, он уже давно и был для неё самым близким человеком после матери.
Она стала его женой — через три года после предложения руки и сердца. Ей было двадцать семь, ему — сорок шесть. Он был уже в том возрасте, когда мужчина ценит в женщине не внешнюю красоту и сексапильность, а внутренние качества — как раз то сочетание, которое Ай-Маа собой и представляла.
Ан-Ким, к слову, через год после того случая на вечеринке заболел "чёрным безумием" — недугом, от которого не было спасения. Начиналось оно с нарастающей нервозности и утомляемости, переходящей в помешательство — тихое или буйное, в зависимости от личности больного, и заканчивалось истощением, параличом и смертью. Поражал этот недуг как синеухих, так и красноухих — без разбора. Сколько ни бились врачи в поисках лечения, между словами "чёрное безумие" и "смерть" можно было поставить знак равенства. Через полгода после начала болезни Ан-Кима не стало.
Итак, Ай-Маа Найко стала Ай-Маа Каро, но нисколько не сожалела об этом. В чувствах супруга к ней сочетались любовь мужа и нежность отца. Ай-Маа с гордостью носила обручальный браслет, и работницы ателье удивлённо и не без зависти качали головами: как это она, угрюмый "волчонок", дурнушка, каких поискать, умудрилась выйти замуж? Да ей же на роду было написано вековать старой девой!..
Время шло, замужняя жизнь Ай-Маа текла благополучно, вот только она никак не могла забеременеть. Минуло уже четыре года со дня свадьбы, но порадовать мать внуками у неё не получалось. Муж грешил на себя — как-никак, уже пятьдесят стукнуло, но обследование показало, что его семя вполне способно к оплодотворению. Ай-Маа тоже была здорова. Что же мешало им зачать ребёнка?
Они переехали из района Каа'алоа в Лулукан, поближе к работе мужа, и Ай-Маа устроилась в местное ателье. Там она на удивление быстро влилась в новый коллектив; её приняли дружелюбно, никто не шушукался у неё за спиной, и с парой портних они стали даже близкими приятельницами. Одна из них, узнав о проблеме Ай-Маа, посоветовала ей сходить к знахарке. Ай-Маа поначалу посмеялась:
— Да ты что! Мы же не в древние времена живём, чтобы по лекарям, колдунам да бабкам ходить! Есть ведь современная медицина, и неплохая.
— Не скажи, — покачала головой подруга. — Помогла тебе хоть на капельку эта хвалёная медицина? Нет.
И она принялась рассказывать о знахарке такие чудеса, что Ай-Маа задумалась. Может, и правда, этой бабке доступны такие области, в которых обычная медицина теряется, как младенец в лесу? Домой она пришла под впечатлением и тут же рассказала всё мужу. Тот лишь посмеялся над ней:
— Ох и дремучие вы, девушки! Верите всяким шарлатанам, которым только и нужно, что выманить побольше денег у таких доверчивых простушек! Даже не думай, волчонок. Справимся как-нибудь без твоих бабок-знахарок. — И с этими словами Вук-Хим поцеловал её в лоб и в глаза.
Хоть в словах мужа и был некий резон, но Ай-Маа запала в душу эта идея. Через неделю она попросила у подруги адрес знахарки и тайком от мужа отправилась к ней.
Жила знахарка на окраине гетто, в двухэтажном доме на четыре квартиры; пробираясь через двор к входу, Ай-Маа почти по щиколотку утопала в грязи, а поднимаясь к заветной двери, пару раз чуть не запнулась о шастающих под ногами котов. Задранные трубой хвосты, горящие глаза и вызывающий мяв со всех сторон произвели на неё неизгладимое впечатление. Кошачью свадьбу они тут устроили, что ли, прямо на лестнице?.. А на коврике перед дверью сидела белая кошечка с голубыми невинными глазами.
"Бабка" оказалась совсем ещё не старой женщиной с цепкими, пронзительными глазами и глубоким голосом. Открыв дверь и окинув Ай-Маа взглядом с ног до головы, она подхватила белую кошечку с коврика.
— Ах ты, распутница! Глаза твои бесстыжие!
Ай-Маа сначала оторопела, подумав, что эти слова адресованы ей, но знахарка обращалась к кошке, сводившей с ума всех местных кавалеров. Без слов, кивком головы знахарка пригласила Ай-Маа внутрь. "Будто ждала меня", — промелькнуло в голове молодой женщины.
Квартира была вполне обычная, уютная и опрятная, отделанная в тёмно-красных и коричневых тонах, на первый взгляд ничем не выдававшая рода занятий своей хозяйки. Разве что немного сумрачная. А может, это просто потому что вечер был такой — угрюмый и тёмный? Ай-Маа исподтишка разглядывала знахарку. Двигалась женщина плавно и быстро, а глаза у неё были круглые и светлые, хищные, рысьи. Чёрное платье, красная ажурная шаль на плечах, волосы с обильной проседью, собранные сзади в сетку.
— Быть тебе матерью двоих детей, — сказала знахарка, отпуская кошку. Та белой молнией сразу скрылась в глубине квартиры. — Зачнёшь и родишь благополучно, если не будешь убивать в себе Зверя, калеча свой дух.
Ай-Маа так и села в ближайшее кресло: ноги подкосились. Она ещё ничего не сказала, а женщина уже всё знала!
Знахарка чуть усмехнулась и тоже села — к круглому столу, покрытому вышитой скатертью, с лампой посередине. Склонив голову набок и прищурившись, она смотрела на Ай-Маа задумчиво.
— Тело твоё, девочка, не поражено болезнью, а вот дух нездоров, — сказала она. И добавила со вздохом: — Как, впрочем, и у многих сейчас. От духа всё идёт.
Тикали часы, у соседей за стеной плакал ребёнок.
— Так что мне делать? — чуть слышно спросила Ай-Маа.
Знахарка провела ладонью по скатерти, расправляя на ней складки.
— Скажу тебе, что делать, — кивнула она. — Год живи без уколов. В мясе себе не отказывай. Забеременеешь — тоже не колись, пока не родишь. Но самое главное — надо снова открыть себя Духу Зверя.
— А... как это?
Знахарка помолчала, потом проговорила устало:
— Не могут ур-рамаки жить счастливо, будучи отлучёнными от Зверя. Он даёт им силу и направляет по нужному пути, без единения с ним нет равновесия в нашем мире... Что ж, помогу тебе открыть себя Зверю. Откинься в кресле и закрой глаза.
Что это? Квартира исчезла, вокруг был лес. Ай-Маа бежала между деревьями... на четырёх ногах. Дух захватывало от этого бега, её переполнял бешеный восторг и упоение свободой. Зелёный шатёр одобрительно шелестел над головой, а она всё мчалась и мчалась... навстречу чему-то забытому, но родному. И не было конца этому бегу и этому счастью...
...Пахло какими-то травами, из чайника в чашку лилась, уютно журча, струйка янтарного отвара. Всё ещё немного слабая и растерянная, Ай-Маа пошевелилась в кресле. В горле страшно пересохло, так что звук льющейся влаги был прекраснее самой совершенной музыки в мире.
— Выпей и ступай домой. — В уголках рысьих глаз знахарки притаилась улыбка. — Денег не надо. Радость Зверя от восстановления единства со своим детёнышем дороже любых денег.
Это было правдой — Ай-Маа чувствовала её, эту радость. Даже слёзы на глазах выступили. Домой она шла, улыбаясь и плача одновременно.
Выполняя указания женщины с рысьими глазами, она пропустила два курса инъекций RX. Ей пришло из процедурного кабинета два извещения о неявках, но она их проигнорировала. Вот если бы на работу сообщили, неприятности не заставили бы себя ждать — до увольнения, может, дело и не дошло бы, но выговор и штраф можно было схлопотать точно. Но сообщали лишь после третьего пропуска, да и то не всегда. А некоторые работодатели, особенно если сами были из синеухих, закрывали на это глаза — лишь бы человек хорошо работал и не кидался на коллег. А Ай-Маа вела себя прилично и работала, как всегда, образцово. По ней вообще было не заметно, что она не колола RX — только цвет лица улучшился и глаза заблестели.
Когда она сообщила мужу, что наконец-то ждёт ребёнка, тот чуть не заплакал от радости. В его возрасте можно было бы уже иметь внуков.
— Ну вот, волчонок... Я же говорил, что всё получится, — сказал он, нежно теребя Ай-Маа за уши. — И к бабкам этим твоим ходить не пришлось.
Она только таинственно улыбнулась. Если бы он знал!..
Родился мальчик. Счастливая и умиротворённая в своём долгожданном материнстве, Ай-Маа чувствовала непреодолимое желание снова сходить к той знахарке с рысьими глазами и поблагодарить её.
Длинные чёрные пряди её волос, посеребрённые первой сединой, выбивались из-под берета и трепетали на ветру, когда она, стуча каблуками ботинок по тротуару, катила перед собой коляску. Небывалое дело — мужчины оборачивались ей вслед. Красивее черты её лица не стали, но дело было не в них самих, а во внутреннем свете, их озарявшем, и в блеске огромных глаз, тёмных, как звёздная бездна. Ай-Маа уверенно шагала, прямая и гордая, источая волны звериной силы и страсти — это-то и притягивало к ней мужские взгляды. Осенний ветер, балуясь, сорвал с её головы берет, и проходивший мимо синеухий незнакомец поймал его.
— Девушка, вот ваш...
Ай-Маа, принимая возвращаемый берет, поблагодарила прохожего ослепительной клыкастой улыбкой и продолжила свой путь, а он ещё долго смотрел ей вслед со смесью восхищения и замешательства во взгляде. Когда фигура в приталенном бежевом пальто и с размётанной чёрно-серебристой копной волос скрылась из виду, мужчина поморгал, стряхивая наваждение, что-то пробормотал себе под нос и пошёл дальше — не сразу, однако, вспомнив, куда ему надо идти.
А листья кружились и падали.
Ай-Маа успела вовремя: знахарка паковала вещи, по-видимому, собираясь съезжать. Дверь квартиры была распахнута настежь, белая кошка в прихожей дремала в корзинке с байковой подстилкой.
— А, это ты, — бросила знахарка через плечо, занятая чемоданами. — Правильно сделала, что принесла ребёнка. Надо и его открыть Зверю. Он важен для равновесия.
Взяв малыша, она заглянула ему в личико и улыбнулась, спросила:
— Как его имя?
— У-Он, — ответила Ай-Маа.
Знахарка закрыла глаза и постояла так, с плотно сжатыми губами, несколько секунд, потом положила свёрток с малышом на стол и сделала какие-то движения руками над головкой ребёнка. Коснувшись его лобика пальцами, она повернулась к Ай-Маа и сказала:
— Знаю, ты снова станешь убивать в себе Зверя. Ты вынуждена это делать, иначе общество красноухих тебя отвергнет. Помни одно: что бы твой сын ни стал делать, не препятствуй ему.
Даже возобновление инъекций уже не помешало Ай-Маа через три года родить У-Ону сестрёнку, Тиш-Им. Она не говорила с детьми о Звере: муж не одобрял этих разговоров, называя их "дремучими пережитками старины". От отца брат с сестрой унаследовали светлую кожу, а от матери — тёмные волосы и глаза. И Дух Зверя.
Глава 6. Историю пишут победители
— Вот так-то, мой друг. Историю пишут победители, — подытожил Рай-Ан Деку-Вердо.
Падающие листья и пляшущие на дорожках солнечные зайчики сливались под ногами в один легкомысленный золотой хоровод, клумбы пестрели осенними цветами, доверчивые ручные птахи пищали и слетали с веток, чтобы поклевать крупы прямо из ладони хозяина. Эта идиллическая картинка совсем не соответствовала тому, что творилось на душе У-Она после всего того, что глава клана Белого Ягуара рассказал ему.
У-Он молча шёл рядом с хозяином дома по садовой дорожке. Тот почти не изменился с той достопамятной встречи — лишь вместо платиновых локонов до плеч у него была теперь короткая стрижка. Ну и, само собой, теперь У-Он смотрел ему в глаза прямо, а не снизу вверх: в росте они сравнялись. Но ощущал он Рай-Ана так же, как в детстве: У-Он был котёнком, а тот — львом.
А пичуги смело садились этому льву, а точнее, ягуару на руку и клевали крупу, пища и оттесняя друг друга. Хозяин смотрел на их возню с задумчивой усмешкой.
— Не боятся, привыкли, что их тут кормят, — сказал он. — И в их глупые птичьи головы даже не приходит, что в любую минуту они сами могут стать кормом!..
Его кошачьи глаза блеснули амальгамой, клыки обнажились в белоснежном оскале, и одна зазевавшаяся (самая жадная) пташка очутилась в западне: Рай-Ан молниеносно накрыл её второй рукой. "Неужели съест?" — подумал У-Он.
— Вот так и люди, — вздохнул Рай-Ан. — Кидаются на выгоду, не задумываясь: а вдруг — погибель? Осознание приходит, как правило, слишком поздно.
Он поднёс руки к лицу и заглянул внутрь сквозь щель между пальцами.
— Бьётся-то как, бедняжка... Испугалась. Страшно умирать, а как же. Но — сама виновата. Надо было улетать быстрее, а не жадничать! — Ещё приоткрыв ладони, так что птичья головка высунулась наружу, Рай-Ан сказал ласково: — Ну, не бойся, не бойся... Я пошутил. Живи, пташка.
Поцеловав испуганно вертящуюся по сторонам головку, он разжал руки, и птичка выпорхнула. Рай-Ан проводил её коварной улыбкой — ни дать ни взять, сытый кот, которому вздумалось поиграть. Он был в высоких сапогах для верховой езды и длинном чёрном плаще с глубокой шлицей сзади, а его шею уютно обнимал пушистый ворот белого свитера.
— Скоро будем обедать, — сказал он буднично. — Что бы тебе ещё показать тут?.. А, конюшню. Пошли.
Были времена, когда народ ур-рамаков не делился по цвету ушей: синими они были у всех. И превращаться в зверя не считалось чем-то постыдным и страшным — это было естественно. Тогда все это могли, и Дух Зверя покровительствовал своим детям, пока они были ему открыты. Но, как водится, не обходилось без крайностей. Встречались среди ур-рамаков неистовые и невоздержанные оборотни, жестокость которых наводила ужас на сородичей. Не Дух Зверя был тому виной, а тьма в их душах. Они терроризировали своих же соплеменников, убивали для забавы и самоутверждения как себе подобных, так и меньших братьев, животных. Их называли к'йобо-маками — "бешеными оборотнями". И вот, устав терпеть бесчинства, ур-рамаки стали объединяться для борьбы против к'йобо-маков. Началась война. Неистовая сила не спасла бешеных: их было меньше, и они проиграли — подверглись полному истреблению.
В ходе этой войны и родилась идея о том, что нужно усмирять в себе Зверя, дабы не впасть в крайность, подобно к'йобо-макам... Идея, основанная на заблуждении, так как не Зверь был виноват в их жестокости. Сам по себе Зверь ни зол, ни добр; что есть зло и что — добро, решают люди. Учителя говорили об этом, но только меньшая часть ур-рамаков прислушалась к ним, а те, кто не прислушался, стали калечить собственную сущность. Они прибегли к обряду отлучения от Духа Зверя, использовавшемуся раньше крайне редко, лишь в качестве самого страшного наказания: отлучённый утрачивал способность обращаться в животное. Но если он сам был ещё достаточно силён и без этой способности, то его потомки уже не наследовали той звериной силы, здоровья и долголетия, что присущи всем настоящим ур-рамакам.
