— Спасибо, товарищ капитан. Я… ценю… — горло вдруг перехватило — …и понимаю… — кэп поднял ладонь:
— Отставить, сержант Варан. Ты, когда за бегунками уходил — не ради благодарностей жилы рвал? Да и то, чем ты Горислава с Еленой откачивал… думаешь, я не понял? Ты же не зажалел? Э-эх-х, спихнуть бы тебе мою племянницу, в жёны — хотя, с твоим-то характером и кобелизмом… В любом случае — своих не бросаем; а ты наш, ещё с Демидовска. И хватит об этом! — повысил офицер голос. Я сглотнул ком и выпрямился «смирно». Беляев кивнул:
— Вот бы так всегда — какой бы солдат получился, а то и офицер! Так ты ж в нормальном состоянии — босяк босяком, как только земля носит?! И ребят своих испортил — авторитетом у них многие пользуются, а вот безоговорочный только один… — кэп замолчал, не потрудившись уточнить, кто этот «один».
— Тарщ-капитан, я же не сознательно… — я опять заткнулся под повелительный жест ладони:
— Да тебя никто и не винит. Это твоя натура, ты не терпишь никакого «положено», подчиняешься только осознанно, а не «потому что начальство»; я затребовал твоё полное личное дело и, к моему удивлению, часть даже получил — с выводами психологов. В армии тебе действительно не место, общий вывод однозначен — психотип полностью взрослого человека с приличным жизненным опытом, к тому же индивидуалиста; а в армии иногда надо просто выполнять приказы, а не задумываться об их разумности и необходимости, да ещё других такому учить. Так что… всё, Следопыт, на этом прощаемся. Я сегодня отбываю в служебную командировку, так что это наша последняя встреча здесь, на территории базы. Ну а потом… мало ли, может, и встретимся, мир пока не слишком велик! Так что — капитан Беляев встал и протянул руку — давай, на прощанье. Спасибо тебе за всё, и не поминай лихом, если что не так…
— Тарщ капитан, я… вам спасибо, за всё спасибо, Степан Николаевич! И за понимание тоже, товарищ капитан. — я вцепился в протянутую ладонь и стиснул в ответ на такое же цепкое рукопожатие. Нет, мы не мерились силами — просто постояли секунду, потом капитан уселся обратно в кресло и буркнул:
— Ладно, довольно. Свободен, сержант, удачи тебе.
Я молча вытянулся, развернулся и почти строевым шагом дотопав до двери, выдохнул:
— До свиданья, товарищ капитан. — и вышел, не оглядываясь.
26-е число 5-го месяца, борт транспортного плота на реке «Золотая Цепь», после полудня.
— Эй, служивые, топайте обедать! — задорный крик с переднего плавсредства разносится на все окрестности, заставая нас врасплох — День играет с Рычиком, я дремлю в обнимку с Артой, Весло… Весло рыбачит! Причём рыбачит довольно успешно — судя по закрытому крышкой ведру, в котором происходит какое-то бултыхание. Я и не подозревал, что Коля — азартный рыболов-любитель, из тех, которые не признают сеток, бредней, всяких самоловных снастей… тем более — электрошокеров, динамита или отравы; только удочка, только лицом к лицу с добычей! Хотя от спиннинга он тоже не отказывается, как вижу… Здесь, в среднем течении Золотой, рыба, как нам рассказали вчера доброжелательно настроенные плотогоны (мы слегка прифигели, собственно — эти, везущие «оттуда», разительно отличались от той бригады, которая нас доставила «туда»! после осторожных расспросов всё объяснилось весьма просто; эти — местные, так сказать, у многих родня или даже семьи в Лукоморье; а прошлые — из бывших «сидельцев», некоторые даже здесь же, на «Обманке», и отношение к вохре… ясное дело), более-менее соответствует привычной нам по Земным реалиям, размерами не превышая африканского терапона, ну или сибирского тайменя... Хотя, конечно, Земной терапон-голиаф, тварь весом свыше пятидесяти килограммов и с зубищами в пять сантиметров — сам по себе не подарок; но и не гатор, к счастью! Да, все рыбки как минимум всеядные, а то и чистые хищники, и каждый вид оснащён впечатляющим набором шипов, зубов, острых чешуй и прочих опасных для человека средств защиты и нападения — но когда такие мелочи могли остановить настоящего рыбака?! А когда Весло увидел сложенные на «жилом» плоту, в уголке, снасти — удочки всякие, спиннинги, хрен знает что ещё — глаза у него стали похожими на глаза обиженного всем белым светом щенка, у которого вот прям сейчас, из-под носа, увели кусок мяса с хрящиками; и вот стоит он, и не понимает — как же это так-то?! Почему жизнь несправедлива?! Он же такой хороший, и ничем не заслужил подобного отношения!!!
Короче, спиннинг ему, не верящему собственому счастью, чуть не впихнули в руки, после чего от человека начало кругами расходиться ощущение ничем не замутнённого счастья… Ночевал он вполглаза, а уже часов в пять утра (напомню, пять утра здесь — ещё глубокая ночь!) торчал в клетке, из которой высовывал только это своё… удилище, или спиннингище, не знаю, как правильнее. Заботливый День утром впихнул Коле в лапу гигантский бутер, который, ради хохмы, заправил помимо ветчины, листьев салата, долек лука и огурца, и прочего — огромным количеством горчицы… пошутить хотел. Весло схомячил предложенное, даже не обратив внимания, что он — ест! В смысле — ест вообще, а уж что именно… А День и трёхлитровку морса приготовил, даже уже в кружку литровую налил, и протянул Коле… нет, Весло выпил — но так же равнодушно и отстранённо, как и ел! Образ побитого щенка перекочевал на физию Дениса…
— Младший сержант Редько! Прекратить лов рыбы и проследовать к месту принятия пищи! — мне этот статуй тоже уже надоел, да и состояние Коли начинало вызывать реальные опасения — так и сковырнуться может, от усталости и нервного возбуждения! И хорошо, если на палубе — а если в воду булькнет?! Нафиг такую рыбу, гори она ясным пламенем! Тем более — что-то он таки выловил, так что причин для вселенской тоски быть не должно — а мечта о «во-о-о-т такенно-о-ой рыби-и-ине-еее!» вечна, и реализовывать её именно сегодня вовсе не обязательно… к тому же, именно в местных условиях как раз реализовать не так уж и сложно, но вопрос может встать совсем другой гранью — «во-о-от таке-е-енна-а-ая» может решить, что это Весло её сегодняшний обед-ужин, и что самое поганое — способна… реализовать! Не, нафиг, хватит с него…
— Командир, да ещё минуточку, ходит же вокруг крючка, зараза, два раза уже наживку сдёргивала! Идите на обед, я позже подойду, ладно? — эти интонации могли бы разжалобить даже сердце, вырубленное из глыбы чистейшего гранита! Хорошо, что моё — отлито как минимум из базальта, и растопить его такими жалкими усилиями никому не удастся, му-ахха-ха-ха-ха!!! И недрогнувшей рукой рыбак был выдернут из клетки, профилактически макнут башкой в ведёрко с водой — и в себя придёт, и освежится заодно — и препровождён на общественный плот…
— Наконец-то, только вас и ждём! — тот же задорный голос пробивается даже сквозь вселенскую тоску в душе Весла, который добреет мордой лица и даже пытается «строить глазки»… если такое понятие применимо к мужским подмигиваниям. Учитывая кроваво-красные белки и общезаморенный вид — смотрится как заигрывания графа-Отодракулы к молоденькой пейзанке, смешно и страшно! Но Зоечка — наша штатная повариха в сплав-конвое (так, как оказалось, по документам именуется эта речная цепочка из «плотов») — не обращает внимания на жалкий вид «ухажора» и радостно улыбается:
— Устраивайтесь, ребята, миски не забыли? Давайте, передавайте сюда — голодные, наверное? Если захотите — ухи сегодня много, можно с добавкой! — и под этот говорок возвращает уже наполненные ароматной жидкостью посудины в наши руки. Хлеба много, правда, он скорее серый, качество так себе — зато «от пуза». И да — нас здесь кормят настойчиво и старательно, считая «оголодавшими на казённых харчах»… трудно объяснить обратное людям, увидевшим Колю вживую, что это не с голодухи оно такое! И что только за последний месяц Весло выжрал этак четырёхкратную только мясную норму, положенную на среднестатистического бойца РА согласно нормативам снабжения, и это не считая прочего довольствия — нагло пользуясь внеслужебной возможностью охотиться на звериков породы «еда»…
— Спасибо, Зоечка, — дежурно благодарю я, хлебнув ложку супа — как всегда, бесподобно! Ох и повезёт же твоему будущему мужу! — на что девочка так же дежурно чуть краснеет и хихикает. Готовит она, если честно, довольно средненько, поэтому уха в её исполнении воспринимается именно как рыбный суп — но для нас, не слишком избалованных разносолами (в чём-то плотогоны правы, конечно — «щи да каша хавка наша» будет справедливым и через сотню лет, наверное), идёт в охотку! С другой стороны, девочка — а ей, по Земному счёту, лет четырнадцать-пятнадцать, точно не интересовался — мало того что старается, так ведь и работает в полную смену штатно, кормит экипажи наших плавсредств утром, днём и вечером, и получает за это положенную плату уже, как рассказали, третий год подряд! То есть — в достаточно юном возрасте вместо «сидения на шее» смогла самостоятельно зарабатывать, и вполне уважаемой работой, да и не лёгкой, честно признаться… её история, которой поделился с нами в первый же вечер наш «капитан», Корохов, Максим Игоревич, чем-то похожа на историю моих подруг из Верхнего Волока — Ремезовых…
Родители Зои, вместе с ней переехавшие в маленький посёлок Жерловку, гораздо ниже по течению Амазонки относительно Волока, прямо «из-за ленточки», погибли в аварии перед самым сезоном дождей, оставив дочь ни с чем, кроме жилья; да и то — съёмное; накоплений практически никаких, родни тоже ноль… и возраст по факту ещё «недееспособный». Девчонка, вырыдав глаза в несколько дней, худо-бедно пришла в себя и принялась карабкаться к светлой жизни сама, не клянча подачек и не выпрашивая жалостливых щедрот. С квартиросдатчиком, у которого её родные снимали маленькую квартирку из двух комнатушек и кухоньки, одну из четырёх таких же в одном доме-блоке, она договорилась об аренде угла на чердаке-мансарде этого же дома, используемом хозяином как склад барахла. Собственно, он мало для чего ещё годился, так как высота крыши над перекрытием чердака едва-едва достигала пары метров в самой высокой части — как объяснил Максим Игоревич, наш капитан и автоматически начальник «сплава», крепенький «пенсионер» с широченными ладонями и кулаками с мою башку размером, при росте от силы метр-семьдесят — «…да я там выпрямиться толко посерёдке могу, если башкой о потолок не стучать…»; так что мансардой это числилось скорее по недоразумению, жить там не смог бы ни один взрослый человек… Собственно, претензий к владельцу дома не имел даже Игоревич — цену за жильё владелец установил аж в целое экю за месяц, попросил только не слишком шуметь, особенно вечером и ночью, да и то экю, как я понял, не собирался выжимать «любой ценой». Но девчонка проявила характер — впихнула ему десятку из оставшихся от родительских запасов грошей, а потом нанялась к в общественную столовую уборщицей-посудомойкой-принеси-подайкой. И, не обращая внимания на шепотки, а то и насмешки, работала «до упаду», честно отрабатывая свои невеликие четыреста экю в месяц. Уже на второй месяц работы завстоловой поднял оплату до пятисот «карточек», но… после сезона дождей в посёлок явились представители службы соцобеспечения (как я понял — нормальные, не из приснопамятной банды ублюдков), и попытались забрать девочку в Демидовск…
Сама Зоя отказалась напрочь — поскольку осознавала, что в случае её переезда в детдом-интернат, даже если самый что ни на есть лучший, о хоть какой-то самостоятельности она может на ближайшие годы забыть. Собственно, нормальная для ПРА (и не только для ПРА) практика — после получения статуса «взрослого члена общества» направлять детдомовцев-сирот по определённой жизненной стезе, чаще всего на те или иные производства… Нет, никто не говорит о повышенной вредности или там опасности оных: за это — здесь, на Новом Мире и конкретно в ПРА — вполне и за шейку повесить могут, если вдруг вскроется что-то подобное; да и, что куда важнее, тупо опасно вооружённых людей в безвыходные положения загонять — терять-то им нечего, а возможность в руках… а детки — они вырастают, о чём на Земле давно забыли, живя, по сути, в устоявшемся феодализме в условиях пятого технологического уклада; но здесь, к счастью, до такого пока не дошло… Однако в практически приказном порядке, и не особо интересуясь личными предпочтениями, выбирать для недорослей практику — то есть, начальные профессиональные навыки, столь же добровольно-принудительно прививаемые пансионерам интернатов — такая же привычная и устоявшаяся система, как и эти, последующие, направления на требуемую обществом полезную работу. Надо ли объяснять, что перечень профессий, изучаемых в интернате, не может похвастаться категориями «высокооплачиваемые», «высокоинтеллектуальные», «престижные»?
С одной стороны, для сирот и без того не слишком-то много широких и прямых путей к богатству, славе и счастливой жизни; скорее, наоборот, гарантированный кусок хлеба, пусть и не слишком толсто намазанный маслом, и заведомо лишённый осетровой икры или пармезана поверх — не такая уж и плохая судьба… если никакими особыми талантами не блещешь, а собственные амбиции не отшибают напрочь критическое мышление! Ну, и если эти самые амбиции не распространяются далее чем «…свой дом, машина, отпуск и пиво по субботам…»… Беда в том, что и соскочить с этой колеи, если уж ты в неё встрянешь, очень и очень сложно — тут и сила привычки, и страх перемен, и отсутствие непрофильных навыков/умений, а также цена приобретения этих «непрофильных», и необходимость самообеспечения, тем более если и семья есть — тогда и вовсе не до экспериментов! И хотя в ПРА, насколько я знаю, такие вот дома-интернаты ориентированы больше на проживание-обучение детей, имеющих в основном полноценные семьи и пребывающих в этих заведениях лишь для получения образования — не на каждом хуторе можно открыть даже начальную школу, а учить детей необходимо — но и какой-то крохотный процент сирот в них есть, из полных сирот, для которых даже опекунов по тем или иным причинам не нашлось… А, соответственно, их жизненный путь был более-менее прозрачен.
Не знаю, кто и в каких красках расписал Зое Куреас её возможное будущее — но не понравилось оно ей категорически. От социалов она поначалу собиралась удирать, но, подумав и посоветовавшись с друзьями/знакомыми, решила пойти по более разумному пути — найти для себя самой опекуна, хотя бы фиктивного. В маленьком поселении у самого начала дельты Амазонки с потенциальными «папа-мамами» положение обстояло очень печальное — больше половины жителей и так небольшого поселения на одном из относительно высоких островов между рукавами реки были сезонниками-приезжими, а остальные и вовсе транзитниками, этакая большая вокзально-причальная станция, не более того. Постоянных резидентов не насчитывалось и полусотни, а если вычесть детвору, как раз-таки проживающую в Жерловке не более пары месяцев в году — и совсем грустно… На шею к семьям, у которых хватало своих детей, девочка идти не стремилась — и отказа опасаясь, и понимая своё в будущем положение «приёмной», и не желая стать обузой. А бездетных и при этом способных «опекунствовать» с точки зрения социалов, было только трое! Один, почти идеальный с точки зрения возраста-заработка мужик начал в сезон ливней попивать «беленькую», конкретно так попивать, и был отсеян на стадии обдумывания; вторая, всем хорошая повариха из той же столовой, «тёть-Галина» как раз намылилась замуж в Береговой, собирала вещички, а явиться к свежеиспеченному мужу сразу с ребёнком, о котором и речи не шло… Третья, кладовщица причальной станции, вроде и неплоха была бы, хоть и молодовата для девочки-подростка — самой едва четвертак по Земному счёту, и то не факт; но вот репутация у этой Юльки была та ещё, откровенно «слабовата-на-передок», а в условиях Нового Мира нарезка воспитания/стыдливости окончательно слетела, и иметь такую опекуншу… короче, не фонтан.
