И под внимательным взглядом Дмитрия она приготовила кофе. Аксенов потянул носом воздух:
— Интересный запах!
— Да хватит уже, Дим! Так как же мне расценивать это твое "быть вместе"? Вчера ты сказал, что после смерти сестры заберешь к себе мать и племянника... Давай поговорим в деловом ключе. Тебе нужна воспитательница для Андрейки, и я подхожу на эту роль?
— Оу! Кстати! А это мысль!
Марго хотела рассердиться, потом всмотрелась в его лицо и рассмеялась:
— Да ну тебя с твоими шуточками! Ну достал же!
— Ах да! Вот еще: твой сын отчаянно напоминает мне одного мальчишку, с которым я возился немалое время. И из него вышел толк. Или, по крайней мере, я надеюсь, что выйдет. А потому, сестренка, тебе просто в книге судьбы прописано идти рука об руку с Дмитрием Аксеновым!
— Как у тебя все просто... — Марго нахмурилась и заметно пригорюнилась.
Чаще всего было так: она встречалась с каким-то мужчиной, потом он постепенно начинал ее раздражать, утомлять, бесить. И все хорошее, что было между ними поначалу, перечеркивалось впоследствии горечью ее разочарования. И неизбежным расставанием.
— Сказать тебе одну умную вещь, Рита? — Дмитрий откинулся на спинку дивана и стал задумчиво перебирать ее длинные черные волосы. — Мир ни за нас, ни против нас. Он — параллельно нам. Он нейтрален. Просто мы постоянно что-то планируем, что-то ждем от него, а когда наши мечты не сбываются, мы ощущаем себя так, словно постоянно сражаемся с ним, словно он — наш злейший враг. Повсюду осуждается образ жизни в стиле "плыть по течению". А кто пробовал плыть по течению правильно? М? То-то и оно... Погоди-ка!
Он слегка изменился в лице. Марго ощутила некоторые изменения в окружающем пространстве, и ей стало прохладно.
Другой Дмитрий взглянул на часы, что-то отметил про себя, а затем вымолвил:
— Рита, мне уже пора. Мы не увидимся какое-то время, но не теряй меня...
— Тебе нужно куда-то ехать?
— Примерно так. Потом, когда-нибудь, я расскажу тебе много интересных вещей. А сейчас...
Аксенов легко снялся с дивана, словно наслаждаясь тем, что он молод и силен, мгновенно оделся и, поцеловав Марго, исчез. Рите хотелось плакать. Не из-за Дмитрия. Просто ей казалось, что мир вопреки его словам ополчился против нее. И ничего не изменить...
* * *
Он медленно ехал, почти прижимая свой автомобиль к бордюру, а Рената шла по тротуару, погруженная в свои мысли. Но встречные прохожие обходили ее, неосознанно уступая дорогу.
Дмитрий улыбался. Вот так! Еще совсем чуть-чуть, один маленький шажок — и...
Осталось три дня, если считать нынешний, уже начавшийся. Один маленький шажок! Она уже почти все вспомнила, и люди чувствуют это, люди неосознанно ведут себя с нею так, как вели в те незапамятные времена...
Рената слегка вздрогнула, остановилась и оглянулась. Ее глаза быстро отыскали аксеновскую "Ауди".
Водитель покинул машину. Он положил локоть на приоткрытую дверцу и кивнул Ренате, призывая садиться. Она подошла, на секунду встала возле него. Один, всего лишь один коротенький взгляд, которым они обменялись, сказал многое.
— Здравствуй, сестренка, — сказал он и потянул на себя рычаг. — Здравствуй, царица. Нынче зовут тебя Ренатой?
Женщина кивнула.
— Красивая анаграмма. И означает она, как я понимаю, то же самое?
Рената кивнула еще раз, а взгляд ее читал в его душе, и Дмитрий не закрывался.
— О, зима меня заморозь! Как все это тоскливо... Когда собираемся начать говорить, мой солнечный зайчик?
Она многозначительно улыбнулась и пожала плечами.
— Рэй-эн-та... — пробормотал он. — Танэ-Ра... Танрэй... Нефернептет... Нереяросса... Я не упомню всех твоих имен, многоликая. Ты так старательно пряталась и обманывала меня, но по закону отражения бежала не от меня, а ко мне... Всегда... Бе-бе! — Дмитрий криво ухмыльнулся и сжал игрушечного чертика, что болтался под зеркалом заднего вида; мохнатый уродец с высунутым раздвоенным язычком противно пискнул. — Душновато, да? Последние дни особенно тяжелы... Помнишь?
Пройдет затишье. Будет буря,
А после бури, как всегда,
Блестит спокойная вода!..
Рената безмолвно двинула губами.
— По-о-о-омнишь! — с удовлетворением констатировал Дмитрий. — Эту — твою, кстати — песню я спел тебе тогда, в царских покоях... вот так же, перед грозой... в тишине...
Она помрачнела. Он коснулся ее волос, ниспадавших на шею обильными золотыми струями, подцепил пальцем тоненькую цепочку с подвеской-крабиком, слегка, будто невзначай, задел Ренатину щеку, и рука его, скользнув по плечу молодой женщины, безвольно упала вниз:
— Я всегда скорблю о том дне... Возможно, это было самое лучшее, что происходило в моей жизни — до и после... И, как мифический преступник Тассатио, я веду отсчет от той ночи... нашей с тобой ночи, помнишь? Мне бы снять шлем да сдохнуть — раз и навсегда сдохнуть. Так все надоело...
И Дмитрий с удивлением ощутил страшную тошноту. Рената улыбалась.
— Нет, сейчас... еще... рано! — сдерживаясь через слово, почти простонал он. — Перестань, сестренка... Не балуйся... — Дмитрий прижал руку к губам. — Это... опасная игра, а ты... не готова к ней...
В глазах Ренаты читался вызов. Молодой человек отрицательно повертел головой:
— Нет, нет! Оставь мое — мне!
Спазм скрутил его. Дмитрий согнулся, зажимая рот обеими ладонями. Из глаз его брызнули слезы. Он собрал все силы, чтобы удержать Разрушителя на прежнем месте.
Рената быстро открыла дверцу и выскочила наружу.
Дмитрий отдышался, тяжело откинувшись на спинку кресла. Глаза его залила чернота:
— Это хорошо, что ты молчишь, звезда Севера! Это хорошо, ибо все, что ты смогла изобрести — это язык, похожий на смесь щебета птиц и предсмертных хрипов бешеной собаки! — прозвучало из его уст на языке Оритана, но фраза была услышана лишь качающимся под зеркалом чертенком.
* * *
— Рената! — Марго появилась в дверях операторской, как недобрый вестник: начальница очень редко заходила в этот кабинет.
Рената оторвалась от работы и не сразу поняла, отчего так тревожно лицо подруги.
Марго мотнула головой, приглашая следовать за собой. В коридоре она коротко бросила:
— Тебя спрашивает Людка. Ничего не знаю, но, судя по голосу, что-то серьезное...
— Рената Александровна? — послышался в трубке плачущий голос Людмилы.
Та издала утвердительное мычание.
— Я не знаю, как это получилось. Саша пропал.
Людмила отвлеклась лишь на пару минут. Только что, казалось бы, сын Ренаты играл на лужайке в парке — и тут его не стало. Он будто растворился в воздухе. Няня обежала весь парк, и никто не мог дать ей вразумительного ответа по поводу маленького мальчика, которого она искала.
Рената беспомощно обернулась и посмотрела на Марго. Та пожала плечами, не понимая, в чем дело. Она склонилась над столом, пряди темных волос упали ей на лицо. На фоне белых панелей, которыми были отделаны стены кабинета, Марго выглядела черной кляксой. И было что-то знакомое во всем ее облике, что-то пугающее...
— Что мне делать, Рената?! — продолжала взывать Людмила. — Может быть, вызвать милицию?
— Езжай домой, — посоветовала Рита Ренате и, взяв из рук подруги трубку, сказала няне: — Мы сейчас приедем.
Рената закрыла лицо руками. Сюжет из ее кошмаров, в котором она теряет сына, в котором происходит страшный катаклизм, а она ищет и не может найти Сашу, даже не представляя, где он, вдруг с невероятной жестокостью воплотился в реальность. Так, что даже не верилось...
— Давай, мать, давай! — Рита быстро вскочила с места, обняла подругу за плечи и повела ее к своей машине. — Гроссман так и не появился?
Рената неспособна была даже двинуть головой.
Холод. В их доме царил холод и космическая пустота. А Людмила плавала в ней, словно обмороженный кусок астероида — лишняя, неестественная...
Ренате хотелось спрятаться и не слышать лопотания подруг. Они обе ничего не понимали. Всё, что предлагали Люда и Марго, заведомо было глупостью. Рената поняла главное. Она осталась один на один с этим миром — как тогда, когда рожала сына. И этот мир, чуждый и незаинтересованный в ее существовании, снова равнодушно смотрел на нее...
"Уйдите!" — жестом попросила она и, свернувшись на постели, замерла.
Няня и Марго переглянулись.
Не поможет никто. Только она сама...
Рената протянула руку и надавила пальцем на кнопку телепульта. Экран засветился, но звук прорвался в тишину квартиры секундой раньше:
— "Слава безумцам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец! Слава мудрецам, которые живут себе, как будто бы они бессмертны!"
Захаровская экранизация сказки Шварца. Бородатый красавец-Янковский в стеганом халате на фоне декораций, облизываемых безжалостными языками огня. И тревожная, безумно прекрасная, но тревожная музыка "за кадром"...
А когда ты знаешь, что бессмертен? А когда знаешь, что любовь твоя — лишь песчинка в причинно-следственной цепочке бытия? А когда понятия "безумец" и "мудрец" становятся тождественными?
И трещит по швам, сгорает привычная картина мира. И снова хочется отринуть откровение, перестать знать о бессмертии, прекратить борьбу с самим собой...
О, Саша! О, Тассатио! Мятежные душа и сердце! Наконец я поняла вас, предел вашего мужества и безрассудства! Вы живете с этим так давно, что даже Природа потеряла бы всякую надежду. А вы живете, верите, любите, надеетесь...
Первое же озарение, первый же лучик истинной Памяти поверг меня в состояние, когда кажется, что ты постигла все, что теперь — лишь замереть и уйти, уйти в небытие, навсегда, храня внутри себя эту безбрежную вселенную... Это случилось со мной уже так давно, и я с трудом заставила себя перешагнуть неведомый рубеж. Только ради сына, который держал меня здесь, который не давал закрыть глаза, спрятаться, увлечься фантомной идеей спасенья через очередную гибель.
Нелепо, смешно, безрассудно, безумно, волшебно...
Ни толку, ни сроку, ни в лад, невпопад совершенно...
Пустыми глазами смотрела Рената в мерцающий телеэкран...
ВТОРАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ИЮЛЬ. МЮНХЕН
Кажется, на этот раз операция помогла. Андрей уже вставал и мог изредка прогуливаться по маленькому больничному парку. Это лето в Германии выдалось на редкость дождливым, прохладным, неласковым, но Серапионов был рад любой погоде, потому что способность двигаться возвращалась к нему, а боли понемногу отступали.
Пациенты-немцы с удивлением смотрели из окон своих палат на странного человека, бродившего под дождем.
Андрей подходил к арке ворот, с которой стекали капли, подставлял руку и смотрел, как растекается влага по коже. В последний раз он делал так много лет назад, будучи мальчишкой.
Сегодня дождь лишь накрапывал, и в парке Серапионов был не один...
...Виктор Николаевич Рушинский оставил свой автомобиль на парковке, ровный асфальт которой расчерчивали яркие линии. Машины посетителей стояли по одну сторону, машины медперсонала — по другую. Ровными рядами, как на плацу.
Рушинский усмехнулся, по привычке заблокировал дверцы (хотя здесь это была лишняя мера предосторожности) и взял карточку из рук дежурного.
Вчера он привез сюда жену, Аллу, с острым аппендицитом, и теперь приехал проведать ее после операции...
...Андрей свернул с главной аллеи, направляясь к беседке под огромным каштаном. Говорили, что этому дереву почти сто лет. Здесь всегда было тихо и загадочно. Даже мрачно. А жизнелюбивые общительные немцы, подчиняясь указаниям психологов, утверждающих, что для скорейшего выздоровления необходимы только положительные эмоции, избегали таких "готических" мест...
...Виктор Николаевич прошел по главной аллее четырьмя минутами позже и скрылся за прозрачными дверьми, что разъехались при его приближении, а затем, поглотив, снова сомкнулись...
...Серапионов постоял в беседке, потирая пальцем известку на колонночке. Строение совсем недавно отремонтировали. Дождевые подтеки не оставляли на побелке ржавых разводов: известь быстро высыхала, и колонны вновь становились девственно-белыми.
Сегодня с утра в душе Андрея поселилась какая-то тревога. Он не мог дать ей определения, не мог понять, в чем причина. А теперь ощутил на себе взгляд. Отчетливо ощутил, почти осязаемо. Даже засвербело в поврежденных позвонках.
Может быть, правы немцы, считающие, что для выздоровления нужно избегать мрачных ландшафтов и построек. Серапионову стало не по себе, а кроме того он уже устал. Пожалуй, пора в палату. Да уж... закинуть, по обыкновению, в рот пару горстей разноцветных таблеток, получить в свои до синевы исколотые вены очередную инъекцию — и спать. Нормальный распорядок дня, образ жизни, ставший для некогда активного и живого Андрея почти привычным.
— А я смотрю-смотрю: чай, не Андрюшка ли? — послышался знакомый голос.
Сдавленный корсетом, Андрей неловко обернулся. Рушинский! Наваждение? Да нет, вот он! Постарел чуть-чуть, но в целом — прежний Рушинский!
— О-о-о, здравствуйте, Виктор Николаевич! — Серапионов с искренней радостью обнял друга покойного отца.
— А ты что это так осунулся, Андрюш? Да и вообще — что здесь делаешь? Ошейник этот... Что случилось?
Серапионов с неохотой — не любил он распространяться о болезнях — в двух словах рассказал об авиакатастрофе трехлетней давности. В глазах Рушинского мелькнула жалость:
— Ну, спасибо хоть жив остался, — Виктор Николаевич осторожно похлопал его по плечу. — А хворобы — это преходяще. Молодой, справишься... В нейрохирургии лежишь?
— Да. На третьем этаже.
— В другой раз — завтра-послезавтра — обязательно заскочу. Давай присядем, что ли? Набегался я за сегодня...
Рушинский двинулся к деревянной скамейке в беседке.
— Вы садитесь, мне нельзя... — Андрей с усмешкой показал на свой "воротник".
— Да, да... вижу, вижу... Эх... А у меня вот Аллка на старости лет выдала: с аппендицитом слегла. Вишь, как оно выходит! Не она бы — так и не встретиться нам... — Рушинский слегка поддернул брючины и с кряхтением уселся на низенькую скамейку.
Затем он вытащил сигару и вкратце рассказал о том, как живет и работает в Мюнхене.
— Еле-еле доехал сегодня. Улочки узенькие, да еще все и поперекрыли из-за этого шествия-карнавала. Весело тут ребята живут, ей-ей...
— Ну, не скажите, — Андрей прислонился к колонне: очень устали ноги, но пообщаться со старым знакомым хотелось вопреки всему. — Тут даже бухают по расписанию...
Виктор Николаевич фыркнул и, хлопнув себя огромной ладонью по ляжке, расхохотался:
— Ох, и не поверишь! И охота по принципу "Подстрелил — выпусти!" Я ведь, ты знаешь, в Сибири любил поохотиться. Был у меня знакомый под Барнаулом, к нему в сезон нагрянешь, гончих возьмешь — знаешь, белые такие с рыжими подпалинами, ла-а-асковые, лишний раз ни за что не гавкнут!.. И в лес! Душу отведешь, потом и дела как надо идут... А тут один раз поехал, так больше и не хочется... Лицензии, договоры, налоги какие-то, холера их разберет, что еще, я сам запутался в этих бумажках... Тьфу ты, думаю, ну их к такой-то матери! Лучше мы, вон, с Викой, младшей моей, в тир сгоняем... Вичка-то моя тут на врача учится!
