— Не притворяйся, я чувствую томление твоей плоти и прекрасно вижу, что ты желаешь меня.
Он прищелкнул языком и покачал головой:
— Не-а. Не желаю. Ты не обижайся, но мне мало, когда женщина просто раздвигает ноги. Наверное, старею...
Ормона выругалась так, как никогда прежде не позволяла себе выражаться в его присутствии, и, вскочив на постели, швырнула в него подхваченным со столика у изголовья кувшином с водой. Сетен молча выбросил перед собой "щит". Мокрые керамические черепки и брызги полетели во все стороны, отскочив от невидимой преграды.
— Гнилой пень! Однажды вы все будете рыскать в поисках друг друга по моей земле средь других лишенных памяти псевдоразумных существ! — вдруг с ужасающим спокойствием заговорила она. — И не будет вам покоя, не будет вам пристанища нигде! Самый тщеславный и высокомерный из вас будет самым презренным; та, которую желают многие, будет обесчещена и потеряет всё, в том числе и остатки памяти, в поисках своего самца; бескорыстный защитник не будет знать ничего, кроме боли, ран и немоты, а ты... ты будешь трухлявым гнилым пнем, о который спотыкаются все зарвавшиеся путники!
— А теперь скажу я, и последнее слово — закон, ты знаешь! Я давно ждал, когда ты наконец взорвешься этим! Первое слово сказано, да покроет его второе!
Тессетен оттолкнулся от поручней кресла и легко поднялся на ноги. Ормона померкла, закуталась в непроницаемую пелену, досадливо закусив нижнюю губу.
— Самый высокомерный средь нас всегда будет находить свою Попутчицу, каким бы он ни был при этом. Попутчица потеряет всё, но ее будут желать многие и не станут чинить ей сколько-нибудь опасные преграды. Бескорыстный защитник сохранит всё, что потеряют они, дабы впоследствии — однажды! — вернуть сохраненное им же. А я... я буду гнилым трухлявым пнем, как ты напророчила. Исполнится последнее слово, сказанное ори на языке ори в присутствии ори!
Дернулось пространство, искаженное подземным огнем и космической стужей. Громыхнуло в небесах средь ясного неба. Дрогнул пол под ногами.
Не ожидала даже сама Ормона подобной силы древних умений у собственного мужа. Не учла она близости гор Виэлоро. В запале своем пойманная на озвученной мысли, женщина уже не могла ничего изменить...
— Будьте вы прокляты! — только и произнесла она, а затем покинула ненавистный дом.
Сетен запрыгнул на ложе, прихрамывая, подошел к стене и вырвал из ножен огромный остро заточенный меч, висевший там. Старое оружие Оритана не носило на себе никаких меток — ни инкрустации на двуручной рукояти, ни клейма у основания лезвия. Просто кусок мастерски обработанного сплава сверхпрочных металлов.
Отполированный, словно зеркало, обоюдоострый клинок отразил полыхающее гневом лицо хозяина. И не мог солгать металл — прекрасным было это лицо и сумеречные глаза, в которых сосредоточился весь мир.
— Ты слышал всё, что было произнесено! — прошептал Тессетен и провел пальцами по плоской стороне клинка.
Затуманилась поверхность лезвия от тепла его руки и от горячего дыхания.
* * *
С большим интересом разглядывали гости выстроенный оританянами город.
Чопорный Ко-Этл слегка морщился при виде темнокожих аборигенов Рэйсатру, но красота Кула-Ори затмевала все. Ори были непревзойденными созидателями и ухитрились заставить служить эстетизму даже нелепую геометрию местных построек.
Центр Кула-Ори обнимало русло реки, и это чем-то напоминало знаменитую столицу Оритана — Эйсетти, где Ко-Этлу довелось побывать в ранней юности. В центре высились красивые, хоть и кубообразные, дома, соединенные между собой лабиринтами стеклянных тоннелей-оранжерей и воздушных переходов-лестниц. Это была деловая часть Кула-Ори. Тепманорийцы успели заметить, что промышленность здесь развита слабо, но при этом ни эмигранты, ни работающие с ними бок о бок аборигены не нуждаются ни в чем. Ибо сильна у них сельскохозяйственная отрасль производства, которой, как рассказывала красавица-экономистка, заведовали ученые Солондан и Ал.
Северяне были более технологичной нацией, и они раньше южан начали утрачивать "тонкие" способности, первыми перестали пользоваться опытом предков. Зима и война диктовали свои условия. Когда много думаешь о плоти, становится не до души.
Жилые районы расположились за рекой, оттеснив джунгли к горам. Небольшие дома прятались под высокими деревьями, и увидеть их с воздуха было почти невозможно. И даже здесь созидатели-ори нашли баланс между практицизмом и эстетикой. Предместья с хижинами аборигенов отлично вписывались в общую планировку города. Архитектура словно "перетекала" от простого к сложному. И застройка по "круговому принципу" напоминала уже больше Аст-Гару на Ариноре. Таким образом, Кула-Ори сочетал в себе традиции южан и северян. Ни один из городов Тепманоры, в том числе и столицу — Тау-Рэй — конечно, нельзя было сравнить по красоте с одним-единственным Кула-Ори. Но Ко-Этлу пришла в голову оправдательная мысль, что в новых условиях красота и ни к чему. Главное — здоровье во всем: в людях (рабочей силе), в зданиях (крепком и надежном жилье), в экономике (базе для будущего), в производстве (жизнеобеспечении, сердечно-сосудистой системе формирующегося организма). Все! Остальное — фантом!
Ал, красивый южанин высокого роста, широкоплечий и статный, вкратце и довольно небрежно поведал гостям об их с Солонданом работе. В этом человеке чувствовалась некоторая надменность, но чопорности Ко-Этла не было.
И совсем удивило тепманорийцев то, что эмигранты пытались обучить местных дикарей премудростям своей культуры. Для этого они даже выстроили школу, где преподавали несколько оританян.
Когда Ко-Этл познакомился с женщиной, ответственной за работу школы, образ Ормоны слегка померк для него. Танрэй была не просто хороша. Она была северянкой. А это для Ко-Этла значило немало. Она была живой и светящейся. В ней чувствовалась хрустальная чистота и вечная юность. Тепманориец не подал и вида, но Ормона с иронией посмотрела на него, будто сразу обо всем догадалась.
Жена Ала увлеченно рассказывала гостям о том, как приезжим удалось обучить местных жителей адаптированному языку, а впоследствии, на этой основе, преподавать и другие знания цивилизаторов. Ко-Этла же восхищало мужество хрупкой Танрэй, ведь редкая северянка согласится подвергнуть себя взглядам чужих глаз, находясь в священном состоянии. Другую он осудил бы незамедлительно, а в этой женщине чувствовалась такая уверенность и убедительность, что таяли даже укоренившиеся предрассудки бывшего аринорца.
— Да будет "куарт" твой един, Танрэй! — пробормотал Ко-Этл на прощание. — Равно как и "куарт" твоего ребенка.
— Пусть о тебе думают лишь хорошее, — с готовностью ответила молодая учительница.
Они улыбнулись друг другу. Это была улыбка двух равных по духу людей, но Ко-Этл вновь уловил во взоре Ормоны какое-то странное выражение.
* * *
— Просто сделайте это нынешней ночью — и все, — Ормона была спокойна, лишь ее гайна фыркала под нею и била копытом.
Саткрон похлопал шею своей белой гайны. Все-таки восемь человек — это не шутка. Да еще и сделать это аккуратно...
— Почему вы обошли Дрэяна и обратились ко мне, атме Ормона? — спросил молодой гвардеец.
— Сделаешь это для меня — и ты заменишь мне Дрэяна. Во всем, — холодно отозвалась она. — Есть у тебя желание оставить этот рассадник москитов и жить в умеренных широтах — там, где есть всё, там, где всё напоминает об Оритане?
— О, да! Конечно!
— Так вот, приезжие — верхушка Тепманоры. Уничтожь их — и временно парализуешь Тепманору. У меня на нее далеко идущие планы, гвардеец. А ты, — она протянула руку и ладонью погладила Саткрона по щеке, — мне нравишься. В тебе есть огонь, который угас в вашем командире.
Саткрон заметил, что после трагедии Теснауто Дрэян стал как будто избегать Ормоны. Это было странно. Тем более странно, что ее увечный супруг уже не мог бы мешать их встречам. Не исключено, что дело в Але, но Саткрон не собственник. И его больше интересовала не Ормона, а власть, которую она могла подарить своему верному фавориту. Дрэян оплошал, но до сих пор продолжает выполнять ее пожелания, потому что теперь он чувствует себя отмеченным клеймом и не может просто так отвернуться. Однако, похоже, командир отказался от участия в этом деле. Потому жена Тессетена и обратилась к нему, к Саткрону. А тот своего шанса не упустит. И Край Деревьев с Белыми Стволами — отличная ставка. Кому нужен знойный и влажный Кула-Ори с помешанными на сельском хозяйстве правителями? Такой климат способствует загниванию. Процветать можно, лишь подчиняя себе новые благополучные земли.
— Будет какой-то знак? — уточнил молодой человек, перехватывая руку Ормоны и жарко целуя в запястье, отчего-то покрытое свежими кровоподтеками, словно кто-то грубо стиснул его и едва не сломал.
— Я поручаю выполнение тебе, — она опустила рукав. — Сам и подашь нужные команды. Мне важно, чтобы в живых не осталось ни одного из восьми тепманорийцев.
Саткрон кивнул. Он и сам ненавидел северян — пожалуй, едва ли не больше, чем местных приматов-дикарей.
* * *
Фирэ критически взглянул на себя в зеркало. Нет, он основательно отвык от нормальной одежды. Теперь ему казалось, что и камзол на нем сидит как-то не так, и воротничок слишком высок и жмет, и в туфлях чересчур жарко. Хотя, конечно, смешно это все для воина, преодолевавшего тысячи ликов в той одежде, которую положено было носить по уставу...
В похожем — не этом, конечно — камзоле он был, когда в последний раз виделся с Саэти. Юноша вспомнил ее голубые лучистые глаза и полудетское пухлое личико. Кто знал, что ей суждено умереть в неполных шестнадцать?..
В лесу протяжно вскрикнула какая-то птица. Молодой кулаптр закрыл все окна, чтобы за вечер в дом не налетели москиты и мошкара, перекинул через плечо свою сумку и отправился к Алу, у которого должен был состояться прием по случаю приезда гостей из Тепманоры. Фирэ не очень хотелось появляться на люди, но Паском попросил его присутствовать.
Торжество было нестерпимо скучным. Немного спасало то, что Ал устроил встречу под открытым небом, в просторном дворе своего дома, под перистой кроной громадной секвойи.
Тепманорийцы приглядывались к оританянам, подчеркнуто соблюдая все правила этикета. Кула-орийцам в ответ тоже приходилось придерживаться хорошего тона.
— Фирэ, а что — невкусно? — шепнула ему на ухо Танрэй, которая на правах супруги хозяина дома угощала всех гостей.
Юноша поднял голову, улыбнулся и поцеловал ее руку:
— Все прекрасно, Танрэй! Вы бы присели.
Она засмеялась и ускользнула. Танрэй нашла хороший выход: ей, по крайней мере, не приходится тосковать в этом благовоспитанном обществе. Хитрая.
А Фирэ просто не хотелось пробовать другие блюда, глядя на то, как Ко-Этл и его спутники соревнуются с Солонданом, родителями Танрэй и еще несколькими ори на поприще "знаний хороших манер". Не то чтобы он не знал, какими приборами следует пользоваться в конкретном случае. Просто — не хотелось ими пользоваться. Глядя на ту же подчеркнуто-корректную Ормону, сидевшую по правую руку от бородача-северянина.
— Как нынче весна в Тау-Рэй, господин Ко-Этл? — нарушила общее молчание мать Танрэй, и все мгновенно оживились.
— У нас весны прохладные, госпожа Юони. Но москиты, надо сказать, так же донимают.
Присутствующие засмеялись, как по приказу. Натянуто, но с некоторым облегчением. Ормона внимательно разглядывала тех, кто не поддерживал общего веселья.
А не поддерживали его сидящие рядом Ал, Сетен, Паском и сам Фирэ. Ал и пожилой кулаптр о чем-то тихонько переговаривались, Тессетен с усмешкой (явно по другому поводу) смотрел в свою тарелку, а Фирэ наблюдал. Так же, как и Ормона. Юноша не чувствовал единения с большинством этих людей. Ему не хотелось находиться здесь. Когда молодой человек задавал себе вопрос, для чего он все-таки пришел, сердце предлагало единственную подсказку: ради Паскома, Танрэй и Сетена. Придумать иную причину Фирэ было бы тяжело.
— Ишвар, неси это на ту сторону стола, — прощебетал сзади голосок Танрэй.
Она это сделала нарочно. В смысле — эти поджаренные баклажаны с начинкой из оранжерейных томатов и соусом, приготовленным с добавлением козьего сыра, чеснока и сбитых яиц. Такие блюда следовало есть с помощью как минимум пяти столовых приборов. Или одного — при учете, что это твои собственные руки. Ко-Этл, бедняга, даже изменился в лице.
— Надеюсь, я не сильно пережарила баклажаны... — невинно заметила хозяйка.
Фирэ улыбнулся. Про себя. Он заметил, как Танрэй подмигнула мужу и Сетену.
Ко-Этл и Ормона с непроницаемым видом принялись орудовать ножичками. Остальные присутствующие откровенно мучились. Фирэ насмешливо поглядывал на своего брата, которому отродясь не удавалось освоить мудреную технику правильного поведения за столом.
— Танрэй, ну сядьте, наконец! — попросил юноша, заскучавший по ее обществу. Если ему и хотелось бы с кем-то поговорить, то Танрэй была одной из этих немногих.
— Ладно! — согласилась она и опустилась рядом с ним на скамью. — Я полагаю, разговор о погоде уже сложился? Ой! Никогда не знала, какую вилку нужно использовать для томатов!
— Танрэй! — прикладывая руку к груди, ужаснулась ее мать, а тримагестр Солондан с критическим видом уставился на супругу своего молодого коллеги.
— Нет, ну правда! — Танрэй в задумчивости перебирала вилки, ложки и ножи, разложенные вокруг ее тарелки. — И вообще я есть уже не хочу. Мы с Ишваром на кухне выпили весь соус, который остался после приготовления.
Госпожа Юони охнула и жеманно отмахнулась, воздевая взоры к небу.
— Зря не оставила мне, — отозвался Ал.
— Не знаю, как вы, — вдруг вмешался Тессетен, беря свою тарелку и поднимаясь с места, — а я сюда пожрать пришел...
И экономист, отойдя в сторонку, разлегся у корней секвойи, дабы продолжить свою трапезу при помощи единственной вилки, которой пользовался на протяжении всего вечера. Рядом с ним облизнулся проснувшийся Нат.
— О! И ты хочешь? — Тессетен принялся кормить волка с рук.
Ал без лишних объяснений присоединился к ним.
— Никогда не умел как следует пользоваться этой дрянью, — вполголоса поделился он с другом, опираясь спиною о древесный ствол. — Вилка для овощей, вилка для мяса, вилка для рыбы... А потом еще их как-то надо сочетать с ножами. Грамотно. Зимы и вьюги!.. Я однажды посчитал, и вариантов тут, как в хорошем шифре — что-то около ста сорока всевозможных сочетаний...
Сетен лишь качнул косматой головой:
— Обратись к нашим гостям: они научат. Послушай, а вкусно!
— И правда — вкусно! — согласился Ал.
Фирэ заметил, что сидящая возле него Танрэй давится от смеха, но делает вид, что утирает губы салфеткой. Улыбался и Паском, однако старый кулаптр, в отличие от всех остальных сидящих за столом, с завидной легкостью управлялся всеми приборами, беря со стола нужные даже не глядя.
