— А почему вы, сержант, всё-таки, в лагерь наш не захотели прибыть, как нормальные военнослужащие? Мне старший лейтенант докладывал, но... предчувствия? — капитан с тем же каменным выражением рожи замолчал, ожидая ответа. Ну и чего ему говорить? Не объяснять же, что мне просто жизненно необходимо возможно меньший срок контактировать с любыми представителями командования РА — чтобы не смогли перехватить до выполнения «дембельского аккорда» и перенаправить на дальнейшее прохождение службы? И все мои «предчувствия» связаны с неадекватным поведением его зама по работе с л/с, лейтенанта Арахяна, который, по здравому размышлению вчера, после сеанса связи — явно провоцировал меня на как минимум конфронтацию?! Спасибо Беляеву, уж о тех, кто командует подвижным ИТЛ мне выдали вполне достаточную информацию, два часа с его секретарём общался, кто есть кто помню хорошо! И то, что нёс этот «молчи-молчи» в эфире, ничем иным как провокацией назвать нельзя. И сразу же возникает вопрос — а на кой оно нужно этому лейту, если мы с ним даже не встречались ни разу? Приказ командования?!
— Так-точн, тарщ-каптан. Предчувствия, они иногда… стоит прислушаться. Извините, точнее объяснить не могу — просто не хочу «светиться» у вас в лагере. Для вас никакой опасности не предвидится, вроде бы; именно мне к вам не надо. — я едва заметно пожимаю плечами — как бы и не по уставу, но и я не «дух» в учебке, да и не на плацу мы… Капитан вдруг, резко, «отмякает» лицом и почти дружелюбно переспрашивает:
— А скажи, Следопыт — это ведь ты с полгода тому, перед самым сезоном дождей, колонну старлея Марева с пути миграции сплюх увёл и людей спас? Мне сам Мир и рассказывал, если что… про чуйку твою, как ты на ровном месте тревогу поднял, и потому ни единого человека Мир не потерял? — и пытливо заглядывает в глаза. Вот оно что! Да я, оказывается, знаменит — этот капитан про меня «из первых рук», оказывается, в курсе, и, самое интересное, доверяет услышанному… или рассказчику, что в общем-то равноценно! Может и ещё чего слыхал, через десятые руки и приукрашенного до полной неузнаваемости… Вот и задёргался, когда я не захотел в его расположение прибыть! Сам на встречу прибыл, и готов был как узнать об опасности, так и принять меры — без всяких доказательств? Просто потому, что мне чего-то там мерещится?! Надо же…
— Да, тарщ-каптн, только колонну выводил не я, там сам Мир всё лучшим образом сделал… Я — только предупредил, ну и квадр мои бойцы погоняли, чтоб обнаружить, что там мне чудится. Всё остальное — как раз Мир и командовал, так что я там никого не спасал и никого не терял… не не потерял… блин, ну вы поняли! — запутался в частях речи я. Капитан хмыкнул:
— Ну, Мир рассказывал немного иначе… ну да ладно, не соль. Давай своих орлов сюда, будем передавать тебе этого «рыжего», сам процедуру знаешь. Кстати, ты их далеко отправил? Кофе будешь, пока твои подойдут?
Я пожал плечами:
— Кофе не люблю, если честно, лучше морс или лимонник какой-нибудь — если есть. Только мои орлы ближе, чем вы думаете. — я поднял руки и скрестил над головой — «отбой», потом крутнул правой — «ко мне». Глаза капитана на мгновение расширились — я не поворачивался, и так знаю, куда День с Веслом забрались — а после он с едва заметным раздражением протянул:
— Ну надо же… Я бы даже не подумал искать на такой местности засаду… Спецгруппа, значит?
— Так-точна. — оценив недовольство начальства, отвечаю по-уставному. Капитан вздыхает, вроде бы собирается что-то сказать — но потом, секунду подумав, явно меняет тему:
— Кроме этого сидельца вам что-нибудь нужно? Продукты, боеприпасы, топливо? Если что — подгоним машину куда скажешь, не чужие люди…
Я, понимая его своеобразное «извинение» за сулчайный «наезд», отказываюсь:
— Спасибо, тарщ-каптн, мы только «сорок третий» проехали — там всем, чего недоставало, пополнились. Теперь пойдём напрямую, своими тропами, не хочу «светиться». Вынырнем, скорее всего, уже где-нибудь у Порто-Франко; автономность у нашего транспорта приличная, а питание мы и в саванне добудем без проблем — были бы боеприпасы. Да и этому варнаку резона удирать меньше; куда он пешком по саванне денется — до первого виверна? А нас троих завалить — ну, пусть попробует…
— Тарщ-каптан, разршить-обратитьс к тарщ-сержанту! — вот и мои орлы прибыли, и вовсю играют в устав — даже интонации голоса у Весла «дубовые», как у застроенных напрочь парадных «гвардейцев», которые на плацу по десять часов в сутки учатся «носок тянуть». Бывают такие «парадные» части, в основном в столицах (неважно, каких государств — в принципе, аналоги практически везде имеются), чья главная задача — красиво постоять или промаршировать, несколько раз в году, перед какими-нибудь «важными лицами», или во время определённых праздников! Туда солдат подбирают чуть не по росту и цвету волос, как породистых пуделей — и дрюкают именно на выполнение малейших нюансов устава, как тех же цирковых собачонок. Такого бедолагу ночью разбуди — так он с кровати спрыгнет в строго уставную стойку «смирно», и так же отрапортует: «Тарщ-Кто-то-Там, по вашему приказанию рядовой Такой-то проснулся! Разрешите получить замечание! Доклад окончен!»… Боевая ценность таковых «спецов» околонулевая, настоящие «парадные гвардейцы» обычно просто не имеют резерва времени и сил для изучения чего-либо, кроме шагистики, зато смотрятся — просто-таки потрясающе! Истинные «солдаты» в классическом, времён Фридриха Вильгельма Первого Прусского, понимании — никакой инициативы, никаких неожиданных или самостоятельных действий, «айн батальонен марширен, цвай батальонен марширен»…
Капитан, после обращения Коли, опять скривился и вдруг выдал:
— Правильно вас описали, один-в-один. Хорош уставника корчить, от твоего «смирно» аж голова кружится начинает! Что бойцы, что командир — вылитые партизаны, а не армия! Но ходите хорошо, да и стоите правильно, не хуже егерей… во все стороны глазами шарите. Хорошо, что вы не моя головная боль — могу Беляеву только посочувствовать… Ладно, к делу. Пятак, давай сюда… варнака нашего.
Старлей махнул рукой своим, один из бойцов подтолкнул арестанта вперёд — без издевательства, просто чтобы указать направление. Я поинтересовался — на всякий случай, не рассчитывая на положительный ответ:
— Клиент наш язык понимает? Или ему придётся жестами и тумаками объяснять правила поведения — а то среди нас полиглотов нет, так, пару десятков слов на инглише; ну и «хенде-хох» с «гитлер-капутом» — как все остальные языки мира?
Старлей хмыкнул:
— Считай, повезло тебе, Следопыт — как раз клиент понимает вполне достаточно, и даже объясниться сможет. Акцент, конечно, жуткий — ну так у тебя и того хуже, так что не тебе нос кривить. — сказано было без насмешки, простая констатация факта.
Я только кивнул. Действительно, мне-то даже до такого вот «пиджн-руссиша» пилить и пилить — языковая среда не та, или просто ленивый я? Скорее всего, и то, и другое… Подведенный арестант был худым, грязноватым — но совсем заморенным не выглядел. Глаза смотрели ясно и открыто, пациент не горбился и не корчил угодливую рожу типа «…начальник, чего изволишь?! Я как только — так мигом!..». Не будь он в сложившейся ситуации — я бы сказал, что лицо располагающее, как и весь образ пусть и попавшего в…сложные обстоятельства, человека — но цену себе знающего и до пресмыкания опускаться не собирающегося. Интересный человек, хоть и «апельсин».
— Представьтесь. — теперь стандартный опрос, я его два дня зубрил, чтобы не выглядеть деревенским валенком! Правила досрочного освобождения по «выкупу», необходимо убедиться, что человек сознательно отказывается от защиты правосудия ПРА и добровольно переходит под чужую юрисдикцию. Как ни смешно — именно защиты, хоть и такой вот, каторжной; некоторых «сидельцев» многие хотели бы откупить только для того, чтобы медленно, вдумчиво и с перерывами на выпивку и танцы, натянуть на колья! Бывает, дело житейское — деньги, личные счёты, какие-то претензии по бог знает когда случившимся эксцессам…
— Дейс, Горст Иво. Я есть отбывать наказаний по номьер фир-зивен-драй, тейл цвай… простить, плохо владьеть язык. Я есть зье-ка номер фюнф-айн-цвай. — отбарабанил этот интересный кадр почти военным рапортом. Но не стараясь «прогнуться» — а именно потому, что ему самому так удобнее. Бывший военный? Я, с трудом продираясь сквозь эти его «фир-зивены» и «тейл-цваи», сверил номера статей, по которым ему вкатали срок, и личный номер арестанта, и подтвердил соответствие. Теперь сверяем фото — похож, хотя, конечно, весьма подобветшал за полгода каторжных работ, поистёрся мужик… Дожидаюсь подтверждения от своих бойцов — в данной ситуации они же и понятые, и как-бы независимая охрана. По процессуальным нормам, сейчас не мы забираем подконвойного, а лично я. И отвечать за его пропажу или гибель буду — тоже я. В РА не любят «коллективной ответственности», что я всецело одобряю — когда виноваты все, то не виноват никто! А День с Веслом только мои подчинённые, и в случае происшествия уже я могу применить к ним те или иные взыскания — ну, если посчитаю нужным и успею до того момента, как к ответу призовут меня самого… Да, так вот — я, забирая подконвойного под свою ответственность, получаю от «независимых» свидетелей подтверждение того, что забрал кого надо, а не неизвестного мужика. А главное — капитан Токтаев документально подтверждает передачу мне этого варнака, после чего перестаёт нести ответственность за его личность.
Да, кстати, ответственность — это не совсем то, о чём сразу вспоминается по Земному опыту! Если вдруг мы этого кадра «потеряем» в саванне — то никто не устроит нам вырывание печени через глотку за то, что, мол, «не уберегли»! Он каторжник, то есть лишённый большинства гражданских прав человек. Нет, поинтересуются обязательно — куда это девался вверенный нашему попечению зэ-ка? Но главной целью вопросов останется недопущение его побега, а не его же жизнь и здравие! То есть, привези мы, предположим, фото-, а лучше видеоматериалы о его стопроцентной гибели от, допустим, укусов змей, в чьё гнездо он совершенно случайно свалился — и этот рапорт просто подошьют к закрываемом делу. Скажем так, почти наверняка… И никого не будет даже интересовать, почему он вообще оказался возле оного гнезда, как и причиной, по которой рукав его куртки полуободран, а на роже при сильном желании можно рассмотреть здоровенный фонарь! Ну, если чересчур уж мы сами не накосячим…
Думаю, все эти перспективы этот «горсть» знал и сам — почему и исполнял команды быстро и деловито. Приказ «Предъявить тело к осмотру!» он начал отрабатывать едва ли не раньше, чем я договорил фразу. Нафига мне его тушка в голом виде? Следующий пункт протокола, личный осмотр организма подконвойного, выполняющий сразу несколько задач. Отсутствие запрещённых предметов в имуществе зэ-ка, отсутствие визуально обнаруживаемых болячек (не хотелось бы случайно подхватить какую-либо заразу вроде дерматита, лишая и тому подобных), отсутствие на теле ран или гематом, могущих быть опасными для жизни (в этом случае клиента положено немедленно передать в ведение медицинских служб), отсутствие оружия и приравненого к нему имущества… Ну, и как одна из целей — сверка наличия особых примет с указанными в личном деле, и отсутсвие тех, которых там не указано. То бишь, если написано, что у подконвойного на лопатке имеется татуировка драного кошака (фото с головой облезлого и перекошенного тигра, нанесённого на кожу в указанном месте, прилагается) — то именно такая и должна быть на положенном месте. А если больше нет никаких описанных татуировок, то татуха крокодила на, допустим, икре варнака — повод немедленно отправить его на довыяснение личности! Поскольку лишних, как и недостающих, особых примет быть не должно!
Кадр заложил руки за голову и спокойно ждёт завершения осмотра. Сверяю список особых примет: шрам на рёбрах с правой стороны — есть, шрам на лопатке, полученный уже на каторге — и внесённый в список «особых» — тоже есть, чуть поблек, но это нормально, фотографировали совсем свежий… шрам аппендиксовый на месте, татуировка волчьей башки на плече, над какими-то там кинжалами-черепами — есть, соответствует фотоснимку. Вроде всё, ничего лишнего или недостающего.
— Подтверждаю соответствие особых примет. — почти в унисон рапортуют мои ребята. Я киваю и тоже вслух произношу (всё происходящее фиксируется на портативную видеокамеру, для архива):
— Подтверждаю, особые приметы соответствуют описанным в личном деле. Одевайтесь. — это уже немцу, который с похвальной быстротой тут же напяливает на себя сброшенные на землю минутой ранее шмотки. Всё, личность считается опознанной, следующее — проинформировать опознанного заключённого о его возможной дальнейшей судьбе. Протягиваю стоящему почти навытяжку арестанту папку с четырьмя листками — два на русском языке, ещё два точная копия первых, но на дойче:
— Внимательно прочтите и подпишите, в графе «ознакомлен», после прочтения. — тыкаю пальцем в графу на русском экземпляре, там же такое окошко имеется и на немецком. Три минуты чтения, в ответ на вопросительный взгляд показываю на зацепленную за корешок папки ручку, заключёный быстро подписывает оба экземпляра. Теперь последнее действо. Беру из руки Весла вторую папку и протягивая немцу, произношу:
— Заключённый номер пять-один-два (к нашему я бы обратился как к «пятьсот двенадцатому», но для немца задаю вопрос проще, чтобы не переводил цифры в привычное ему звучание) Дейс, Горст Иво — желаете ли вы, добровольно и без какого-либо принуждения, согласно статьи двенадцать уголовно-процессуального кодекса Протектората Русской Армии, выйти из зоны ответственности законодательства Протектората — в случае погашения вашей судимости — и перейти в зону юрисдикции Территории Нойехафе, по согласованию с Протекторатом готовой оплатить нанесённый вами ущерб?
Немец судорожно кивает и, с заиканием, выдыхает:
— Й-йя-а-аа… Их бин… Их стимме… соглашать есть!
Я, выдержав секундную паузу, переспрашиваю:
— Вы достаточно хорошо понимаете условия выкупа вашей задолженности? Требуется ли вам переводчик?
Немец сглатывает и сипит:
— Нихт… Нет треппофать. Я понимать хорошо! Я есть соглашать!
Я поворачиваюсь к понятым, те кивают и по очереди подтверждают на камеру:
— Заключённый добровольно подтвердил согласие на досрочное освобождение и переход из юрисдикции Протектората Русской Армии в юрисдикцию Территории Нойехафен.
