— Да уйдите вы к проклятым силам! — экономист вырвался из рук женщины и, прокатившись по траве, вывернулся дугой, касаясь земли только затылком и стопами.
— Что происходит? — в ужасе прошептала Танрэй. — Что это?
— Надо делать так, как он говорит, — вдруг ответил Ал, поднимаясь на ноги.
В колени Танрэй уткнулась морда волка. Нат безвольно упал рядом с нею.
— Идем отсюда! — Ал с трудом поднял на руки изувеченного зверя.
Нат застонал и уронил голову.
— А Сетен?
— Идем отсюда, я сказал! — заорал муж, толкая Танрэй плечом.
Женщина побежала. Будто разрываемая чудовищными противоречиями, она постоянно оглядывалась на друга, заходящегося в жестоких корчах возле трупа Ормоны. Однако Ал неустанно подгонял жену вперед.
Чем дальше они уходили, тем вернее ослабевали конвульсии Тессетена. И когда Танрэй с мужем и висящим у того на руках едва живым волком скрылись за пригорком, экономист разомкнул воспаленные веки. Дыхание успокаивалось.
— Будьте вы все прокляты... — прошептал он им вслед.
ПЕРВАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ЛЕТО. БЛИЗ ГОР ВИЭЛОРО
С тех пор нарождался уже третий Селенио. Землю трясло все чаще и все сильнее. Не избег этого и благополучный континент Рэйсатру.
Большинству кула-орийцев пришлось отступить из города, ибо гвардейцы и верные Ормоне дикари после ее смерти подняли восстание. А было их немало, в их руках, как и подумалось Танрэй перед Поединком, оказалось почти все оружие ори, привезенное с Оритана.
В городе остались лишь военные, аборигены-разбойники и те доселе мирные жители, которых удалось переманить на свою сторону последователям Ормоны.
Дрэян ужасался в душе, когда видел происходящее. Оказывается, так легко поломать сотворенное кем-то, так просто разрушить тонкий баланс между разнонаправленными силами...
Саткрон же ликовал. Сбылась его мечта! Теперь целый город был в его распоряжении!
Полтора цикла Селенио помощник командира и темнокожие бандиты гуляли, разворовывая дома бежавших жителей. С пасмурным видом наблюдал Дрэян, как оправившийся после Поединка помощник глумится, демонстрируя гвардейцам картины Танрэй:
— Вы только взгляните, какой колорит! Художнику и впрямь удалось передать палитру здешних мест! Ах! Музеи Эйсетти обливаются слезами, утратив такие шедевры! Кто хочет приобрести данное произведение искусства? А это! О, вне сомнений, это еще больше достойно внимания будущих "куарт"!..
Наконец Дрэян не выдержал, подошел и резко выдернул из рук Саткрона рисунок:
— Займитесь делом, господин гвардеец!
Саткрон ехидно взглянул в изуродованное багровым рубцом лицо командира, поставил ногу на ступеньку крыльца и, опершись локтем на колено, уточнил:
— Каким делом, атме Дрэян? Может быть, вы дадите достойное задание вашим подчиненным, пока они не заскучали, атме Дрэян?
— Да, — брат Фирэ поставил картину на место а после, внимательно посмотрев прямо в глаза гвардейцу, тихо добавил: — Например, стать свидетелями продолжения нашего с вами Поединка, господин гвардеец...
— Быть может, мы пойдем дальше междоусобицы, командир? — Саткрон не моргнул и глазом. — Прикажем отправиться следом за нашими друзьями, например? М? Почему бы не заставить тех обезьян работать на нас?
— Я подумаю, — отозвался Дрэян.
Он понимал, что эту обнаглевшую свору нужно чем-то занять. Он знал, что катится в хаос вместе с ними. Но после смерти Ормоны ему было наплевать на весь мир. Любимая женщина умерла, брат, в котором он не чаял души, предал его, уйдя вместе с проклятым Алом и Тессетеном. Остались лишь эти ублюдки, давно позабывшие все святое.
— И в конце концов... — Саткрон распрямился и возвысил голос. — Лично я нуждаюсь в попутчице! На пару ночей. А вы как, друзья мои лихие?!
Судя по реву толпы, Дрэяну ничего не оставалось, как вести всех к горам Виэлоро и брать приступом городок, отстроенный там Кронрэем и конструктором Зейтори, где нашли пристанище беглецы-кула-орийцы.
В пещерах, обустроенных под ангары, скрывалось несколько орэмашин Зейтори. Две или три из них, насколько был осведомлен Дрэян, являлись военными. Вряд ли на базе успели сконструировать новые механизмы: командиру гвардейцев было известно, что завод для этого только строился (вот куда заглядывалась Ормона, планируя убийство технократов-тепманорийцев). Вряд ли беглецы успеют поднять в воздух военные орэмашины. Но даже если и поднимут — толку от этого будет мало. Не станут же они стрелять сверху по своим...
Молодой человек решил так: он отдаст такой приказ, при котором техника, везущая большую часть оружия повстанцев, окажется в окружении изгнанных соотечественников. А после этого перейдет на их сторону — и будь что будет. Вернее всего, что его казнят за содеянные преступления. Но для Дрэяна сейчас ничто не имело цены. И дешевле всего он выставлял на продажу свою жизнь...
* * *
Земля содрогнулась. Заскрипели полки в домах виэлорийцев и их гостей по несчастью. Задрожали зеркала.
Натаути, почти выздоровевший за это время, выскочил из джунглей и насторожил острые уши. Где-то в небесах звучал страшный вой, который слышал только он. Не помня себя, волк поставил передние лапы на поваленный ствол, изогнулся и послал светилу прощальную песнь, и знала его душа: этому Саэто подходит конец. Как и ему, Нату...
* * *
Огромные шары зданий Оритана и Ариноры раскалывались на кусочки, хороня под собой ничего не понимающих людей. Кто-то успел спрятаться в подземных помещениях, ошибочно полагая, что враждебное государство нанесло удар распада, кто-то остался под обломками.
Сотни орэмашин взмыли в воздух и сошлись в последнем бою. Внизу кипел океан, дрожала земля, смешивались тучи и огромные волны. Всё в хаосе, всё как в День Создания...
Ни южане, ни северяне не успели выпустить скрытые в недрах смертоносные ракеты. Оритан занял точно полярное положение через сорок три минуты после начала второго Потрясения. К тому времени в живых не осталось почти ни одного ори, и некому было отдать роковую команду.
У аринорцев было чуть больше шансов уцелеть. Однако северяне за последние сто лет успели начинить свои горные территории таким количеством ракет распада, что в результате землетрясения началась цепная реакция. Аринора не воспользовалась своим шансом.
Чудовищные вспышки яркостью в миллионы солнц сопровождали оглушительный вой и рев, тысячеградусные волны огня плавили скалы, превращая льды в пар за какие-то доли мгновения. И волны отголосков удара обежали весь земной шар не единожды, соревнуясь в скорости с приливными волнами внезапно переполнившихся морей и океанов.
Черная, лишенная снежной шапки Аринора не перенесла Потрясения. Уже мертвый, обугленный континент распался. Равнинные территории, на которых некогда процветала жизнь, крошась на десятки островков, оползли в прибывающие воды океана. Над бурлящей поверхностью в клубах пара высились горы, обсосанные пламенем.
Судна и суденышки, не в добрый час оказавшиеся близ несчастного материка, были сметены раскаленным ураганом и в одно мгновение рассыпались в прах. Иным посчастливилось выжить, но люди, ставшие очевидцами трагедии, либо ослепли и покрылись страшными ожогами, либо уцелели — со знанием того, что дни их сочтены, а финал будет мучительным...
* * *
— Хорошие из нас будут защитники... — Тессетен оглянулся на Ала и Кронрэя, уже зная, что к Виэлоро движется шайка повстанцев. Впрочем, "шайка" — это чересчур пренебрежительный эпитет по отношению к войску, представлявшему серьезную опасность для всех жителей горного поселения.
Пояснять свои слова экономисту не пришлось. Оружия почти не было. Поднять в воздух орэмашины? Тогда уж проще будет всем совершить массовое самоубийство. Безболезненнее, по крайней мере.
Из всех, кто мог оказать мало-мальски ощутимое сопротивление, двое до сих пор не восстановились после тяжелых травм. Кулаптры, конечно, нарушат данный ими в свое время обет и встанут в строй, но много ли их? Даже сила Паскома поблекнет, когда зарокочут выстрелы...
Сетен взглянул на свою изувеченную ногу. Как ни странно, происшествие трехмесячной давности пошло ему на пользу: раздробленную в беге кость удалось "собрать" более удачно, и переломы срослись лучше, чем прежде. Однако воин из него пока еще был неважный. И дело даже не в ноге. После отраженного удара Ормоны силы его восстанавливались очень медленно. Он выложился тогда до капли.
Ал, Солондан и отец Танрэй — ученые. Их прерогатива — разум. А когда разум постигал духовное? Рассудок способен лишь повелевать им, да и то с переменным успехом. Чаще он бывает помехой для тонкого — со своим критицизмом, неверием, приземленностью... Кронрэй и его созидатели тоже не воины. Конструктор, он же орэмастер Зейтори — пожалуй, сойдет. Ему бы, конечно, вольготнее было в летающей машине. Однако для такого случая сможет и поднапрячься. Ну, еще десятка два довольно сильных мужчин, пара сотен тех, кто сможет удержать в руках скудное оружие базы. Остальные — ходячие жертвы. Не говоря уже о женщинах утерянного Кула-Ори, которые в случае поражения защитников окажутся в распоряжении победителей-захватчиков.
Вести с гор вселяли ужас: обвал за обвалом потрясал возвышенности Рэйсатру. Землетрясение приближалось к Виэлоро. Будто бы сама Природа вдруг воспротивилась тому, чтобы люди гостили в ее чертогах...
Оружие выдавалось тем, кто станет преградой для нападающих, а потом упадет, сраженный бывшими собратьями. Все происходило в зловещей тишине.
Ал посмотрел в лицо юного Фирэ. Мальчишка, а повидал побольше любого зрелого человека. Он без малейших колебаний принял из рук мужчины атмоэрто — "Вихрь Смерти". Ал надеялся, что с этим оружием Фирэ удастся уцелеть. Он отдал молодому кулаптру то, чем, как предполагал Сетен, должен был обороняться сам. Фирэ необходимо выжить. Сам Фирэ считал иначе — что пойдет с этим оружием умирать...
* * *
Нат первым бросился на врагов, которых почуял с дуновением южного ветра. Странен был вкус этого ветра, обычно теплого и ласкающего душу воспоминаниями...
Защитники Виэлоро вышли навстречу повстанцам, оцепив подходы к городу.
Фирэ видел, как убили волка. Саткрон все-таки добился своего, пристрелив отчаянного зверя. Дикари Ормоны с воплями поддели его умирающее тело на острия копий и, перебрасывая друг другу, отшвырнули в сторону отбивающихся горожан.
Видел Фирэ и то, как Ал, упав на колени, склонился над мертвым Натом, а затем забился в короткой судороге с белой пеной у рта. Хромой Тессетен прикрыл друга на это время, удерживая лавину атакующих.
Как и на той, прошлой, войне все соткалось для юноши в череду отрывочных, вспыхивающих картинок, никак не связанных меж собой. Он знал только одно: нужно слушать веление сердца и оказываться там, где не хлестнет тяжелый заряд, а стрелять так, чтобы попадать точно в цель. Фирэ переставал быть кулаптром, становясь машиной для убийства. Человек, сеющий смерть, и человек, дарующий жизнь, сплотились в его едином существе. Так не должно быть, но так было. Было со времен войны южан и северян.
Безоружный Сетен держался лишь на своей силе воли. Энергии его защиты не хватало, и прорывающиеся сквозь "заслон" выстрелы, траекторию которых он мог изменить лишь отчасти, ранили его, как любого человека из плоти и крови. Ал поднялся и встал рядом с ним плечом к плечу, но это не улучшило положения обороняющихся.
Выдрессированных для защиты желтых кошек, мать которых некогда пришлось убить в горах обороняющемуся Фирэ, повстанцы уничтожили очень быстро. И труп волка сейчас лежал рядом с трупом одной из них на пригорке. Извечные враги соединились в смерти, соприкасаясь мертвыми головами.
Почва сотрясалась, и тяжелые тучи стелились над самой землей...
* * *
Мучимая последними схватками, Танрэй, собравшись с остатками сил, поднялась на ноги и покинула дом, когда увидела, как треснула стена их дома. Она не желала, чтобы кто-то еще стал свидетелем того, что с нею происходит. Женщина знала, что справится сама, но это землетрясение вспугнуло ее.
Мать, госпожа Юони, была неспособна переносить такие зрелища и убежала искать подмогу для дочери.
Танрэй нашла поляну, где ничто не смогло бы навредить ей. Она в изнеможении упала в траву. Волосы прилипли к ее взмокшему лицу. Ей хотелось кричать, безудержно, истошно кричать, лишь бы избавиться от боли, которая распирала ее тело. В небе рокотал гром, сливающийся с выстрелами. И Танрэй зарыдала, откинув голову на камень. Зарыдала в голос, взвизгивая, будто умирающее животное. Почему именно сегодня ее сын запросился на белый свет? Лучше бы ему вообще не видеть всей этой грязи... Зачем она пожелала десять циклов Селенио назад появления малыша? Для этих пыток? Для этого безумия?
— Я! Не! Хо-чу!!! — завопила Танрэй, когда новый приступ сжал ее живот безжалостными кольцами ноющей, рвущей, выматывающей боли.
И будто со стороны увидела саму себя... Уродливое, распухшее тело, безумные глаза, руки, пытающиеся выдавить источник боли наружу. Это ты, красавица-Танрэй?! Да неужели?
Зрелище заставило ее прийти в себя и собраться. Люди гибнут сейчас за то, чтобы она жила. Их плоть терзает не меньшая боль. А у нее своя битва. Ей нужно родить и защитить от враждебного мира маленькое существо.
И она вспомнила таинство праматерей. Лишь боль души и тела способна пробудить Память и заставить ее служить во благо...
Танрэй сжалась, стиснула зубы, крепко зажмурила глаза, направив энергию своей боли вниз, вниз, туда, где было невыносимее всего, выталкивая источник мук прочь из себя. Пусть этого не станет в ней! Пусть все пройдет! Пусть!..
Она зашлась в крике, инстинктивным движением поворачиваясь на бок и подтягивая колени к подбородку. И еще долго лежала, не веря своим ощущениям: боль сгинула, стало невероятно легко.
Она в Эйсетти. Давно-давно, не в этой жизни. Над нею склоняется Ал — русоволосый, ясноглазый. Такой, каким он должен быть. "Знаешь, сестренка, а ведь это по-прежнему Коорэ! Я никогда не перестану удивляться этому!"
Танрэй смотрит на него, и он кладет ей на грудь маленький шевелящийся комочек.
Реальности сминаются и сгорают.
Нынешняя Танрэй открыла глаза. Где-то там, в траве, у нее под ногами, тихо плачет новорожденный человечек. Так щенятся волчицы, однако ж так не должны рождаться дети людей!
Но когда она взяла на руки своего сына, все лишнее отхлынуло прочь. Нет разницы, какой облик избрала Природа на сей раз. Так было нужно. Она не ошибается. Ошибаются люди, потворствуемые разумом.
Темно-серые, покрытые туманной младенческой пленочкой, огромные глаза взглянули на Танрэй. Такими глазами и нужно смотреть на этот мир, каким бы он ни был. Маленький мальчик еще не должен уметь улыбаться, но будто вопреки всем законам это сморщенное, окровавленное, покрытое какой-то слизью существо улыбается, и на щеках его проступают ямочки. Оно нашло себе защиту, оно успокоилось. А с ним успокоилась и мать.
