— Значит, это может быть блефом, — сделал вывод Саррьен.
— Я не рискну это проверять, — сказал министр внутренних дел Пьер Рувье.
— Будем исходить из того, что это правда, — подвёл черту Гибер. — Я не думаю, что русские взорвут свои мины, если мы не объявим им войну, но мы не можем мириться с такой угрозой. И нужно что-то решать с нашими активами в России и с немцами.
— Немцы напуганы, — сказал военный министр генерал армии Анри Легран. — Яд в крупных городах — это очень серьёзно. Если их население побежит, в стране наступит хаос. Можно подготовиться и уменьшить потери, но и в этом случае нам долго будет не до войны. Русские на это и рассчитывали. К ядам добавилось мощное оружие, которым собирались бомбить наши войска. Это помимо химических бомб. У нас по нему нет никаких сведений, кроме сообщения из Германии. Англичане тоже ничего не знают.
— Немцев нужно как-то вовлечь в войну, — ответил на вопросительный взгляд председателя министр иностранных дел Арман Ферри. — Если они не хотят драться с русскими, можно попробовать сделать так, чтобы русские дрались с ними. Но в этом случае мы понесём большие финансовые потери.
— Что вы имеете в виду? — спросил министр финансов Шарль Бриссон. — Не их займы?
— В первую очередь займы, — подтвердил Ферри. — За предприятия они предлагали рассчитаться.
— За двадцать лет! — крикнул Бриссон. — А займы... Да нас с вами разорвут держатели русских бумаг! И не станут русские одни драться с Германией: они не идиоты! А это значит, что нужно образовать тройственный союз, но на этот раз с Россией против Германии. Вряд ли немцы будут ждать, пока мы это сделаем, как бы нам самим не попасть под удар!
— Ну и заключим, — согласился Ферри. — Главное, чтобы основная тяжесть войны легла на русских. Я ни минуты не сомневаюсь в том, что Германия долго не выстоит против трёх держав. Разделить её после победы и решить вопрос с немцами навсегда! А потом можно заняться Россией. Какое бы они ни придумали оружие, армия у них сильно ослаблена, а если её ополовинят немцы...
— Ваше мнение, генерал? — обратился Гибер к военному министру.
— Если русские на это пойдут, то план жизненный, — ответил Легран, — но могут и не пойти. Они не собираются возвращать займы, да и выплаты предложили только потому, что были уверены, что мы от них откажемся. И чем вы их привлечёте? Перспективами расчленения Германии?
— А без России? — спросил министр колоний Александр Мелен.
— Одним нам это не по силам, — ответил генерал. — Вместе с англичанами можем победить при условии, что они приложат к этому все силы, а не станут прикрываться нами. Но это будет тяжёлая война с большими потерями. Наши планы строились из расчёта, что воевать будут другие.
— Потеряем половину флота, — добавил министр флота адмирал флота Жорж Кремер. — И это при условии, что англичане выставят примерно такие же силы. Но у меня нет им большой веры.
— Я не понял, о чём мы договариваемся, — сказал министр внутренних дел Пьер Рувье. — Если кто-то хочет, чтобы русские для нас дрались с немцами, то это глупость. И не нужно на меня так сверкать глазами! Я встречался с Вяземским и могу сказать, что это исключительно умный человек. Да вся деятельность Братства за тридцать лет его существования говорит о том, что в его руководстве нет дураков. Императора ставили они, поэтому или он тоже умён и заодно с ними, или находится под контролем. Обмануть их не удастся, купить — тоже. Так что давайте лучше вернёмся к тому, как заставить воевать немцев.
— Вы бы лучше занялись поисками агентов Братства, которым так восхищаетесь! — с сарказмом сказал Ферри. — Это ваша прямая обязанность!
— Я займусь, — отозвался Рувье, — и даже найду, хоть вряд ли всех. Но для этого потребуются несколько лет. В двенадцати самых крупных городах, которые почти наверняка заминированы, проживают около девяти миллионов человек. Проверять придётся каждого десятого, и проверка должна быть... деликатной, а не допрос с пристрастием. Увы, быстро такое не сделаешь!
— Надо давить на немцев, чтобы выполнили свои обязательства по договору! — предложил министр юстиции Эжен Фрейсине. — Пусть теперь начинают сами, а мы подключимся позже. С англичанами консультировались?
— Они в растерянности, — ответил Гибер. — Ход с ядами, несмотря на всю его гнусность, был гениальным. Нас взяли за горло! По этой же причине вряд ли немцы поддадутся давлению. Какая война, если у них не будет тыла?
— А, может быть, нам у русских тоже что-нибудь отравить? — спросил Мелен. — Не на самом деле, конечно, а подготовить и пригрозить?
— У вас есть тридцать лет? — неприязненно спросил Бриссон. — Ну так и нечего предлагать ерунду! Они работали годами над своими ядами, а потом долго внедряли к нам людей, и не просто агентов, а специально воспитанных с детских лет фанатиков. Обычному человеку трудно отравить десятки тысяч человек и не соблазниться выдать свою отраву за вознаграждение. Если на таком поймают, с живых сдерут шкуру!
— Мы с вами сидим целый час, но так ни до чего и не договорились, — сказал Гибер. — Есть хоть у кого-нибудь дельные предложения?
— У меня есть одно, — сказал Фрейсине. — Оно жизненное, но никому из вас не понравится. Нужно собраться главам союза и России на конференцию и решить самые важные вопросы. О материальных претензиях к русским придётся забыть. Если дать гарантии безопасности, они уберут свою отраву.
— Надеюсь, что это не единственное предложение, — вздохнул Гибер, — потому что я не пойду с ним к президенту.
Во дворце нам выделили только четыре комнаты, но каждая была в два раза больше трёхкомнатной квартиры из прошлой жизни. Такой простор был непривычным и действовал на нервы. Хорошо, когда у вас большая гостиная, но когда в спальне можно играть в баскетбол...
— Вам хорошо, а я в ней одна, — жаловалась нам Ольга. — В первые два дня долго не могла заснуть. Единственная польза, что вам есть где бегать с вашей борьбой. Смотрите, если узнают, засмеют. Статс-дама вся потная в штанах гоняет по спальне мужа-камергера!
— Меньше будут приставать, — сказала ей Вера.
— Это кто же к тебе приставал? — спросил я. — И почему я узнаю об этом только сейчас?
— А если бы сказала раньше? — спросила жена. — Неужели избил бы цесаревича?
— Ему мало фрейлин? Как он к тебе приставал, надеюсь, не грязно?
— Зря ты о нём так говоришь, — ответила она. — Вот что ревность делает с самыми лучшими мужчинами. Он, если хочешь знать, с фрейлинами не флиртует, а за мной просто ухаживал, правда, очень настойчиво. Мне это не понравилось, и я ему так и сказала. Сама, мол, знаю, что умница и красавица, а для комплиментов у меня есть муж, только он редко их делает...
— Так и сказала? — не поверила Ольга. — Врёшь, наверное.
— Будем заниматься или болтать? — спросил я Веру.
— На этом закончим, — ответила она. — Я уже не буду драться лучше, чем сейчас, поэтому время занятий можно сократить. Пойду мыться.
Она вышла и сразу же вернулась вместе с императором. Владимир Андреевич посмотрел на меня с весёлым удивлением и спросил, чем это мы занимаемся.
— Шёл мимо, и возник один вопрос, — объяснил он причину своего появления. — Спрашиваю у вашей матушки, где мой советник, а тут появляется это видение в крестьянской одежде. Мы, говорит, учимся драться. Странное занятие для статс-дамы, причём такой милой, вот меня и взяло любопытство, как у вас поднимается рука её бить?
— Вообще-то, больше бью я, — сказала жена.
— Тогда беру назад свои слова насчёт милой, — засмеялся он. — Показывайте, князь, или мне вас попросить ещё раз?
Наверное, Веру вдохновило присутствие августейшего зрителя, потому что на этот раз она превзошла саму себя и мне пришлось плохо в самом прямом смысле этого слова. А вам было бы хорошо от удара пяткой в живот? Да, в борьбе жена обошла меня во всём, кроме силы.
— Тебе очень больно? — забыв об императоре, причитала она над моим телом.
Я свернулся калачиком и пережидал боль. Пресс накачал хорошо, но и удар был изо всей дури. Я Веру так и тренировал, чтобы не намечала удары, а лупила. Раньше было нетрудно защититься, а свои удары я хорошо контролировал, но сейчас не успел с защитой. Бросить, что ли, к чёрту эти занятия?
— Уже всё, — сказал я ей и встал, стараясь дышать поглубже.
— Извините, ваше величество, — смущённо сказала жена.
— А передо мной для чего извиняться-то? — удивился Владимир Андреевич. — Извиняйтесь перед мужем. Если бы жена так меня била, да ещё каждый день, ей богу, развёлся бы!
Говорил он серьёзно, а глаза смеялись.
— Выйдите, — попросил я девушек, и они, получив подтверждающий кивок императора, выскочили за дверь.
— В правительстве нет единства по вопросу, когда заниматься национализацией, — сказал он, садясь в кресло. — Я тоже в затруднении. Есть разные предложения, поэтому хотелось бы выслушать ваше мнение.
— Немедленно, — ответил я. — Их ведь предупредили о наших условиях?
— Предупредили и уже давно, но только французов, — сказал Владимир Андреевич. — С английским послом я встречался дважды, но он эти вопросы не поднимал, хотя наверняка уже всё знал.
— Тем более. Сейчас начнётся драка и всем на какое-то время будет не до нас. Но делать всё нужно быстро, и сразу менять управляющих, особенно если они иностранцы. Уже прошло достаточно времени, и у них могут быть инструкции на такой случай. А если их нет, нетрудно прислать. Вряд ли будут портить оборудование, но могут уничтожить документацию, а это тоже неприятно. Хотя не так уж трудно повредить станки. Мало ли у нас таких типов, которые за рубль разобьют что угодно? У них наших предприятий процентов сорок, и если будут действовать решительно и нагло, могут причинить огромный ущерб. Хорошо, что до конца надеялись на благополучный исход, к тому же слишком много хозяев. Правительство французов или англичан даже при желании не выстроит всех, но всё же не стоит давать им время.
— Посмотрим, — неопределённо сказал он. — У меня есть ещё вопрос. Хочу, чтобы вы познакомились и подружились с моим наследником. Он уже три дня в Москве. Ему двадцать три, а вам девятнадцать — почти ровесники. Мне не нравятся те, с кем он водит дружбу, а с более зрелым человеком он не сойдётся. А вы молоды и умны, да ещё есть опыт прожитой жизни. Вы должны ему понравиться.
— Это вряд ли, — ответил я. — Ему слишком понравилась моя жена. Мужья в таких случаях вызывают не симпатию, а совсем другие чувства.
— Плохо, если так, — расстроился Владимир Андреевич, — но я попробую. Я вызвал сюда и младшего сына, так что познакомлю ещё и с ним. К ним липнет слишком много дряни, пусть рядом будет хоть один порядочный человек, которому я доверяю.
Он поднялся с кресла, и я тоже вскочил, поморщившись от боли в животе.
— Борьба из той жизни? — спросил император, получил утвердительный ответ и ушёл.
В гостиной я застал всех женщин. Мама не встречалась ни с кем из семьи императора и была очень взволнована его визитом, а Ольга сидела какая-то растерянная. Одну Веру интересовал не визит Владимира Андреевича, а мой ушибленный живот.
— Болит? — спросила она, жалобно заглядывая мне в глаза. — Если бы я знала, что ты будешь такой заторможенный, я вообще не била бы. Побегали бы по комнате... Он всё равно смеялся.
— Я вам говорила, что будут смеяться, — встряла Ольга.
— Да, дети, надо с этим заканчивать, — очнулась мама.
— Полностью заканчивать не будем, — сказал я им, — просто сократим занятия и будем осторожней. Достаточно трёх раз в неделю. Ты не купалась?
— Соображать надо! — сказала жена, постучав себя пальцами по голове. — Как я пойду мыться, когда в наших комнатах император? Подожди, мне нужно несколько минут.
Пока мы помылись и привели себя в порядок, пришло время обеда. Нам накрывали вместе с другими придворными в большом обеденном зале. Каждый знал свой стол, а приходили кому когда вздумается, с часа до двух дня. При прежней династии с этим было строже, но Владимир Андреевич был либералом и не придирался по пустякам к окружавшим его людям. Я пока не познакомился со всеми, кто здесь обедал, но знал их в лицо и раскланивался при встрече. Сейчас я тоже улыбался и кивал тем, кто уже сидел за столом. Когда пообедали и направились в свои комнаты, нас обогнал юноша, показавшийся знакомым.
— Великий князь Олег Владимирович, — сказал я своим. — Нет, я с ним не знаком, узнал по фотографиям в газете. Император хочет, чтобы с ним была вся семья. Понятно, что это не коснётся его дочери.
— Это из-за войны? — тихо, чтобы не слышали остальные, спросила Вера. — Не говорили, когда начнётся?
— Не знаю, — так же тихо ответил я. — Слышал только, что немцы провели мобилизацию. А когда начнут... Давай не будем говорить на эту тему в коридоре.
Начали они через два дня. Раньше при таких войнах вторжение начинали крупными силами пехоты и кавалерии, но немцы поступили так же, как и в войне с нами в сорок первом: они бросили на французов авиацию, причём всю, какая была в их распоряжении. Сотни бомбардировщиков ушли бомбить заранее разведанные и хорошо известные цели. Они прикрывались истребителями, которые у немцев были лучше французских. К часу дня у французской армии не осталось ни одного неповреждённого аэродрома. Больше тысячи самолётов сгорели на них, разбитые бомбами и покрошенные огнём авиационных пушек и пулемётов, многие были сбиты при попытке взлететь или в скоротечных воздушных боях. Немцы захватили превосходство в воздухе, и второй удар был обрушен на французские танковые колонны и пехоту, которые командование третьей республики начало срочно подтягивать к границе. В этот же день на военно-морских базах в Бресте и Тулоне в результате диверсий были подорваны боевые корабли. В газетах и по радио об этом сообщили только неделю спустя. В первый день войны, ближе к вечеру, Великобритания объявила войну Германии. Военные действия начались на следующее утро с массового налёта английской авиации. Аэродромы и многие другие объекты были хорошо прикрыты зенитными орудиями и возвращенными с французского фронта истребителями, поэтому пострадали мало. Многие английские лётчики отбомбились по небольшим немецким городкам. Потеряв больше сотни машин, англичане вернулись на свой остров, и в сражениях с ними наступила пауза. Линии Мажино во Франции не было, здесь вообще отсутствовали какие-то защитные сооружения на границе с Германией, поэтому немецкому наступлению препятствовал только недостаток резервов, которые срочно перебрасывали в зону боев из приграничных с Россией земель. Франция продержалась шесть дней, после чего капитулировала. Единственное крупное сражение флотов произошло на пятый день войны. Английский флот, в который входило соединение французских подводных лодок с ещё нетронутой войной базы в Шербур-Октевиле, сошёлся в сражении с флотом Германии, прикрывавшим её побережье от границы с Нидерландами до Дании. Почти шесть десятков кораблей начали сражение, и для многих из них оно стало последним. Англичане считали себя победителями, но понесли такие потери, что были вынуждены вернуться на свои базы, ведя часть повреждённых кораблей на буксире. Сотни самолётов упали в ещё холодные воды Северного моря. После этого сражения других крупных столкновений немцев с англичанами не было. Франция пала, и её островные союзники лихорадочно готовились к обороне и пытались заручиться поддержкой Американских штатов. Американцы не отказывали, но и не спешили соглашаться, у них была задача поинтересней — захватить временно бесхозные колонии Франции. Находящиеся в них боевые корабли третьей республики были интернированы. Захватить все земли даже в одной Африке было трудно, но янки старались.
