Так что не стоит пренебрегать её приглашением 'на чаёк' — пренепременно нужно заглянуть и пообщаться. Заручиться такой поддержкой в 'домашнем штабе' Стесселя немаловажно. Это, возможно, не менее значимо, чем взаимопонимание с Кондратенко и Белым. Во всяком случае, в стратегическом плане.

Размышления об этой женщине заставили Макарова-Маркова вспомнить и о своей собственной жене. Не о своей реальной, оставленной навсегда в начале двадцать первого века, а о 'местной', о Капитолине Николаевне. Ведь если удастся выжить в этой войне, то дальше придётся сосуществовать именно с ней.

При 'вселении' в тело Макарова, личность знаменитого адмирала 'стёрлась', но память сохранилась полностью, как и память собственная, и первое время Степан даже опасался, что может превратиться в 'доктора Джекила— мистера Хайда'... Обошлось. Почему не случилось раздвоения, пусть разбираются специалисты-психологи, хотя Марков всегда относился к таковым приблизительно так же как к астрологам и прочим хиромантам. Ну, то есть наличие такой науки как психология признавал, но ни одного её представителя способного сделать что-то более полезное, чем любой умный человек не встречал никогда. Так — трындёж на общие темы, идиотские анкеты с вопросами типа 'перестали ли вы пить коньяк по утрам?', констатация очевидного с умным видом и прогнозирование на уровне 'может дождик, может снег, может будет, может нет...'.

Так вот: сосуществовать со своей благоверной не хотелось категорически — это 'оригинал', настоящий Степан Осипович, самозабвенно любил свою 'половину', отдавал практически всё жалование на её прихоти, закрывал глаза на её ветреность и, даже, небезосновательные подозрения в неверности.

А по поводу отношения Капитолины Николаевны к деньгам, достаточно показательна телеграмма, которую отправил Макаров жене из Харбина по дороге в Порт-Артур:

"Я телеграфировал Федору Карловичу * о выдаче тебе 5400 руб. Получив столько денег, ты, прежде всего, захочешь подновить туалеты, и таким образом деньги эти быстро исчезнут... Очень прошу тебя быть благоразумной, у нас уже было много примеров, что мы сидели без денег... Теперь неприлично тебе и Дине наряжаться в большие шляпы. Вы гораздо более выиграете, если будете держать себя скромнее. Пожалуйста, еще раз прошу тебя поберечь деньги, имей в виду, что, если ты истратишь 5400 р. или часть их, то я тебе ничего не переведу впоследствии. В первые два месяца с меня будут вычитывать все увеличение жалованья, так как я оставил тебе доверенность на 1200 р. Месяц я не получу здесь береговых почти ни копейки. Только потом начнет кое-что оставаться, но надо приберечь".

Но это прежний Макаров позволял подобное своей Капочке, нынешний Степан с таким мириться не собирался, и его, в последнее время всё чаще беспокоили мысли о том, как придётся жить после войны. Понятно что сейчас жена адмирала-героя не поехала бы из столицы на Дальний Восток ни при каких условиях — блистать в Петербурге значительно приятнее, чем существовать в Порт-Артуре, даже являясь там Первой Дамой. А уж после того как японцы перерезали железнодорожное сообщение Квантуна с Россией, прибытия благоверной можно не опасаться в принципе. А вот что потом?..

— Ладно! — подумал про себя Марков. — Как говорил незабвенный Остап Ибрагимович: 'Когда будут бить — будете плакать!'. Тут до конца войны дожить бы...

*Морской министр адмирал Авелан

* * *

Офицеры и капитаны различных рангов стали прибывать к Морскому Собранию к половине шестого. Адмиралы и генералы подъехали к официально назначенному сроку — к шести часам.

Озаботиться организацией сегодняшнего мероприятия Макаров заранее попросил Великого Князя Кирилла Владимировича. Тот с удовольствием принял поручение, но занимался соответствующими вопросами, естественно, не сам — для этих целей имелся адъютант, лейтенант Кубе, здорово поднаторевший в плане устройства всевозможных гулянок и вечеринок.

В просторном зале собрания уже были расставлены огромные столы. Нельзя сказать, что они ломились от изобилия напитков и закусок, но выглядело всё вполне парадно. Под портретом императора, разумеется, стояли карточки с именами великих князей, далее, по периметру главного стола — для адмиралов, генералов и капитанов первого ранга, остальные офицеры размещались уже за другими столами. Но, надо сказать, угощение везде было одинаковым. Кубе здорово расстарался, мобилизовав всех лучших поваров в Артуре, и практически под метёлку вычистив содержимое винных магазинов.

Изначально на белых скатертях располагались исключительно закуски холодные: соленья, ветчина, красная икра, овощи по сезону, нехитрые салаты.

После первого тоста за Государя, который произнёс, разумеется, Великий Князь Кирилл, вестовые пошли обносить столы кокотницами с горячей закуской — фрикасе из курятины. Пришло время встать с рюмкой в руке и командующему флотом.

— Дорогие мои братья по оружию! Братья, вне зависимости от того, где мы воюем с врагами России и Государя — на суше или на море.

Господь показал в последние дни, что он на нашей стороне. Но, как говорится: 'На Бога надейся, а сам не плошай!'. Я очень благодарен всем вам за доблесть в последних сражениях. И, надеюсь, что вы ещё не показали всего того, на что способны в бою. За вас, дорогие мои! — Степан поднял рюмку как можно более высоко, обер-офицеры, капитаны обоих рангов, адмиралы и генералы немедленно встали, как будто от руки Макарова тянулась к каждому из них невидимая нить... — За Государя-Императора, за Россию! Ура!!

— Урааа!!! — ударило раскатами голосов по стенам зала Морского Собрания.

Нельзя сказать, что все присутствующие при этом смотрели на командующего флотом с обожанием, но подавляющее большинство — точно.

Откричались. Выпили. Сели. Стали закусывать нежнейшей курятиной в соусе...

Из подсознания Степана стала пренастырно стучаться мысль о некой несообразности в имеющейся ситуации.

То есть, мозг получил некую информацию от органов чувств, но пока её не освоил. Что-то зацепило, но непонятно что... Информация, явно, визуальная — ну не в криках же 'Ура!', и не в ароматах угощений крылось раздражение.

'Отсканировав' сидящих на противоположной стороне стола, адмирал всё-таки понял, что резануло его взгляд: рядом с Грамматчиковым сидел его старший офицер Таше.

Как??? Во время ведения боевых действий с крейсера, хоть и стоящего в ремонте, одновременно съехали на берег и его командир, и старший офицер!

Нет, Грамматчикову послал приглашение Макаров лично, но чтобы и Таше...

На флоте вообще в ходу приговорка, которая обозначает 'давным-давно': 'Это было ещё до того, как старшой в последний раз сходил на берег'.

Самый распоследний штрафованный матрос топчет земную твердь чаще, чем старший офицер его корабля.

Но и в тех наиредчайших случаях, когда командир отпускает своего первого помощника на берег, сам-то уж он обязательно остаётся на борту. А тут...

Грамматчиков поймал удивлённый взгляд адмирала и понял его.

Глаза вверх, глаза и лёгкий разворот головы в сторону Великого Князя, и всё стало ясно: Кирилл Владимирович прислал приглашение на нынешний вечер старшему офицеру 'Аскольда', а проигнорировать таковое от члена императорской фамилии не решились.

Ладно, 'Аскольд' действительно пока небоеспособен, не стоит по такому поводу устраивать разборки со своим начальником военно-морского отдела штаба. Даст Бог — в ближайшем будущем из Петербурга пришлют награды за последние сражения, получит Кирилл свой крест, а потом сам с радостью смотается из Артура. Чтобы от него избавиться стоит даже придумать какое-нибудь 'архиважное' задание и рискнуть даже тем же самым 'Аскольдом' для перемещения подальше от Порт-Артура туловища представителя Дома Романовых. И братца его соответственно...

Тем временем уже стали разносить суп, и, чтобы как-то заполнить данную паузу, хор матросов исполнил пару песен.

Отзвучало ещё несколько тостов, а после, пока ожидалась подача основного блюда, Макаров молча кивнул своему флаг-офицеру лейтенанту Азарьеву. Тот сразу сообразил, чего от него хочет командующий, и направился к роялю.

Пушки, это, конечно, важно, узлы — тем более, но служат и воюют на кораблях всё-таки люди. И этот фактор со счетов сбрасывать категорически не стоило...

Флоту, в первую очередь Тихоокеанскому флоту, требовался марш. Хороший такой марш, сильный. Изначально Степан хотел 'ограбить' самого Агапкина, и на семь лет раньше озвучить великолепный и бесподобный 'Прощание славянки' — не поднялась рука. Перебирая в памяти что-то подходящее из своего времени, всё-таки решил остановиться на песне Александра Маршала из сериала 'Истребители' и переделать её на морскую тематику. Поэтом Марков был тем ещё, но худо-бедно элементарными приёмами владел, на офицерских капустниках, зачастую, весьма удачно перепирал различные шлягеры на требующуюся тему...

Посидев пару часиков в один из относительно свободных вечеров, набросал текст, вызвал лейтенанта Азарьева, наиграл ему мелодию, показал стихи и попросил подготовить песню в ближайшее время. Под строжайшим секретом, разумеется.

Ну что же — оставалось посмотреть, какое впечатление всё это произведёт на присутствующих.

Прозвучали первые аккорды, и всем присутствующим звуки дали понять, что исполняться будет отнюдь не романс 'Грёзы любви' или нечто подобное.

Нам выпало с тобой служить на флоте

И защищать морские рубежи.

Вы там себе на берегу живёте,

Но нам не по душе такая жизнь.

Опасна служба эта, мы не спорим:

Вчера друзья наперекор судьбе.

Ушли с врагом сражаться в это море

И море их оставило себе.

В зале стояла полная тишина. Нет-нет — рояль гремел, молодой лейтенант пел во весь голос, но даже эти весьма нетихие звуки общую тишину только подчёркивали.

Случиться может не дожить до завтра,

Но больше жизни честь нам дорога.

И Тихоокеанская эскадра

Выходит в море, чтобы бить врага.

В бою не раз с японцами поспорим.

И верим, что Победа впереди!

Здесь русский флаг и это наше море!!

Мы никому его не отдадим!!!

Придёт Победа всё равно,

А нынче спорим мы с волной

Никто не знает, что ждёт нас впереди

Случится то, что суждено,

Но мы уверены в одном:

Наше море, наше море мы никому не отдадим!!!

Слушая, Степан и сам чувствовал многочисленные шероховатости в тексте, но ничего — в кают компаниях кораблей офицеры, можно надеяться, доведут текст до ума. Главное, что зацепило. А, глядя на лица присутствующих, в этом сомневаться не приходилось.

Лейтенант замолчал, от рояля ещё доносилось утихающее гудение потревоженных последними струн... Раздались первые хлопки, очень быстро перерастающие во всё более и более бурные аплодисменты. Некоторые из аплодирующих вставали.

Раскрасневшийся и смущённый столь горячим приёмом песни Азарьев поспешил раскланяться и вернуться на своё место.

Зал порт-артурского Морского Собрания ещё никогда не собирал такого количества офицеров. Становилось душновато — среднестатистический человек излучает в окружающее пространство приблизительно девяносто-сто ватт в час. А тут собралось более двухсот. Причём едящих, выпивающих и, извините, потеющих. Не рассчитано было помещение на такой 'калорифер' майским вечером.

Да и сколько можно есть? Пора было и передохнуть перед основным блюдом, сделать, так сказать, 'курительную паузу'...

В прошлой своей жизни Степан смолил здорово. Как и каждый курильщик понимал, что это вредно, неоднократно пытался бросать, но каждый раз чистый воздух просто жёг лёгкие, и они требовали нового слоя дёгтя на свои альвеолы. Рекордом терпения этих мук были три месяца позапрошлого лета. Не сдюжил. Ведь знал же: стоит сорваться на первую сигарету, и результатом будут дикое сердцебиение, тупое головокружение и презрение к себе за то, что не сдержался... И никакого удовольствия... А вот поди ж ты!..

А попав в тело Макарова никаких физических мучений не испытывал. Мозг понимал, что этого не надо, а организм не испытывал никакого дискомфорта.

Морское Собрание Порт-Артура не отличалось 'многоэтажностью' — балкона не имелось, но для 'ВИП — персон' отдельная 'курилка' на свежем воздухе имелась. Вместе с Макаровым в палисадник с живой изгородью проследовали его начальник штаба, Лощинский и генералы: Стессель, Белый и Кондратенко.

Адмиралы немедленно задымили сигарами, Кондратенко закурил папиросу, повисла пятнадцатисекундная пауза...

— Анатолий Михайлович... — начал Степан.

— фррыххх, — немедленно ответило пространство...

— Блямш — блямш — блямш! — отозвалось окно Морского Собрания рассыпаясь осколками.

Ещё секунда-полторы и послышался треск ружейного выстрела.

— Охнихерасебеблин! — после некоторой послеохреневательной паузы сработали мозги командующего флотом. — Быстро япошата сообразили!

Это вам не в лучших традициях российских борцов с 'проклятым царским режимом' бомбами швыряться, да в упор из револьвера палить. Это прыжок на полвека вперёд, к убийству Кеннеди, где Освальд шмальнул издалека... Правда, у него 'оптика' имелась, но здесь и сейчас таковая не требовалась — судя по времени, которое затратил звук выстрела, чтобы достигнуть барабанных перепонок адмиралов и генералов, вышедших на перекур, стреляли метров с трёхсот, а то и меньше, но всё равно это не дистанция уверенного поражения даже для очень хорошего стрелка.

— Что это, господа? — подал после полусекундной паузы голос Стессель.

— Немедленно всем внутрь! — рявкнул Степан. — Разойтись как можно дальше друг от друга, на одном месте не стоять, и как можно скорее внутрь здания!

Решительный тон Макарова, кажется, произвёл должное воздействие на присутствующих: первыми шмыгнули в дверь те, кто ближе к ней находились -Лощинский и Кондратенко, потом 'просочились' под прикрытие толстых стен сам Макаров и Никитин, Стессель, Молас и Белый. Второго выстрела не последовало.

— Это просто чёрт знает что, господа, — прерывающимся голосом запричитал раскрасневшийся Стессель. — Необходимо немедленно...

— Немедленно, Анатолий Михайлович, — мрачно оборвал начальника укрепрайона Макаров, — ничего делать не следует. И уж ни в коем случае никому из нас нельзя покидать Морское Собрание до полной темноты и прибытия эскорта.

— Но послать роту стрелков прочесать окрестности, по-моему, всё-таки стоит, — встрял Кондратенко.

— Вне всякого сомнения, Роман Исидорович, вне всякого сомнения, — согласился адмирал. — Весьма вероятно, конечно, что никого они не поймают — слишком много времени пройдёт...

Речь Макарова прервали донёсшиеся с улицы звуки винтовочных выстрелов.

— Судя по всему, неподалёку от этого японского стрелка оказался наш патруль, — бросил Белый, прислушиваясь к звукам доносившимся с улицы.

— Совсем необязательно, Василий Фёдорович, — ответил Макаров. — Совсем необязательно, что стрелял японец. Среди наших псевдоинтеллигентов предостаточно революционеров, которые желают поражения России в этой войне, -Степан вспомнил, сколько поздравительных телеграмм было отправлено из России в адрес микадо после атаки наших судов на внешнем рейде и гибели 'Варяга'. В молодости он не мог переварить этот факт — как можно желать поражения в войне своей родине? Но, переживая Перестройку и её последствия понял, что моральные уроды имеются среди любого народа, что они готовы физически уничтожать даже своих соотечественников, а, зачастую, в первую очередь именно их, если те не разделяют их политических убеждений. Массово уничтожать. Причём не для того, чтобы принести пользу своей стране, а чтобы как можно сильнее её унизить, разрушить, в максимальной степени уничтожить менталитет русских, заставить их считать самих себя недочеловеками... И такое принимали многие, даже те, кто считал себя (и их считали таковыми) искренним патриотом России. В том числе и один из известнейших кинорежиссёров, снявший нашумевший фильм, в котором в американскую тётку в возрасте влюбился молоденький (ну да — молоденький, в исполнении сорокалетнего актёра) унтер-офицер. Приревновав свою пассию к генералу, тот 'юнец' прилюдно избил генерала-соперника в театре...