Боги Яви #1

Боги мои, боги...

Вам снятся сны? А мне всегда. Последнее время один и тот же, и столь явно, словно я участник тех древних битв, давно нами забытых, наших, старых богов, канувших в бездну времён. Я вижу себя молодым поджарым воином, русым, в алом плаще, держащим в руках длинное копьё, словно жало пчелы. Такие же, как и я, молодые крепкие воины, приготовились к своей последней в их жизни песне, окружив меня полумесяцем. А перед нами нарастает чёрное облако мрака, словно вывалилось нутро Чернобога, которое накатывает на нас грязной смертельной лавиной. Я не вижу, кто это, но я точно знаю, что это тёмные. Демоны, прорвавшиеся через тонкую грань Яви в наш мир и так яростно жаждущие вцепиться нам в горло и вырвать наши пока ещё бьющиеся сердца. Нас сорок три воина, которые ощетинились, словно ёж копьями. Нет ни страха, ни сожаления, а только то чувство, которое зовётся долгом. Этот путь, мы выбрали сами. Я вижу на молодых красивых лицах улыбки, и это страшно. Всегда страшно, когда воин уходит к праотцам в Ирий с улыбкой на губах. Страшно для его врага. Братья знают, что вся суть их жизни в этом коротком для них миге. Долгие годы упорных тренировок, и всего лишь один бой, отведённый им судьбой. Это для них ЧЕСТЬ! Жребий Макошь Мать бросила задолго до нашего появления в этом мире и переплела своей нитью сотни человеческих жизней в единый роковой клубок.

— Олег! — высокий богатырь с голубыми глазами окликнул меня. — Нам пора уходить по горной тропе! — Сердце отозвалось болью. Чистые глаза друзей смотрят на тебя с надеждой. — Чёрт — выругался я.

— Нам пора...

С горечью осознаёшь, что все этого ждут именно от тебя. От меня!!! И мы уходим, оставляя их всех на верную гибель. Зло шепчу как безумный, сплёвывая кровавые сгустки себе под ноги на пыльную тропу. — Встретимся в мире Прави братья мои... — Голубоглазый молчит лишь скупая одинокая слеза великана течёт по небритой щеке. Мы потеряли всё! Огромные валуны, и кряжистая скала нависла над нами, как злой рок и неотвратимая судьба человека. Позади нас слышится треск ломающихся копий вперемешку с людским стоном. Кто то вскрикнул. Демоны-наёмники с нейтральных миров добралась до моего отряда. Пронзительный визг умирающих тварей и звук вонзающихся в их плоть клинков глухим эхом отозвались в ущелье, сковали тяжёлыми тисками наши сердца. Последние сражение моих братьев против демонов Нави началось. Передо мной выскочила какая-то чернявая зверюга, чем-то напоминающая огромную собаку, сразу же клацнув возле моего бедра своей слюнявой пастью. Но к моему счастью промахнулась. Ещё бы немного, и мне конец, я больше не бегун по горам. Подпрыгиваю на торчащий из горного кряжа выступ, с разворота рассекаю копьём горло псу Одина. Зверь по инерции движется и врезается в каменистую стену, слышится хруст его позвоночника. Двигаюсь..., стараюсь быстро..., справа от меня раздался протяжный знакомый одинокий вой Гончий. Вот же привязалась сука! Голубоглазый, аккуратно подныривает под нечисть, полоснув мечом её брюхо. Создания потустороннего мира протяжно взвыло, но Метру это не остановило, а это она, я узнал её, она движется на меня как лесной тур, волоча свои потроха по пыльной тропе, обезумев от адской боли, захлебываясь в своих слюнях. Ну что ж..., вполне ожидаемо от неё, у неё ко мне личные счёты, любовь, она такая, кого хочешь, сведет с ума, даже если ты тёмная тварь с другого конца Вселенной. 'Хотя... по меркам вселенной они наши соседи'. Ухожу немного левее с линии атаки, пропускаю обезумевшую от любви Метру немного вперёд, короткий росчерк клинка отделяет голову пса от тела. Ну вот и всё, отправляйся-ка ты, дорогуша, к своему другу Церберу, в свои Паскудные миры. Отмучилась, бедненькая... Ещё слышится позади нас угасающий бой, перемешанный с людским стоном и предсмертными хрипами демонов, а мы уходим, оставляя своих любимых и братьев на верную смерть. Горечь утраты спёрла грудь, подкатывает к горлу, стоит комом и, словно вулкан, прорывается в ночную тишину страшным нечеловеческим рыком. — Боги!!!

Глава 1. Озеро Вуокса, остров Малый.

Солнце светит. Птички поют.

— Эх, хорошо-то как! — Лёгкий ветерок подул, освежает... Кайф! Сразу же на водной глади появились небольшие барашки, качнув тем самым поплавок. Зажмурился и потянулся.

— Лепота...

Давно бы так, а то всё Питер да Питер, насилу вырвался. Скоро лето закончится, а я на рыбалку первый раз выехал. Какой ужас... Вытащил удочку и смачно плюнул на червяка.

Таблетка горючего спирта вспыхнула голубым огнём. Так, две ложки кофе, две сахара, миниатюрная медная турка уже над огоньком. Ждем-с-с-с...

День хороший какой, а не клюёт. Плохо, хоть бы плотва взяла. Мелочь, а всё равно приятно. Да и чёртовы комары, ещё не вечер, а они лютуют. Загрызли сволочи. Блин, кофе моё, ой-ё! Чуть не сбежало. Куда собралось-то?

А сигареты где? А, вот, нашёл. Год собираюсь бросить, никак, правда, пока собираюсь, но не могу себя уговорить... Боязно как-то. Но пить сегодня точно не буду, решил. Мужик сказал, мужик сделал. Вот и ладненько. Значить договорились. Голубой дымок и глоток ароматного обжигающего напитка, что может быть лучше? А... Что?.. Хорошая баба! Согласен, но не всегда. Для меня в данный момент лучше классный бодрящий молотый арабский кофе.

Вот же блин, очки забыл дома. Блики на воде так играют, что поплавка не видно. Как в той песне из 'Бременских музыкантов' — 'солнце взойдет...' Ладно, к вечеру авось расклюётся. А пока кайфуем. Вечером, смотри, и зубастая на охоту выйдет. А мы её, охальницу, на блёсенку да в ушицу. Хорошо бы! Оба-на, смотри, поплавок вздрогнул! Или показалось? Нет, точно, что-то подошло! Видимо, сосёт. Пущай сосёт, подождём. Поплавок немного подкинуло. Ждём, рано ещё, ждём, немного терпения. Тот вяло заелозил и отправился куда-то в сторону камыша. Подсечка, в самый раз. Ух ты, удилище дугой. В камышах бурун. Вот и уха! Достать бы! Хорошая катушка, японская, прямо внатяжку, не зря купил. 'Хвалю себя'. Водит кругами, но к берегу не подходит. Лишь бы леска выдержала, засомневался. Ага! Идёт, ближе, ближе. А где подсак? Вот же дурень старый, не взял! Как можно неделю собираться и в результате забыть ровно половину снаряги?! Не понимаю! Я в шоке от себя, граждане! Спешка нужна только при поносе, так говорит мой батя. Опять бурун, но уже ближе к берегу.

А вот и рыбка показалась. А лещик какой? Красавец! Настроение сразу стало подниматься, забаламучу такую уху вечером — ложку оближешь, на костре, да под холодную водочку. Ммм, тятя какая! Эх, благодать — то! Окинул взглядом небольшой остров. Кряжистый большой камень, словно пуп, грел свои бока на солнце, строго посередине острова. И ни души. Вот это рай... Кинул улов в садок, поменял червя и стал продолжать медитировать на лоне природы. Бахнуть что ли? А нет. Сказал же, не буду, значить не буду!

Солнце коснулось лучом верхушек елей, вот и вечереет. Взял любимый свой спиннинг, набор блёсен, перепрыгнул в зелёную крашеную старенькую лодку и оттолкнулся от берега. Поблеснив под своим берегом, стал переплывать к соседнему острову. А чего? Каждый рыбак знает, что у соседей всегда лучше! И я поплыл. Бросок вдоль камыша, лёгкая проводка. Удар! Вот, долгожданная зубастая. Хорошая штучка, свеча — и уверенно ведёт под корягу. А нет, куда ты, родимая, кто же тебе позволит? Подтянул, два оборота, подтянул, два оборота. Где твои жабры? А вот и они. Подхватываю её и опрокидываю в лодку. Моя прелесть! Пара окунят и неплохой щукарь есть на уху, пора бы и честь знать, нам много не надо. Стараюсь вытащить блесну из пасти рыбины. Щука словно ждала этого. Подпрыгнула и ударила 'Емелю' хвостом, в самый неподходящий момент. Чёрт! Финская блесна вспорола палец. Вот же чертовка! Ну да ладно, и без какого-либо сожаления отпускаю её в садок, заслужила. Так, а теперь рану промыть — и к себе на остров, там и обработаю перекисью водорода. 'Или всё же посать!..' — я задумался. Не, на остров...

Перекидываюсь через борт лодки, тяну руку к воде смыть кровь. Соприкосновение руки с водой, глухой удар, толчок, словно меня током ударило, вольт примерно на триста восемьдесят. Кайфанул так, аж глаза закатил. Ударная волна по ровной глади радиусом разошлась до горизонта. Ой, млять! А если бы всё-таки пописал?.. Ни фига! Как ещё не убило. Отдышался. Видимо, под водой где-то энергетический кабель пробило. Чудом остался жив. Аккуратно гребу до своего берега, всё, думаю, на сегодня наловился. Хоть бы сволочи знак предупреждения поставили. По-моему, даже волосёнки на голове задымились. Выскочил на берег, стараюсь отойти от шока. Вспотел так, аж трусы к жопе прилипли. Фу-у-у! Словно заново родился... Хорошо, хоть ума хватило не ссать в воду, а то всё, пиши пропало. Мой сморщенный друг такого шока не выдержал бы, отсох бы, словно стручок фасоли, это в лучшем случае. На горизонте вспыхнула молния. Ну вот, ещё и погода портится, ночью ливанёт, всё одно к одному. Подошёл к столу, наливаю в стакан водки. Ну, с рождением тебя, Серёга! И тебя тоже, мой маленький друг... Махнул не глядя, пошла хорошо, как к себе домой. Скоро стемнеет, надо б и ужином заняться. Аккуратно ножичком потрошу рыбку на берегу озера, никого не трогаю. Краем глаза замечаю в вечерних сумерках в камышах девицу. Вот тебе раз! Две хорошие голые сиськи. Вот тебе два!

— А ты откуда взялась такая хорошенькая? — от удивления на секунду замер аж глаз дёрнулся. Девица по пояс находилась в воде. Оглянулся — никого нет в округе. Мерещится с голодухи что ли? Мотнул головой.

— Ты что, немая? — сидит и только таращится на меня и глазками блестит. А округлости ничего, дыньки наливные. Длинные чёрные волосы тонкими прядями свисают с плеч, опускаясь куда-то в прохладную воду. А довольно милая, делаю вывод. Чёрные жгучие глазки словно два омута, в таких и утонуть можно. Сто пудов, хочет меня! Вон улыбается. Заигрывает... Губки — словно малины лесной наелись. Красотка, прям русалка какая.

— Вылезай! Простынешь! — реакции никакой, просто ноль, смотрит на меня, словно на медведя в цирке. Чёртовы сектанты языческие, сегодня ведь ночь Ивана — Купалы. Ну, понятно, обдолбалась, наверное, а потом полезла купаться, на свои красные щёки приключений искать, да остров перепутала. М-да, я б с такой рыбкой и сам поплавал, в тихой гавани, да запруды проверил, раков половил...

— Вылезай, дурёха! — скинул тапочки, не выдержал я и шагнул в воду, в её сторону. Подруга сразу как-то напряглась и ощетинилась. Делаю ещё шаг поближе и протягиваю осторожно свою руку. Бог ты мой, в вечерних сумерках от неё просто глаз не отвести. Особенно от этих спелых, сладких северных арбузиков. Ох, твою ж мать, чтоб мои глаза повылазили. Какое небо голубое... Делаю вид что совсем не чем не интересуюсь.

— Не бойся, пойдём! — делаю аккуратно небольшой шажок, чтобы не напугать, баба явно не в себе, стараясь мило улыбаться. Неожиданно огромный фонтан брызг окатил меня с ног до головы. Рыбий огромный хвост, словно дельфин в аквапарке, ударил по водной глади, подняв столб воды и мути. Не знаю, как поступили бы другие мужики, но меня уговаривать долго не надо, и я сиганул от неё на берег, как северный олень, словно от проказы. Существо, смотрящее на меня, зашипело. Был бы верующий, перекрестился бы. — Отче наш, иже еси на небесах!.. — постарался я вспомнить молитву, но на большее меня не хватило, и я попятился задом.

— Ишшшилимшам! — процедила она сквозь острые, словно бритва длинные тонкие зубы и ощетинилась как бешеная собака.

Фу-у, что-то я погорячился с этой красоткой! Острые зубы, словно у вампира, и синие круги под глазами выделились на бледном водянистом лице. Кикимора что — ли?

— Убирайся! — не найдя ничего кроме этого, выкрикнул и грозно, 'как мог', махнул рукой. — Брысь кому говорю!

Тварь, обдав ещё раз меня брызгами, оттолкнулась хвостом и нырнула. Огромная волна направилась вдоль камышей, как торпеда. Слово 'удивился' тут немного неуместно. Я просто а-а-а-х-х-х-э-э-э растерялся... Ну, вот так всегда, только встретишь добрую, хорошую, глазастую, присмотришься к ней утром, а она — лярва лярвой. Нет, ну я тоже не Ален Делон. Но залысины уже есть, щёки есть, пузо тоже на месте! Хвостик в трусах шевелится. Что вам ещё надо? Подхватываю быстро нож со своим уловом, и бегом поближе к костру. Чёрт-те что происходит! Дурдом! Слышал, таких тварей огонь отпугивает. Опрокинул немного 'беленькой', чисто для успокоения нервной системы. А именно сто грамм. Подкинул дров в костёр — гори-гори ясно, чтобы не погасло, — и подтащил огромную сухую корягу поближе, водрузил всё это на костёр, создав ебипетскую пирамиду. Только тогда и стал понемногу успокаиваться, переводя дух. Хватит, думаю, коряги до утра. Присел поближе на пенёк у костра, оглянулся, никого нет. На автомате подвесил котелок над огнём, стал понемногу отходить от шока и коситься в камыши.

Итак, что мы имеем? То, что долбануло меня, — это уже не в счёт. А вот что вокруг острова рыщет какая-то хищная тварь, это факт! Сам не видел бы — ни за чтобы не поверил. Но штаны мокрые, и я до ветру не ходил. Ночью валить с острова просто глупо, в данный момент фиг вы меня отсюда выковырнете. Мало ли, эта сумасшедшая нападёт. Что там народ про ночь Ивана — Купала говорит? Информации почти ноль, голова пустая. Бабы венки из цветов плетут да в воду кидают. Где-то читал, что нежить всякая ночью выходит. Вроде у Мазина где-то было, точно не помню. Ещё что? Всё! Без ста грамм не разобраться. Обернулся — никого. Чувствую себя, как в фильме 'Пираты Карибского моря'. Где мой ром? Оглянулся, налил, выпил, словно украл. Дожил... Ах да, хороводы водят вокруг костра! Вот и я выходит... Надо было русские народные сказки на ночь читать, а я Мазина Сашу. Толку-то! Знал бы, соломы подстелил.

Гроза приближалась. Её тут только не хватает. Зальёт ведь костёр, как пить дать зальёт. В озере что-то огромное плюхнуло. Так, давай рассуждать логически. Нежить чего боится? В голову приходит только одно — серебряные пули. И то все мои познания основаны на песнях 'Сектора Газа', слабо. И где я их возьму тут? Ага, слово мухой жужжит в мозгу, но вам не скажу. Везде!.. Судя по фильмам, боятся света. Стоп! У меня же классный рыбацкий фонарь есть. Тогда почему я в темноте? Мухой в палатку. Да будет свет! Яркий свет разлился по округе. Как знал, купил.

— Он ещё и комаров отпугивает!.. У-у-у! — прокричал я куда-то в темноту, на всякий случай и погрозил кулаком. Что-то в камышах зловеще зашелестело. Глаз зацепился за старую ненужную тряпку. Так, так, так! Разорвав её на ленты, обматываю подобранную палку, поливаю её оливковым маслом. А факелы никто не отменял! Ну вот, установил один на подходе к лагерю, привязал его верёвкой к стволу дерева и поджёг со стороны озера, на тропинке. В камышах недовольно засопели. А у самого сердце дуг-дуг, дуг-дуг, дуг-дуг, немного ниже поясницы...

— Выкусите!.. — дуг-дуг, дуг-дуг, дуг-дуг.

Вернулся, подсолил воду в котелке и добавил немного пшена. Второй факел положил возле себя на всякий случай. Если чего, думаю, подпалю и в харю ей, в харю! Если выползет. На автомате достал нож и порезал зелень. Нож с костяной ручкой уверенно сидел в моей ладони. Калёная сталь, друзья подарили. А как про боевую единицу я про него забыл. Подвесил на пояс и сразу стал себя чувствовать намного спокойнее. Прям герой! А поджилки у самого и сейчас трясутся, даже водка не помогает. Война войной, а пожрать никто не отменял, добавил куски рыбы. Немного выждал, помешал душистое варево деревянной ложкой. Ещё налил себе граммульку 'наркомовских', прихлёбывая горячим бульоном. Да, а жизнь налаживается ребята. Вот что мы за люди такие? Зажрались! И многие мои знакомые вкус к жизни потеряли, причём к своей, да я и сам такой. Всем мы недовольны. У кого работа плохая, у кого нет денег, кто политикой желчь мечет, кто Путиным, кто антиПутиным. А жить-то когда? Телевизионщики не новости нам показывают, они время моё крадут. А ведь кто-то мог лишний час и с детьми побыть, и с друзьями посидеть. Так что и выходит, за всех переживаем, а за себя пожить некому. Чужой жизнью живём. Вон, как у меня, сначала мне некогда было, работа, работа, теперь дети выросли, у них работа, работа. А чуть-чуть к сраке припекло, сразу начинаешь чувствовать любовь к своей жизни, остроту ощущений. И всякая чертовщина мерещится. Вот как сейчас. Прям адреналин в крови, или алкоголь, неважно, суть одна. Как у Высоцкого в той песне: и жить хорошо, и жизнь хороша. Умнейший человече был.

В небе громыхнуло так, что голову охота вжать в плечи. Так, сухие дровишки срочно собрать и в тамбур палатки. Подхватил кое-какие вещи и унёс. А то дождь накроет, не просохнут потом. Ненастье разыгралось не на шутку. Молнии били в разные стороны, словно это морской спрут, озаряя так весь тяжёлый тёмный небосвод своими огненными жгутами. Для Питера это вообще аномальная погода. Гремит, конечно, но не так же! Треск такой разнёсся по небу, словно канаты рвут. Рождённый в южных регионах страны, никогда не боялся этого природного явления. Но такого даже там не видел. Ночное небо страшно громыхало на горизонте и горело малиновыми огнями. Пойду лучше отолью, пока не поздно. Пробежал метров двадцать от лагеря, устроился на этом мегалите. А чего, ровно и удобно. Чем-то он мне напоминает Гром-камень, на похожем в Санкт-Петербурге Медный всадник стоит. А я чем хуже! Коня, правда, нет. Я его 'Пуп земли' назвал, дурацкая привычка, конечно, неживому имена давать, согласен. Но я такой, какой есть. Куда уж мне меняться друзья, поздно, Вася! Над моей головой гром прошёлся раскатом, что я подпрыгнул и чуть не облил себя. Алая молния больно резанула глаз. На мгновение перед собой я увидел её, она стояла недалеко от меня, на Гром-камне. Молодая девушка! Волосы чёрными прядями покрывали её плечи и грудь, словно ветви у плакучей ивы. Что особенно кинулось в глаза — её седая прядь на чёрной чёлке, словно народившийся молодой месяц, и широко открытые серые, словно туман, глаза. А в них, всего лишь — немой вопрос. 'Где ты был? Я тебя так долго искала!' Если это сама смерть пришла за мной, я с ней готов идти куда угодно. Я громко икнул. Хоть за Калинов мост. Рукой утёр горячий потный лоб. Да я весь горю! Это просто ночной бред какой-то. Такого не может быть!.. Сердце перестало стучать в такт. Алые жгуты молний полоснули тонкими змеями в Гром-камень, озаряя в округе так, что, наверное, было видно со спутников эти электрические разряды природы. А в её глазах теплится какая-то неуловимая надежда и вечная печаль.

Сероглазая сделала шаг, всего лишь один шаг навстречу. Я уже не мог адекватно воспринимать этот мир, моя голова кружилась, я был в огненном бреду, на грани... это безумие... Кроме её глаз, в голове не осталось ничего, одна пустота. Она приподнялась на носочки, и её губы соприкоснулись с моими. Сердце сжалось, вспоминая до боли знакомый сладкий вкус, словно я был лишён их тысячу лет. Она опустилась и положила голову на плечо, обняв меня крепко своими нежными руками. Я умер...

— Этого не может быть... — прошептал сероглазой. — Я, наверно, сошёл с ума?! — я обнял тонкую талию, прижимая маленькое бьющиеся в унисон сердце, заглядываю в её бездонные глаза которые похожи на две маленькие параллельные вселенные. И я узнал их... — Ты приходишь ко мне в моих снах?.. — шепчу ей пересохшими губами и задыхаюсь от восторга. Она улыбнулась и поцеловала меня, прижимаясь крепко к моей груди, и даже немного всхлипнула. — Я тебя больше никуда не отпущу! — голос ночной тенью закрался в мою голову. — Пропади этот мир пропадом... — А вокруг меня мир рвался в огненные клочья. Земля вздрогнула и рядом растущие дерево вспыхнуло как крохотная спичка. Молнии неудержимо жгли кислород, создавая вокруг нас ярко огненный кокон. Остров содрогался от грозовых раскатов, словно два великана неудержимо били в него своими барабанными палками. А ветер, разъярённым демоном, стегал своей плетью этот небольшой участок суши под моими ногами на озере Вуокса.

— Не уходи... прошу...— шепчу, прижав её голову к груди. Чувствуя всем сердцем родное, да так, словно его сжали тиски.

— Не уходи... — повторяю я. Губы пересохли от подскочившей вокруг температуры. Она заглянула мне в глаза, показав мне свои грустные морщинки.

— Если я не уйду, ты погибнешь, — наваждения отшатнулась от меня и всё пропало. Всё сразу же стихло, словно ничего и не было. И сероглазая пропала! Молнии перестали бить в камень, густая мгла спустилась на землю. Лёгкий ветер тронул моё лицо, словно её поцелуй на прощание. Грозовые раскаты прошли стороной, тишина и покой. Ветер кинул мне в лицо первые прохладные капли дождя. Или это были чьи-то слёзы. Как больно... Словно часть моей души ушла с ней. С камня вставать было крайне неохота. Так и сидел, одиноко смотря в ночную темноту.

— Кто ты?.. Я так долго тебя искал в своих грёзах.

Глава 2. Пробуждение.

Утро было ну очень тяжёлым... Глаз один, глаз другой. Ой-ой! Плохо-то как. То ли утро, то ли вечер, в Питере всегда так, сразу не разберёшься. Ага, вроде в палатке своей, уже хорошо, это раз. Кое-как вылезаю на божий свет, это два. Воды бы, а то язык к нёбу прилип, как лопух к жопе, ну ладно, не об этом сейчас. Голова как котелок чугунный, кашу совсем не варит, видно, ночью по ней кто-то старательно настучал. Стою на четвереньках, смотрю на догорающие угли. Думаю... Вижу два пол-литра пустые на горизонте. Ой-ёй... Блевануть что ли? Может, хоть не много полегче станет. Чайник копчёный над костром натужно сопит. Раз горячий, значит, недолго был в отключке. Сейчас бы граммов сто махнуть, и мир снова бы заиграл для меня чудесной красочной палитрой. Ни фига я выдал перл. Всё же в глубине своей души я чуткий и ранимый романтик, впрочем, как и всё международное братство алкоголиков. Правда, очень в глубине, но чувствую себя как в августе сорок первого, где-то под Минском... Сажусь на лавку. Видно, местные для себя строили курорт. Хороший стол, обшит клеёнкой. Крепкая скамья. Стоп! Вот это скатерть-самобранка. Ай да Серёга, ай да сукин ты сын! Мурлыкаю, словно кот, который нашёл сметану. Серёжа хороший. Аж шею потянул. Стол был накрыт. На блюдце аккуратно лежит порезанный малосольный огурчик, финский сыр. Тонко нарезана копчёная зернистая колбаска. А главное! Граммов двести запотевшей холодной водочки. Боже!.. Какой я умница! Серёжа я тебя люблю! Господи, благослови 'Русский Стандарт'! И я перекрестился. Фу, богохульник!.. По Пулково буду проезжать, просто помолюсь за них. Со мной это бывает, иногда на утро остаётся. Налил, махнул, как в армии. Передёрнуло. Слеза выступила, глаза прикрыл, кайфую. Печёт, сука... хорошо... Между первой и второй промежуток небольшой. Я не стал тянуть кота за это. Вторая прошла, как в доменную печь. Даёшь стране угля. Даю! Открываю потихоньку один глаз. Как же жизнь, ребята, прекрасна, если бы вы только знали. Тянусь рукой, беру со стола стакан холодного огуречного рассола. Запил. Рыгнул. Желудок одобрительно буркнул. Жить, ребята, всегда нужно по кайфу! СТОП! Немного назад. В голове словно белый опарыш проснулся — хрям-хрям меня. Стакан холодного огуречного рассола... Я что, на рыбалку банку огурцов брал? Не помню... Опускаю аккуратно вниз свои глазки. Я когда-то по телеку видел ядерный взрыв. БАБАХ!!! — взрывной волной в моей голове потушило последний огонёк моего больного сознания. Осторожно осматриваюсь. На углу стола лежит свёрток. Гадский папа! Аккуратно завернут в совдеповскую бумагу. Помню, помню такую, раньше мамка пошлёт за конфетами, так их в то же самое заворачивали. Пацаны, атас!.. Нутро так и кричит. Серёга, проснись! Проснулся. Не помогло, свёрток как лежал, так и лежит. Нервно передернул..., 'в смысле, сигарету достал'. Мандраж по не многу проходит.

Бывает же такое чувство на душе поганое 'сучье', когда неспокойно как-то тебе. Вот-вот, так и сейчас. Чувствую, говнецом попахивает каким-то чужим. Засада... С вами так бывает? А вот со мной часто. Как будто весь Евросоюз нацелил все свои боеголовки на мою скромную пушистую задницу в самое яблочко. Пустил сизый дым, закурил. Очень интересно... А хочется заглянуть в свёрток, аж зуд в одном месте. Рука на автомате сама тянется к третьему стакану. 'Мышечная память называется'. Не зря же Бог троицу любит, а я чем хуже его. Махнул. Докурил. Взял свёрток. Оглянулся, никого нет. Развернул куль, тупо смотрю. Кожаный кошель, крепкий, видно, очень старый. Золотыми нитками по центру вышит парящий орёл на фоне синего круга. Мысли ручьём заполняют голову, уже стал сомневаться в этой реальности. Такое лёгкое, еле уловимое чувство, что начинаю уверенно сходить с ума. Стремительным потоком возвращаются вечерние события в моё больное воображение. А я фантазёр!.. Обрывки ночного кошмара складываются в одну страшную для меня мозаику. Мне скоро медкомиссию ежегодную проходить в Гатчине, надо срочно заглянуть к психиатру, хорошей тёте пожаловаться, давно уже пора. Слов нет, лишь одно маленькое — млять! Прихожу понемногу в себя. Видимо, отпускает. Что мы имеем? А имеем мы вот что. Водка 'Русский Стандарт', не моя, одна штука. Колбаса 'Краковская', не моя, две штуки. Стакан огуречного холодного рассола, тоже не мой. Да и стакан не мой... Вывод напрашивается сам собой. Кто-то хозяйничал тут без меня, пока я был в кратковременном отпуске. А неприятно как-то, чувствую осадочек нехороший на душе. Развязываю кошель, заглядываю. Внутри что-то есть. Аккуратно выкладываем это на стол. Две серебряные монетки с дырочками, просверленными ровно по центру. Какие-то непонятные символы. Вроде птица хищная, но не герб РФ. Непонятно... Через отверстие продет кожаный плетёный шнурок. Понюхал, подёргал, сыромятина, на таком и удавиться можно, не порвётся. Серебрушки на вес довольно увесистые, я подкинул одну на ладони.

— Это тебе! — неожиданно раздался сзади скрипучий голос. Бог ты мой! Я подпрыгнул и случайно дёрнул рукой, зацепив стакан на столе, который перевернулся. Хорошо хоть, пустой! Чувствую себя нашкодившим школьником, которого застали за онанизмом. Аккуратно отодвигаю монетки от себя. Не мои... Мама учила, что по чужим кошелькам лазить нельзя. И при этом сильно била по моим гадким рукам. А кто из нас в детстве был паинькой?..

— Д-р-а-с-ь-т-е Вам! — учтиво кивнул незнакомцу и постарался, как мог в этой ситуации сделать умное лицо. Разглядываю мужичка.

— И тебе не хворать, — не званый гость как-то по-хозяйски прошёл мимо меня, подошёл к моей палатке, достал пару сухих поленьев и подбросил их в тлеющий костёр. Потянулся до хруста костей, приподнял 'шапку-ушанку!', почесал косматую гриву, торчащую на затылке, словно клок сухой соломы. Присел, напротив, на пенёк, видимо, съесть пирожок, бесцеремонно разглядывая меня. Во как! Я тоже присел и занялся тем же. Значить сидим. Молчим. Старенькая шапка-ушанка с торчащим одним ухом, советская старая телогреечка, кирзовые жамканные полусапожки, промазанные тщательно мастикой. А вот штаны его явно выходили из этого образа сороковых: боковые карманы на липучках, задние — на молнии, камуфляжного цвета. Словно прочитав мои мысли, дедок пригладил свою курчавую бороду, торчащую, словно штыковая лопата вперёд и огрызнулся.

— В чём удобно, в том и хожу!.. — уперев свой недобрый взгляд, скрипнул мужик.

— Да ходи, дедуля, в чём хочешь, на здоровье! Мне то, что до тебя? — я огрызнулся в след.

— Какой я тебе дедуля?! — взъелся гном.

— А кто ты?.. — озадачил я его парирующим вопросом.

— Кузьмой зови! — ответил мужичок, махнул рукой и как-то сразу расслабился, отводя телячий взгляд.

— А меня Серёгой зови! — из-за его чёрной поросли, рта не было видно. Лишь торчал огромный нос, который был похож на большую картошку, почти как у меня. 'Может он брат?' Глубоко посаженные глаза, как у телёнка, минут пять внимательно изучали мой помятый божественный образ. Впрочем, чем и я занимался. Мужик Кузьма ростом был невелик, может, метра полтора, чуть больше. Только вот его походка, какая-то она вальяжная, как у депутата Московской Госдумы, что-то в ней не так, как у всех. Не могу понять. Глаз цепляет. Ходит так, словно яйца растёр. Муж могучий, а с виду хмырь деревенский.

Наконец он, видимо, устал играть в гляделки или разглядел, что хотел недовольно заскрипел.

— Ну и наделал ты шуму вчерась! — уже более миролюбиво сочувственно ворчит этот лиходей.

— Какого шума?.. — сразу не понял я. — Где наделал?.. — я закрутил головой. Что, опять менты?..

— А такого, разь не помнишь?..

— Не-а... — верчу ушами.

Я такой! Хрен признаюсь когда, даже если и помню! — Не помню. Амнезия у меня! — отвечаю Кузьме утвердительно. И точка!

Да и как-то вчерашний день вообще смутно помню. Наверное, перегрелся на солнышке. Но мои ночные кошмары никуда от меня не делись. Но не рассказывать же первому встречному, что я у мамы дурачок. Последнее время сны стали совсем уж меня донимать. 'Наверное, затяжное половое созревание'. Я из-за этого можно сказать и отпуск взял, побухаю думаю на природе, может, отпустит. Отрицательно мотаю головой, мельком глянул на пустую тару. Кузьма тоже, видимо, перехватил мой взгляд.

— Не к месту тебе, Серёга, сейчас столько водки жрать. А уматывать нам с тобой надо, да побыстрее, и чем дальше, тем для тебя лучше. После твоего шороха, что ты навёл в озере, столько гостей незваных посбежится, тьма! И заметь, половина из них захотят тебя прикончить самой лютой смертью. От самого Великого Новгорода до Господина Пскова оповещена вся нечисть в радиусе пятисот километров в округе! — Кузьма беспокойно заёрзал, утерев рукавом мясистый нос. А я, видно, нашёл себе соседа по тихой белой палате! Какая радость... новый собеседник. А то всё сам, да сам.

— Какая нечисть, Кузьма, ты что говоришь такое?! — опомнился я. — Мы её раз в четыре года сами выбираем. Откуда она тут? Она вся там! — и я махнул рукой в неопределённом направлении. 'Не буду разглашать секретные координаты большой концентрации нечисти в нашем горе-государстве'.

— Кукуня! Уходить пора, ирод. Кукуня, мерзавец! Где ты? — мужик стал озираться и громко видимо какого-то звать.

— Кузьма, да что происходит? Ты толком объяснить можешь?.. — просто шизею с этих дураков. Видно 'дурочка' не только по мне плачет. Я всегда подозревал, что нас много в России...

— Могу, но не сейчас. Сейчас Серёг тикать надо, и быстро! — Кузьма ловко подскочил и забегал по территории лагеря как сказочный гном. Подбежал ко мне, взял со стола монетки, понюхал их, и одну убрал в старый кошель. Протягивая вторую мне. — Набрось!

Я тоже на всякий случай понюхал серебрушку, лизнул. С сумасшедшими спорить бесполезно, а если встретились два дурака, то вообще труба, и я накинул старинную монету на себя, с меня не убудет, а ему прибавит.

— Это оберег, для отвода глаз, — пояснил Кузьма.

— Угу, — поддакиваю я этому лесному белорусскому партизану.

— Кукуня, беличье племя! Где ты?! Сучий выводок!

По тропинке, видимо, бежал тот самый Кукуня со стороны озера. В зубах, у него болталась здоровенная жирная краснопёрка. Видимо она была, пушистым воришкой, вытащена из моего садка. Такого огромного хорька я ещё не видел в своей никчёмной жизни. Хорёк киборг! Не знаю..., каким био-говном он его кормит? Но Хорёк огромен!

— Кому что, а вшивому баня! Лишь бы пожрать, прорва. — Ругался он. — А ну давай делом займись, вон, палатку разбери, а то русалкам на корм быстро пойдёшь. Вымя телячье! — Кузьма притопнул ногой и быстро всё сгреб со стола в мешок. — А ты что сидишь дурень, давай помогай!

— Это ты сейчас с кем разговариваешь?.. — уточняю у сумасшедшего.

От всего происходящего я вообще впал в прострацию. От его слова 'Русалка!', словно по щелчку, в моей памяти стали всплывать страшные образы. Бог ты мой... Это же всё Явь! Или нет! Я уже стал путаться. Мне стало нехорошо. Я даже замотал головой, стараясь сбросить это наваждение. Блин..., и факел глянь возле костра лежит, только заметил. Трындец! Не до конца всё осознав и придя в себя, я поддался суматохе и панике этого полоумного дедули и его рыжего питомца. И ведь не я сам, а чёрт меня дёрнул тогда пойти на это безумие, которое впоследствии перевернёт всю мою оставшуюся жизнь с ног на уши!

Дорогие японские спиннинги я кинул в тубус. Тем временем хорёк заскочил в палатку, и она стала заваливаться на бок, что он там делал, одному богу известно... Но палатка сложилась! Управившись там, он выскочил из неё и стал вытаскивать колышки, вцепившись в них своими острыми белоснежными зубами. Ай да Кукуня! Ай да молодец! Не зря, видимо, хлеб свой у Кузьмы ест. Подойдя к берегу, я вытащил свой садок, покосился на густой камыш. Но там никого не было. Пока Кузьма не видит, перекрестился и, на всякий случай плюнул три раза через плечо. Ведь что-то должно помочь. — И-з-ы-д-и... — прошептал я в зелёную раскачивающуюся на ветру листву. 'Впоследствии я понял, что не хера это не помогает'. Есть лишь один заговор против демонов Нави. Мой меч — твоя голова с плеч! Остальное всего лишь ложный вброс дезинформации. Как говорят — на войне все средства хороши.

Поднялся к лагерю, стал складывать палатку. Пока занимался хоть каким-то делом, обдумываю ситуацию. А это была ситуация. Итак, мучившие ночные кошмары оказались ну очень уж реальными. Картина Репина за последние сутки сложилась окончательно. И я всё понял! Всё стало на свои места. Я лежу привязанный к кровати, белыми полотенцами, добрым, умным, санитаром, в большой уютной палате. Больше ничего хорошего в голову мою не приходит. И даже та прекрасная незнакомка, с белой прядью, я прикрыл глаза и сразу же почувствовал в груди острую сердечную тоску, 'я словно старый пес, который ждёт своего любимого и обожаемого хозяина', сразу вспомнил такой для меня родной запах. Моё больное, к сожалению, воображение. Накатило... Вот почему так, только всё стало налаживаться, и тут на тебе, ушат холодной воды на голову. Раз, и ты весь в помоях! Всё это моя больная фантазия виновата.

Пока я занимался мозгоблудием, Кузьма практически собрался. Схватил свой потрёпанный старый рюкзак, с которым мой дед на фронт уходил. Стал пыхтеть и ворчать, сопя в две дырочки развязывая тугие узелки, выхватил из него кисет и побежал, неестественно виляя жопой, на Гром-камень. Мне тоже стало интересно, и я, матерясь, отправился следом за блаженным. Забежав на камень, он стал посыпать его усердно махоркой. Хоть я и не видел её лет тридцать, но узнать её ещё в состоянии по запаху. Тем временем Кузьма присел на корточки, достал из рюкзака карандаш, чем-то похожий на железный стержень. — Это свинец, — пояснил этот псих, старательно выводя узоры и какие-то не понятные для меня символы и руны на заросшей сизым мхом мега-плите.

— Кузьма, ты чего? Никак, демонов решил вызвать?! — это я пошутил так, остро. Я вообще юморист по жизни... — Ты ещё пентаграмму нарисуй! — хмыкнул я и оскалился.

— А чего их вызывать? Они и сами появятся скоро, на кровь твою. — не отвлекаясь от своего видимо важного дела, на полном серьёзе ответил безумный дед. И так для него это прозвучало буднично, так просто, что я как-то сразу немного струхнул. Я всегда, скажем так, был в меру осторожный. 'Трусоват чуть-чуть'.

— Смажет твое пребывание на острове, — любуясь своим творением, проговорил он, — а там и успеем из эпицентра выскочить, — наверно... — уже более неуверенно добавил Кузьма и почесал тыковку через шапку.

— Так это что ж, всё из-за моей крови?.. — сразу сообразил и напрягся я. 'Откуда он знает?'

— А из-за чего же ещё?! — удивился тот. — Вся нежить в радиусе пятисот километров знает, что ты инициировался в этом мире. Ты хоть раз, когда купался на речке или озере, резался? — он убирал карандаш и кисет в свой потрёпанный рюкзак. Я напряг как мог свою девичью память и постарался вспомнить бурную деревенскую молодость.

— Да вроде нет, что-то не припоминаю. Проносило как-то всегда. Вот друзья по пьяни, эти да. Каждый раз в обязательном порядке, кто-нибудь всегда ногу об склянку пропорет. Кровищи, как с того кабана. А я как-то нет, никогда. По крайней мере, не помню.

Где-то со стороны города раздался тяжёлый гул вертолёта.

— Надо поторапливаться! — Кузьма схватил рюкзак и стал вприпрыжку спускаться с горы к берегу озера. — За мной! — он махнул рукой.

Гружёный как альпинист, я стал быстро перебирать ногами следом за ним. На другой стороне острова в камышах стояла довольно ржавая казанка. Корыто, конечно, ржавое, а вот японский движок был, скорей всего, новый. Покидав в лодку вещи, Кузьма оглянулся.

— Кукуня! Ты где, стервец? Шельма такая... — стервец быстро прыгал по тропинке с камня на камень, не расставаясь со своей краснопёркой, хвост которой всё время путался у него под лапами. Кукуня быстро запрыгнул на корму лодки и спрыгнул на её дно, наконец, с облегчением выпустив рыбину из пасти. Кузьма завёл движок 'Ямахи'. И дал по газам. Лодка приподняла свой нос и стремительно стала набирать обороты. Движок взвыл, подняв волну. Лодка стала резко поворачивать за ближайший остров. Скинув обороты, Кузьма взял бинокль и стал тщательно рассматривать голубое чистое от облаков небо.

— Военные! — тёмно-зелёный вертолёт петлёй заходил над моим островом, это я и сам видил не веря глазам. Чувствую, братцы вляпался куда-то, а куда пока не знаю. Интуиция моя прям, чешется, свербит, я заёрзал на скамье что бы хоть немного её успокоить.

— О-о-о-ч-е-н-ь плохо! Видно, святая инквизиция, — Кузьма кивнул в сторону удаляющегося гула вертолёта. Я сидел и только хлопал глазами, не веря им, то поглядывая на этого сумасшедшего, то на голубое небо и темно-зелёный вертолёт. Ждал говно вот и оно...

— Эх, — горько вздохнул Кузьма, — расшурудил ты, Серёга, змеиное гнездо! — он добавил немного оборотов на 'японце', чтобы из-за соседнего острова нас не было видно воякам. Ни фига я в дурдом попал! Такого просто не может быть, явно мне это снится... Мне, так сказать, всегда странные сны снятся, можно сказать, явные. Я не только чувствую свежий ветер или запах цветов. Я чувствую там, эмоции или переживания, мои сны — это реальность, только другая. Я так же, как и здесь, чувствую боль и ощущаю вкус к жизни, словно это моя вторая сущность. Иногда после них я чувствую на губах вкус морской воды или запах Алтайских трав. Проснувшись утром, где явь, а где навь, я не всегда понимал. Мне кажется, что я живу по-настоящему там, а тут лишь какая-та запечатанная матрица. И всё же, если это сон. Что я теряю? Ровным счётом ничего... Гул вертолёта стал нарастать. Доктор сказал в дурдом, значить в дурдом.

— Спиралью от острова пошёл! — Кузьма указал рукой в сторону военного вертолёта. — Выкусите! — он скрутил небольшую волосатую дулю и ткнул в сторону железной птицы. — Не на того нарвались. Что я, зря там раком корячился?.. — и он радостно как-то даже по-детски мне подмигнул. А у меня стало портиться настроение. Совсем!

— Теперь им в радиусе пятнадцати километров по островам всех рыбаков отловить надо, да туристов перетрусить, работы не на один день, — он крутанул ручку газа. 'Японец' запел, захлёбываясь водой.

— А как же моя лодка? Кузьма! — выкрикнул я сквозь рёв мотора. — Я её в аренду взял на десять дней. Да паспорт в залог оставил, — брызги волной обдали лицо.

— Пустое это! — сумасшедший дед отмахнулся рукой. — Жизнь твоя, Серёга, закончилась! А новая только начинается! Красочная! — крикнул он через плечо и направил лодку вдоль зелёного камыша, стараясь не выходить на открытую воду озера Вуокса.

— Я эпицентр смыл! — светясь как медный пятак, прокричал Кузьма. — А быть точнее, стёр... — И этот таинственный незнакомец первый раз улыбнулся мне, показав свои белоснежные зубы. Только мне показалось, или вам тоже? Или у него и впрямь небольшие клыки?.. Меня всего передёрнуло. У дедули в деревне, видимо, хороший стоматолог.

Дед Мазай, видно, знал хорошо эту местность и уверенно двигался по камышам, петляя, словно заяц, заметая следы, между небольшими островами. Нащупав свою серебряную монету, он глянул на меня.

— На тебе? — выкрикнул Кузьма. Киваю головой. — Не снимай, — поддал газу, лодка проскочила между камышом, торчащим из воды, и выпирающим скалистым уступом острова.

— Оберег преобразует твоё энергетическое тело в другую структуру. И теперь мы для всех святых простые люди...

Слова 'для всех святых простые люди' меня немного насторожили. Я косо посмотрел на Кузьму. Он ещё раз одарил меня своей бородатой улыбкой. Смотрит на меня и как собака скалится, зараза. А Кукуня тем временем лежал на дне лодки, раскинув свои лапы в разные стороны. Подставляя под лучи летнего солнца своё отвисшее брюхо. Сразу видно мальчик. От моей краснопёрки осталась лишь объеденная голова. Вот кто время зазря не терял, так это Кукуня. Уважаю...

— Он всегда так, пузо своё набьёт и часик покемарит, — пояснил Кузьма.

— Да я и сам такой... — разглядывая довольного хорька, улыбнулся горе-рыбаку. Кукуня во сне задёргал своими лапами, видимо, куда-то побежал.

— Часа через два будем на месте, — выкрикнул Кузьма, стараясь перекричать шум мотора, — скоро Кузнечное, там нас встретят! — и он упёр ручку газа до отказа. Как в одной знакомой для меня песне, 'Дави на Г-а-а-а-з!' Я кайфанул и стал понемногу ловить кураж. Вот это драйв! Видимо, адреналин стал понемногу поступать в мою кровь. Просто кайф! Хоть и безумный...

Через пару часов мы пристали, наконец, к долгожданному берегу. На берегу стаяла старенькая зелёная, изрядно грязная, 'Нива'. Рядом мялся мужик, словно ссать хотел, в старых трениках и замызганной серой майки. Толи от грязи толи от мазута.

— Вась! — крикнул Кузьма и махнул рукой. Вася быстренько подбежал к лодке и перехватил рюкзак деда.

— Неспокойно тут как-то... — шепнул он ему на ухо. И кинул в мою сторону косой взгляд.

— Нормально, — ответил Кузьма. — Мы все этого ждали тысячи лет, — дед оглянулся на меня и почесался, напоминая чем-то блохастую бездомную собаку. А мне становилось всё интереснее и интереснее.

— Кукуня, вперед! — Кузьма махнул рукой в сторону машины. Хорёк соскочил с лодки и как-то по-хозяйски отправился к открытой двери, виляя своим пушистым хвостом. Не хорёк словно, а хитрый рыжий лис.

— Василий! — мужик протянул мне мозолистую руку.

— Серый! — представился я.

— Серых мы любим... — как то загадочно ответили мне.

Он взял сумку с моим непосильно нажитым рыбацким добром. Краем глаза я заметил на нём такую же монету, свисающий с его шеи, как ту, что дал мне Кузьма. Мужик был крепкий в плечах, словно кузнец. Гладко выбритое лицо и выпуклые глаза придавали ему какой-то своеобразный незабываемый французский шарм. Вот только рот мне показался немного каким-то широким, таким вареники хорошо есть. Быстренько всё упаковали в 'Ниву', и мы стали рассаживаться. Кукуня тем временем вскрыл в машине бардачок и тащил оттуда пятитысячную купюру. Перескочив на задние сидения, он удовлетворённый улёгся, подмяв её под себя.

— А ну мерзавец блохастый отдай! — Вася потянулся рукой и забрал купюру у хорька. — И только попробуй мне нассать на сиденье! Вот же воришка хренов!

Я уселся на задние сиденья. Вася устроился за рулём, а вот Кузьма долго кряхтел рядом с ним, пригибая голову, ну, всё же уселся кое-как. Хозяин адского автопрома ударил по газам этой бедной старушки. А вот теперь ответь себе, Серёжа, на один вопрос: 'И какого хера я тут вообще делаю?!.'

Минут через пятнадцать неспешной езды водитель оглянулся и внимательно посмотрел мне в глаза.

— Кузьмич, а может, нам всем пора познакомиться поближе? А то неудобно как-то перед Серёгой, — Василий глянул на меня в зеркало и весело подмигнул. Выруливая из посёлка, он снял свой клятый оберег. Млять! Млять! Млять! Мама, прости меня... Я не употребляю наркотики, я не накуриваюсь, я не ем грибы, я просто по выходным бухаю со своими друзьями. Бывает день, бывает два, ну, три, слышите, ну грешу немного. И всё! Как все нормальные мужики в нашей стране. А тут такое... Срочно вызовите мне нарколога и психиатра, я согласен на весёлую клинику. Вечно со мной какое — то говно происходит! Я что в прошлой жизни Гришку Распутина грохнул!? Так это не я! У меня железное алиби! Я шумно выдохнул.— Мать моя женщина возьми меня обратно!

Передо мной за рулём отечественного автопрома, то есть, задрипанной старой 'Нивы', сидел самый настоящий серый орк. Твою ж мать!.. Орк, видимо, засмотрелся на мои выразительные эмоции, которые были написан у меня на лице, машину вынесло на обочину, захватив колею, но Орк-Вася справился с управлением. Выпуклые рыбе глаза огненно-карего цвета, светло-серая кожа и неглупый взгляд смотрел на меня из зеркала заднего вида. Крупные, слегка выпирающие скулы, лысая голова и два торчащих из нижней челюсти белых клыка, а на мясистом лице круглый приплюснутый серый нос. Вот краткое описание этого Шрека. Чувствую себя одним весёлым персонажем. — Вась! А мы уже приехали?.. — не удержался я от сарказма или перепугу.

— Мир дому твоему человек! — Орк махнул рукой, на которой пальцы были как сосиски, а ноготки были словно у филина, только слегка подточены. Ну, правильно, в носу неудобно, поди, ковырять, так и мозг наколоть можно. Его нижняя губа сильно выпирала вперёд, надо бы пуговицу на лоб пришить, чтобы можно было её пристёгивать. Маленькие морщинки под глазами, которые весёлой змейкой спускались вниз, видимо, отражали его натуру балагура. Так! Где тут дверь? Рука сама потянулась к ручке. Всем спасибо, всем пока! Дайте я, пожалуйста, выйду на остановке! Несмотря на то, что машина несётся под сотню. Извините, но мне это не помешает! Кузьма в открытую заржал, глядя на мою реакцию. Даже Кукуня чихнул и полез Василию в карман спортивного костюма. Пока Вася старался произвести на меня глубокое впечатление и лыбился во все свои четыре белых клыка в зеркало заднего вида, он ловко выудил из его кармана сотню и с чувством выполненного долга, довольный, улёгся на неё с головой. Вор, просто мелкий хитрый вор!

— А это Кузьмич, — он указал на рядом сидящего пассажира. — Можно просто Леший! Хозяин этих лесов и болот. — закончил он и утёр соплю. Кузьмич ехидно растянул бородатую лыбу блеснув зубами. Орк, глядя на мою реакцию, видно, от этого, просто ловил оргазм, сволочь такая!

— Представитель гордого человечества! — не растерявшись, представился я, приподняв свою бейсболку. — Д-р-а-с-т-и Вам! Я так, на всякий случай, у меня друг в 'Гринписе' работает, и мы с ним после пикника всегда в лесу за собой пустые бутылки убираем и костры тушим.

Ещё пару часов назад я был совершенно нормальным человеком, уроженцем Ставропольского края, города Изобильного. В данный момент проживающим в Санкт-Петербурге. А сейчас я лечу на старенькой 'Ниве' где-то по ухабам в сторону финской границы. За рулём которой сидит серый орк и рядом его товарищ леший. Надеюсь, они меня везут в больничку.

— Можно, я оберег снимать не буду?! — Кузьмич-леший внимательно посмотрел мне в глаза.

Киваю головой, что уж там, не надо. Убедил... Мне и так за эти сутки впечатлений хватило с лихвой. Сижу, молчу и не жужжу. Делаю вид, что интересуюсь лесным пейзажем. А лес становился всё гуще и гуще. Выскочив из Кузнечного, мы битый час неслись по незнакомой мне трассе. Старенькая 'Нива' аж подвывала своими мостами. Впереди замаячили машины ДПС. Василий накинул шустро серебрушку и сбросил обороты. Всеми 'любимый и долгожданный' сотрудник в синей фуражке махнул своей полосатой палочкой. Вася прижался к обочине.

— Инспектор полиции старший лейтенант Александр Малышев! — представился он. — Ваши документы, — и он протянул свою руку к окну. Вася с Кузьмой переглянулись.

— Сашко, здорово! — Кузьма махнул сотруднику рукой.

— О, Кузьмич! Ты, чо ли? — инспектор сразу же расслабился и заулыбался. Было видно, что он рад встрече с Кузьмой.

— Как здоровье бабки Натальи? — Кузьмич поправил свою шапку, сдвинув её на затылок. Тоже мне Есаул ссаный нашёлся!

— После твоей мази Кузьмич бегает как молодуха, хоть мужика подавай. Боль в суставах как рукой сняло! — и Сашка как-то по-детски по-доброму засмеялся.

— Ты это, — продолжил Кузьмич. — На следующей неделе подскочи к Прохору, я ему ещё передам горшок с травами. Александр Малышев довольно закивал головой.

— И это, слышал, женишься Санёк? Поздравляю! Поздравляю! Я тебе там кое-какой травки пособираю, ну так, на всякий естественно случай, вдруг впереди брачная ночь, а ты перенервничал, или перепил, будешь в чай добавлять, можно и невесте капнуть, но смотри чуть-чуть. — ехидно предупредил он Сашку. — От меня подарок вам. В этом году Ебун-Трава очень крепка. Обычно такое бывает к войне... — Уже намного тиши добавил леший. Кузьма на минуту задумался, потом подмигнул своему старому знакомому. — Можно и в отпуск медовый не ездить, будит, чем на сеновале по ночам упражняться. Да и с большой пользой для всех...

— Кузьмич, да я с тобой не рассчитаюсь... — пропыхтел застенчиво Малышев.

— Ничего, на том свете сочтемся, — добродушно ответил чокнутый дед. — Плодитесь и множьтесь! Может, пригодитесь... — совсем уж шёпотом добавил новоявленный хозяин болот. Но я услышал. Мне хватило. И стало не много даже жутко.

— Хорошо, Кузьмич. Договорились! — и Малышев заглянул в окошко машины. — А это кто?.. — он кивнул на меня. — Опять туристы да рыболовы из Москвы? — Василия он, видимо, поверхностно знал и просто ему уважительно кивнул.

— Они, Сашка, родимые... Куда ж без них? А самих-то чего в такую глухомань определили? Случилось чего? Или так как всегда... — Кузьма не отставал от сотрудника полиции.

— Так это, план 'Перехват' с раннего утра объявили. Всех приезжих велено задерживать и до отдела сопровождать. Совсем с жиру бесятся! Торчи теперь сутки тут, — он внимательно посмотрел на меня. Я заелозил тубусом со снастями и поправил камуфляжную бейсболку. Видимо, это его убедило, что я 'свой в доску турист' и подозрения у него не вызываю никакого. Он успокоился.

— Ты это..., Кузьмич! Если чего, то мы вас не видели, а вы нас! — он ещё раз окинул всех взглядом, поправил сползающий автомат с плеча и махнул рукой стоящим недалеко двум полосатым автомобилям. Те ему в знак согласия моргнули фарами.

— Само собой! И тебе не хворать! — ответил Кузьма. — Бабке Наталье передавай привет!

Лейтенант отошёл с дороги, пропуская одинокую 'Ниву', которая медленно поползла в тёмный бархатный дремучий лес. Орк утёр пот со лба.

— Мать пере мать! Я думал, инквизитор... — Васька облегчённо вздохнул. — Фу-ух, пронесло! Если бы хоть один попался, то выжег бы до пепла в радиусе километра и нас, и ментов, и лес к чёртовой матери, всё под самый корень. Никого не щадят, суки! Только пепел серый остался бы после нас, да и тот ветром развеяло, — Васька развернулся ко мне своим мясистым лицом.

— Или ты, Серёг, думаешь, тайга сама в Сибири в разных местах ни с того ни с чего горит?.. — он вопросительно посмотрел мне в глаза. — Нет, Серёга, это святая инквизиция работает. По таким как мы. И теперь ты! — он ткнул в меня палец.

Что я мог сказать этому малознакомому орку в ответ? Я просто пожал плечами, не знаю, мол, я не инквизитор святой русской церкви.

— На дорогу смотри, балабол-затейник! — и леший развернулся, посмотрел мне в глаза.

— Ну, а теперь, Серёга, домой! — и Кузьма мне премило так улыбнулся, сверкнув белоснежным клыком. — Не ссы, самое страшное позади. Скоро дом!

Машина недовольно заурчала, стала сползать с трассы на разбитую, незаметную лесную грунтовку. Ага, думаю, а что-то мне подсказывает, что самое страшное для меня только начинается. Млять..., штаны к жопе прилипли и ссать очень охота. Скоро лопну!

Глава 3. Дом Кузьмича.

Ехали мы до самого позднего вечера, растрясло так, что почки отваливаются. По какой глухомани мы только не проезжали к лешему-Кузьмичу. Два раза пришлось вытаскивать 'Ниву' из глубокой канавы. Три раза форсировали неглубокие лесные речки да вытаскивали эту бедную старушку не раз из огромных ям и непролазных оврагов. Кстати, вела она себя довольно прилично. Жужжала, где-то чего-то гремело, но мы доехали без особых проблем. Хорошо, Васька-орк действительно силён в руках оказался, да и Кузьмич не подвёл. К тому же Василий и балабол оказался ещё тот, всю дорогу рот не закрывался. Оказывается, он недалеко от Кузьмича жил, ну как не далеко, для нашей Матушки-Руси, совсем капельку, в малой деревеньке неподалёку, которая затерялась где-то между лесных просторов бескрайний России и многочисленных мелких рек. Имеет жену и двух орчат. Старшая дочь Машка уже в школу ходит, их из деревни на автобусе специально в район возят, ибо деревня своей школы не имеет. А младший Колька дома ошивался, да под ногами у всех путался. С матерью своей в город иногда ездил, если она, конечно, возьмёт сорванца. Больно шкодливый. Галина в городе поваром работала в школе. Я удивился. Васька ткнул в свой кулон на груди, толстым пальцем.

— У нас у всех такие! — пояснил он неразумному, то есть мне. Да я и сам так понял, что в деревне все знают, что это семья орков, и в ней не одни серые живут, есть и другие народности. Он имел в виду не совсем людей. Просто интернационал какой-то, никто никому не мешает жить, никто никого не обижает и в чужие дела свой длинный нос не суёт. Чужаков там нет, так и ходят многие без кулонов, и люди и нелюди. Эх, велика Россия-матушка! Даже уже не удивляюсь, как-то всегда подозревал, что мы не одни в этом мире. А наши учёные всё спорят. Есть жизнь на Марсе, нет жизни на Марсе. А и спрашивается? Хера нам до этого Марса. А тут вон вам, бегают по улице орчата и не стесняются, и наши, и ваши, все до кучи в одной луже мазюкаются. А по телевизору народ за дураков держат. А нет, народ не дурак, всё видит, всё примечает. Нет, дураков, конечно, хватает, не без этого, конечно. Ну, в основном масса-то вся нормальная. Где-то в небе НЛО засняли на телефон, под Екатеринбургом, а его сразу на смех и какашками в него. На тебе! Народ, видно, и помалкивает, кому охота посмешищем быть на всю страну, да и на учёте в больничке стоять. Вот... Так что моё мировоззрение немного стало меняться с этой поездкой. Старушка, наконец, подъехала к небольшому срубу. Ну как не большому. Как всегда...

— Вот и дома! — Кузьмич хлопнул в ладони и довольно хохотнул. Кукуня молнией выскочил из автотранспорта и куда-то сразу умотал по своим рыжим делам. Распаковавшись, я огляделся. А ничего так, мне нравится. Вокруг дома огромные вековые ели, а воздух какой, не надышишься, аж густой. Тишина..., только филин где-то на соседней ели ухнул. Сразу же чувствуешь себя в другом мире, в каком-то тягучем и древнем, как само время, запах хвои даже на языке чувствуется. Просто мечта охотника или туриста. Кузьмич обещал хорошую рыбалку, окунь у них, говорит, — во какой! Как крокодил... В общем, как я понял, мы в глубокой Карелии. Вот и сбылась, Серёга, твоя мечта, мечта... идиота.

— Кузьмич, жрать охота! — первый не выдержал серый орк.

— В погребе возьми, там должны молодого ягнёнка принести, — Кузьмич как-то расправил даже плечи свои, сразу видно, дома, хозяин. Кинул свой рюкзак на крыльцо, он развернулся довольным лицом ко мне.

— Ну вот, это и есть дом простого российского лешего! Располагайся, будь как у себя, — и он указал рукой на свою избушку.

Я скинул вещи на зелёную лужайку. Уже смеркалось. Васька метнулся в погреб за мясом, что-то там загремело и упало, раздался глухой удар головой о балку. Только звон пошёл. Серый орк выругался.

— Кузьмич, где свет? — зло раздалось из погреба.

— Сейчас! — Леший пошёл в рядом стоящий довольно вместительный амбар. А я стал осматриваться. Перед домом была аккуратная лужайка, хоть босиком ходи, и домик ничего, небольшой, в два этажа, а симпатичный, чем-то напоминает теремок, в русском стиле. Я хмыкнул. Между четырёх сосен стояла большая резная беседка с навесом, сделано, видно, тоже под старину, человек, наверное, на десять. 'Ого!' — думаю. А гости-то, видно, бывают у хозяина. Уютно сложенная русская печь, и там же рядом стоит мангал. Плюшки вам, ватрушки, как у нас лешие живут в России, неплохо, неплохо. Васька тащил алюминиевый тазик с мясом к беседке. Энергично размахивая мне рукой.

— Серёга... Помогать айда! А то так жрать охота, что переночевать негде, весь день не жравши. — Орк вытащил откуда-то треногу и установил её над очагом, подвесив на неё небольшой котёл. Ну как не большой, литров на шестнадцать.

Тут по всей территории загорелись электрические огни. Кузьмич завёл генератор. И сразу же стало на душе как-то веселее и спокойнее. Кстати, Васька ходил в своём истинном облике, и меня это уже ничуть не смущало. Даже на оборот. Надо же?.. Как-то я быстро стал привыкать к этому образу серого орка. Я пошёл к поленнице, набрал охапку дров и стал разводить над котлом огонь. Вечер и погода Карелии меня просто очаровали сегодня. Дрова весело потрескивали. Всегда чувствую при этом какое-то магическое таинство, пламя словно удерживает мой взгляд, гипнотизируя его, чего-то шепчет тебе, рассказывает. Маленькие жёлтые огоньки весело прыгали по сухому полену. Глянь на них, как скачут, как живые огневушки. Я увидел рядом стоящий пень и решил его пододвинуть поближе к очагу, чтобы присесть поудобнее и вытянуть свои уставшие за день ноги. И всё произошло так быстро для меня! Тянусь к нему руками, подтаскиваю ближе к костру. Пень неожиданно, ловко извернулся, вцепился в мои руки крепким шипастым ухватом и громко заверещал блымкая зелёными глазами:

— У-у-у-у-у-у-у!

Я тоже, видно, с перепугу заорал как мог, во всё своё горло:

— А-а-а-а-а-а! — И чуть в штаны не наложил...

Пень обвил крепко мои руки и видимо, пытался вырваться. А я не отпускал его, думая, что это деревянное агрессивное буратино напало на меня со злым умыслом. Так и голосили вдвоём, я и пень. Деревянный монстр обвил шею и крепко её сжал. Тонкий грязный корень медленно полез в ноздрю. Я попытался скинуть эту ночную тварь в костёр и завалился набок, опуская этого исчадье в огонь.

— А-а-а-а! Э-э-э-э! У-у-у-у! Твою ж мать! — пока я не догадался оттолкнуть его, а он, видимо, меня. Я сразу прыгнул на лавку в беседке, уцепился за верхнюю балку, стараясь забраться на крышу повыше от этой злой деревяшки. А пень дал дёру, словно осьминог, в противоположную сторону, подальше от меня, быстро прячась в темноте за деревом помахивая палёной жопой.

— У-у-у! — обижено вопили из темноты.

— А-а-а! — я старался не отставать от лесного демона.

На наш шум и гам подбежали Кузьмич и Васька.

— Серёга да это лесовик! — выпалил леший на бегу. Вот же гадский папа! Сердце билось, словно у воробья, а попка моя любимая стала такой узкой, иголку не просунешь. Я с трудом отцепился и присел на скамью, стараясь успокоить своё дыхание, судорожно хватая ртом воздух, держась рукой за сердце.

— Предупреждать, сволочи, надо! — отвечаю Кузьмичу.

— Ну, извини, забыл... — леший присел рядом и развёл руками.

Вот за что я сразу зауважал орка, так за то, что он не растерялся в трудную для меня минуту, и на столе, как по волшебству, появилась бутылка 'Беленькой' и три полных стакана. Я молча махнул, не чокаясь с ними, занюхал рукавом своей куртки.

— Кузьмич! Знаешь что?.. — выдохнул я и поморщился. — А если бы я обосрался!.. — зло смотрю на него, без всякой подоплёки. Леший виновато пожал плечами.

— Серёг! — вмешался в разговор Васька. — А я бы на твоём месте обосрался!.. — орк оскалился и заржал, чем, видно, и разрядил гнетущую обстановку.

— Озеро недалеко, за лесом! Гы-гы-гы! — и он махнул рукой в его сторону. Вот же упыри клятые. Гы-гы-гы им! — Суки...

— Кого ты там ещё припрятал в лесу своём, Кузьмич? И какие вот такие сюрпризы меня в будущем ожидают?.. — я сердито уставился на лешего.

— Да особо никаких, — он развёл руками, — так, по мелочи... С Кукуней ты уже знаком, — я кивнул, — а это был наш Кулёма, лесовик. Маленький он ещё совсем. Мне его из-под Новосибирска мужики наши привезли, сирота он. Родители его год назад трагически погибли. Лес в Сибири у них там нещадно вырубают, вот и до их родной вотчины добрались мародёры. Так и схлестнулась с хозяевами заезжая китайская бригада лесорубов. Так они полбригады положили басурман. Ну и сами того, погибли они, сожгли их, бедных, как немецкие танки в сорок первом под Москвой, живьём. Коктейль Молотова с бензином, делов-то для человека, как два пальца об асфальт. Да всё на глазах его. Вот и суди сам. Он мал ещё, да как дитя любопытный. Видимо, на тебя решил посмотреть, интересно ему, подкрался незаметно. А ты его в огонь, вот он и испугался, бедолага, — Кузьмич всхлипнул и как-то с болью вздохнул. Даже весёлый Васька орк притих.

А Кулёма подглядывал за нами из-за дерева своими круглыми зелёными глазами, и ротик у него овальный, как бублик. Вот же мать-природа даёт. На вид Кулёма — небольшой пень, с верхним гребнем, словно сильным ветром дерево переломило. Леший потом пояснил, что это у них вроде причёски такой, и чем этот хаер больше, тем для этого вида круче. Ну и тело их — это никакое не дерево, абсолютно, это обыкновенный хитин, а внутри — как у всех, пьём водичку, кушаем молодые побеги да корешки с листочками и потом какаем. А их внешний вид, ну что, природа наша и не такую маскировку проделывала с другими видами жизни на планете.

— А я ж откуда знал! — я стал сразу оправдываться. И на душе сразу заскребли кошки, а потом ещё и кучу наложили огромную такую. Сердце как-то сжалось, глядя на сиротку Кулёму. Вот же мы бываем скотами! Вот сижу тут, рядом серый орк, напротив леший, под ногами Кукуня вертится в поисках, чего бы стащить со стола. Из-за дерева сирота Кулёма выглядывает. А мне так хреново почему-то за нас, за всё разумное и прогрессивное ЧЕЛОВЕЧЕСТВО! Чувствую себя монстром каким-то, из такого рода-племени, как человек бездушный и беспощадный ко всему живому, даже к своему виду. Даже как-то стыдно стало... И кто из нас, спрашивается четверых, разумный?

Орк разлил ещё по одной, улавливая вибрации моей тонкой натуры. Васька схватывал всё на лету. Мы в их глазах, наверное, чудовища безжалостные. Хотя все религии нам говорят: человек бессмертен, разумен, ибо у него есть душа. Стесняюсь теперь спросить их: где?! Вот, вот и я о том же, о чём и вы подумали, о ней, родимой, только и думаем, но как минимум половина человечества и всё у нас через неё родимую...

— Да всё нормально, Серёга! — Кузьмич встал, подошёл и хлопнул меня по плечу, видимо, прочитав все мои унылые мысли, написанные на лице.

— Кулёма! Поди-ка сюда! Познакомься с дядькой! — и он поманил его пальцем. Кулёма моргнул зелёными глазами.

— У-у-у-у-у... — засопел он, но к лешему не пошёл. А боком, боком скрылся где-то в темноте. — У-у-у-у-у... — донеслось откуда-то из-за сосны.

— Ничего, пообвыкнется, — Кузьмич махнул рукой.

На крышу беседки что-то бухнулось, зацарапав по ней своими когтями.

— Ну, вот и последний наш дозорный явился, не запылился! — из ночи на стол упала не большая пепельного цвета птица, напоследок ударила серым крылом и что-то проклекотала лешему.

— И я рад тебя видеть! — ответил он. — Познакомься, это Сергей, будет пока жить у нас, — птица удивительно закивала головой и уставилась на меня умными жёлтыми глазами.

— Он приветствует тебя и очень рад встрече с тобой! — Кузьмич переводил с птичьего языка. — Это сыч, наша лесная разведка и глаза. Знакомься это наш младший брат Филимон!

Я приподнял бейсболку.

— Привет чудо-птица!

Сыч, мне так показалось, гордо расправил пепельного цвета крылья и весело запрыгал на столе. — Ух-ух-ух...

А я в тот вечер сидел и думал, удивлённо поглядывал то на сыча Филю, то на Кузьмича, и на этот, в общем, удивительный и прекрасный мир, про который мы ни черта, оказывается, не знаем. Видно мне придётся всё заново познавать и знакомится с ним. Вот так все вместе, под хорошо сваренное вкусное мясо, и скоротали остаток вечера, плавно перетекающего в непроглядную густую тёплую Карельскую ночь. Филимона угостили сырым куском ягнятины, Кукуня сам стащил кусок варёного мяса. Только маленький Кулёма всё время подглядывал за нами из темноты, так и не подошёл к нам. И мы с Васькой и Кузьмичом неплохо посидели, распив бутылку. Ну, три..., ну четыре... После чего серый орк Василий немного пошатываясь собрался домой, сославшись на то, что злая орчиха Гала может и не понять его долгое отсутствие. И хоть у него среди всех серых орков России самая крепкая голова, всё же получить по ней скалкой или чугунной сковородкой ему очень неохота. Три раза прощались с Орком на посошок, пообещав приехать завтра к обеду, Васька сел в 'Ниву' и не знаю как, но уехал домой. Кузьмич выделил мне в доме на первом этаже старенький, но крепкий диван. Ну что ж, я, вымотанный вконец за этот тяжёлый день, упал на диван лешего. Может, хоть сегодня, тихой ночью, высплюсь без своих приключений в мире грёз. Хватит приключений на сегодня. Спать... спать... и ещё раз спать.

Глава 4. Разговор с лешим.

Чёртова зараза! Я отмахнулся и поморщился. Муха паскудно зажужжала сделала петлю Нестерова и стала заходить на новый стратегический виток как натовский бомбардировщик. Вот же сука! Как привяжется, пока не поднимет, не успокоится. Наверное, я очень красивый и сладкий, вот и прицепилась. Не зря же люди говорят, что они на это самое, на сладкое, садятся, так и на меня. Попадется одна такая зараза на весь дом, а спать никому не даст, я вздохнул и разлепил сонные глаза.

Утро было прекрасное и солнечное. Как ни странно, я чувствовал себя просто замечательно, можно сказать, бодрячком. Видимо, свежий воздух и хорошая закуска благоприятно повлияли на моё здоровье и самочувствие. Прошлёпал босиком по прохладному полу, я вышел из дома и потянулся. На крыльце стояли домашние резиновые сланцы, но, ребята, их так неохота было надевать! Словно я насилую своё тело. Я шагнул на зелёный бархатный ковёр. Ух ты! Прикрыл глаза, стоя босиком в сырой от утренней росы траве, удовольствие, я вам скажу, умопомрачительное. Земля отдавала своё накопленное материнское тепло за все тёплые деньки. Я стоял и наслаждался материнской лаской, впитывая в себя энергию солнца. Как нам этого не хватает в городе, мы словно дети нерадивые и косолапые, топчем её своими каблуками, всё топчем. А она вона какая, родная..., только коснулся, а она уже на твой зов отозвалась.

Осмотрелся — никого нет. И присел Иван-царевич, а скорее, не царевич, на крыльцо и задумался. А подумать ему было о чём. Эх, судьба, судьбинушка, печаль — кручина. Последний день мне приоткрыл глаза на этот загадочный для меня и удивительно глубокий, чуть-чуть таинственный затерянный мир. Выкурил сигарету. Рядом с крыльцом стояла деревянная бочка, до краёв полная студёной дождевой водой. Подойдя к ней, глянул в гладкое её отражение. А я ещё ничего! Правда, на висках немного пробивается седина, но и сорок пять уже... Зелёные глаза смотрели на меня чуть подрагивая. И нос немного картошкой, мамин. Рост где-то метр семьдесят. Невелик, но шустрый, просто жуть жуткая. А живот — это вообще моя прелесть. Мечта любой разведёнки. На него ноги удобно класть на диване, как на пуфик. Мда... Мужчина в самом расцвете сил. Я окатил лицо холодной водой. Постоял немного. Мало! — и окунул буйну голову в этот рукотворный омут Кузьмича. Брр! Хорошо... Проняло сразу, разгоняя остатки липкого ночного сна. Кстати, сегодня приснилось что-то новенькое, и мне с каждым разом всё больше хотелось остаться там, в том древнем и загадочном мире. А где все?.. В беседке на столе стоял и пыхтел медный самовар.

— Чай сейчас на свежесобранных травах будем пить! — неожиданно раздался голос лешего.

— Господи! — подпрыгнул я. — Кузьмич, разве можно так пугать?! Это у тебя уже входит в дурную привычку...

Кузьмич ехидно улыбнулся и направился к резной беседки.

— Извини, это в крови, я же всё-таки леший... — он аккуратно стал подкладывать щепки в самовар, надувая щеки, словно в кузне меха, раздувая тлеющий огонь. Под ногами всё время путался хитрый Кукуня, словно мартовский кот. Кузьмич подставил пиалу под краник самовара и налил дымного кипятка. Запах душистых луговых трав ударил в нос. Завтрак наш прошёл на ура, оладьи со сметаной и мёдом, всё это под малиновое варенье. М-м-м... вкуснотища какая, да с дымком! Кузьмич поел, хлопнул о своё сухое колено ладонью.

— А для тебя Сергей у меня особый отвар, — он потянулся за пиалой, заливая крутым кипятком из самовара коричневые корни. Протягивая посудину мне. — Пей! Надо понемногу приводить твой организм в порядок. Я молча взял пиалу и сделал глоток.

— Фууу! Мерзость какая...

На вкус просто отвратительно, всё это очень терпко, аж язык вяжет. Утерев слезу, сплюнув тягучей слюной, я уставился на Кузьмича.

— И что это за х?..

— Да так..., корешки кое-какие, — Кузьмич замялся, приподнял шапку и почесал макушку. — Для повышения жизненного, так сказать, тонуса и радости. — И он, как ни в чём не бывало, улыбнулся мне своей белоснежной улыбкой. Я осторожно глотнул. — Пей, не боись, не отравишься! Ток это... может обосрёшься с непривычки чуток... Ну это не у всех. У избранных...

— Мля-я-я... Радость говоришь... — улыбается и кивает сучара. — Да мне вашего жизненного тонуса и так за прошедшие сутки хватило, аж до дрожи в коленях!..

Как бы это ни странно звучало, но я почувствовал сразу облегчение. Ночной туман в моей голове прошёл окончательно, уходя куда-то на задворки моего сознания, словно я в отпуске месячном побывал. По всему телу стало разливаться приятное тепло, наполняя его какой-то детской радостью и мелкой дрожью. Я стал прислушиваться к своим ощущениям. Желание вскочить из-за стола и совершить пробежку, километра на три, запросто. А потом упасть где-нибудь под ёлкой и сдохнуть, у чёрта на куличках. А быть точнее у лешего... Я сделал ещё один глоток. Ощущение бодрости непередаваемое, кофе рядом не стоял. 'Вот так и спортсмены на допинг подсаживаются'. Ни фига себе энергетик, прямо мельдоний какой-то. Накопленную усталость за долгие серые будни Санкт-Петербурга как рукой сняло. Голова ясная, мысли чистые. Вот это да! Я косо посмотрел на Кузьму. Но в брюхе заурчало. Притравить решил скотина... А леший тихо сидел, смотрел на мою реакцию и только посмеивался.

— Корешки да травки — они завсегда полезнее, чем ваша городская химия!

— Кто бы сомневался... — сумничал я. Он хмыкнул. Кукуня тем временем спёр со стола оладушек, хоть бы в сметану макнул рыжая сволочь.

— Кузьмич! — начал я многозначительно, ещё сам не зная, как правильно сформулировать свой наболевший за эти сутки вопрос. — Может, ты прояснишь мне один интересный момент? То, что мы на земле не одни, я уже понял и видел. А вот что происходит?.. И зачем я вам нужен?.. Я бы хотел услышать. И эта неизвестность меня очень сильно пугает и беспокоит, — я отхлебнул живого отвара.

Кузьмич поморщился и на мгновение задумался, собираясь с мыслями.

— Ну так вот, Сергей, — начал свой долгий разговор леший, объясняя мне, рядовому, не посвящённому в тайны мира сего человеку.

— Когда-то очень давно, многие тысячелетия назад, между светлыми и тёмными богами началась великая межгалактическая война. И имя ей — смерть. Из-за чего она началась, никто уже и не помнит, наверное, и сами боги уже позабыли. И она не закончилась для нас, а проходит чёрной волной по нашей планете. По всем прилегающим мирам, сметая всё на своём пути. Выкашивая не только проживающие народы, но и разрушая целые цивилизации, содружества, коалиции, империи, собирая свою кровавую жатву со всех прилегающих миров в нашей вселенной. Многое кануло в небытие с тех пор, но война снова и снова возвращается, то разрушая этот мир великим потопом, то выжигая его горячим огнём. Лишь только бледные тени остались от прежних процветающих народов. Великие предки не щадили ни себя, ни свою жизнь ради этого мира, ради своих близких, ради своего дома и родных, вступая с тёмными в смертельную схватку. В схватку на ВЫЖИВАНИЕ! Ты видишь лишь малую часть последствий её. Пустыни — это выжженная земля, высохшие моря, ушедшие под морскую воду целые континенты. Стёрты целые цивилизации с лица земли, словно хлебные крошки, которые случайно смахнули со стола. И где теперь они? Остались лишь жалкие одичавшие. Или ты веришь, что тысячелетние памятники древних цивилизаций обезьяны построили?! — леший усмехнулся. — Оглянись вокруг, посмотри на всё под другим углом. Мы — всего лишь мелкие мародёры, которые живут и радуются, собирая жалкие крохи нашего прежнего величия. Глупые мародёры! Мы — как тот страус, который закопал в песок свою голову и ничего вокруг себя не хочет видеть. Но это не значит для нас, что угроза миновала. Нет, рано или поздно к его жопе кто-нибудь незаметно подкрадется. Так и к нашей с тобой.

— Мир с нынешними технологиями до сих пор ничего путного построить не смог, всё для себя, всё за деньги, лишь бы нажива, а чего-то больше нам пока слабо. А вот ткнёт Чернобог своим пальцем в землю, или прыщ на носу у него выскочит и рассыплется наш мир, как карточный домик из-за одного его чиха. А знаешь почему? Потому что он не настоящий. А построить что-то действительно великое для народа — нет, мир этого пока не может. Уровень у нас у всех не тот по сравнению с нашими далёкими предками. Мировоззрение у нас уже давно не такое. Мы как падальщики, пока доедаем то, что не успело догнить.

Со временем всё и так сложное усложнилось. Многие тёмные, которые нашли тут свой дом, перешли на сторону светлых богов. А многие светлые — на сторону тёмных богов. Всё смешалось, всё перепуталось в этом безумном мире. Пока боги выясняют свои отношения там, мы выясняем свои отношения тут, — Кузьмич замолчал, заёрзал, собираясь с мыслями. — А сейчас на земле вроде небольшого перемирия, война громыхает на других территориях далёких миров, боги отошли на другие планеты нашей вселенной. И теперь у нас пока затишье, ни нам, ни тёмным лишняя кровь не нужна, все пока выжидают, мелко друг другу гадя. Вот так и живём... Война, словно цунами, то накатит, то отступит, чтобы набраться ярости и с новой силой повергнуть этот мир в кровавую пучину. А ведь древний мир наших предков был действительно велик. Это было сочетание величия и гармонии с самой Матерью-Природой. А сейчас что? Мы только засрали этот мир, словно мухи лампочку. Посмотри на наши города! Где наше величие? Срам один! Тьфу ты... — леший сплюнул. — Ну, так вот, о чём это я, а, слушай. Видишь ли... — начал Кузьма. — Наша история Земли — одна сплошная загадка. Мы даже толком не знаем, что было сто лет назад, я уже не говорю про тысячелетия. Но наши историки методично её копают, а тёмные с таким же успехом её закапывают. Ведь, правда, не нужна никому. Даже простым жителям. У многих развязаны руки, так проще и удобнее не чем себя обременять. Зачем что-то менять? Но лишь немногие историки заметили одну закономерность. В самое трудное время для земли нашей, когда беда грозит гибелью целого роду людского, появляется некий воин, который всегда переламывает ход событий в ней. Это не всегда может быть воин, он может быть и хороший управленец, вроде царя, а главное — он неординарный. В нашей истории множество таких примеров. Стали копать немного глубже и всё это дело анализировать и вот что накопали. Что в самом начале второй межгалактической войны между светлыми и тёмными богами жил один молодой вождь роду-племени своего, Святорусов. И звали его в старых летописях Олегом.

Началась великая война... со всеми вытекающими, конечно, последствиями, кровью, болью и страданием умылись все, да юшкой своей. Слезами горючими матушка-земля залита, почитай, была вся, да и не только людскими. Многим народностям тогда досталось. Бабий вой стоял по всей земле. Что там случилось, доподлинно не известно уже никому, слишком долгие лета прошли. В сохранённых летописях 'Память народа' есть упоминания о князе Олеге, что только ему удалось получить благословение светлых богов на их закате. Только ему удалось пройти со своей дружиной через тёмных тварей пекла, прорвавшихся в наш мир из Нави. Как он получил это благословение, неизвестно, но он его получил, — леший отхлебнул травяного холодного настоя, — судя по летописям, Олег бесследно пропал. Никто его больше ни живым, ни мёртвым не видел, не его самого, не его друзей. Некоторые считают, что второе его появление было в семь тысяч пятьсот двадцать восьмом году, за год до сотворения мира в Звёздном Храме. Когда шла война с людьми Чёрного Дракона и их защитниками, призванными в помощь из тёмного мира Пекла. В те далёкие времена на защиту земли своей, родных и близких, поднялись не только люди, но и те же тёмные, то есть нелюди, как вы иногда нас называете. И мир поделился на две части и погрузился во тьму. Плечом к плечу, защищая свой дом, бились человек и леший, орки и оборотни, великаны и горные гномы, жители речные и духи лесные, даже светлые боги Прави сошлись врукопашную с Чёрным Владыкой. Пепел и огонь поднялся над всем горизонтом земли, горело всё, даже то, что, кажется, не может гореть от таких высоких температур. Живые гибли тысячами, а то и десятками тысяч. Дым от погребальных костров затмил солнце на три месяца после этого ужасного сражения. Все встали в один ряд — что тёмные, что светлые, защищая свой дом. Многие тогда ушли в Ирий. Вот тогда и появился он и переломил ход событий, столкнувшись с их божеством — Черным Драконом. И отражён он в памяти народной как всадник на боевом коне со своим любимым копьём. Кстати, о его копье, есть легенда, что оно было выковано светлыми волхвами и мастерами кузнечного дела города Асгарда, эти звенья и связывают наши историки с Олегом. Оно индивидуальное, ковалось в одном экземпляре, только для него, и было только у Олега. Но это легенда. И этот воин на разломе событий появляется в истории только с ним, и так же бесследно исчезает.

Леший замолчал и тяжело вздохнул.

— В третий раз он был замечен, как считает наш аналитический центр, совсем недавно. При объединении славянских родовых племён воедино. И знаем мы его из наших былин как князя Вещего Олега. И та же история заново, всё по кругу, откуда пришёл Олег и куда ушёл, никто толком не знает, только загадки одни. Но он опять изменил ход истории и объединил свои родовые племена, тем самым спас их от междоусобиц и братоубийства.

Леший замолчал, дав мне тем самым возможность всё это проглотить. И я глотал... Сделал очередной глоток бодрящих корешков, а уже не так и противно.

— Ну, а я с какого боку припёку в этой мрачной истории?

Но что-то внутри меня подло ёкнуло, тут же вспомнился ночной сон и дракон водной стихии.

— А при том, — Кузьмич хлопнул ладонью по дубовому столу, стол загудел. — Ты же сам видел, что твоя кровь в ночь на Купалу сделала! — леший взъерепенился.

— Да погодь ты, Кузьмич, не гони лошадей, — я всё не мог понять, куда он подкову гнёт. — Не хочешь ли ты сказать, что я и есть тот самый Вещий Олег?!

Кузьмич как-то сразу притих. — Не знаю... — леший замолчал и тяжело вздохнул. — Из тебя воин — как из говна пуля. Извини. Сам в толк не возьму... То, что ты — не он, вижу сам, не слепой. И также вижу в тебе благословение богов, тёмные всегда чувствуют его. Как так может быть, сам не пойму, хоть убей. Но ты! Кем бы ты ни был, — и он ткнул в меня своим пальцем, — и есть ставленник его.

— Млять... — только и смог я вякнуть, что первое пришло в голову. А леший, наконец, успокоился. Мы как-то дружно с лешим замолчали, думая каждый, наверное, о своём. Лишь Кукуня чихнул и спрыгнул со стола, оставив нам недоеденный оладушек. Вот же прорва! Не знаю, сколько прошло времени, а мы всё сидели и молчали. Терять мне было нечего, может дурачок-алхимик чего и прояснит. И я рассказал Кузьмичу о преследовавших меня ночных кошмарах, о сне, который приснился сегодня ночью, про тот остров, откуда он меня вытащил, и его ночь, когда я встретил сероглазую на том вековом Гром-Камне. В общем, рассказал всё, что меня беспокоило всю мою сознательную жизнь. Кузьмич слушал молча, не перебивал, лишь изредка подёргивался его правый глаз. Он то набирал в лёгкие воздуха, то, шумно пыхтя, его выпускал, но выслушал мою исповедь до конца, словно церковный батюшка. Я бы даже психиатру столько не наговорил, а наговорил я на две с половиной клиники. Леший ни разу не вставил поперёк слово, хотя и было видно, что эмоции распирают его, и ему с большим трудом удаётся себя сдерживать. Я закончил ему рассказывать свои бредовые фантазии. Кузьмич молча поднялся, перешагнул через лавку, встал напротив меня и поклонился, прижав свою правую руку к сердцу. При этом с его уст слетело лишь одно слово.

— Князь прости меня!.. — вымолвил он с каким-то почтением и придыханием.

— Кузьмич..., ты что с дуба рухнул?! — только и смог я из себя выдавить. — Ты там, случаем, головушкой нигде не ударился?.. — Дурачок-алхимик на моё возражение не отреагировал, словно передо мной стоял столб. А лишь резким рывком со своей шеи сорвал с себя серебрушку, при этом смотрел он мне прямо в мои глаза.

— Пора мне представиться пред тобой, князь! — его голос прогудел, словно раскат грома. — Как и полагается в моём древнем роду! — закончил он. А я вздрогнул. Глаза полезли на лоб, и мне даже показалось, что они хотели вылезти из своих орбит. Я неровно дёрнулся назад и полетел спиной через лавку, больно ударившись об землю. Передо мной стояла огромная, двухметровая волосатая коричневая обезьяна!

— Ни хера себе! — шепчу. И новоявленный князь пополз на четвереньках под стол, отодвигая в сторону вороватого Кукуню. — Подвинься! Можно я с тобой посижу?.. — откуда-то сверху донеслось, громыхнув среди ясного неба.

— Я леший Градомир, из племени Йети, древнего рода Грома!

Трындец думаю, допился! Вот и белочка пришла... Хотя на белку несколько не похожа. Наверху замолчали, чего-то, видимо, ждут от нас в ответ. Я пнул мелкого зверька. — Это он с тобой разговаривает?.. Чего молчишь, — и я указал в сторону говорившего. — Если я нахожусь в сумасшедшем доме, то меня пора уже, приводить в сознание. Передайте, пожалуйста, главврачу мои пожелания, если увидите, я согласен на лоботомию, только чтобы я не мучился, а лучше усыпите меня в какой-нибудь клинике, как бездомную больную собаку. Я документы подпишу. Но Кукуня сволочь на это не реагировал, лишь чистил свою рыжую шубку. Предатель!

Я выглянул из-под стола. Крепкие волосатые ноги стояли на том же месте и, видимо, не собирались никуда уходить.

— Может, уйдёт?! — обращаюсь к рыжему зверёнышу. — Твой же друг? — Кукуня только фыркнул. — Значит, не уйдёт... — делаю неутешительный вывод. Понятно... Надо было выбираться из-под стола, а то князю как-то тут не место. Мои верноподданные могут неправильно меня понять. Я вздохнул и стал выползать из своего убежища. А леший всё так же стоял, прижав правую руку к своему сердцу. Я забрался на княжью лавку и отодвинулся на самый её край. Стал разглядывать новый облик Кузьмича, а точнее, косо посматривать на Градамира. Ростом он был, наверное, два с половиной метра. Огромен, конечно. Крепкий торс, такие же крепкие ноги и руки, и всё покрыто густой коричневой шерстью. Мощь и энергия из него так и прёт. Но вот его голова была совсем не похожа на обезьянью. Его бугристая шея переходила, скорее, в бычью голову. Два аккуратных телячьих уха подрагивали на ветру, и огромная чёлка чуть выше глаз курчавилась, словно стальная проволока. А его огромные чёрные глаза выражали ум и холодное спокойствие, такой убьёт и глазом не моргнёт. Вот только его морда переходила больше в какой-то волчий оскал, имея на самом её конце чёрный влажный нос. Из свисающих седых усов выглядывали внушительные белые клыки. Чудовище оскалилось. Это он, наверное, мне улыбнулся... Меня передёрнуло, и я, кажется, пукнул. — Ой!.. Сразу видно, хищник серьёзный...

— А я думал, лешие корешками питаются, мёдом диким, да пыльцой там всякой?! — случайно вырвалось из меня. 'Блин, язык — мой враг!' — А тут вон оно как! — и я косо посмотрел на два белых внушительных клыка над его седой бородой. 'Ну всё, башку мне никчёмную точно отгрызёт сегодня!'.

Леший ещё раз поклонился, ударив себя сильно в грудь. — Рад служить тебе, князь, как и мои далёкие первапредки! Это для моего роду большая честь! — громыхнуло из его пасти. А ведь и впрямь голос — словно раскат грома, родовитый ты наш!

— Уважаемый э-э-э Градомир, а вы бы не могли, пожалуйста, не пугать меня?.. — провякал я этому монстру. — Не хотели бы вы вернуть привычный для меня облик? — обратился я к могучему созданию природы. — Вы в том первом облике для меня привычнее смотритесь, а особенно тот ваш носик картошкой, и со своими добрыми телячьими глазками. — 'Млять, чего я несу, идиот! Ну всё, теперь точно сожрёт. А мы вчера точно козлятину ели?.. Или он, может, такого — же болтливого где-то козла нашёл, как и я. А то даже Васька — серый орк, на его фоне, словно вошь против кузнечика'. Монстр кивнул и стал надевать на себя серебрушку.

Издалека послышалось знакомое ворчание старенькой 'Нивы'. Старушка пыхтя, выползла на зелёный лужок, и из её открытой двери вывалились два маленьких орчонка. Один меньше другого. Весело щебеча, как воробьи, перегоняя друг друга, они подбежали к нам.

— Дядя Кузьмич! Мир твоему дому! — и они поклонились ему.

— И вашему дому мир! — пророкотало чудовище и ласково потрепало их огненного цвета шевелюры.

Орчата повернулись в мою сторону и тоже поздоровались.

— Здравствуйте! — вежливо кивнули мне.

— Здравствуйте! — ответил я им, вставляя отвалившуюся челюсть на место.

Ну, что я вам могу сказать? Орчата как орчата, как у всех. В этом возрасти, вспомнил с улыбкой на губах своих детей, они для меня все Орки. Чуть поменьше, видимо, был сам Колька, догадался я. Колька шмыгнул носом и с детской непосредственностью стал разглядывать незнакомого дядю. Градомир, видимо, им был неинтересен, а вот я — новое, неизвестное лицо для них. Второй ребёнок — видимо, старшая дочь Маша, в нежно-зелёном сарафане в круглый горошек, — уже более сдержанно оценивающим взглядом смотрела на меня, словно умудрённая женщина. Две рыжие, аккуратно заплетённые косички спадали на её плечи. Лица орчат были просто усеяны веснушками. Задорные такие.

— Я вижу, вы уже познакомились! — раздался весёлый голос Васьки. Он шагал к нам упругой походкой, приветливо махая рукой.

— Угу... — издал я не понятный звук, вспоминая свой недавний позор, 'трусы только постирать осталось после знакомства'. Но я промолчал.

— Я так и думал!.. Гы-гы-гы! — Васькина серая морда ехидно ухмыльнулась — видимо, почувствовал мои внутренние переживания. — Я тоже, когда увидел первый раз его настоящий облик, чуть в штаны себе не наложил, — и он хохотнул, потрогав машинально то место, куда должен был наложить.

— Градомир! — он обратился к лешему. — Заканчивай людей пугать.

Градомир тут же накинул на себя кулон и снова превратился в неказистого мужичка по имени Кузьма. Ф-у-у, а я выдохнул. Прям трансформер какой-то!

— Дядька Градомир! — подал голос маленький Колька, утирая рукавом рубашки зелёную соплю. — А где Кукуня? — пискнуло это чудо природы.

— Так тут был, где-то шельмец! — отозвался Кузьмич, указывая рукой под стол. И Колька шустренько нырнул под него, как окунь в воду.

Кукуня, видимо, был знаком с этим сорванцом, выскочил из-под стола и бросился от Кольки наутёк во всю свою звериную прыть. Малой выскочил следом за ним и вдарил так, что только пятки сверкали.

— Кукуня, стой! — кричал убегающий орчонок. — Стой, кому говорю...

— Бедный зверёк! Ему своих собак в деревне мало? — донёсся справа от меня чей-то приятный, мелодичный женский голос. Я оглянулся. Передо мной стояла довольно симпатичная женщина средних лет, карие глаза, приятная внешность, ничего особенного, одним словом, очень милая и, видно, хозяйственная. Просторное розовое платье, и аккуратно повязанный на голове белый платок украшал её русую голову. Как-то всё это выглядело для меня по-настоящему, словно я в далёкое детство окунулся, в свою деревню. Прям доярочка. Глядя на неё, глаз радуется.

— Галина, — представилась она, — князь..., — она вставила при этом многозначительную паузу, склонив голову, и кинула украдкой косой взгляд на Кузьмича. Кузьмич еле заметно кивнул, всё так, мол...

— Это моя семья, — отозвался Васька и как-то даже вытянулся, словно рядовой перед сержантом.

Я не выдержал и психанул, подскакивая с лавки. — Ну, какой я вам князь?! У меня из всех достоинств, которые есть, — это то, что я пердеть громко могу! И то гимн Америки. — Раздувая ноздри от негодования, я сел на место. И народ не выдержал, заржал, даже Галина с дочерью Машкой отвернулись от своего князя и тихо посмеивались надо мной, убогим. Краем глаза я заметил, что на Гале висит такой же аккуратный кулон на золотой цепочке.

— Заладили: князь да князь, — буркнул я.

— А без своей челяди князю никак нельзя! — вставил Васька. — Галя займётся кухней! Кузьмич вроде хозяина и в одном лице твой, Серёг, телохранитель и опекун. Ну, и я на подхвате, если чего, как верный твой оруженосец буду Санчо. Унести, принести, налить, подать. Красно солнышко ты наш... Гы-гы-гы!

Я обиженно раздул щёки, были бы сопли, выдул бы, наверное, огромный пузырь размером с Луну. Внимательно осмотрел эту собравшуюся компанию, то ли они и впрямь верят в то, что говорят, то ли тупо стебутся надо мной, блаженным. А ведь над дурачками смеяться — грех, всегда так было, их даже немцы не трогали.

Взгляд мой упал ещё на одного нового персонажа из этой компании.

— А это что за африканский пигмей!?

Пигмей метрового роста, с узелком на палке, перекинутой через плечо, чапал по зелёной лужайке, ворча себе что-то под длинный нос, направляясь на задворки дома лешего, абсолютно не обращая ни на кого внимания.

— Это наш банник, Федот, — пояснил Васька. — А как же без него? Красно солнышко! — и наглая серая морда расплылась в ехидной улыбке, сверкнув при этом своими клыками.

Понемногу выходя из транса, в который меня ввёл леший своим первозданным обликом, я стал приходить в себя. Видно, моя нервная система включила определённую защиту. Чур, я в домике. Сынок и так у мамы дурачок. И я поймал даже какой-то азарт и подыграл орку.

— А почто домового нет? Почему только банник? Где стервец? — и я важно упёр руки в бок, вжал своё пузо, как мог, и выпятил вперёд грудь. Ну, что бы хоть немного сравнять мышцы.

Васька сразу же сообразил и стал мне подыгрывать.

— Не вели казнить, княже! Вели слово молвить! — И он заговорщицки подмигнул мне, играя на публику. — Никак их вместе оставлять нельзя, иродов таких... Федот с Бахчой больно азартные. Всю ночь напролёт в танки взводом играют. А к утру бороды свои козьи друг другу щиплют до крови. Такой ор и гам поднимают в округе, что житья от них, бешеных, всей деревне нет! — орк слегка поклонился.

— Ну, тогда ладно, — благосклонно согласился я. И поймал себя на мысли, что мне очень охота посмотреть на столь уважаемого домового Бахчу. А что я теряю? Клиника и так моя...

— После последнего инцидента они порознь в чуланах сидят, так сказать, под домашним арестом. А этого арестанта староста деревни выпустил, раз он князю понадобился. Но, скажу вам, ваша светлость, банник он отменный. Как говорится, от бога, — серый орк разогнул спину.

— А староста кто в вашей деревне?! — удивился я. И тут же увидел на хитрой широкой морде ответ. — Ты что там, в деревне, самосуд устраиваешь?!

Васька пожал плечами.

— А мне что, князь, прикажешь на них ОМОН вызывать! — и он хитро ухмыльнулся.

И моя нервная система не выдержала такой нагрузки, когда я постарался представить эту картину.

Два пигмея катаются по пыльной дороге, вцепившись друг другу в козьи бороды, громко орут и дубасят дружку почём зря. А вызванный дежурный наряд ОМОНа старается их растащить: 'Руки за спину, я сказал! Ноги на ширине плеч! Браслеты на домового! Да ловите его! Век свободы не видать!' Всё, думаю, тихо шифером шурша, крыша едет не спеша. Истерика моя была недолгой, минут десять. Придя в себя, увидел, что моё окружение само собой понемногу рассосалось. Миловидная Галина со своей дочкой Машкой ушла на кухню Кузьмича. Васька чем-то стучал по любимому своему автомобилю, а Колька-индеец, вёрткий змей, старался хоть кого-нибудь изловить. Кукуня куда-то быстренько сделал лапы. Маленький Кулёма прикинулся ветошью на поленнице, старался сильно не отсвечивать, уже не так сильно пугаясь меня, а всё время держался как можно ближе. Вдруг пронесёт? А нет, не пронесло... В общем, все были при деле, выходит, кроме меня.

А передо мной сидел всё тот же Кузьмич и задумчиво почёсывал свою бороду.

— Успокоился, — как-то сочувственно сказал он. Я кивнул, утирая горькою слезу. — Мне надо по делам отъехать. А ты, Сергей, останешься с семьёй орков, — он почесался. Я теперь понимаю, почему он всё время почёсывает себя. 'Чтобы тебя блохи насмерть загрызли!' — Надо бы кое с кем переговорить и посоветоваться. И он задумался на минуту. Как говорят, ушёл в себя, вернусь нескоро. Я тоже, глядя на него, задумался, хотя для меня это не свойственно. Кузьмич заёрзал на лавке: видно, его тяжёлые думы не давали ему покоя, словно рой пчёл.

— На тебе печать его. Но ты не Олег. Как так? — видимо, он размышлял вслух. А что я мог сказать? Я лишь пожал своими плечами. — Вот и я не знаю. К тому же твоё появление, как князя Мидгарда, влечёт за собой большие перемены для всех нас. А обычно это всегда война. — Он замолчал.

Я слушал Кузьмича внимательно, но по этому поводу пояснить ничего не мог. Ибо я просто олух царя небесного...

— Ты проводник силы его. И только ты можешь благословить души погибших и отправить их в Ирий. Ты — словно маяк на этой планете, искра его жизни. Пока ты тут, вся огромная многонациональная вселенная знает, что пока ещё этот мир не пал перед силами Пекла, пока этот мир ещё держится и не сломлен. Что жизнь планеты ещё теплится в лучах Ярила — Солнца. И для всех нас ещё есть надежда. Маленькая, но есть. А сейчас мне пора, Сергей, не скучай. — и он направившись к старенькой 'Ниве'. — Баламут! — крикнул Градомир орку. — Отвези меня в город!

Блин, прямо 'Звёздные войны' какие-то! Вот, как-то так... Остался я со своими тяжёлыми мыслями один на один, горе горевать. Покрутив своей головой, убедившись, что 'князь' больше никому не нужен, направился в дом лешего. Гостиная у Кузьмича была огромная, ну и неудивительно, судя по его второму облику. Просто одно большое помещение, всё в одном: и прихожая, и кухня, и холл, где ваш покорный слуга кинул свои старые кости на скромный старенький диван. Второй этаж имел две небольшие уютные спальни. Галина стояла у стола и что-то весело себе под нос щебетала, замешивая тесто. Я завозился у себя в углу, доставая свой тубус со снастями, тем самым привлекая её внимание.

— А, Сергей! Это Вы?.. — пропела она. — На ужин будут вареники с картошкой и грибами.

Галина мило улыбнулась. Приятная женщина.

— Сто лет не ел их. Последний раз мать готовила, когда я был у родителей в гостях, — промямлил я. — Она у меня на это дело мастерица. — при этих словах мне стало на душе ещё гаже. Давненько я у родных в гостях не был, совсем забросил их. М-да. Как они там сейчас? Не знаю...

— Надеюсь, будет не хуже, чем у вашей мамы! — ответила она. — Не грустите, Сергей, всё наладится, вот увидите. Всё будет хорошо.

Её б слова, да богу в уши. Прямо чувствую пятой точкой своей: как начнёт налаживаться, всем чертям на этом свете тошно будет.

— Я к озеру, на разведку, — кинул ей через плечо и вышел во двор. Шёл не глядя, петляя по тропинке, ведущей куда-то вниз с этого зелёного склона, не обращая ни на кого внимания, а полностью ушёл в свои мысли. Глубоко, глубоко! Лишь рыжий Кукуня, бежал передо мной, то гонялся за пёстрой бабочкой, то за своим хвостом, только вместо клубка с нитками по тропинке катился комок живой шерсти. Через пять минут хорёк вывел меня к озеру.

Озеро меня сразу впечатлило. Разглядывая эту неземную красоту, я даже забыл о своих заботах. Небольшая лагуна простиралась метров на сто вперёд, а за ней водный простор отражал голубой небосвод в зеркально-чистой красоте. Озеро раскинулось своей гладью, отражая вековые деревья на его скалистых обрывистых берегах. И от этой первозданной красоты природы ты просто немеешь. Невероятная архитектура природы! Огромные тысячелетние серые мегалиты, словно чудовищные черепахи прошлого, выползли погреться под северным солнцем, обрастая со временем по своим бокам вечнозелёным мхом. А небольшая заводь, с каким-то красным оттенком воды, словно это кровь земли, создана, чтобы в неё хотя бы на минуту погрузить своё изможденное тело. Я прислушался к тишине. Где-то недалеко прыгнул полосатый разбойник, гоняясь за многочисленным мальком. За горизонтом прокричала одинокая чайка. Рядом пыхтит, роясь в песке, неугомонный хорёк. И всё это накатывает на тебя волнами и шепчет тебе, вкрадываясь в твоё сознание: 'Оставь всё там, все свои потуги, скинь ненужный груз со своих натруженных плеч, прочь, червь сомнения, который грызёт тебя изнутри, сядь, посиди со мной. Отдохни. Я — природа! Я твоя мать!' И я присел, скинул свою обувь, бросил под ноги тубус, уселся ровно посередине небольшого пляжа, на тёплый песок. Где-то недалеко ухнул сыч. На ближайшей сосне сидел лупоглазый Филимон, я махнул рукой, приветствуя птицу. Филимон кивнул — может, случайно, не знаю. Я подобрал веточку и поводил ей по золотому песку, стараясь вывести своё имя. Кукуня тут же взвился, встав в стойку хитрого мангуста. Я пошевелил ещё, и этот бесстрашный хищник нанёс смертельный удар сухой ветке, вцепившись в неё своими зубами, чем насмешил не только меня, но и умную птицу. Тоже мне, Рикки-Тикки-Тави доморощенный нашёлся.

— У-у-у, — послышалось где-то рядом.

— А, и ты здесь? — я оглянулся на Кулёму. Метрах в трёх от меня сидел лесовик.

— Понятно!.. От Кольки сбежали, значит.

— У-у-у! — донеслось от лесовика.

Если бы не видел его раньше, в жизни не заметил бы, пенёк пеньком. Так что, если где и встречу огромный пень в лесу, а они вырастают до трёхметрового роста, лучше обойду его стороной, мало ли что, от греха подальше. Пока Кулёма смотрит на меня своими зелёными глазами — лесовик. Как закрыл их — всё, нет его, сухая деревяшка по имени Наташка. Это я так, к слову. Удивительный мир!.. Жалко, многим нельзя его увидеть, телевидение такое не передаст, оно доводит до нас больше информацию, а это надо прочувствовать, этим надо дышать. Так и сидели все вместе втроём около часа, пока хорёк не выдохся и не растянулся на тёплом песке. А я всё думал о жизни своей нелёгкой. Ну, кто я теперь? Князь?.. Олег?.. Бред сивой кобылы! Я с трёх лет себя хорошо помню. Своих родителей. Первый класс. Школьных друзей. Службу в армии, потом свадьбу. Рождение сына, потом рождение дочери. Тяжёлый развод. Позже уехал в Питер. Работа. Кстати, хорошая! Новые знакомые, новая жизнь, новые друзья. А тут на тебе, салам вам пополам. Олег, здравствуйте! Чушь полная! Я рождён Сергеем, так назвал меня мой отец. И я буду им. А кому не нравится — да пошли они все!.. А для всех остальных — называйте меня как хотите, хоть горшком, только в печь не ставьте. А вот насчёт печи как раз и было у меня сомнение. Тоже мне, умники нашлись! Ты единственный благословлен силой его! — я передразнил лешего. — Только ты можешь отправить в Ирий души погибших воинов! — я поднял руку и протянул её в сторону озера. — Благословляю вас!.. — и я повторил знакомый жест одного пирата из кинофильма, Джека Воробья, шевеля пальцами, представляя себя Папой Римским.

Ёк-макарёк! Или у меня в глазах зарябило, или кто-то свет притушил. Лёгкая дымка, словно туман, запестрила золотой сединой, в радиусе где-то двадцати метров от меня, в сторону озера. В ту сторону, куда я указывал своей рукой. Мягкий золотой свет, еле заметный, утренней моросью упал на водную гладь. Я протёр глаза.

— Ты это видел?! — я толкнул Кулёму.

— У-у-у! — подтвердил лесовик.

Я вскочил и подошёл к берегу, чтобы поближе разглядеть это явление. Сыч тоже хлопнул крылом, обозначив своё присутствие.

— Собачья печёнка... — прошептал я в сердцах, стараясь рассмотреть этот золотой дождь, который, лёгким покрывалом, накрыл небольшой участок заводи. Метрах в пятнадцати от меня что-то в озере глухо булькнуло, и вспучило водную безмятежную гладь. Огромный полуметровый пузырь всплыл из глубины озера, выпуская из себя седого джинна сизой бесформенной дымкой. Я замер, чтобы невольным колебанием воздуха его не спугнуть. 'Главное, чтобы этот пузырь меня не вспугнул!..' — подло закралось в мою голову. Сизый дым был похож на облако в миниатюре, которое зависло над прозрачной водой, клубясь, будто маленький спрут, протягивая ко мне свои белые легкие щупальца.

— Ущипните меня кто-нибудь, — не выдержал я.

— У-у-у... — отозвался лесовик и сильно меня ущипнул за попу. 'Ну вот, теперь синяк будет'.

Из сизой дымки стали вырисовываться человеческие черты лица, словно невидимые руки художника создавали из этого тумана седоусого сурового воина. Вот уже показался древний шлем, прикрывая седую голову этого густого марева, а вот появились длинные усы, кончики которых дотронулись до прохладной воды. Потом появился лоб, который, как мне показалось, хмурится, и вот уже полностью сформировано лицо немолодого воина, которое строго смотрит мне в глаза: Побеспокоил, мол...

Я автоматически отшатнулся подальше от сердитого взгляда призрака. Грозное лицо воина, страшной иллюзией, минуту любопытно разглядывало меня. А потом дымка дрогнула, будто от небольшого порыва ветра, но мне на мгновение показалось, что воин былых времён благодарно кивнул на прощанья, и его пепельные губы еле слышно прошептали, слегка улыбнувшись: — Я погиб за Р-у-у-у-с-ь... И призрак растаял, словно ничего и не было над этим озером. А я просто зажмурил глаза. Жуть..., просто мороз по всей коже. А вот теперь точно засада!.. Можно кричать ка-ра-ул! И я приземлился пятой опорной точкой на прогретый солнцем песок и что-то мягкое и такое до боли знакомое. — Ну блин..., Кукуня! Как ты смог столько много?.. А отбежать не судьба!

Ну, что я вам могу сказать по этому поводу?.. Слов нет, одни слюни. Я, наверное, скоро гавкать тут с ними начну. Гав-гав! В общем, посидели все вместе втроём, посовещались и решили больше так не делать. А то у дяди Серёжи скоро нервный тик на два глаза будет. Смех, конечно, смехом, а вот теперь я крепко призадумался, игрушкой в руках бессмертных богов быть, как-то желания нет. Вот чуйкой своей прямо чувствую, ничем хорошим для меня это не закончится.

К сожалению, натура у меня такая, неспокойная, и долго сидеть горевать да думы нелёгкие думать, ну, не могу я, как это делают многие. Достал свой спиннинг любимый, набор небольших вертушек, схожу-ка я окуня, злодея, погоняю.

Побродив не спеша по берегу, покидал снасть на все четыре стороны, поймав десяток хороших краснопёрых окуней, бросил их в кучку на песок, глянул на часы — а время уже ближе к вечеру, развалился, стал нежиться под вечерними лучами солнца Карелии и немного задремал. Со стороны дома раздались шаги, Васька-орк присел рядом на песок.

— Пиво, холодненькое, будешь? — орк толкнул меня в плечо.

— А сам как думаешь?! — я отозвался на его предложение и разлепил один глаз.

Глава 5. Шаман.

Месяц без Градомира пролетел без каких-либо чрезвычайных ситуаций, то есть без моих косяков. Я стал понемногу привыкать к этим тихим очаровательным местам и весёлой компании. Днём я ходил на Красное озеро — кстати, его местные так и называли, — и ловил огромных карельских окуней. Ну, хоть душу отвёл, рыбаки меня поймут. А потом, тёплыми летними вечерами, мы все вместе собирались в беседке, уплетая за обе щеки Галкину стряпню, хотя в нашем меню был и шашалычок и коньячок. Погода нас своим теплом только радовала, ни облачка на горизонте, ни ветра, просто штиль. Одним словом прекрасное лето. Васькина жена действительно оказалась поваром с большой буквы и окружила нас всех своей материнской заботой, взяв меня под своё крепкое крыло, стараясь угодить заядлому холостяку своими очаровательными изысками кулинарии, пирогами из русской печи да варениками с настоящей деревенской сметаной. Васька с Колькой днём уезжали на весь день в деревню, по своим нуждам хозяйским, и под вечер только приезжали, пряча от Галки то пивко на вечер, а то и бутылку беленькой и холодненькой. После сытного ужина мы с Васькой уходили на берег озера, якобы на рыбалку. Гала, конечно, догадывалась, но, как говорится, не пойман — не вор. О своём приключении на озере я пока героически помалкивал. Ночные сны, мои кошмары, тоже сошли на нет. Так и жили — не тужили, мясо ели, брагу пили. Машка всё время крутилась возле своей матери, познавая азы кулинарии, ну, а маленький Колька терроризировал подворье Кузьмича. Так что пару часов мы с Васькой-орком любовались вечерним закатом, сидя уютно на берегу озера, жгли костёр и вели смиренно, как и полагается двум представителям разумных рас, заумные беседы. Короче, были на умняке.

— От лешего ни единого звонка, ни одной смс, даже горлица никакая не прилетела.

Васька махнул рукой. — У него бывает, как уйдёт в свой лес дремучий, то на всю неделю, а то и на две, ни ответа вам, ни привета. Что там наш косматый делает, только черту известно! — Васька смачно рыгнул и посмотрел на меня осоловелыми глазами.

— А леший его знает! — парировал я серого орка.

— Гы-гы-гы! — Васька заржал. — И не говори, — орк стукнул себя в грудь. — Поперхнулся... — ели выдавил он из себя.

— Ну что, по маленькой?.. — зелёный змей, а точнее быть серый, бросил взгляд на рядом лежащий рюкзак.

— Угу. — скромно согласился я с таким раскладом. Я вообще по жизни сама скромность и придерживаюсь одного правила: дают — бери, бьют — беги, так и тут. Галина не забывала по указу Градомира отпаивать меня травками, как я его назвал для себя, мельдонием. Ничего не скажу, но моё самочувствие и настроение были на высоте. Кстати, этот отвар нормализовал моё артериальное давление, которое иногда скачет без моего разрешения. Чудо просто, а не отвар, его бы в аптеки наши на продажу старикам да мужикам, кто уже в возрасте. Да кто позволит, бизнес ведь!.. В общем, было пока у нас всё под контролем, то есть без чрезвычайных происшествий. Федот на глаза своему 'князю' пока не появлялся, но Васька уверял, что всё идёт по плану. Мол, баня у Кузьмича в таком плачевном состоянии, что ему ещё три дня надо, чтобы привести её в порядок. А то, мол, умерла она у него, нет больше в ней ни жизни, ни силы, как говорится, ни жару, ни пару, сам-то косматый в баню не ходит, забросил родненькую. Куда ему!.. Блох, что ли, парить?

— Гы-гы-гы!!! — и Васькина серая харя расплылась в широкой добродушной улыбке.

Так неспешно прошёл месяц. Я уже знал хорошие ямы и запруды на берегу чудесного озера, и каждый божий день приходил с хорошим уловом. Окуней присаливал, а под вечер мы их с Васькой коптили под его домашние пивко, 'что-то вроде браги', из остальной рыбёшки Галя варила наваристую уху. Под вечер вот такого тихого и спокойного дня послышался гул автомобиля, и наша советская 'буханка', ворча и посапывая, словно паровоз, выехала на зелёный лужок. Машина была выкрашена в камуфляжный цвет, в светло-зеленых тонах, словно только с конвейера сошла, просто мечта любого охотника и рыбака. Глядя на неё, чувствую, что просыпается моя зелёная неугомонная жаба. Дверь громко хлопнула, и из буханки вышел хозяин, средних лет мужик: белая футболка на подкачанном торсе, дорогие часы и короткая аккуратная стрижка. Городской мажор, сразу сделал вывод я. Следом появился наш Кузьмич, хозяин этого дома и прилегающих лесов и озёр, они направились к нам, успевая как раз на наш скромный семейный ужин.

— Я же говорил, успеем! — Кузьмич радостно улыбнулся.

— Мир вашему дому друзья! — он приложил руку к сердцу.

— И твоему дому мир! — ответили мы хором, как в первом классе своей учительнице. Хозяин со своим гостем уселись напротив нас с Васькой.

— Андрей. — Кузьмич скромно представил мужика. Андрей молча кивнул. Ну, и мы не стали себя утруждать любезным рукопожатием. А мажор не так прост, сразу видна военная выправка и цепкий оценивающий взгляд, майор, не меньше. Мажор оценивающе посмотрел на меня.

— Нравлюсь?! — я не выдержал. Терпеть не могу, когда вот так, бесцеремонно, словно дорожную шлюху, тебя разглядывают.

Майор минуту молчал. — Честно? Не очень... — как-то через губу отвечает, словно плюют в тебя. Ну, хоть с чувством юмора у него всё в порядке, думаю, 'весельчак', а в глазах его читалось — лох деревенский.

Ну не понравился, ребята, он мне сразу, вот вроде всё нормально, а душа не лежит к человеку, хоть убей, гнильцой пахнет. Ну не знаю..., посмотрим, война план покажет. В общем, каждый из нас остался при своём мнении. Галина сразу засуетилась и стала накрывать на стол. Тут же из воздуха появилась бутылка, и Васька налил всем по рюмке. Андрей мотнул отрицательно головой. — Я за рулём, мне ещё возвращаться.

А мы втроём махнули за приезд лешего. Кузьмич взял у Галины тарелку с наваристыми щами, и мы все вместе быстро затарахтели ложками, через пару минут все, довольные и сытые, оторвались от пустой посуды. Галка повариха была на славу, слов нет.

— Мне пора! — Андрей встал из-за стола, ещё раз одарил меня своим скользким взглядом. — Не болей... — кинул майор, словно кость собаке, и направился к своей машине.

— Угу, — промычал я. — И тебе не хворать.

— Градомир! Груз-то свой забирать будешь?! — Не поворачивая головы, крикнул майор лешему.

— А как же, за ним убогим и ездил! — рядом со мной уже стояло это лесное огромное лохматое существо. Подойдя к машине, открыв заднюю дверь, Градомир одной рукой вытащил какой-то мешок и кинул его себе на плечо. Мы с Васькой сразу и не поняли, что это чьё-то безжизненное тело. Буханка завелась с полтычка и, пыхтя, тронулась в обратном направлении.

— Надеюсь, он был не на охоте?.. — Васька задумчиво почесал лысую голову.

— Будем надеяться, что он не стал в это отсутствие людоедом..., — прошептал я орку, — или оркоедом...

Градомир зашагал в сторону амбара, две чьи-то ноги безвольно болтались у него за спиной. Безжизненный труп он аккуратно бросил возле сарая, подсунул под голову небольшой мешок и направился, довольный, как мартовский кот, к нам за стол. Чужеродное тело неуверенно завозилось, выкрикнув что-то бессвязное в атмосферу и замолчало.

— Да он никакой! — Васька удивлённо посмотрел на меня.

— Угу... — подтвердил я. — В говно...

— Не нравятся всё же мне человеческие города, тяжело там, дышать нечем. Одно только радует, интерьер хороший, — леший подсел к нам в беседку. — Это пьяное чмо великий шаман холодного севера. Якут. — Градомир кивнул в сторону мирно отдыхающего туриста. — Завтра оклемается, если ему никто не нальёт... — и Градомир многозначительно посмотрел на орка. Васька как-то вяло сразу улыбнулся лешему и отрицательно замотал серой головой.

'Вот насчёт завтра оклемается, Градомир конечно погорячился. Якута трясло дней пять. Добрые травки лешего не помогли. Только яд. В малых его количествах. То есть Васкина орчья брага. А пить Якут бросил видно потому что — устал'.

— Градушка..., да ты чё!.. За кого ты меня принимаешь!? Зуб даю, ни грамульки! — перед носом орка появился огромный, в пол его головы, волосатый кулак лешего. — Градомир, ты ж меня как облупленного знаешь. Мамой клянусь! — орк невинно захлопал карими глазами. — Вот те крест! — и Васька перекрестился. Два порождения тёмной вселенной весело засмеялись. Глядя на них, почему-то перекреститься сразу же захотелось мне, а лучше бы их святой водицей побрызгать, может, пить бросят. Черти! Жалко, что я убеждённый атеист, был, когда-то...

Утром за завтраком мы все вместе собрались в беседке. Небо стало понемногу хмуриться, нагоняя мелкие ползущие вредные тучи. Попивая горячий отвар Градомира, я разглядывал невесёлого, слегка помятого Якута. Ну как слегка, как всегда...

На вид мужику, лет тридцать, может, немного с хвостиком, с явно выраженными чертами лица северных народов. В стареньком, выцветшем от долгого ношения на солнце, но всё ещё крепком камуфляже. Из-под вязаной чёрной шапки на правое плечо свисала белая прядь волос, в которую было вплетено длинное птичье перо, которое переливаясь на чёрном фоне сизым отливом. Думаю, это ворон, может, фазан. Тоже мне, индеец Джо нашёлся, судя по вчерашнему виду, буду его называть Якут — Стойкий Камыш! Вместо глаз у Якута были узкие амбразурные щели, но не из-за принадлежности к северным народам, а, скорее, из-за долгого систематического запоя. Короче, его морда опухла, словно её покусали дикие пчёлы. Ну да ладно, с кем из нас не бывает? Перед Якутом на столе стоял стакан с огуречным рассолом и призрачно маячил огромный кулак Градушки.

— Пей, сказал!.. — леший кивнул на стакан. Якут жалобно посмотрел на лесного монстра.

— А пивка холодного не найдётся у вас, пожалуйста?.. — кулак тут же поднялся и завис в воздухе перед носом этого северного бедолаги, слегка качнувшись в сторону Васьки, намекнув этим двоим, о тяжёлых последствиях алкоголя, который очень сильно может ударить по почкам. Ну, очень сильно! Лесной Минздрав предупреждает! Мне показалось, что глаза Якута ещё больше сузились.

— Я тебя не для этого месяц искал, шаман. Мне помощь твоя нужна, — и леший кивнул в мою сторону. Один глаз шамана постарался сфокусироваться на мне, угрюмо выглядывая из-под века.

— Трудно найти дорогу домой, когда её нет... — Якут сухо сглотнул. — Место силы, искать надо, камлать буду, — шаман посмотрел на лешего. — Пивка бы сейчас, лохматый, будь человеком!.. — Градомир оскалился, словно волк. — А то камлать некому будет, уйдёт Якут в мир великих предков, — северный шаман, словно не видел хищный оскал лешего и его белоснежные клыки. — Совсем плохо мне, иначе никак... — Градомир сплюнул в сердцах и направился в погреб за Васькиной брагой.

Место силы Градомир с Якутом искали три дня, и всё-таки они нашли его, ближе к вечеру. Не очень далеко от нас, примерно в четырёх километрах, на небольшом острове, одиноко стоящем в озере Красном. Остров был небольшой, своей формой чем-то напоминал геометрический ромб, смотрящий строго своим вытянутым носом на Полярную звезду, как компас, указывающий путь пилигриму.

Шаман аж шумно выдохнул, поцокав языком, и кивнул Градомиру. — Хорошее место блохастый, камлать тут буду, — и он топнул своей ногой, показал на гранитную плиту, которая находилась прямо под его сапогом. Плита была толщиной примерно метр, расположившись на самом широком месте этого острова. Размером примерно десять на десять, похожая на взлётную площадку для вертолёта, только она обросла вся зелёным мхом и занесённым за долгое время мусором. — Как солнце коснётся горизонта, так и начнём, — Якут, довольный собой, уверенно кивнул мне.

Прежде чем начать камлать, леший меня напоил добрым отваром лесных трав, а Якут провёл для меня тщательный инструктаж по параллельным мирам Нави.

— Сны, Серёга, бывают разными: чёрными, белыми, красными. — начал свой подробный инструктаж Шаман. — А если точнее, то смотри. Допустим, ты играешь в компьютерные игры, например, Сталкер, за игрой можно просидеть весь день и просто перегрузить этим виртуальным миром свой мозг. И, конечно, ночью в своих снах ты будешь бродить по Зоне Отчуждения, — я кивнул, есть такой грех, как в воду смотрел. — А утром ты встаёшь и думаешь: наигрался, называется. Верно? — я тоже с ним согласился. — И многие так думают. А не так всё просто и однозначно. Ведь братья Стругацкие написали свою историю задолго до Чернобыльской катастрофы. Совпадение?.. — Я пожал плечами. Хрен их знает!

— Или ты хочешь сказать, что простой человек, который это придумал, изложил всё на бумаге, потом издал свою рукопись, и случайно через десять лет мы получаем такую мировую трагедию? Какой у нас с тобой шанс что-то выдумать, и чтобы это случилось? А шанс наш с тобой равен нулю! Но тут есть небольшие исключения. А если мы это с тобой где-то уже видели? Я уже не говорю тебе о таком мэтре-фантасте, как Жюль Верн, — а Якут подбросил дров в костёр, продолжал: — Они видели всё это в параллельных мирах нашей Вселенной. Просто в одном копирующем мире после взрыва энергоблока распространилась зона. А в нашем мире Яви кто-то сделал вывод и этого не допустил. В мире есть много особых людей, которые могут своим сознанием перемещаться по мирам параллельных вселенных или кратковременно в них заглядывать. Но нам видно в основном только писателей-фантастов, из-за их описанных чужих миров. Они видят миры в своих сновидениях, это другие вселенные, другие слои времени, другая жизнь... иная. Но фантасты не имеют достаточно знаний для долгого пребывания в Нави. И проводника по Нави у них нет, да он им и не нужен, скажем так, они дилетанты, которые имеют к этому просто природный дар, им больше и не нужно. А есть люди, которые этим занимаются всерьёз и долго, возьмём тот же шаманизм или любые другие индусские учения, которые оттачиваются тысячелетиями. Только у всех людей стоят разные задачи, одни о них пишут, добавляя что-то своё, другие их изучают и анализируют, не без помощи, конечно, государства.

Я удивился и захлопал широкими красивыми сексуальными глазками. Северный шаман засмеялся: — А ты как думал?! Да, да, и я тоже... Всё у нашего государства под контролем. Так вот, эти миры не придуманы, их просто видели, даже пускай кратковременно. И когда ты в игре живёшь в мире Зоны, то твоё О-сознание намного легче воспринимает чужой мир как свой собственный, Явный и, естественно, совершает переход своим сознанием туда, ну, или астральным телом, можно сказать так. Просто когда ночью ты спишь, ты уже находишься без своего сознания, а вот где оно у тебя находится и бродит в это время, думаю, даже всем существующим богам неизвестно. А моё-то, думаю, где, тю-тю? 'Я ушло, вернусь не скоро...'

А северный шаман всё продолжал инструктировать меня: — Миры Нави ошибок не прощают, Серёга, пойми ты, это очень опасно. Многие сильные шаманы севера остались там, за кромкой, не сумев вовремя вернуться оттуда, потеряв себя там навсегда. Тебе нужен маяк в этом мире, который сможет помочь привязать твоё сознание к Яви, а не увязнуть в каком-нибудь другом мире. Для этого я буду играть на варгане, а ты слушай, слушай меня, Серёга, внимательно и не упускай этот прутик надежды, ведущий домой. И твой беспокойный дух укажет тебе сам дорогу, туда, куда он всё время рвётся, туда, где есть ответы на твои вопросы. Может, ты найдёшь ответы на вопросы, а может, и нет, я не знаю. Я как-то по молодости застрял сам в Нави и еле выбрался оттуда. — Шаман глубоко вздохнул, тонкие губы его дрогнули, отозвавшись душевной болью. — Хорошо, что возле моей юрты куст облепихи рос. Это как застрять в своих сновидениях. Проснулся, хожу по юрте, поговорил с женой, вышел на луг, чтобы коня напоить, и всё тебе кажется родное такое, вот только вместо облепихи ёлка растёт. А я точно знаю, что там должна расти облепиха! Она там с самого моего рождения, я об неё ещё совсем маленьким жопу драл. Но её нет... Я стал вслушиваться и внимательно всматриваться в окружающее меня пространство. Это не мой мир, понял я, он словно глуховат немного, это сон, это как блеклая тень нашего мира, всего лишь пародия на него. Это мир Нави, мир духов, духов, которые не смогли уйти в светлые миры и остались навсегда в этом. Звуки какие-то приглушённые, словно ты находишься под водой, и краски чуть тускней, чем обычно. Солнце светит, но как-то не так, словно затмение. И жена вроде моя, а вроде и не моя, как сестра-близняшка, только цвет глаз другой. Всё то, да не то. Понял тогда, что снится мне это всё, а проснуться в Яви не могу. Пошёл, лёг спать снова, чтобы проснуться в Яви, встаю, всё хорошо, думаю, ерунда какая-то приснилась, выхожу на луг, смотрю сразу на куст свой, а там ольха стоит!.. Понимаешь сука Ольха! Мать-перемать! Я опять спать, и всё заново по кругу, только кусты меняются, а облепихи моей нет. Уже на пятый раз я сильно испугался и запаниковал, стал кричать и доказывать своим знакомым и близким, стараясь убедить их, что я не из этого мира. Я из Яви! Я двойник приграничного с вами мира! Представляешь, как это выглядит со стороны? Дурдом на колёсиках отдыхает. А они смотрят на меня и улыбаются, как на больного, кивают мне и молчат. Молчат! Ни звука... Как вспомню всё это снова, жуть берёт. Только старая мать отстранилась от меня немного и в глаза посмотрела. А ведь её уже три года как нет!.. Слышишь Серый! Не знаю, что она в моих глазах увидела, но она просто кивнула, а может, показалось мне всё это с перепугу, и не знаю уже. У нас к этому намного спокойнее относятся, к миру ушедших. Понимаю, что сплю, Серёга, но и проснуться в мире Яви не могу. Так и метался между мирами. А представь, что твоё сознание сразу попало в два мира Нави, а то и в три или больше, всё от способностей человека зависит, от места, от времени. Твоё сознание попадает в несколько миров сразу, и твой мозг это воспринимает как какой-то ночной кошмар. Ни один мозг человека не способен этот поток информации разделить на части, а воспринимает просто как своеобразную кашу, отрывками. А сознание твоё всего лишь попало в несколько миров одновременно. Представь, что ты смотришь сразу несколько кинофильмов, два, три, четыре, и как твой мозг это воспримет? Правильно, не воспримет! Мы созданы для Яви, и только...Тогда я думал, что с ума сойду, пока не вернулся к своему облепиховому кусту. Так и моя игра будет для тебя как облепиховый куст, а дорогу в миры Нави я тебе укажу. Моё сознание могло застрять в любом параллельном мире и прожить там целую жизнь, а то и вечность в мире теней. А их там тысячи, миллионы, сам скоро увидишь. А в этом мире ты уснёшь самым крепким сном, и никто не сможет тебе помочь, пока ты сам не найдёшь дорогу домой своим рассудком, или, как некоторые говорят, астральным телом. А найдёшь, возможно, будет уже поздно... — и Якут снял свою вязаную чёрную шапку с головы. Пепельного цвета волос молодого человека меня ввела в ступор. Седые пряди Якута свисали на плечи, словно передо мной столетний старик, и лишь сизое перо ворона создаёт хоть какой-то контраст на его голове. И я сразу задумался... и сделал вывод. Вы видели тридцатилетнего парня с совершенно седой шевелюрой? А я увидел! И мне совсем стало не смешно. — Запомни крепко. В Яви я играю на варгане для тебя, это твой маяк, это твой облепиховый куст и дорога домой. Хочешь вернуть своё сознание, слушай меня, слушай мой плач на этом инструменте. Его магическая вибрация вездесуща в мирах Нави. Мир, Сергей, не только на светлое и тёмное делится, на плюс и минус, день и ночь, мир многогранный, словно дикие пчелиные соты, которые имеют сферическую форму, похожие на нашу Вселенную. Только в светлые миры так просто никому не попасть, сил в наших говняных душонках маловато будет, да и никто не пустит нас просто так. А вот в тёмных мирах Нави можно хорошенько заплутать. И эти миры Нави открывают свои границы, когда солнце коснётся горизонта, — шаман отпил остывший отвар лесных трав. — Никогда не думал, почему на севере так распространён шаманизм, в отличие от южных регионов России? А потому что закат солнца у них намного раньше, и люди намного реже ложатся спать в это плохое время. Когда граница Яви ослаблена, и твоё сознание может заглянуть в Навь. Ты ещё не спишь, только лёгкая дрёма наваливается на тебя своей тяжестью, но твой разум уже не контролирует своё нахождение в Яви. Вот тогда человек можешь услышать посторонние звуки Нави, или нарастающую вибрацию, шум шагов, а то и вообще наваливается на тебя оцепенение, у тебя просто сил нет никаких скинуть это наваждение. Это означает открытый рядом переход, твоё сознание на грани, между Явью и Навью. Бойся этого, борись с этим, не давай своему сознанию перейти невидимую границу миров, та жизнь не для живых. А в северных районах страны шансов у людей намного больше попасть за кромку, закаты слишком поздние, белые ночи у нас, сам видишь. И кто смог вернуться оттуда, у того и проявляется способность перехода и общения с духами предков. Потому мудрые старики и говорят в южных регионах, нельзя спать ложиться после пяти часов вечера. Пусть Навь пронесется черным крылом. А представь, если ты смог вернуться через пять дней?.. — шаман замолчал. Меня всего передернуло. Я где-то читал, что при повторном захоронении своих близких их часто находят в своих гробах перевернутыми, с огромными щепками под ногтями, расцарапавших свою крышку гроба. Вспомнился почему-то сразу Н. В. Гоголь. Вот кто был мастер переходов в Навь, не отнять. Но, видно, что-то пошло не так. Даже думать об этом не хочу, мороз по всей коже. Не дай бог кому такого счастья. Хорошо, хоть эта троица меня, если чего, подождёт а не у роет в сырую. Только и надеюсь на это...

— Эй, лохматый! Дров больше надо, костёр сильно большой должен гореть, чтобы ночные духи дорогу видели.

Я думал, леший голову откусит этому сибирскому алкоголику. Градомир только рыкнул, словно медведь-шатун, клацнув своими острыми зубами. Но Якут не обратил на это никакого внимания, лишь тяжело встал с гранитной плиты, словно тысячелетний старик, и направился к берегу озера. Общаться с умершими-духами нави ему было, видимо, проще, чем со всякими блохастыми. И вообще я заметил, что для шамана он слишком хорошо образован, а вот с нашим лешим обязательно валял дурака.

Уже ночь, но солнце лишь коснулось беспокойного горизонта. Алые языки пламени метнулись в прохладную атмосферу, поедая невидимый кислород, словно дикий зверь, вылизывает кристаллы соли. Мне подстелили старый овчинный полушубок на холодный гранит. Шаман удобно расположился напротив меня. За жарким полыхающими языками пламени его практически не было видно, только причудливая игра теней, словно огромный паук протягивал свои искажённые светом лапы, стараясь робко дотронуться до меня в сумерках. Мне подали глиняную небольшую миску с каким-то неизвестным отваром. Я отпил. Вкус грибного супа, довольно приятный, наверное, мухоморы. Ну, куда в Питере без грибов?.. Они тут везде. Волшебная игра варгана стала завораживать своей вибрацией, пронизывая вокруг всё невидимое пространство, украдкой заглядывая, словно ночной вор, в твоё сознание.

— Ты не напрягайся... Смотри на огонь, я всё сделаю сам, — расплывчатый образ Якута мелькнул средь красных языков пламени. Градомир вместе с Васькой отошли на безопасное расстояние, от греха подальше, на берег озера. Всё же суеверные эти тёмные. Васька, как всегда, в своём репертуаре. — А шо-о? Вдруг засосёт!.. Гы-гы-гы!

Раздался звук открывающейся банки пива, и оно красиво и так до боли знакомо зашипело. 'Вот же сучата!' думаю. Тоже мне, подтанцовка хренова!' Сразу видно, как они сильно переживают за Серёжу. Тембр северного инструмента нарастал, словно тяжёлый рок. Его магическая сила стала проникать в душу, стараясь заполнить каждую клетку моего сознания. Да ладно! Я Металлику пережил, Сектор Газа, Красную Плесень, Гражданскую оборону, мне даже в машине, когда еду на работу, по радио Питер-FM приходится Киркорова слушать, а тут какая-то северная балалайка меня в транс введёт? Фу! За кого вы меня принимаете. Коля Басков своей Шарманкой не ввел, а тут Якут!..

Красный цветок аккуратно потянулся к моему лицу, нежно лизнул его, словно преданная собака, и мне на миг показалось, что из огненного лепестка скрутилась полыхающий стихией огромная горящая дуля.

— Мы с тобой одной крови, ты и я... — дыхнула горящая фига в моё лицо. 'А Киплинг видно тоже под грибами писал...'. Красный язык от меня резко шарахнулся и стал закручиваться, танцуя беспокойной спиралью, крутясь юрким волчком, превращаясь в золотой вихрь, или в демонический одержимый одинокий танец. Причудливый узор огня приковал взгляд, гипнотизируя его, завораживая своей неудержимой пляской. Огненный цветок жил невидимой для всех, какой-то своей таинственной жизнью. Треснуло сухое полено, рассыпав вокруг себя свои белесые искры. Искры тут же подхватил прохладный ветер, раскидав их веером по тёмному ночному небосводу, словно это космические звезды, рассыпанные бисером по нашей необъятной вселенной.

Я оглянулся, вокруг была космическая пустота и россыпи белоснежных холодных звёзд. Но это не планеты, как нам рисуют художники, это как хорошо сконструированная матрица. Какая-то самоделка. Как пояснил Якут, это пространство междумирья, а звезды — это врата в иные миры, в иное время. Ай да отвар! Звезды имели равное расстояние между собой, выделяясь на чёрном фоне, и также были одинаковой величины. Ведь так не бывает! Я не вижу никаких летящих комет, ни падающих метеоритов. А где кольца Сатурна? А где сам Сатурн? Ой! А где я?! Я есть, а тела нет! Ой, как интересно... Так стоп! Мама-папа есть? Есть! Друзья мои алкаши есть? Есть! Значит, это точно я. Вопрос. Где? Видимо, в Караганде. Но ни страха, ни тревоги я не испытывал, а только жуткий интерес, аж чешется в одном месте, а почесать нечего... Суперчувство! Ты вроде есть, и тут же понимаешь, что тебя нет. Вот такие, брат, дела. Может, встречу тут кого? Ну, мало ли, вдруг йог, какой залётный из Индии или с Тибета медитирует и в астрал вышел, а тут я весь такой MADE IN USSR мимо пролетаю, за пивом мчусь. Ладно, Якут сказал, что душа Олега сама покажет дорогу. И где тропа? Хоть бы указатели сволочи повесили. Налево пойдёшь — к тёмным попадёшь, направо пойдёшь — к светлым попадёшь, а прямо пойдёшь — башку свою, Серёга, расшибёшь. Вот чувствую, что так и получится. Вот они, наши народные русские сказки, мудростью своей так и веют. Где-то далеко вспыхнула ярким светом одинокая звезда. Черт! Может, манит... Я потянулся к холодному свету своим сознанием. Не плачь, маленькая, не плачь, хорошая. Ой! Уже и не такая маленькая и, видимо, не такая хорошая. Звезда стала приближаться с космической скоростью, стараясь ослепить меня своим серебреным светом. 'Она затягивает меня, засранка!', понял я, но было уже слишком поздно... Тррр! 'А где тут тормоз? А?..' — как-то уж совсем запоздало промелькнуло у меня в голове. И я нырнул в этот ослепительный яркий свет, как в глубокий страшный омут, своим астральным телом. Засосала!

Яркий солнечный свет ударил в глаза, если можно так выразиться, словно он меня проглотил. Ничего не вижу, ничего не чувствую, привыкаю. Затаился. Потихоньку стали пробиваться неясные образы, далёкие миражи природных горных кряжей. Красочные скалистые фьорды предстали перед моим взором, отделяя синий океан своим белоснежным хребтом от ярко-красочной зелёной долины. Чуть приглушенное серое солнце осветило эту неземную красоту. Скалистый берег уходит далеко своим мощным уступом в густой тёмно-синего цвета океан. Силён парень!.. Могучие волны, словно огромные пенные кулаки, дробили до мелкой гранитной крошки, отвесные скалы этого горного непобедимого воина, который стоял на стражи уже миллион лет, оберегая долину от неудержимой водной стихии. Волны океана откатывались, чтобы с новой силой подняться на многометровую высоту, закручивая страшную водную стихию в мощные кулаки, и обрушивались на него с новой удвоенной яростью, на эту, природную, непобедимую крепость. Дун! По горному хребту прошёл гул от невероятной силы океана. Дун! С новой силой стучит океан, словно неожиданный ночной гость ударил в твою дверь. У меня от такой красоты аж дух захватило. А ведь когда-нибудь океан разрушит эту тысячелетнюю природную преграду и затопит красочную долину. А долина словно дразнила этого монстра своим умиротворённым существованием, перекатываясь своими аккуратными холмами, уходя вдаль до самого светло-серого горизонта. Она жила своей привычной для неё спокойной жизнью, не обращая ни на кого внимания, тем более на столь грозного своего соседа. Теплый ветер играл зелёной травой, перекатывая её в своих пальцах, словно воздушным гребнем. Я огляделся. На самом высоком холме стоит древний, как само время, каменный серый замок. Который был списан неизвестным художником с картин средневековья, окружённый неприступной зубчатой стеной. Огромная резная арка и дубовые ворота, обшиты железными лентами медного цвета. Три конусообразные башни уходили своими шпилями в серое небо, стараясь проткнуть медленно ползущие тяжёлые тучи своими тонкими иглами. Блин, мне бы такой!.. Сразу проснулась моя не скромная жаба. Кыш отсюда, я сказал. А коммуналку кто платить за тебя будет?! И я растворился в этой красочной долине, охватив всю её своим сознанием, вроде я сама мать-природа, стараясь прижаться к ней всем своим естеством и любовью. Где-то внизу пыхтел энергичный зверёк, я почувствовал его эмоции, которые били этого рыжика через край, и потянулся своим сознанием осторожно к нему. Зверь был вроде нашей лисицы, такой же рыжий и лопоухий, с огромным пушистым хвостом. Только вот вместо четырёх лап у него было их шесть. Он старательно что-то рыл в земле, помогая себе всеми конечностями. И был так увлечён своим процессом, что не обращал ни на кого внимание. Я попробовал дотронуться до рыжего уха лисицы и аккуратно потянулся чтобы его погладить... Опа!

Рою, рою, рою. Ещё немного, и я до неё дотянусь! Я вскинул голову, вдохнул свежий морской воздух, на холме было пусто и безопасно. Никого нет. Это хорошо... Жрать хочется! Голод терзал моё брюхо уже вторые сутки. Я попробовал просунуть в узкую нору свою лапу. Ну-у-у-у! Никак. 'Точно с голоду сдохну'. Немного надо подрыть и я тебя достану! Я стал интенсивно выгребать землю из норы, откидывая её подальше от себя. Наконец я дотянулся длинным когтём до жертвы и наколол им просто огромную белую питательную, а главное вкусную личинку. Эмоции восторга переполнили меня с головой. Наконец! Я быстро перехватил заслуженный завтрак своей пастью, эту жирную вкуснятину. Повезло как! Она неожиданно приятно лопнула, растекаясь своей вяжущей липкой слизью на языке. Терпкий вкус и немного щиплет язык, то, что надо. Перекусанная на две части белая личинка приятно поползла по горлу в мой желудок. Я почесал ухо и почувствовал какое-то жжение и зуд между задних лап, быстро скрутился бубликом и стал, быстро клацать зубами, где меня грызли эти мерзкие надоедливые насекомые. Фу, млять! Я выскочил из тела дикого животного. Фу! Фу! Фу! Я стал плеваться, хотя было нечему. Я даже почувствовал омерзительный вкус этого большого и тёплого слизня на своём языке, и в довесок ко всему, как мелкая блоха лопнула на моих Волосатых Яйцах! — А-а-а-а-а! — кричало и вопило моё астральное тело, в столь негостеприимном для меня мире. — Никогда! Слышишь меня, Серёга?! Никогда больше не прикасайся к диким неразумным животным! — А ведь мама меня всегда предупреждала: 'Серёжа!.. Нельзя трогать бездомных животных руками!' — так вот что она тогда имела в виду. А особенно таких маленьких, рыжих, бессовестных зверьков, у которых такие большие яйца!.. А-а-а-а! — всё кричало моё столь ущемлённое эго и не могло успокоиться. Теперь эмоции били меня через край, но не от радости пойманной добычи, а от очень большого огорчения. Первый раз я не рад, что мне чего-то удалось поймать. Мерзость-то какая! Тьфу! А если бы он какать захотел! Что тогда?.. А тогда бы я, по-видимому, узнал великий секрет всего человечества: для чего коты роют ямку, когда делают это!..

В то время Рыжик навострил опасливо свои уши и стал озираться, потом попятился задом, прижимаясь к скале своим бессовестным задом. В эфире послышался треск, словно сбилась радиоволна в приёмнике. Меня тоже охватило беспокойство которое стало нарастать комом, и я, послушав свою интуицию, прикинулся ветошью и тоже затих, перестав наконец вякать. Что я потом увидел, меня повергло в шок! За рыжим лисом прошла мелкая рябь, скала дрогнула, и из неё появился огромный великан. Если бы была дверь, наверное, он её бы вынес своим боевым топором, но дверей не было, и мутная серая дымка заволокла сразу же проход в огромной гранитной скале за его спиной. Я чувствовал Великана, считывая своим астральным телом его злость. Тот недолго думая сразу отвесил хорошего пинка лису. Рыжик сразу жалобно заскулил и постарался быстро ретироваться, как говорится, с глаз долой, куда-то под серый камень, судорожно дёргая своими ещё целыми шестью конечностями, пока не попал под бойкую раздачу, видимо, уже встречался с этим агрессивно настроенным существом.

Сжав огромные кулаки, воин-великан направился по горной тропе к замку. — Проклятый яйцеголовый! — кипел он. — Меня! Одина Рыжебородого! Отослать на какой-то захолустный Мидгард, в приграничные районы тёмных миров, — возмущался и не унимался бугай, накручивая себя всё больше и больше, вышагивая огромными нервными шагами по пыльной дороге, ведущей к серому мрачному замку. — Чтобы провести какую-то вшивую операцию по уничтожению жрицы! Сопливой девчонки!.. Да они смеются надо мной. Ублюдки лупоглазые! — Он посмотрел в сторону закрытого горного прохода. — Сами значить будите грабить приграничные миры Сварожьего круга! — сжимая всё сильней и сильней свои кулаки, до хруста в костях, дойдя уже до критической точки кипения. — Командира диверсионного батальона, который провёл тысячу операций в светлых и тёмных мирах. У которого около пятисот боевых удачных рейдов в тылу врага, и меня, Рыжебородого, отстранить от главной операции! От великой славы, от великих побед, от главного грабежа вселенной за последние десять тысяч лет! — Один раздражённо, если можно так сказать, сплюнул на пыльную дорогу. — Ну, вот суки, лапушки, вам! — Великан брызнул слюной, скрутил дулю и показал в сторону скалы. — Со мной так просто нельзя! — Вены Одина вздулись на висках от нервного напряжения, словно это реки которые должны были выйти из своих берегов. Громила ещё раз сплюнул на пыльную дорогу, попав себе на чищеный сапог.

— О-о-о ВЕЛИКИЙ! — зло выкрикнул он, вскинув голову к небу. — Дай мне силы удержаться, чтобы не размозжить их проклятые чешуйчатые головы! — Один вскинул руку, на которой красовался золотой браслет, и слегка дотронулся до него. — Лихо вызывает первый пост! — прогудел голос этого разъярённого до безумия, чья кожа немного отливала синим, титана.

Из шипящего эфира еле-еле послышался чей-то голос:

— Лихо! Первый пост на связи!

— Командира первой сотни из диверсионного разведывательного отряда гончих срочно ко мне! — распорядился великан.

— Сию минуту будет исполнено! — так же еле слышно раздался голос из радиоэфира.

— Проклятые глушилки! — зло прошипел Один. А это означало только одно, что тёмная коалиция начала своё вторжение в светлые миры Сварожьего круга. Видимо, уже началось... — Будьте вы все прокляты!!!

Огромный мускулистый воин, 'а это было, без всякого сомнения', ростом был более четырёх метров, чья кожа имела синий оттенок, про которых люди всегда говорили что это — голубая кровь. Заплетённая в тугую косу рыжая борода, которая свисала как огромный гремучий красный змей до могучего пояса, хищно извивалась словно живая. Волосы этого великана были цвета огня, покрывая его мускулистые огромные плечи, за которыми находился боевой, впечатляющих размеров топор, аналога которому нет во всей обжитой вселенной, спешно направлялся свой замок. С его ярко-огненных прядей сыпались искры, словно раскалённый металл, рассыпаясь по пыльной тропе, сжигая всё на своём пути, видимо, от перевозбуждения и переизбытка огромной энергии. Вышагивая по дороге к замку, он всё сыпал свои проклятия на головы своих врагов.

— Кар... — послышалось над головой рыжеволосого и чёрный ворон по-хозяйски присел на плечо Одина.

— Кыш отсюда, вредная птица! — Один отмахнулся от неё рукой.

— Кар... — птица, оттолкнулась, встала на крыло и полетела в сторону замка.

Когда я наблюдал за уходящим великаном, в мою голову пришло только одно. Вот это ВИКИНГ!!! Матерь божия! От него просто несло угрозой и веяло невероятной силой. Более опасного зверя я даже в наших голливудских фильмах не видел. А это, видимо, то, что хотел показать мне беспокойный дух Олега и о чём предупреждал меня шаман. И я тонкой паутинкой своим сознанием потянулся за Одином, направляясь в сторону замка. 'А тебе, рыжему засранцу, так и надо!..'

Поблуждав немного по замку, словно я призрак, а замок викинга меня очень впечатлил, я наткнулся на тронный зал, чувствуя невероятную энергию хозяина, да и моё сознание просто тянулось к титану, словно его притягивало магнитом. Находясь примерно в правом углу тронного роскошного зала, я стал наблюдать и делать вид, что меня здесь нет. А меня и нет. Викинг вальяжно развалился на деревянном резном кресле, обшитым красным бархатом. А у его ног сидел огромный, мощный, чёрный пёс. Чернобыльский, что ли? Его мышцы бугрились на спине, перекатываясь мощью, и что меня поразило, он внимательно слушал своего хозяина. А я ваш покорный слуга в роли маленькой тучки, стал очевидцем разговора солнечного со своим верноподданным.

— Хороший мой... — могучая рука владельца погладила огромную голову гончего. — А у меня для тебя вкусняшка! — рука хозяина потянулась к ведру со свежим мясом. — На тебе! — снова потрепав своего боевого гончего пса по холке, Один кинул свежий кусок мяса на мраморный пол.

Цербер безумно любил своего хозяина, ведь он был одним любимчиком у него, в отличие от всей сотни диверсионного отряда убийц, служивших ему верой и правдой. А ещё больше гончий любил убивать людей из мира яви, это была его слабость, и он наслаждался этой азартной охотой.

— Поешь, — уже более ласково повторил златовласый хозяин, — это рука глупого невезучего человечка из далеких приграничных миров. Ты же любишь обгладывать пальчики?.. Наш дорогой Йотун специально сегодня для тебя расстарался! — и снова могучая рука потрепала чёрного как ночь пса.

Цербер попытался завилять куцым хвостом, словно початком кукурузы, показывая своему хозяину, что он очень доволен и рад доверию с его стороны. Пёс взял аккуратно обескровленную кисть в свою пасть, с ужасно большими торчащими клыками, а то тягучая слюна, которую он не мог уже удержать, заливала пол хозяина, образуя небольшое озеро у его сапог. Взяв кисть, он смачно захрустел. 'А то как-то даже неудобно перед Лихом, своим боевым командиром, скажет, слюнтяй'. Ням-ням, хрум-хрум, хрустели чьи-то белые косточки. А сам Цербер в это время внимательно навострил ушки, слушая последние новости из приграничных миров.

— У меня к тебе и твоим сукам будет небольшое поручение! — проговорил своим басом хозяин. — Кстати, твоё самое любимое развлечение и твоих любимых подружек. А это, угадай с трёх раз... Охота! Ты же её обожаешь, верно? — пёс подскочил и попытался лизнуть руку хозяина испачканной кровью розовым языком. Ещё бы гончий её не обожал, имея собственный вес более двух сот килограммов только мышц, рождённых в тёмном мире, созданного самим Чернобогом для убийства, чья челюсть могла спокойно перекусить быку ногу, да и имел он такое обоняние, что любого хищника из тёмного мира задушила бы жаба. Пёс фыркнул. Рыжебородый протянул псу под его чёрный влажный нос соломенную куклу.

— Это её... — негромко проговорил хозяин. Пёс аккуратно заглотнул очередной палец, обнюхал протянутую Одином куклу. — Это запах, жрицы Хельги и вы отправитесь, завтра в мир Яви, когда наши миры переплетутся в вечерних сумерках. Жрицы Тёмных Теней уже готовят для вас проколы междумирья и твоё звено должно её убить... Гончий, ты слышишь меня?! Убить! Она не должна выжить! — всматриваясь в его огромные жёлтые глаза, проговорил его великодушный и так обожаемый рыжий и опасный хозяин. — Никак... — голос хозяина сразу же перешёл на повышенный тон, отработанный многими тысячелетиями. — Надеюсь ты меня не разочаруешь...

Огромный пёс фыркнул, посмотрел в глаза своего боевого командира, встал, подошёл к нему и уткнулся своим горячим чёрным шершавым носом в ладонь своего хозяина, мол, а что, когда-то было иначе?..

— Молодец... — хозяин наклонился ещё ближе, заглядывая в глаза своему псу поглаживая его по лоснящейся чёрной шкуре. — Слышишь меня?! Это тебе я говорю..., не как Лихо твой хозяин и друг! А как боевой командир первого ударного диверсионного батальона Один Рыжебородый! Клянусь Вечным Разрушителем! Эта сука не должна выжить! Прости, я не хотел обидеть твоих подружек, — и могучая рука сжала, словно железные тески чёрный загривок пса. Но чёрный пёс терпел, лишь мускулы нервно подрагивали на его спине.

— Связь с Мидгардом у Морены должна быть потеряна, а эта ведьма у неё там одна, в этом болоте! — Один криво усмехнулся, потрепав ещё раз своего любимчика.

— Всё, ступай! Пока отдохни, скоро у тебя будет долгая дорога в Светлый Мир Яви! — и Лихо разразился нервно-истеричным смехом, и этот смех рябью прошёлся по его замку и эхом отозвался в приграничных мирах. Скандинавский бог потянулся за большой золотой чашей, имеющей причудливые гравюры, стоящей рядом на дубовом столе и одним легким движением опрокинул этот кубок себе в горло с его красным содержимым. Пес ещё раз фыркнул и скрылся за дверью. Мама родная, мне бы такую рюмку! Вот это аппетит... А леший на Якута с Васькой вечно гонит, что те, мол, алкоголики-профессионалы, да куда им поперёк этого титана, словно дети малые. Титан сидел молча, держа в своей руке пустой кубок. Его губы нервно подрагивали, словно он вёл беседу с невидимым собеседником, то сверкая своими огненными глазами, то хмурил свои рыжие брови. Я стал понемногу осваиваться и оглядываться по сторонам, рассматривая великолепные творения тронного зала, самого бога Одина. Лувр просто нервно курит в сторонке по сравнению с этими шедеврами, которые окружили хозяина замка, подчёркивая его статус. А статус у него был самого бога! Большие гобелены украшали белоснежные стены, на которых были изображены неведомые для меня битвы титанов. Арочные окна были застеклены цветной мозаикой, через которую солнечный свет играл на стенах причудливыми зайчиками, падая пятнами на картины, делая их живыми. И чёрный мраморный пол. Вот это да! За спиной Одина стояла пятиметровая скульптура из белого мрамора — красивая женщина в лёгком одеянии, которая протягивала к титану свои руки, словно прося у него пощады. И эта игра света завораживала меня. Интересно, а сколько тут дизайнеров работало? И я решил, так сказать, сделать экскурсию по этому замку. Ну, там, в разные кладовые заглянуть, не из-за корысти своей, а из чистого любопытства, а то на эту красоту вечно пялиться можно. Когда я ещё попаду в следующий раз в гости к самому Одину? Даже и не знаю... Нет, я искусство, конечно, люблю! Но мне всегда было как-то интереснее не то, что нам всем выставляют напоказ, а то, что от нас утаивают. И только я украдкой поплыл вдоль стен, как, неожиданно для меня, в зал через дверной проем влетел чернокрылый ворон. Птица камнем упала на стоящий рядом с Одином стол.

— А..., и ты явился?.. — буркнул бугай, протягивая к ворону свою руку. Птица прыгнула навстречу и больно клюнула Одина за палец. — Неблагодарный жлоб! — Один отдернул руку.

— Кар!.. — прокричал ворон и покосился в мою сторону. Крик ворона донесся до меня страшным пронзительным скрипом, разрывая меня на тысячу маленьких частей. Мой мозг сразу же перегорел. Боль была настолько сильна, что я непроизвольно застонал.

— Кар!.. — повторил ворон свой крик, тем самым добивая меня окончательно. 'Эта сука меня видит!' — только и успел подумать через пронзительный адский скрип. Один не был бы Одином, если ничего бы не заподозрил.

— Кто здесь?! — пророкотал рыжебородый. Титан прищурил оба глаза и стал пристально всматриваться в угол, куда указывал ему ворон. — Пошёл ПРОЧЬ! — выкрикнул он. И меня ударила звуковой волной неведомая сила бога, вышвырнув, как котёнка, из замка и дав мне сильного пенделя под мой астральный зад. Я вылетел от скандинава, кувыркаясь, и меня как мыльный пузырь, стало выдавливать из этого неблагодарного мира. Больно-то как! Тяжело иду, как запор... Ой-ой! И я, находясь в астральном теле, умудрился потерять своё больное сознание. Пришёл в себя, когда меня кто-то тряс за плечи и больно хлестал по лицу.

— Голову ему говорю, поверни, а то в блевотине захлебнётся, и сопли кровавые утри! — донеслось глухо со стороны лешего. 'Ох, лучше бы это мне всё приснилось, как-то оно безопаснее и намного привычнее! Если бы кто знал, как мне плохо. Погулял, называется...' И я провалился в тёмное небытие.

Иногда небольшими урывками приходил в себя, я не мог понять, где нахожусь, меня болтало и сильно мутило, а мозг мой просто кипел. А потом снова окунался в густую черноту омута. В беспамятстве барахтал своими ножками, стараясь всплыть на его поверхность всеми своими силами, потом долго болтался, как маленький коричневый кораблик в проруби. Я видел свою мать, которая гладит меня и успокаивает своей тёплой и ласковой ладонью, то слышал строгий голос отца: Будь мужиком, терпи!.. — и я снова погружался в глубокую чёрную бездну, наблюдая гончих псов Одина, которые рвались в наш мир Яви. Ещё немного, и хрупкая оболочка этого мира лопнет. Гончие Одина! Боевая тройка шла по моему следу. Я бежал без оглядки, даже не оборачиваясь, смысла глядеть в глаза, твари нет, когда она только в своей холке достегает твоего плеча.

Цербер и его суки выскочили на лесную поляну уже ближе к вечеру, когда последний луч Ярила Солнца коснулся горизонта Мидгарда. В воздухе раздался хлопок рвущегося мира, словно рвётся плотная ткань от сильного рывка. И только небольшой выброс тёмной энергии показал, что переход тёмных тварей произошёл удачно. Цербер громко фыркнул и вспомнил, как первый раз, ещё совсем молодым щенком, чуть не сломал себе шею. Ведь при переходе из тёмного мира в светлый мир яви должна быть изрядная набранная скорость, был бы человеком, наверно, хохотнул бы, и если у тебя недостаточна набранная скорость, то прокола в мир яви может и не случиться. И ты на всём своём ходу врезаешься в гранитную стену. Вот такой довольно интересный может случиться нежданчик для новичков.

Фырк! Он оглянулся на своих любимых подружек, осмотрел их, убедившись, что они совершили переход в этот мир удачно, пригнул свою голову к земле, вдохнул свежий воздух Яви и быстро потрусил в сторону далёкого леса, взяв направление строго на север, доверяя своим врожденным инстинктам охотника и убийцы.

Гела гнала по ночной пустоши, обгоняя Цербера на весь корпус, она была молода и сильна, ей хотелось показать своему самцу, что он выбрал её не зря из всей черной сотни Одина. Её острое чутьё подсказывало, что скоро они доберутся до леса, пересекая жёлтую пустошь, перепрыгивая очередной шершавый валун, она чувствовала еле улавливаемый влажный аромат ночного леса, который уже витал в воздухе. 'Скоро взойдет солнце этого мира, мой враг и моего самца'. — думала молодая Гела. Она оглянулась на своего любимого, его мышцы переливались в свете луны, словно эта сама ночь, которая вышла на охоту. 'Не зря же наше звено называют чёрным крылом Одина!' — думала Гела.

А замыкала боевое звено его старшая подруга Метра. 'Я ещё покажу этой старой Суке, кто тут более удачлив!'. Гела прильнула ещё ниже к земле и усилила темп. — 'Я сама вырву девчонке её бьющееся сердце'.

Скоро на горизонте появилась чёрная полоса леса, боевое звено стало улавливать аромат живых явных тварей, которым не повезло встретиться этой ночью с гончими. 'Ай да Гела, ай да сука!' — радовалась ночная хищница, уже чувствуя чужую терпкую кровь на своём языке.

А я всё бежал от псов Одина, как одержимый, без оглядки, липкий страх сковал мой разум, уже задыхался, мои лёгкие скоро взорвутся от перенапряжения, а мышцы сведёт спазмами, и мне конец, быстрый, бесславный конец. Как же обидно... Я почувствовал чьи-то нежные руки, которые держали аккуратно мой подбородок, и прохладная влага текла живительной струйкой по моим пересохшим губам в моё раскалённое горло. Глаза мои были открыты, но я ничего не видел, только чёрную рычащую бездну.

— Сергей... — послышалось издалека. Кто-то настойчиво меня звал и трогал прохладной рукой огненный лоб. — Сергей... — повторяли ласковым бархатным голосом.

— Кто здесь?.. — прошипел голос, да так, что я сам его не сразу узнал.

— Это я..., Галина... — мне тихо отозвались.

— Ну, наконец-то, а то мы уже думали, что ты дуба дашь... — донёсся из ночного полумрака голос радостного баламута.

— Да заткнёшься ты наконец?.. — леший грубо оборвал Ваську. Ды-ды-щ! Раздался звук подзатыльника.

А у меня свалился тяжёлый камень с моей грешной душонки. Дома...

Глава 6. Попытка номер два.

Отлёживался я в постели два дня, только на третий день стал подниматься и то кое-как, совсем чуть-чуть, чтобы хоть немного отлить. Накрыл меня пендель бога не по-детски, благословения получил так, как никогда. Вот и благословили!.. Мутило так, что нутро выворачивало. Короче... Якуту звездюлей тоже прилетело из далёкого прошлого, нехило так от грозного бога Скандинавии, как, впрочем, и мне. Ведь, со слов шамана, мы были связаны невидимыми ниточками судьбы астрального тела, и что почувствовал я, то почувствовал Якут, и отчасти передалось и ему, как моему проводнику. 'Интересно, а как блоха на яйцах лиса лопнула, он тоже это почувствовал?..' Ладно, когда никого не будет дома, потом поинтересуюсь, не при всех же позориться. Пусть это будет наш с Якутом маленький секрет. А то, не дай боги, Васька с Градомиром узнают, подначек будет — не оберёшься. Так что мы пару дней, можно сказать так, находились в домашней реанимации у Градомира, под чутким медицинским уходом Галины. Интересно, но все перешли на осадное положение и ходили в своём истинном облике. А особенно мне понравилась Гала. Оказывается, у серых орков женщины были воинами, и соответственно, имели такой вид, воинственный. Галина хоть и была орком, но телосложение имела спортивное и хорошо тренированное, словно она амазонка. Я только сейчас обратил внимание, как она управляется на кухне с ножами, они, словно стальные бабочки, которые порхали в её руках. Рыжая коса перекинутая через левое плечо свисала на упругие сочные груди, и, вдобавок к этому, янтарного цвета глаза с каким-то озорным в них огоньком. На крепкие руки были надеты стальные наручи, имевшие кожаные застёжки. А на её предплечье — золотые браслеты, которые завивались вокруг тонкой змейкой. Только немного скулы выпирали вперёд, подчёркивая её принадлежность к другой расе, и небольшие, слегка выпирающие клыки. Как по мне так это её только красило. Как она мне пояснила, они их подтачивают у стоматолога. На мой вопрос, зачем? Лишь пожала своими плечами, мол, мода такая у нас. Ну да, наши-то бабы ногти тоже точить куда-то ходят. А если им ходить некуда, некоторые из этого вида точат об своего ненаглядного. Вот и выходит: каждый точит — как хочет.

За эти два дня мы с Галиной довольно близко сблизились и много обо всём болтали, в связи с уходом за маломощным, то бишь за мной. Сверху на ней была накинута грубо выделанная кожаная куртка, обшитая стальными пластинами, и такой же, грубой выделки, надета короткая кожаная юбка, из-под которой были видны сексуальные крепкие ноги. Но в чёрном трико Галка выглядела просто огонь. И к одной из них был пристегнут на ремне небольшой кинжал. Не баба, а загляденье, хоть и другой расы! Просто рыжий огонь... Сразу стала просыпаться и вякать моя зелёная жаба, но я сразу же её затолкал по глубже, от греха подальше, со своими нехорошими на этот счёт советами. Она мне такое насоветовала, даже перед Васькой стало как-то неудобно. Теперь понятно, почему Васька её побаивается, такая враз отоварит по лбу — не встанешь, может и без сковороды. Так что, оказывается, настоящий мой телохранитель — Галина, под видом миловидной женщины-кухарки. Градомир тоже был при параде. Кованые наручи и два огромных обруча на его предплечье были словно влиты в его тело. В небольшую, уже с проседью, бороду вплетена длинная лента синего цвета. На мой кивок ответил просто — древний родовой обычай. Стальные пластины закрывали грудь и спину и были закреплены кожаными ремнями по бокам. А возле порога его дома стаяла самая настоящая внушительных размеров секира. Я такую и не подниму, а если и подниму, то пупок развяжется. Но и грех про Ваську не сказать, этого достойного воина, как и в прочем я. А Васька был на фоне этих двоих хищных монстров в своих спортивных старых трениках и такой же замызганной масленой майке.

— А я ему говорила!.. — перехватив мой взгляд, ответила Галка. — Вась, ты хоть для приличия морду мазутом от своего трактора раскрась. Может, хоть какая навка тебя испугается? Ты же всё-таки серый орк! — Васька только почесал свою лысину. — Гы — Гы — гы! — Даже лежащий в соседнем углу Якут проснулся.

— Ой, не могу, не смешите меня! Ой, обоссусь... — все разом заржали.

А виновником этого бедового положения был я. Оказывается, у меня на острове, когда я впал в искусственную кому, из носа и ушей пошла кровь. А так как я, со слов Градомира, благословлен самим создателем, и теперь с ним на короткой ноге, то они побоялись, что моя кровь может попасть в воду, когда грузили меня, беспамятного, в лодку. Вдруг капнет. А её реакцию я сам видел на том острове. И все ночные твари сбегутся на её запах, и меня безжалостно кончат, так как баланс сил в мире резко поменялся в сторону светлых.

Так что они просто решили перестраховаться. Филька, лесной сыч, курсирует по всей округе со своими собратьями и иногда прилетает на рядом растущее дерево, возле моего окна. Что-то проклокотав лешему, сыч снова улетает в свой дозор. И вообще, я заметил, что после моего открытия на берегу озера, когда я случайно благословением своим упокоил давно погибшего воина, они стали от меня не отходить ни на шаг. Вот и сейчас маленький Кулёма сидит возле моей кровати, и его одна конечность заботливо залезла мне под одеяло и поглаживает спину. Переживает вишь за князя заступника земли русской. А хитрый Кукуня, тот вообще спит, словно домашний кот, у меня в ногах, и даже взял моду такую — что стащит у Галки со стола, всё несёт в мою постель. Если чего, мол, я тоже с ним подельник, и статья нам за хищение казённой жратвы светит двоим. Градомир, глядя на нашу любовь, только удивлённо хмыкал. Но я был кремень и пока помалкивал, я и сам не мог разобраться, что со мной происходит. А расскажи про благословение Градомиру, тот вообще с катушек съедет. Старенький он уже. Детей предусмотрительно Васька отвёз в деревню к своим родственникам. Пока в лёжку лежали с Якутом, многое вместе обсудили и обдумали. И вопросов стало ещё больше, чем ответов. В общем, одни вопросы... Так как Градомир утверждал, что я благословлен им, а в истории земли это был один человек, значит, в меня вселился дух пропавшего князя Олега, который меня и беспокоит. Я вроде как одержимый, и он мне хочет, видно, что-то рассказать. И чтобы это выяснить, Градомир пригласил Якута. Ну, как пригласил, у какой-то ведьмы сертифицированной из Санкт-Петербурга пьяного забрал. Он там у неё шаманит по-тихому с умершими духами, а она денежку с жен наших слуг народа и бизнесменов рубит. Она его заботливо и поит, бестолкового, чтоб не сбёг убогий. А из шмоток у Якута только перо ворона. Они его и загрузили никакущего с Андреем в машину, этого Ивана Сусанина по мирам Нави, где мы с ним и схлопотали по соплям. Когда леший в очередной раз рассказывал, как он у этой племенной ведьмы в седьмом колене снял свой оберег на приёме, мы оборжались. Ведьма ведь липовая была, как многие сейчас, шарлатанкой оказалась. А тут мужик Кузьма, сидя за столом, перед человеческим черепом и чёрной горящей свечой, поздним вечером, в страшных потугах, с выпученными глазами, свой кулон снимает, словно он из шкуры лезет. Жуть жуткая! Ну, она и пустила лужу под себя. Увидеть перед собой такого демона из самого ада — не каждый выдюжит. Градомиру ещё бы каску надеть немецкую с рогами, то всё, всем врагам трындец! Но и девка оказалась молоток, в обморок не упала. Уходя напоследок, Градомир сказал, что этого пьяного грешника с собой в ад заберёт, чтобы изжарить его на сковороде и съесть за грехи его тяжкие. По пути захватил с собой пачку соли на кухне и какой-то приправы взял, мол, кризис сейчас, и эти продукты тоже попали под санкции, и в аду с этими продуктами тоже дефицит. Наказав ей напоследок, чтобы больше не обманывала добрых людей, а шла честно работать, желательно на стройку. Вежливо распрощавшись с ведьмой, посоветовал ей в церковь не ходить, не поможет. И напевая весёлую песенку: 'Как нажрался я вчера, пили с ночи до утра...' — неспешно направился к выходу. Надо бы его попросить проверить девчонку, а то пойдёт к братьям нашим из Восточной Азии на стройку, кирпичи на пятый этаж таскать. Лучше учиться пусть идёт. На парикмахера хотя бы. О чём это я, а, о попаданцах, ну так вот. Но что-то я такого не припомню даже в фантастических книгах. Про попаданцев читал, но они, как правило, попадают в другие времена или в чужие миры, возьмём это за основу, может, где-то, допустим, и отчасти правда была, говорят, дыма без огня не бывает. Но чтобы из другого времени или мира в современного человека, нет, чего-то я такого не припомню. Ну и он бы со временем постарался захватить моё тело и разум, но этого я не заметил. А мои сны и ночные кошмары у меня с самого раннего детства. Я поначалу пробовал родителям рассказывать, но всё тщетно, они ссылались на мою фантазию и, конечно, мой юный возраст. Кто тебе поверит в твои полные шесть лет? Тогда я просто стал помалкивать. Снится и снится, подумаешь, я всегда чувствовал приграничный мир Нави, кому это надо? Да и кому такое расскажешь? Может, так у всех! И я это стал воспринимать как само собой разумеющееся, привыкнув к этому явлению. А тут выходит, что шаман отправляет моё астральное тело в эфир миров, и Олег показывает мне скандинавского бога Одина, это ведь должно быть прошлое. А этот чёртов ворон меня заметил и настучал скандинаву. И мы конкретно вдвоём с Якутом озвездюлились. Выходит, это не прошлое, получили мы ведь по-настоящему. Тогда вопрос: зачем дух Олега мне всё это показал? Кто я и кто Один! Как-то, мне кажется, это неравноценно. Вступить в жестокую кровавую схватку с самим богом, даже если он и забыт, да я свой алкоголизм победить не могу. А тут бог всей Сканди — Навии!.. И при чём тут жрица Хельга? Ну, ведьмой больше, ведьмой меньше, мне всё одно. Вон, в той же Европе их тысячами жгли, и живут как-то, не переживают. Ну, нет теперь баб красивых, и что? Выход-то нашли! Главное теперь, чтобы их выход к нам не перебрался, полностью. А вот в том, что леший в чем-то прав, я с ним полностью согласен, ведь благословение со мной. Только что это мне даёт? А ровным счётом ничего. Могу души усопших отправить к создателю, могу — не отправить, мне что теперь, на всех отпеваниях присутствовать?! Но хоть без работы не останусь. Радость-то какая. Да и сам Олег — выходец из далёкого прошлого, получается, тогда откуда он знает, что творится в соседнем мире, и какое ему дело до этого настоящего. Тебя уже нет давно, ну и спи с миром. Пусть земля тебе будет пухом, дорогой товарищ! А я при чём тут?.. В общем, я не смог вместе с Якутом свести концы с концами, это как в нашем, для нас дорогом, государстве бюджет. Он вроде есть..., и его сразу нет... Что-то тут никак не клеится.

— Камлать надо ещё, а то информации мало для размышления!

— Да пошел ты!

В общем, мы с Якутом поругались и, отвернувшись друг от друга, легли мирно спать. Тоже мне гуру сибирский нашёлся.

— Якут, а тебя как звать? — не выдержал я первый.

— Мишей меня мать назвала, — ответил тот.

— Да угомонитесь вы уже, наконец?! — не выдержал Градомир, — вон Васька уже без задних ног спит как сурок. — Со второго этажа раздался храп, словно трактором поле пашут.

— Да он где-то в амбаре флягу браги от Галки спрятал, вот и бегает туда, да как кот сливки, лакает. Тоже мне химик доморощенный нашёлся! — Якут с завистью тяжело вздохнул. — Вот же паразит!

Камлать решили через неделю, как только наберемся здоровья. А пока нами занялся Федот-банник. Тоже интересный тёмный персонаж. Ножки худенькие, ручки щупленькие, росту метр и три сантиметра, таскает всё время старые обноски. Вроде у лешего во дворе бомж живёт. Лоб сморщенный, глазки зелёные навыкате, просто рыбий глаз, а не Федот-молчун. Губы тонкие, рот широкий, нос с ладонь длиной. Весь жилистый, крученый, словно на его костях мясо совсем нарастать не желало. Но дело он своё знал крепко, парился я как никогда. Ох и жар у него в баньке был горячий, словно живой. Я чувствовал его лёгкое дыхание, он словно обволакивает тебя и твоё тело, ласкает своими пышущими языками, стараясь не обжечь кожу и в это же время, проникает своим теплом в твою плоть до самых костей. А как Федот стал помогать жару берёзовыми и дубовыми вениками, размахивая ими, как сам Брюс Ли, разгоняя эту огненную стихию по кругу, перемешивая её с текущим откуда-то сверху свежим глотком воздуха, закручивая его в маленький воздушный смерч, приправляя всё это душистым паром, я понял, что это великое древнее искусство и наука. Он — словно повар, который знал, что, куда и когда добавлять, огня, воды и воздуха, чтобы это превратить в животворящую силу нашей земли. А прохладный пол он застелил свежескошенным на лугу разнотравием, дав ему немного подсохнуть в тени вековой ели. Сено приятно похрустывало под нашими пятками, источая душистый аромат северных трав от поднимающейся температуры. Федот стал мять мои шейные позвонки своими довольно сильными пальцами, я думал, что просто умер и попал в рай. Он прошёлся ими по всему моему телу, добравшись до каждого хрящика, до каждой застарелой жилки, и всё это изношенное добро крутил, мял, и ставил на своё место. Костолом! А потом отдых после парной и ядрёный домашний квас. И никто после этих процедур не мог меня побеспокоить ни во сне, ни наяву, и у меня был самый крепкий здоровый сон за последние сорок лет. Я просто на всё забил болт. И вот в таком бешеном режиме прошла для меня неделя: вкусно жрать, крепко париться и спать. Кайф!

Время камлать пришло. Я, честно, немного ссал, да и Якут чувствовал, видно, какой-то для себя дискомфорт, видно, тоже немного очковал. Но делать нечего в селе, мы сидим навеселе. А плыть к острову было надо.

В Карелии осень приходит рано, ветер подленько задувал за мой шиворот, стараясь так до меня дотянуться. Да и мелкий отвратительный дождик мало чем нас мог порадовать. Побросав в лодку свои пожитки, добавили немного сухих дров, мы вчетвером отправились к месту великой и загадочной силы земли русской. За наше отсутствие на острове ничего не изменилось, только небо, мне кажется, стало темнее, да мусора лесного к берегу больше прибило волной. В этот раз выход в астрал прошёл быстрее. Ведь первый раз оно у всех туго идёт, а потом как по маслу, так и у нас вышло. Я постелил себе на гранит коврик, сел перед разведённым Васькой костром и стал слушать инструмент Якута, который начал свою игру, терзая им пространства вселенной. Отпив немного грибного отвара, я устроился поудобнее. Парни, как и в тот раз, отсели от нас подальше на берегу уже остывающего озера. 'Скоро у щуки жор начнётся...' — не успел я подумать, как очутился на перекрёстке миров Нави. Стою тут, мёрзну на остановке, маршрутку жду, а вокруг бесконечный космос и тишина. По озирался по сторонам, некого нет, скучно... Эй! Сожитель! Где ты? Ку-ку. Куда идти? Звезды, как и прежде, холодно мерцали в синей пустоте. Я, может, ошибаюсь сильно, но Якут прав, это больше похоже на порталы между мирами, врата, ведущие в другое время, в другой мир и ещё черт знает куда. Их тут миллионы... Ну и где дорога! Один портал мне подмигнул, словно старому знакомому. Я завис на мгновение, а стоит ли испытывать судьбу?.. А если не загляну туда, то всю жизнь буду потом жалеть об этом. Эх, двум смертям не бывать, а одной не миновать, и я потянулся в указанном направлении. Ух! Снова ничего не вижу, ослепило. Стараюсь оглядеться. Что первое бросилось в глаза — это огромный курган с равными сторонами света, он был похож на рукотворный, причудливая игра природы. Голубое небо, и маленькое пушистое облачко маячило на горизонте, просто крохотное такое. С кургана петляя, убегала куда-то вниз тонкая вытоптанная пыльная тропинка, которая упиралась в широкую, медленно ползущую реку. А за рекой вздымался похожий на небольшие горы тяжёлый таёжный лес, который раскинулся — глазу не объять. Курган цвёл луговыми травами, это время года, сразу видно, была весна, её ни с чем не сравнить. На берегу реки сидел одинокий старик в белой просторной рубахе и старательно чем-то был занят, всё время кряхтел и что-то бубнил себе под нос. Я, как чёрный плащ, заскользил невидимой тенью с этого кургана в сторону седого старика, который усердно сопел и не мог успокоиться. Тут главное до него не дотрагиваться, — 'спасибо, уже учёный', — я украдкой заглянул ему через плечо. Ку-ку! Старик мусолил мякиш серого хлеба, стараясь как можно больше его размочить слюной, выложив всё это себе на ладонь, он смачно туда сплюнул и стал растирать большим пальцем, делая эту консистенцию как можно жиже. Фу! Вот вернусь в свой мир, и сразу к стоматологу, а то вот так в старости придётся такой же себе суп варить. Сразу подло заныл зуб. Млядь, какой зуб, я же в астрале! Я украдкой с интересом стал дальше подглядывать за седовласым. Старик свои сопли выложил аккуратно в небольшую тряпочку и аккуратно всё это хозяйство стал заворачивать, немного её покрутив, он сделал что-то похожее на круглый пузырь, полностью забитый своими соплями. Он уже меня заинтриговал... Боже, да за что мне всё это?.. То на злого бога нарвался, то на больного на всю голову дедулю. И за что мне такое наказание? А я-то всё, дурак, думал да гадал, откуда у нашего многострадального народа вот такие выражения в русском языке берутся, как сопля в тряпочке. Так вон оно откуда, оттуда, видимо, история земли русской очень богата своими древними обычаями и традициями. Старик закряхтел и полез своею рукой себе под подол рубахи, что-то там осторожно нащупал, — иди сюда мой маленький... — просовывая её в низ живота, пытаясь оттудова чего-то, вытащить. Мама дорогая, я не буду смотреть на это, я стесняюсь. Таких и в нашем мире с лихвой хватает, ночью в парке не пройдёшь.

А тем временем дедуля начал своё влажное склизкое дело. Я отвернулся, ребята, у меня ранимая натура. Сзади меня послышались очень странные звуки. Чмок, чмок, чмок. Чпок, чпок, чпок. Фу, млять. А вы знали, что у астрального тела тоже есть рвотные позывы? И я не знал! Беее!.. Теперь знаю.

— Ой, молодец какой, потерпи немного, скоро закончим... — слышу, этот старый озорник-затейник себя подбадривает. Нет, ну в таком возрасте, может, и я себя подбадривать буду, кто знает, главное, чтобы под твоим боком бабка симпатичная была, тогда ладно. Терпение моё, наконец, лопнуло. Нет, ну а вы бы на моём месте как поступили? А вдруг он чем-то страшным болеет и примочки себе лекарственные делает?! Надо — бы посмотреть. И я взглянул одним глазом, аккуратно так, чтоб не спугнуть. А то мало ли чего в жизни бывает, предупреждён — значит, вооружён. Но увидел я не то, что ожидал. Всё же я волосатый писюн увидел, конечно, как и собирался, маленький такой, с кисточкой на самом кончике. Но это был не писюн старика, 'как вы все ожидали', а маленького слепого медвежонка, который старался высосать эту тряпочку, лёжа на спине на его коленях, словно он сиську мамкину сосал. Моя астральная челюсть отбила мне ногу. Гадский папа, ну вот как мы иногда можем так в людях ошибиться, хотя уверены, бываем на сто процентов в своей правоте. Мы их на костре сжечь готовы, а они благое дело делают, и ведь даже не для себя, для других, а мы этого всего, не видим, словно ослеп наш народ, и сразу готовы их на кол осиновый посадить, даже толком не разобравшись ни в чём. И как-то мне перед этим мужиком совсем совестно стало. 'Прости, старик, дурака срамного!' — почему-то в мою голову пришло только это, и мне даже как-то стало легче на душе. Медвежонок закряхтел в его руках, как дитя малое.

— И откуда ты только свалился на мою голову? Цапля тебя, что ли, вместо лягушонка с болота принесла? Перепутала, видно! Матку твою, где теперь искать? Лес вон, за рекой, ни конца, ни края не видно, до самой земли Асии стелется зелёным ковром, через всё Белоречье, — старик тяжело повздыхал, поймал на голом пузе медвежонка пробегающую блоху и откинул её в сторону, подальше от себя. — Ступай-ка отсюда, поищи себе кормильца в другом месте. Эх, эх, эх! Где я тебе титьку-дойку тут найду? Может, погибла где она, а?.. В беду попала?.. Ныне вон зверюг тёмных из Нави сколько повылазило, тьма-тьмущая! Чего молчишь, косолапый?.. — но маленький косолапенький на поставленный стариком вопрос ничего не ответил, а только сладко зевнул и уже мирно спал. — Эх, беда пришла, беда... — прошептал старик, глядя задумчиво куда-то в зелёный хвойный лес. Я даже проникся к этому старцу. Ну и не такой уж он и старик был, если приглядеться внимательнее, крепкий такой старичок. Цепкий, прямо колючий взгляд, как у лесной рыси, вцепится — не отпустит такой. Нос прямой, орлиный, таких людей сразу видно, породистые, жилистые они, да непростые, с такими лучше не связываться, а то самому худо будет. Да и в руках его, видно, пока сила есть, ладони вон мозолистые, широченные, такой леща даст — и голова с плеч, может, в своё время не только мотыгу держал. Да длинные, спадающие седые пряди, мытые и аккуратно вычесанные. Ветер подхватил седой волос старика и кинул мне в лицо. Млять...

Гараун сидел в своём шатре, раскинутом на просторах земель Белоречья, на берегу реки Иртыш, которая своим величием и умиротворением, гипнотизируя волхва, уносила тихие воды, петляя, словно серебреный змей, по дремучим лесам и горам, унося его беспокойные думы строго на север. Терзаемый своими мыслями волхв чувствовал — что-то изменилось в этом мире яви, что-то пошло не так, явь дрогнула, словно зыбкие пески, словно могучая река, которая, вздымаясь могучий волной, вторглась в бескрайние воды океана и переплелась с навью, с незримой границей тёмного мира, где приграничные миры яви дрогнули.

Гараун встал, встряхнул своей головой, тяжёлые думы давили плечи, словно два снежных великана. 'Надо бы пойти и ещё раз спросить Перуна Многомудрого, может, ответит?' — подумал волхв. — 'Ведь великая раса славян и ариев не может без благословения Великого Рода небесного', — Гараун прикрыл свои веки. — 'Что-то спину ломит, к непогоде, что ли?' — приоткрыв один глаз, глянул на прозрачное синее небо. — 'На горизонте ни облачка, неспокойно как-то", — волхв поёжился и прикрыл глаза.

Тёмной ночью, когда луна Фатта ещё не взошла, а месяц не так ярко светил из-за туч, великий волхв брёл на гору Великого Капища, попробовать ещё раз связаться с многомудрым богом, а именно с Перуном-Громовержцем. Вскинув голову к небу, обвёл тревожным взглядом весь Сварожий звездный Круг, остановил свой взор на чертогах Макоши — созвездии Большой Медведицы, постоял немного, словно всматриваясь в неё, и уселся, поджав под себя натруженные за день ноги, на сырую траву, мокрую от ночной росы. Перед волхвом лежала небольшая каменная плита, на самом верху кургана, на межграничье светлых и тёмных миров. Гараун достал не спеша из котомки четыре самоцветных кристалла, выложил их на плиту, расписанную рунами Великих Асов, первых переселенцев на Землю, провёл ладонью по поверхности, смахнув мусор, принесённый за день ветром, и стал аккуратно вставлять кристаллы в неглубокие выемки, имеющиеся на алтаре.

Первым зелёный кристалл, символизирующий племя Харийцев, под цвет их глаз (первопредки Асы прибыли с планеты Троара, созвездие Ориона), был вставлен в неглубокую штольню.

Второй кристалл имел серый цвет, символизирующий цвет глаз племени Дарийцев (первопредки прибыли с планеты Рая, созвездие Малой Медведицы), последовал аккуратно во вторую штольню.

Третий кристалл, вставленный в штольню, имел голубой цвет неба, символизирующий племя Святорусов, прибывших с созвездия Большой Медведицы, планеты Земля Рутта в системе Солнца Аркольна.

И последний кристалл имел цвет янтаря, цвет огня, Гараун покрутил его в пальцах, словно любуясь, и аккуратно вставил его в последнюю штольню — символизирующий племя Рассенов, прибывших с созвездия Льва, планеты Ингард.

Волхв положил свои ладони на алтарь, чуть растопырив пальцы рук, алтарь низко загудел, он вскинул голову к звёздному небу, закрыл глаза, расслабился и замер, низкая вибрация прошла волной по всему телу, уходя куда-то в матушку Треглаву.

И спросил Перуна Громовержца

Волхв — Хранитель путей,

Ведущий через Врата Междумирья:

'Ты расскажи нам, наш мудрый Учитель,

Что происходит во СВАРГЕ ВЕЛИКОЙ,

И почему во МАКОШЬ И РАДУ...

Многие врата закрылись?

Небесные РОДЫ молчат союзных земель?

Не слышим ответа на ЗОВ МНОГОДОЛЬНЫЙ...'

('Книга Велеса')

Гараун замер, в его голове стали всплывать неясные образы, они путались и всё время смешивались, он попробовал напрячься, но ничего не выходило, только стало ещё хуже. Тогда волхв попробовал отстранить неясные видения и сконцентрироваться на созвездии Орла. Голова раскалывалась и горела огнем ещё больше, что-то волхву сильно мешало войти в транс, и это было с ним в первый раз. Через какое-то время волхв заметил, что объятая огнём голова стала уходить на второй план, боль уже не так беспокоит его виски, и через щадящую тишину он услышал ответ Многомудрого и содрогнулся!

— ЖРЕЦ!!! — словно прорвало ночное пространство, услышал он, Гараун вздрогнул: 'Так и поседеть можно!' — быстро пробежала мысль на задворках, тут же пробежала вторая, что он уже вторую сотню лет седой. Волхв улыбнулся и вслушался в зов...

Знай, Хранитель Врат Междумирья,

В Сварге ВЕЛИКАЯ АССА вершится...

В Макоши, в Раде, в Свати и в Расе

Ныне Великая Брань происходит,

В ней с Чужеземными воями Пекла

Светлые Боги из Прави

Вступили в жесткую Сечу...

Сваргу Великую они защищают...

И Мир очищают Чертог за Чертогом

От воинов Мрака из Тёмного Мира...

('Книга Велеса')

Гарауну стало как-то не по себе, он словно стал проваливаться в темноту, сознание волхва стало меркнуть, цепляясь за кусочки услышанных фраз, он понимал, что теряет сознание, и лишь последние слова Перуна-бога: 'От воинов Мрака из Тёмного Мира' — стучали молоточками по его вискам. Тук-тук, тук-тук.

Открыв глаза, волхв всмотрелся в ночное серое небо, это было уже не время Карачуна, и первые проблески Солнца-Ярила где-то на горизонте предвещали скорый рассвет. Перевернувшись на живот, он попробовал оттолкнуться от земли затёкшими руками, продрогшее тело не слушалось его, с третьей попытки ему всё же удалось подняться. Гараун встал, всматриваясь в первые лучи солнца 'Это война! — поразился он своей мысли. — Началась Великая Асса с Миром Пекла, и она мимо Мидгарда планеты Земля, вряд ли пройдет стороной. Ой-ёй!'

Волхв засеменил с Великого Капища, прямо вприпрыжку, стараясь рассуждать на бегу, перепрыгивая стоявший на пути небольшой камень: 'Надо собирать Великий Совет военных вождей всех четырёх племён Рода людского!' А ещё думал он, петляя как заяц: 'Есть место с силой великой на горе Алатырь, где дуб Рода Небесного вечнозелёный, чьи кроны вздымаются к небу, там, наверно, и можно будет получить благословение Великого Рода, только придётся кого-то отправлять туда. Ну, сначала на Ведьмину гору, к жрице богини Морены — Хельге. Ведь весь приграничный мир Нави — это её владения, граничащие с Мидгардом, а без её поддержки придётся собирать много воинов, пробиваясь к ней с большими потерями, теряя жрецов и молодых воинов, а они, я думаю, теперь все нам ох как сильно пригодятся! Ещё не ясно, какая жуть и какие твари к нам полезут из тёмного мира Пекла и сколько крови людской прольётся. Но сначала собираем Великий Совет четырёх военных вождей!'

Волхв зацепился за какой-то торчащий в утренних сумерках куст ночной рубахой, споткнулся о камень и полетел кубарем с холма по пыльной тропинке, причитая и вспоминая всех тёмных богов, собирая к тому же все острые углы, рождённые землёй-матушкой.

Он растянулся пузом на пыльной тропинке, подол рубахи Великого Волхва задрался, оголив округлый зад, и ночные охотники, комарики-кровопийцы, зная, что этой ночью им больше ничего не светит, своей возможности не стали упускать. Сознание волхва померкло, на откуп комарам... И меня из него вышвырнуло, словно по инерции полёта старика.

Что это было?.. Я так и не понял до конца, это его воспоминания, или я провёл с ним целые сутки. Уже раннее утро, и ночь стала покрываться сединой. Что я заметил — это медленно затухающие звезды, я, конечно, не знаток астрономии, но наши созвездия ещё немного помню, и это северное полушарие планеты Земля. А значит, я на Земле. То есть я, выходит, дома, только интересно, в каком времени? Я заметил рядом лежащего без движения старика, всё же это не его память, а значит, я какой-то отрезок времени был с ним или в нём? И сколько прошло времени? А вдруг год! Я в панике заметался по крутому кургану, как муха над этим самым, в поисках дороги домой и, желательно, в своё время. Эй, а как назад?.. Засада! Так, стоять и не паниковать. Что там шаман говорил на этот счёт? А ну, вспоминай! Его игра на варгане — это для меня дорога домой.

Так, а откуда я вышел? Курган, тут же мне помогла моя услужливая память. Мигом на курган, и я уже тут. Я представил, что сижу в Карелии, перед догорающим костром. Где-то уныло завывал шаман, словно пел в лесу одинокий волк. В моей голове послышалась, на самых её задворках, слабая вибрация, вроде зуда комара. Ты его слышишь, а поймать не можешь, что и я попытался сделать. Но только я сосредоточился, как она стала от меня ускользать. Я попробовал ещё раз, но с тем же результатом. Ой, как нехорошо. Нужно попробовать ни о чем не думать, а особенно об этой вибрации. И только я расслабился, стараясь от неё отстраниться, как тут же она, словно родник, который пробивает себе дорогу через камни, стала пульсировать в моём сознании. 'Ещё немного, ещё чуть-чуть, последний бой, он трудный самый. А я в Россию, домой хочу, я так давно не видел маму'. И только она стала максимально звучать в моей голове, как я отпустил своё астральное тело в свободный полет. 'Земля, прощай!' — и мне показалось, что она ответила: 'В добрый путь...' — и я понял, что это для меня мой облепиховый куст.

Утром у нас у всех было экстренное совещание, как говорится, разбор полётов. А полёт был, точнее, с моей стороны залёт. Меня тут не было восемь суток! И только один вопрос у всех был написан на лице: 'Где ты, сука, шлялся всё это время?!.'

— А я тут при чём?.. — сразу стал отмазываться я. — Занесла нелёгкая!.. — невезучий шаман Сибири сидел передо мною и отсвечивал сизым, свеженабитым фонарём, с чувством выполненного долга.

— Якут, я не хотел..., оно само так получилось!..

Мишка как-то не совсем радостно мне улыбнулся, передний свистящий зуб у него отсутствовал. 'Ох и тяжёлая рука у нашего Градомира, мать его!..'

Глава 7. Праздник к нам приходит.

Крик стоял во дворе такой, что, наверное, весь лес слышал. Как только Градомир над нами не изгалялся, в основном, конечно, надо мной, Якут-то своё уже получил, судя по его довольной морде.

— Да ты наглая морда!

'Интересно, это он на что намекает?'

— Да я вам жопы на британский флаг порву!.. Да вы два мудака конченых!..

'Почему это сразу конченых? Они что, уже все в нашей стране закончились? Что-то я в этом сильно сомневаюсь...'

Град пучил глаза и брызгал на меня своей слюной. 'Вот если бы выжать всё его добро из моей бейсболки в медный таз, то, думаю, наверное, хватит целый самовар чаю заварить'.

— Ты идиот... — леший разорялся, наверное, уже битый час и всё не мог никак успокоиться.

— Да, Град, я всё понял, всё осознал, сам знаю, что виноват, — постарался изобразить раскаяние на своём лице. — Ну, если бы не было таких, как я, то откуда тогда Достоевскому взяться? С чего бы он написал своего Идиота?

— А если бы из волхва дух не выбило?.. — он всё гнул в свою сторону и не унимался. — Что? Всю свою жизнь бобылём просидел в нём, пока дед к богам не отправился своим! А помер бы он вдруг, сам бы на своей шкуре почувствовал, как это — на погребальном костре запекаться. Волхв бы тебя так сразу не выпустил... Сидел бы в нём, пока он в серый пепел не превратился на кострище, а радости поди мало в этом. — У Града аж липкая пена по усам текла. — Я уже для тебя осиновый кол приготовил, дурень!.. — гавкнул на меня злой пушистик и быстро притих, видно, сболтнул лишнее.

— Какой-такой ещё осиновый кол?.. — удивился я. — И для чего?

— А для того!.. — фыркнул леший. — Чтоб вас, иродов, по горбу с Якутом перепоясать, да желательно вдоль, да покрепче и с оттягом! — Град устало уселся на лавку рядом и гулко выдохнул.

'Уморился глотку драть наконец'.

— А если бы ты из Нави вернулся перерождённым?.. — леший на мгновенье замер.

Я вопросительно глянул на Мишку, Якут сразу стушевался и отвёл глаза. 'Ой, чего-то темнят эти лесные партизаны из Минска, ой темнят...'

— Я чего-то недопонимаю?.. — обвожу всех удивлённым взглядом и глянул косо на лешего, чувствуя какую-то засаду.

— Тёмные миры, Серёга, разные бывают, и наша вселенная велика и непредсказуема, — уже более сдержанно продолжил Град, — есть в ней не только миры физические, как наш, например. Но и встречаются в ней миры просто жуткие, низшие, энергетические. Не поддающиеся никакому рациональному мышлению для Явных миров и несколько не похожие на наше с тобой представление о разнообразной жизни вселенной. Есть в нижних мрачных мирах существа, которые всеми силами стремятся попасть оттуда в Явь, они паразиты, и некоторые из них приходят в наш мир именно таким интересным для нас способом. Если живой ушёл в Навь астральным телом и попал в паскудный мир, его сознание там перерождается, оно становится другим. А это значит, что в мире тёмных родилась новая энерготварь.

Все присутствующие подозрительно молча сидели за столом и синхронно кивали лбами, словно китайские болванчики.

— Ты как личность там погибаешь. Ты больше не ты, ты стёрт, они словно энергетические черви, которые пожирают твою душу и делают в ней свою кладку. Ведь твоя душа не бессмертна в том мире, твари её перерождают и тебя как Азьм больше не существует. Ты для них всего лишь корм. А потом эта энергетическая сущность, когда полностью сформирована в твоей душе, возвращается на девятый день в тело хозяина после своего перерождения, и если её не остановить, то это порождение пекла становится вурдалаком, — и Град затих.

— Японский городовой! Да тфу на вас... Чё вы несёте! — но все упрямо молчали. А я был в шоке и такого от друзей не ожидал. Хмуро обвёл всех взглядом. — То есть, если бы я пришёл в себя именно на девятый день, то вы бы меня осиновой палкой закололи... Как свинью?! — я заёрзал задом на деревянной скамье.

— А ты и есть свинья! — эта волосатая блохастая гадюка ехидно оскалилась.

— В смысле? — не понял я юмора.

— А в прямом! — и леший указал на мой свисающий на кожаном шнурке оберег. — Свинья — она и есть свинья! И ведёт себя по-свински, жирная, мордатая, вон какая, по восемь розовых сисек аж с каждой стороны...

Я растеряно глянул на Гальку.

— Что, правда? — став лихорадочно ощупывать себя, ища кучу упругих поросячьих сосков. Сразу вспомнил мультик 'Ну, погоди!', где свинья сидела на пляже и загорала на солнышке. Я зажмурился. 'Боги, ну за что мне всё это?.. Что я вам сделал в этой жизни херового?..' Слов больше нет, только слюнка течет тонкой струйкой.

Пока я богохульствовал, как мог, 'а я такой', послышался тихий смех этих придурков.

— Вот же вы все-таки свиньи! — с облегчением выдохнул. — Не, ну, правда! Кто я?.. И как выгляжу?

— Ну, судя по твоему поведению, — откликнулся первым леший, — ты, Серёга, северный олень!

— Да ну вас, паразитов! — и я посмотрел как мог умоляющим взглядом на Гальку, сдвинув брови домиком. Галька улыбнулась мне, сверкнув белыми ровными клыками.

— На самом деле твой оберег формирует твоё энерготело в медвежью ауру.

..! Я на минуту завис, как муха над тёплой кучей, а мозг тихо зажужжал. — То есть я выгляжу для вас, как косолапый? Да ладно! Это какая-та ворожба?

— Сам ты ворожба бестолковая, зелье приворотное! — Град тихо поднялся и направился в сторону дома.

— Нет, никакого колдовства, — продолжила Галка, — это простой сплав очень дорогих металлов и немного неземных технологий, которые настраиваются на энергетику человека и меняют её структуру в качественную голограмму, а если быть точнее, это биокамуфляж такой. Рост и масса прототипа не меняется, только визуально.

— Ого! — я потрогал свою серебрушку и стал её тщательно разглядывать. — Это что же получается, прямо как в кино у Хищника, — я улыбнулся себе. — Интересно, а сколько он стоит?

Но в ответ я услышал только загадочную тишину. Я привстал и немного наклонился через стол.

— Что, млять, и они существуют!?

Ребята синхронно все вместе кивнули.

— Разумная тварь с высокоразвитого технологического нейтрального мира Zet-2, которые прилетают в Явные миры на охоту, убивают исключительно ради согласно взятых на себя обязательств, забирают трофеи для отчёта заказчику, живут замкнутой общиной, а при военных галактических конфликтах их кланы нанимаются как в тёмную, так и в светлую коалицию наёмниками. Основная задача которых — диверсионно-подрывные работы в тылу врага или устранение физических лиц.

— Чтоб я сдох! — Пук! Я выдавил из своего носа зелёный пузырь. — Убийцы? Но Миры же нейтральные... Как можно?.. — я сразу осёкся.

— И не говорите, Сергей Владимирович, сама не понимаю, — Галка с каким-то сарказмом так мило улыбнулась, что мороз по всей кожи. — Как можно взять и просто так данную богом жизнь отнять и от этого ещё кайфануть. А разве ты её создал? Какое ты имеешь право на неё...

— Млять! — только и смог я выдавить из себя. Уела меня орчанка, уела... — А вдруг я в лесу хищника встречу? — я уже не на шутку испугался.

Воительница скромно улыбнулась.

— А Градомир нам зачем? Контрразведка нервно курит.

— Уважаю... — я сел на своё место, всё крутя в пальцах высокотехнологичную монету. А Галка продолжала объяснять.

— Вот твоё, в частности, биополе оберег преобразует в очень симпатичного бурого, слегка косолапого медведя.

А я-то всё думаю, что это от меня студенты на спортивных байдарках, когда я на берегу озера окуня на спиннинг таскал, такого дёру дали! У меня тогда газ в зажигалке закончился. Я им ещё кричу: 'Эй, студенты, огонька не найдётся?! — и так приветливо рукой машу. — Гребите сюда!' — кричу им. А они как навалились на весла, как гребанули, словно на байдарке мотор. Я-то думал, спортсмены какие, из самого Питера на тренировке тут. А оно вон для них как вышло. Я представил эту картину, аж прослезился.

— Гы-гы-гы! — донеслось откуда-то сбоку.

— Вот тебе и гы-гы, — передразнил я Ваську. — Предупреждать надо! Ой, не могу, умора, косолапый вурдалак! — повторил я, но сознание моё сразу же зацепилось за слово вурдалак. — Подождите, стойте! Так вы правда хотели меня прибить осиновым колом? — все сразу стушевались, и с их лиц сползли довольные улыбки, словно их смыло осенним дождём. Ясно всё теперь с вами, хитрожопый леший тактично съехал с больной для всех темы. И моё весёлое настроение сразу поползло вниз, приводя меня холодным душем в суровую реальность. — Я что, правда мог стать вампиром? — уже более серьёзно спросил у Галки. Она тоже не очень весело мотнула рыжей головой. — Тварью!

— Почему сразу тварью? Может монстром каким, или чудищем заморским.

Галя отрицательно помотала головой:

— Нет Серёжа, ты бы стал тварью! И никем более... Тварь — это определение применяется только к созданиям, рождённым в тёмных мирах.

— А как же выражение 'тварь божья'? — я всё же постарался неуклюже вставить в беседу свой клин.

Галка мне удовлетворено кивнула.

— Правильно рассуждаешь так оно и есть. Все они твари божии. Только теми мирами правит Чёрный бог, а они его дети послушные. Ещё его называют Чернобог или Карачун, не столь важно, имён и званий у него достаточно. Но никак не наш. И рождаться они могут только в своих далёких мирах, мы их называем 'паскудные миры'. В нашем мире, им Ярило-Солнце не позволит, его ультрафиолет наносит непоправимый ущерб их организму, но также опять не всем, только паскудным. Потому и выходят они только в сумерках на охоту, а днём отлеживаются где потемнее да холоднее, в своих лежках. Так что ты бы не стал вампиром, ты бы стал вурдалаком. Вампир — это, — и она на секунду задумалась, — тварь без каких-либо энергетических составляющих. Просто, как ты говоришь, монстр. Общее данные такие. Вид имеет ужасный, каждый вампир выглядит индивидуально, одинаковых в тёмных мирах нет. Это как у людей отпечатки пальцев, так и у них. Ничего общего с художественным образом, к которым мы все привыкли, нет, это всё мифы. Единственное, они на небольшой отрезок времени могут трансформировать своё тело в схожее со своей дичью, для облегчения охоты в ночное время. Имеют недюжинную силу и такую же реакцию в силу своего происхождения в тёмных мирах. У своих жертв в первую очередь вырывают сердца, потом внутренности, потом они твоё нутро поедают. Относятся к третьему классу опасности. Ликвидируют их, расчленением тела, как и любого живого, лучше отсечь голову, но и располовинить или четвертовать тоже годится. В меру разумный, после каждого нападения меняет лёжку. В общем, довольно хитрое исчадье.

'Чувствую, сегодня ночью нужно возле дивана ведёрко пустое поставить и ночью из дома ни Гу-Гу'.

— Вурдалаки, как ты уже понял, приходят именно так, как рассказал Градомир тебе. После того как твоё сознание попадает в паскудные миры, оно погибает, а точнее перерождается в новую энерготварь. Сущность на девятый день возвращается в тело и, следовательно, его будит. Вот она-то кровь и пьёт досуха у своих родичей, так сказать, и есть тот самый знаменитый народный кровопийца. Это своего рода одержимость, тварь поднимает тело, даже если оно закопано на глубине более двух метров, не страшно, земля ещё рыхлая, она на девять дней выползет. Полуразумна, пьёт кровь только у родственников, связано это с ДНК. Чужую организм отторгает. В начале отец, мать, братья, сестры, потом дети, как ты уже понимаешь, у детей в крови уже присутствует ДНК матери, то есть второго носителя, потом дело дойдёт и до неё, и так по всей цепочке далее. Нередки случаи, когда выпивали целые деревни, которые обычно связанны родственными узами, и так, пока не переведёт весь род, не успокоится. Последнее время участились вспышки 'Мора' на Аляске и в Канаде. Уникальное обоняние, своё ДНК чувствует в радиусе трёхсот километров и далее. Так как тварь отключает болевые рецепторы тела, как и все одержимые, сильна, очень ловка и не боится ультрафиолета, но старается всё же держаться от солнечных лучей подальше. Класс опасности четвёртый. Уничтожить её тяжело, можно сжечь или рассечь, в общем, лишить её тела, но тварь в свой мир уже не попадет, а начинает искать новые возможности, обычно это разумные с раненой душой. В кого бы она ни подселилась, разумный становится одержимым.

И самый верный, как ты уже догадался, способ — осиновый кол, это убьёт её окончательно, но только в грудь, она там подселилась вместо души, у неё своеобразная реакция на осину.

Красивая орчанка смотрела на меня очень внимательно, словно я был на инструктаже. А мои шарабаны и без этого её взгляда работали быстро. Я молчал, и все молчали. Думать об этом было крайне неприятно.

— А если бы ты переродился на девятый день и от нас ускользнул?.. То чьё бы ДНК первым почувствовал?

Моё настроение, и так не айс, опустилось ниже крестика на могилке неизвестного. А это были мои дети, сын и дочь, которые живут в Санкт-Петербурге, по меркам России, рукой подать. Я как-то призадумался и в душе был лешему благодарен, он хотел сохранить жизнь моим детям. А когда они увидят своего отца на пороге, что — разве не впустят его в дом? Ответ слишком очевиден. Так что я сдулся окончательно.

— Класс пятый — это упыри, — услышал я мелодичный голос Галки, — бестелесная энерготварь, похожа на духов-индиго. Только не кровь пьёт, а качает жизненную силу, поглощая её, словно пылесос. Неразумна, живёт только на своих базовых инстинктах. Бывает, высасывает свою жертву одним касанием, но только уже зрелые, которым за сотню лет. Молодняк тянет энергию понемногу, по мере потребления, предпочитает мужчин, но всё же человека хватает на два-три месяца. Был мужик здоровый, да быстренько весь сплыл. Выпили...

Очень тяжело отследить и напасть на их след, так как диагноз при вскрытии жертв — обычно сердечная недостаточность. Бессмертна, но можно отпугнуть, выстрелив в неё частицами серебра, платины или на худой конец солью. Так что встретишь такую Серёжа — беги! И очень быстро! Благо такие твари прорываются к нам не так часто, но всё же их достаточно.

Мне осталось только под диван в пыльный угол забиться с этой их нечистью. Вот не знал этого — и спал крепко. А теперь как жить?.. Я попытался как-то вяло взбрыкнуть.

— А если их водицей святой окропить?

— Лучше брагой себя Васькиной окропи! — Град шёл к нам через зелёный лужок к беседке, держа за горлышко по две бутылки шампанского, зажимая их между огромных пальцев. — Для тебя, дурачка, толку больше будет, хоть какая-то дезинфекция, и мухам приятно!

И всё это стеклянное богатство сразу же оказалось на столе. Из-за спины лешего показался Федот-банник, ставший моим закадычным другом, протягивая на стол шесть хрустальных фужеров. Градомир как-то приосанился, словно депутат перед своим избирателем.

— С чего это радость такая? — сразу поджав губы, отреагировала Гала на спиртное.

— Ну что я могу сказать вам по этому поводу, — не обратил он никакого внимания на её возражение, — а хочу я вас всех поздравить от чистого сердца, с новой рождённой жизнью на земле! А точнее... Серёг, ты стал дедом! — пауза. Я даже не сразу сообразил.

— Я?!

— Нет, я! — ответил мне Град. — Ты, конечно! В Мидгарде появился молодой княжич! — Град в присутствии всех немного преклонил голову и ударил огромным кулаком себя в левую грудь.

— Мир его дому! — прогремел леший весенним громом.

— Мир его дому! — неожиданно заорали эти психи ненормальные.

— Я стал дедом?.. У меня родился внук?.. Мужик?!

— У — Ра! — подхватили Мишка с Васькой.

И только я сидел как дурак и думал: 'А я-то подзабыл, что невестка на сносях, и всё же выходит, что леший, к сожалению, был прав и я старый северный олень?..'

Суета была страшная! Я думал, эти двое себе лбы поразбивают на крыльце. Галка им еле успела список начеркать, так они торопились, чтобы в деревне продуктами побыстрее закупиться, и Ваську с Мишкой как ветром сдуло. Ну, знамо за каким продуктом эти двое ломанули, как новый локомотив по рельсам, что уж тут скажешь, это ж святое дело! Для нас самое главное, чтобы оно святое было. А то грех-то какой! Что ты!.. Не гневи бога, выпей с нами! Не богохульствуй, одернул я себя. Эх, нам бы только повод был. А испокон веку заведено было так, что повод в России-матушке — это не просто повод. Это 'ПОВОД!!!' с большой для всех буквы. И когда у нашего душевного, тихого и в меру скромного народа появляется такой 'ПОВОД', то папа римский нервно курит со своими серыми кардиналами в специально отведённом месте, вместе с нашими европейскими друзьями по НАТО. А то не дай бог медведь — и не просто медведь! А дикий пьяный русский медведь-шатун, в гости решит зайти по-соседски. Пиши пропало, пройдено уже, знаем. Hände hoch! Правда, один мой знакомый татарин, как-то проговорился: 'Мы умные и не боимся пьяных русских, как это принято во всём цивилизованном мире! — и он смачно рыгнул и крепко стукнул кулаком по хрупкой тарелке. — Мы боимся вас трезвых. Ик!..'

Я и сам давно приметил, что когда в нашей Россении у народа повод, в мире тишь да гладь, божья благодать. Все молча выжидают, даже самая честная и Демократичная Мировая Пресса ждет, когда косолапый медведь со своей медведицей и парой маленьких медвежат погуляют и впадут в очередную спячку. А это всё потому, что у нас у всех натура такая, озорная... Даже злой и очень страшный северный альянс в это время сразу впадает в депрессию. Как говорится: не буди лихо, пока оно тихо. А то вдруг эти русские фейерверки надумают пускать, да не дай бог в разные стороны. Что с них взять! 'Скажу вам по секрету... как смеются в Европе: они мясо сырое на палках на углях жарят... А сколько газа у них?.. Страсти какие!' Дикий народ, никакой культуры! Так что упаси нас папа римский от этого зверя. Изыди!

Из открытого окна дома лешего весёлым ручейком лилась песня. 'И снова седая ночь, и только ей доверяю я!' Кукуня заскочил на стол, обнюхал пустой фужер, чихнул и спрыгнул на землю, направляясь крадущейся походкой хищника в сторону Галкиной кухни. Акела вышел на охоту. 'Ну-ну! — думаю. — Иди. Смотри не промахнись...' Град тоже ушёл в амбар за молодым ягнёнком, а я-то всё гадал, на чёрта она ему сдалась, эта молодая овца? Я вот жил как-то с одной такой же. Ой! Куда-то я не туда поехал, сразу нахлынули воспоминания. Так что я остался в беседке совсем один, ну как один.

— У-у-у! — раздалось где-то внизу под моими ногами.

— Иди ко мне, мой хороший, иди ко мне, мой маленький. Иди на коленки к дедушке. Васька и про тебя не забудет и привезёт тебе вкусную большую красную морковку. — Я подхватил нашего малыша-лесовика на руки.

— У-у-у! — обнял он меня своей шершавой конечностью. Он у нас просто милашка!

— Вот мы этим серым мордатым бестолочам покажем...

Видно, в эту самую минуту где-то глубоко в душе, как и у любого нормального человека, рождался тот самый таинственный русский дед...

— Ты меня уважаешь?..

— Уважаю...

— А со мной выпьешь?..

— Выпью...

Пьяный орк три раза булькнул в стакан.

— Ну, за новоиспечённого деда! — перезвоном рюмок поддержали Васькин тост самые стойкие.

Красавица Галина, сегодня не обделённая мужскими вниманием, весь вечер по очереди протанцевала с мужчинами и, как все женщины на белом свете, до усёру напрыгавшись, довольная, отправилась спать. Якут 'Стойкий Камыш' ещё держался как мог, спал сидя, но от стола не отходил. Васька был на пике куража и только жаловался, что родимая льётся, как вода, и он даже ни в одном глазу.

— Серёг, дай я тебя поцелую, — и пьяная харя потянулась к моему лицу, вытянув губы длинной утиной трубочкой. — Ик! Я тебя люблю...

— С морды капусту лучше стряхни, — Град хоть и пил много, но был трезв, да и я старался много не налегать в этот раз. А то жизнь как-то быстро взяла меня в свой колючий оборот под локотки и закружила снежной вьюгой, теперь и не знаю, когда она меня выпустит из своих ледяных объятий, да и выпустит ли. А нам бы с лешим не мешало подумать. Вопросов накопилось много, а ответов на них пока не было. Мои шатания по чужим мирам ситуацию тоже не прояснили, только её запутали.

Тихим шёпотом пришла карельская ночь.

— Откуда узнал, что я дед? Ведь ни связи, ни интернета тут нет, ты сам выбросил мой телефон в озеро.

Вспыхнула зажигалка, и синий каракулевый дым стал подниматься куда-то в чёрное небо.

— Сорока на хвосте принесла. Иль ты думаешь, что мы оставим твою семью без присмотра? — леший подкинул себе в тарелку кусок остывшей жирной баранины.

— Помогаете?..

— Нет, но они под постоянным контролем с нашей стороны, и не только с нашей.

— Семья знает?

— Даже не догадываются. Думаю, и не надо...

Я согласно кивнул.

— Что дальше?

Хищник, не пережёвывая, проглотил огромный кусок жареной овцы.

— Земля с твоим появлением словно встрепенулась. Японию трясёт, Китай от селей плывёт, Южноазиатский регион цунами подмыло, Канада вместе с Сибирью горит, Европа от зноя стонет, в Австралии снег выпал, а Москву осенние дожди с ветрами полоскают, словно на автомойке. Даже у нас, видишь вон, погода тёплая не в меру стоит, с ума сходит, всё как будто вверх дном перевернулось. Чего ожидать, никто не знает, даже аналитики не берутся гадать. Все страны военные учения проводить кинулись, да ещё на мировых биржах экономический кризис грянул.

— Нам только чумы бубонной не хватает для полного счастья.

— Не удивлюсь, если появится.

— Думаешь, война начнётся?

— Думаю, пока нет, — Леший отрицательно мотнул головой. — Она пока никому не нужна. Я скажу так, что все сильно напуганы, тут главное, чтоб с дури дров некто не наломал. Все тёмные тебя ищут, и если князя по-тихому убрать, то всё вернётся на круги свои.

Я сплюнул на землю.

— Зачем я им? Что я могу? Я ведь по факту пустышка.

— Не скажи... Теперь ты не просто Серёга из Питера, для многих ты стал символом. Символ возрождения Мидгарда! Когда полк не смог сохранить своё боевое знамя, что с ним происходит?.. Правильно, его расформировывают, так и у нас вышло. А теперь ты, как Феникс, возродился для всех, для всех тех, кто хочет повернуть этот мир вспять. А земля слухами полнится. Уже многим надоело кормить на своей спине этих паразитов, спекулянтов да прихлебателей всяких, и все это прекрасно понимают. А то у нас выходит так: один мужик пашет, а семеро '...' машут.

Я тоже с лешим на этот счёт был полностью согласен. Мир стал давно уже ненастоящий. Это не только в нашей стране такое происходит, это во всем мире, паразитизм как болезнь распространяется по всему организму человечества.

— Что дальше? — не выдержал я долгой паузы.

— Не знаю, сидим пока тихо, пьём крепкий чай... Работа идёт без нас. Наши прикроют.

— Угу, — я принял к сведению. Терпеть не могу неопределённость.

— Не хочу водку! — леший отставил бутылку. — У меня мёд хмельной есть! Сейчас принесу, — и Град пошёл в дом.

— А я по водочке! Ик! — Васька посмотрел мутным взглядом на своих соседей по очереди, то на Мишку, то на Федота, выбирая себе очередную жертву. — Федька! Будешь? Ик! Он у нас голова... — орк постарался сфокусировать свой взгляд на баннике. — Башковитый сильно! Ик! Как эти. Ну как их? Греки! Вот! Самый умный в нашей деревне.

Орк утёр свой рот от свисающей хрустящей капусты, толкнув Фёдора в хилое плечо. Щуплый тёмный на вопрос пьяного орка не ответил, а мирно храпел, уткнувшись носом в прохладную селёдку под пушистой шубой. Ну, хоть Галка не зря старалась.

— Вон у него и профиль ихний, — он аккуратно вынул Федькино лицо из салата и повернул его боком, чтобы его лучше было видно. Федот на наглое вмешательство в свой светлый лик не реагировал. — Видал?.. Как этот! Ну, тот! Ик! Как его?.. — и он вопросительно посмотрел в мою сторону, прося помощи, вроде я знаю, о чём он думает. — Вот! Вспомнил... Цезарь! — Васька удовлетворено мотнул головой.

— Цезарь был римлянин... — поправил я орка.

— Вот и я о чём. Грек — он и в Ахрике грек! Ик! — нос у Федьки правда был удивительным, прямо родовитым, с оттягом, с хорошей такой горбинкой. — Я когда лемеха в поле на плуге менял, Федька мне все уши прожужжал про этого ихнего мужика. Ик! Этого. Ну, как его?.. Арехмотиля!

— Может, Аристотеля? — я снова вмешался.

— Ну а я о чём? Арехмотиля читает своего, говорю, больно головастый он у нас уродился. Ну как этот! Как его?.. Гэний! Гы-гы-гы!

— Эй, баламут, ты почто Федьку тревожишь? А ну верни образинку взад, как было.

Град, как кот, тихо присел на скамью, выставляя на стол пятилитровый глиняный кувшин и две такие же к нему кружки.

— Мёд от диких пчёл, сам собирал, чуть всю жопу об ёлку не ободрал.

— Гы-гы-гы!

Шлёп! Кому-то прилетела хорошая затрещина.

— В следующий раз сам полезешь... А то высоты он боится! Я что, на Винни-Пуха похож?

Васька аккуратно вернул Федьку в салат. Руки, конечно, росли у него откуда надо, не как у меня. Орка, наверное, мама родила сразу с кувалдой и зубилом в руках. Тор, пожалуй, сдох бы от зависти, если бы узнал, что есть на Руси такой вот Васька орк. Он одним этим инструментом смог бы, наверное, блоху подковать, если бы нужда была для дела какая. Так что Василий в своей деревне на вес золота, если что починить или рихтануть, то без него никак, сразу к Баламуту бегут. Его и звали в деревне все так, Васька Баламут, больно у него натура такая неугомонная. Да и Галку, не простую русскую бабу, теперь понять можно, чай не в Европе живёт, а в российской глубинке, а с таким мужем, как Васька, как за каменной стеной. Без него в России не как. Не то что я, безрукий, только и могу по квартире хлопушкой мух бить. А орчат малых кто кормить будет да в школу собирать?..

И вообще очень контрастная пара, на мой взгляд. Васька — сельский олух, и потусторонний специалист паскудных миров. Гала была охотница на тёмных, у неё и лицензия на это дело была открыта, потому и знаний у неё вагон и маленькая тележка в придачу. Вообще собралась странная такая компания. Одинокий леший, я как-то заикнулся за его семью, так он только брови свои хмурит и молчит, ну и я не стал к нему без мыла лезть. Серёжа, то бишь я, конь ещё тот, немного со своим прибабахом, как уже выяснилось. Мишка, великий шаман холодного севера, офицер в отставке, списан за ненадобностью Российским Вооружённым Силам. Федька, бедолага, серый сумрак. Сирота Кулёма, наш любимец, ночная птица Филька и хитрый хорёк Кукуня. Вот и всё моё войско, которое удалось собрать царю Гороху, чтобы победить тёмных пришельцев из чужой вселенной. А то нашим богам без нас никак, даже и не знаю, за что хвататься...

Птица заливалась соловьём. Почему соловьём?.. Это и есть самый настоящий соловей! Я разлепил оба глаза. Вот же сволочь пернатая, поймаю, хвост выщиплю и суп сварю. А ночная беспокойная птаха, как назло, словно прочитав мои мысли, стала ещё громче свою трель выводить. Надо же, и прямо под моим окном, на дереве сидит и всю ночь в свою дудку птичью дудит петушара этот. Эх, я встал с дивана, запрыгнул в тапки и вышел во двор. Ещё темно, но запах свежего утра уже чувствовался на языке, вот-вот — и ночь станет отступать до самого горизонта. Медовуха лешего сигнализировала, что ей надо срочно куда-то по своим делам выйти. Я мялся на крыльце, идти в сортир, далеко, а с порога... Град учует и голову мне отгрызёт, он у нас как собака, у него прекрасное обоняние. Вот и рассвет, прямо свежо... Меня передёрнуло. Делать нечего, а идти надо, не то моё пузо лопнет. И я потрусил в сторону здоровенного хозяйственного амбара. Остановившись возле огромных боковых ворот, которые затворялись на крепкий деревянный брус, я высмотрел возле них в углу куст крапивы, он мне всегда не нравился, и стал его тщательно и обильно удобрять, стараясь не пропустить ни единого листика. Вот не знаю, может только у меня такая мания... Медовуха — штука подлая, и она меня сильно качнула в сторону сарая. Я поймал себя, упёрся в прохладную стену рукой, чтобы не набить шишку на лбу. Сбоку раздался сильный треск, и ворота сарая вынесло, словно их и не было. Что-то сильно ударило меня в бровь, и я перевернулся, кувырком откатившись от них метра на три. Мой тёплый фонтанчик так и пульсировал тонкой струйкой. А ворот не было! Просто вместо них зияла огромная чёрная дыра! Толстый деревянный брус был переломлен в двух местах, и в радиусе пяти метров повсюду валялись от него одни щепки, видно, одна из них и прилетела мне в голову. В амбаре что-то шумно завозилось, и из чёрного проёма послышалось глухое булькающее, до глубины души страшное, ворчание. Когда надо, я соображаю быстро! Недолго раздумывая, и я не стал ждать, когда из чёрного проёма появится ночной гость. А надеюсь, это не моя бывшая тёща меня выследила, я быстро побежал в сторону дома, как мог, на четвереньках, загребая ладонями, да так, что сзади меня заклубилась пыль, не обращая никакого внимания на своего 'жучка-паучка', которого не успел спрятать в штаны. Бежал долго, мне показалась всю мою короткую жизнь, пока не упёрся своей головой в толстые волосатые тумбы лешего. Град меня приподнял за шиворот одной рукой, как слепого щенка, рывком оторвав от земли.

— Живой? — я услышал сквозь звон в ушах знакомый голос хозяина. Я вроде ему кивнул, не помню, меня вырвало. Град откинул меня подальше, как котёнка. — Быстро в дом!..

Ага, только осталось сообразить, в какой стороне двери, и чёрная тень смела лешего, протащив его по земле метров десять!

Что потом происходило, я помнил смутно. Жуткая четвероногая зверюга прижала Града к земле всем своим весом и тянулась пастью к его горлу, захлёбываясь в слюнях, которые капали ему на морду. Леший удерживал тварь левой рукой за нижнюю часть челюсти, не давая острым зубам вонзиться в шею. Что я сразу заметил, это её зубы, они были редкие и длинные, сантиметров пятнадцать, даже удивительно, как она умудрялась с ними закрывать свою широкую пасть, которая была похожа чем-то на жабью. Жаба вцепилась своими когтями в плечо Града, а второй лапой пыталась разорвать стальной доспех лешего и добраться до его сердца. Скрежет когтей по металлу стоял ужасный. Мне стало не видно, что-то тёплое и липкое заливало моё лицо и правый глаз. Я смахнул ладонью, это была кровь, которая сочилась из открытой раны на лбу. В правой руке Град держал свою огромную секиру, но попробуй помаши ей, лёжа на спине, прижатый к земле ночным монстром.

Леший выпустил из руки секиру и сразу нанёс этой страсти резкий удар кулаком в ухо. Раздался глухой звук, и жаба замотала головой, он её оглушил. Зверюга заклокотала, словно она засмеялась над лешим, и срыгнула на Града черной слизью.

— Фу, млять! — меня ещё раз вывернуло наизнанку.

Между широких задних лап у монстра торчал куцый конусообразный хвост, похожий на недоразвитый, такие встречается у взрослых головастиков. От головы до кончика хвоста находился костяной гребень, который ближе к нему сходил на нет. А бугристая кожа была вся в липкой, вязкой слизи. Град нанёс ещё один удар жабе, потом ещё и ещё, зверя, видимо, повело. Его чёрные немного раскосые глаза, как мне показалось, заволокла белая пелена. Град не растерялся, перехватил челюсть правой рукой, быстро вытащил огромный охотничий нож, висевший на его поясе с левой стороны, и сильным толчком пробил гортань зверюги. Нож вошёл твари в головной мозг по самую рукоять, снизу вверх. Ночной 'Жаб' сразу обмяк. Град оттолкнул его от себя ногами, и мёртвая много килограммовая зверюга подкатилась ближе к моим ногам. Её огромная сопливая лапа откинулась на мой пах. 'Не дай бог сожмёт в судорогах!' В предсмертной агонии нечисть последний раз судорожно вздохнула, а я выдохнул, и это были не мои легкие.

Я до колик в боку боюсь лягушек, и я немного поплыл. А перед домом, видно, шёл бой, оттуда раздавалось глухое клокотание и перезвон стали. Град подхватил секиру и кинулся в сторону криков. Пока я мокрый боком-боком пробирался вдоль стенки дома, подальше от ночной жабы, всё уже закончилось без меня. Галька располосовала двоих зверей на ленты.

— Это Индиго! — она закрутила головой. — У них где-то должен быть Поводырь!.. Никому не отходить от дома!

Ага... А то я ж прямо сейчас собрался в лес за грибами, вот только обсохну чуть-чуть... Охотница закружила, словно ищейка, нюхая утренний воздух.

— Он где-то недалеко...

— Смотрите! Он возле бани! — выкрикнул Федька, выглядывая из-под стола, показывая рукой в сторону своей вотчины. — Баня! Баня моя! — прокричал он.

На тропинке возле небольшого сруба стоял двухметровый тощий силуэт в накинутом сером балахоне, похожий на католического монаха. 'Вот и от папы привет!' Пастырь вскинул руку в сторону моих темных, и они, как в компьютерной игре, стали лагать. Федот завис в одной позе с вытянутой рукой и выпученными глазами. Град, как в замедленной съёмке, двигался к серому кардиналу, прорываясь сквозь сильный шторм, ещё чуть-чуть — и его просто сломает. А Галка упала на колени, зажала ладонями уши и тихо мычала. Надо быть полным кретином, чтобы не сложить два плюс два, что это что-то ментальное. Сам я, кроме тошноты, ничего не почувствовал, а рассвет был тихий-тихий, даже соловей куда-то улетел. Я на четвереньках подполз к крыльцу и стал из-за него героически наблюдать за сутулым. Он что-то нашёптывал себе под нос, читая заутреннюю, сконцентрировав всё своё внимание на тёмных. Нужно отвлечь его! Но как?! Может, кинуть в него чем-нибудь. Но, кроме сухого воробьиного говна, под рукой ничего не было. Может, поколдовать, как он? А где шаман? Последний раз я его видел пьяным, спящим в обнимку с Федькой. Млять! Так и родину просрать можно! А если сам... Вдруг своих накрою?.. Я-то не знаю, как мои тёмные на благословение отреагируют. Но моя бабка мне всегда говорила: 'Ты делай, внук, хуже не будет'. Хуже уже не бывает... Ну что? Поверим старой умной бабушке на слово... Или как?

И я вытянул руку в сторону убивца.

— Благословляю! — выкрикнул я, как смог громко и юркнул за крыльцо. — Ох...

В этот раз золотая дымка была ярче и, если можно так сказать, насыщенна намного больше. Золотое облако пыли накрыло в радиусе семидесяти метров землю, окутывая своим покрывалом Поводыря, и мычащих Града с Галкой, которые совсем уж сникли, да и замороженному Федьки хватило. Со стороны тёмных раздался сладостный стон, кайфанули ребята, что ли? Поводырь на секунду замер, удивлённо оглянулся, потом подхватил свой серый подол халата как-то по-бабьи руками и заскакал то на одной ноге, то на другой, вроде он на раскалённых углях стоит. Золотая пыль стала проникать через его модный макинтош, и он, приплясывая, закружил волчком, стараясь сбить с себя моё благословение. Полыхнуло...

— М-м-м! — донеслось до меня с его стороны. — Ай-ай-ай! — монах упал на землю и вовсю уже крутился по пыльной тропинке и громко выл, стараясь сбить с себя золотое пламя.

Я привстал, чтобы лучше было видеть свою работу. Огненная пыльца охватила его щуплое тело, она его просто пожирала на моих глазах, как серная кислота, которая растворяет без остатка металл в своей среде. Ещё пара секунд — и от монаха ничего не осталось, как говорится: мир его праху! Лишь серая накидка одиноко лежала на тропинке и только дымилась.

Ой! Вот и мои тёмненькие очухиваться стали. Град непонимающе закрутил головой.

— Что это было?! — и он внимательно посмотрел на меня. Вот засада! У Града на месте, где должна быть его борода, заплетённая в тугую косичку, ничего не было, лишь небольшой сизый дымок, который быстро развеяло утренней прохладой.

— Да так, ерунда! — и я махнул рукой. — Не обращай внимания. Всё путём... — а сам сделал маленький шаг назад, уже предчувствуя беду.

— Что?.. — удивился леший и перехватил мой взгляд, посмотрев себе под ноги. А на земле лежала синяя лента, которая должна была быть вплетена в его родовую гордость. — Ну, она тебе всё равно не очень шла к морде твоей. — Я ещё сделал осторожно шаг назад. — Ну подумаешь, нет бороды... У меня тоже её нет! Я же так не переживаю... Главное — спокойствие! — Град ощупал место, где должна была висеть косичка. — Гражданин! Держите, пожалуйста, себя в руках!

— Эй!.. А я что-то не поняла! А где мои брови?! — ну вот и мой любимый телохранитель пришёл в себя, нежно ощупывая красивое голенькое лицо. Зато прохладно... Я как мог, постарался перед Галчонком сгладить острые углы в нелегкой для меня беседы, с бывшей женой всегда прокатывало.

— Дорогая, ты с утра всегда прекрасно выглядишь... — промямлил я и не стал дожидаться от них благодарности, 'они ведь тёмные', быстро скрылся за домом и втопил так, как только мог, несмотря на то что мне через пяток лет уже стукнет полвека. Как говорит мой народ: своя рубашка всегда ближе к телу! Хорошо хоть сортир большой да крепкий, под лешего деланный, на деревянную крепость похожий.

— А ну, сука, выходи! — леший подергал ручку.

'Да прям, сейчас... — думаю, — разбежался!..'

— Ну чё за кипишь такой бестолковый устроили? Дело-то житейское. У тебя твой каракуль быстро растёт! А у Галки вообще сущий пустяк. Вон моя жена раньше — поплюёт на карандаш, и такие бровки намалюет, закачаешься! Хочешь домиком, хочешь птичкой!

Бабах!

Деревянную дверь прошил кованый кинжал.

— А хочешь, я тебе сам нарисую?..

Бабах!

— Вот же изуверы психованные! А у меня тоже вавка на лбу!

Бабах!

— Галя! Опомнись! Я твой князь!..

Бабах!

— Дедушку каждый обидеть может...

Бабах! Бабах! Бабах!

Только, наверное, в голливудских фильмах всё так красиво, о чём уже и без меня всё сказано и давно написано. А по факту просто одна сплошная омерзительная трупная вонь.

Как бы ты холёно ни выглядел, какой бы ты ни тратил на себя дорогой парфюм, сколько бы ты зелени ни зарабатывал, какой бы модный костюмчик щёголя ни надевал по утрам и какую бы ты важную должность на этой грешной земле ни занимал, выглядим мы все изнутри одинаково непривлекательно.

Как говорит мой батя, перед моргом мы все равны. Твой кал, моча и твоя липкая кровь — всё это перемешано с пылью и смердит так, что только от одного твоего вида охота сразу же блевануть. Прошу прощения, дамы. Вонь перед домом стояла такая, что хоть прищепку на нос цепляй. Две огромные туши монстров, неподвижно лежали на траве, вывалив своё нутро на всеобщее обозрение и уже все облепленные зелёными жирными мухами. Только одно желание присутствует в это мгновение — отойти от них подальше на свежий воздух и забыть.

Народ находился в каком-то подавленном состоянии, пока Федька не принёс от своей бани серый балахон монаха. Град внимательно осмотрел находку и показал её мне.

— Ну да, кто бы сомневался, — хмыкнул я, на бирке было написано 'Made in China'. 'Тоже мне пришельцы из далёкой галактики...'

С нашей стороны, к огромному моему сожалению, без боевых потерь тоже не обошлось, Филька-сыч погиб. Леший его недалеко от дома растерзанного нашёл, сыч, как и филин и та же сова, — птица тёмная, вот и не успел он до нас долететь, попал, видимо, под ментальный удар Поводыря. Мы его останки под ёлкой захоронили. Спи спокойно, дорогой товарищ, ты сделал всё, что мог, за тебя отомщено. Мы будем помнить тебя...

Наши алкоголики умудрились всё проспать и сейчас без дела вдвоём слонялись во дворе.

— Это поисковый отряд, видимо, случайно на нас вышел... — Град смотрел в сторону, кажется, такого спокойного и умиротворённого леса.

— И... — не выдержал я. — Что дальше?..

— Если в течение двенадцати часов Поводырь не выйдет на связь со своим куратором, то через сутки весь квадрат обложат нечистью, — Леший задумался на минутку. — Нам нужно уходить...

— Куда? Если не секрет, — я уже успел привыкнуть к этим живописным местам Карелии, и очень сильно не хотелось переезжать куда-то в неизвестность.

— Есть у меня одно место. Потаённое... Главное, успеть выскользнуть из этого котла.

И мы скользили, Град даже моторы на лодках утопил в озере, не пожалел. Шум моторов слышно, да и след со спутников видно от них по водному зеркалу. Так что он дал Ваське деревянный шест, один взял себе и оттолкнулся от родного берега. Оркам было предложено вернуться в свою деревню, к детям, тёмные её не тронут, это уже тянет на международный скандал, а у них всегда один почерк. Умер, мол, случайно, от сердечной недостаточности. Примите наши соболезнования... Но мои тёмные категорически отказались, дети уже на Украине, где-то под Харьковом, у родителей, пусть отдыхают да спелые фрукты лопают.

— А мы с вами! — заявили они в один голос.

Так что мы все вместе плыли по озеру на двух дюралевых лодках, держались как можно ближе к берегу, не оставляя разводов на поверхности водоёма, стараясь не отсвечивать спутникам. Кулёма с Кукуней тихо прижались друг к другу, сидели на корме лодки и смотрели в сторону удаляющего дома, словно они знали, что видят его последний раз в своей жизни. Всё чувствуют животинки наши, всё понимают...

Мы с Градом и Федькой шли первыми на лодке, Васька с Галкой и Мишкой замыкали караван беженцев. Хорошо, что Град, видно, к такому повороту судьбы был готов, и мы очень быстро собрались. А точнее, орк шустро отодвинул мой старенький диван, и под ним оказался хороший такой погреб. Камуфляжные костюмы, утеплённые туристические ветровки, кожаная обувь, всем по размеру, палатки, рюкзаки с провизией, котелки, посуда, газовые горелки, баллоны к ним и многое-многое другое. Что ни говори, а у нашего народа есть одна замечательная черта в нашей жабистой натуре, которая находится где-то на генетическом уровне у каждого русского: 'Вань, а это тебе зачем?..' — 'Не знаю... А чтоб было...'

Град, видно, калач тоже тот ещё, тёртый, так и у нашего запасливого пушистого выходит, на всякий случай. И этот всякий случай, если его ждёшь, обязательно придёт. Леший из сейфа достал документы и протянул мне паспорт с моей наглой мордой.

Нет, я всё конечно понимаю, в этом мире за деньги можно всё.

— Но моё фото откуда?

— От верблюда... — пробурчал под нос горелый и вытащил две жирных пачки денег. — Хобби у меня такое, — засовывая их к себе в карман, отвернулся от меня леший. Он всё ещё на меня злился из-за своей плешивой бороды.

Я огляделся, в углу стоял ещё в смазки пулемёт Максим.

— Млять! А это у тебя откуда? — я присел, чтобы лучше разглядеть этот исторический раритет.

— Тебе же сказали, оттуда!

Ну и ладно, дуйся, сколько твоей душе угодно, может лопнешь. Так что мы быстро покидали свои пожитки в два болотохода, загрузились и отчалили от этой обетованной земли.

К вечеру на шестах мы прошли почти всё озеро Красное и свернули в маленькую, ничем не приметную северную речку. Кто был в Карелии, понимает, что всю её огромную площадь пересекают тысячи малых рек и таких же озёр, которые между собой соединяются, как и в любом живом организме, словно это артерии нашей земли. В общем, я смутно представлял, в каком направлении мы двигались. Хорошо хоть наши болотоходы были, слава всем богам, лёгкие, и без особого труда в нескольких местах нам пришлось их перетаскивать на себе из одного ручья в другой. На ночь остановились поздно, изрядно измотавшись, по крайней мере я. Лодки наши пришлось прятать в кусты, несмотря на то, что они были выкрашены в тёмно-зелёных тонах. Погода стояла теплая, и мы палатки решили не ставить, обошлись спальными мешками. Готовить желания тоже не было ни у кого, но у нас был хлеб и консервы. Град костёр жечь запретил, так что обошлись газовой горелкой, для чая кипячёной воды хватит и так. Леший назначил дежурных по лагерю, сам остался первый, а шамана под утро оставил, его время, ну и орков между ними. А я, как князь всея земли, видимо, должен выспаться хорошенько. Да хрен там! Просто выяснилось, что мне немного не доверяли эти... Ну и ладно... Прям оскорбился на всех и отвернулся, лёг спать. Сон в голову не шёл. Эта парочка голубков в спальном мешке всё время шушукалась.

— Вась, перестань... Люди вокруг... — в мешке подозрительно завозились и захихикали.

— Где? Ничего не вижу...

— Ну люди... А мы что, не люди... Гы-гы-гы!

— Прекрати, Вася!..

Попробуй тут усни с этими озабоченными. У всех горе, а им лишь бы потрахаться. Я тихо вылез из спальника и ушёл к лешему. Град дежурил и думал о чём-то своём, расположившись недалеко на берегу речки. Я подсел рядом. Сидим. Молчим значить.

— Град, ты это... Извини меня, ну, за бороду свою. Я, правда, не хотел...

Он дружески хлопнул меня по плечу.

— Нет, это, ты меня извини. Ты нам всем жизнь спас там, — он по-старчески совсем как-то вздохнул. — А я вишь как... — он запнулся. — Если бы не ты...

Я перебил его, просто не люблю взрослые сопли.

— А кто это такие Индиго? — и я бросил в ручей маленький камень. — А то как-то времени всё не было спросить тебя.

Леший насупился и засопел, как сурок.

— Безмозглая тварь, — чувствую, прямо вытянул он это из себя клещами. — Всех неразумных тварей, которые поддаются телепатическому подчинению, называют Индиго. Но сам Поводырь — это тот ещё демон, высший. Очень редкий, на земле таких нет, их вызывают из самого Пекла, — Град вздохнул и примолк, словно собирался с мыслями своими.

— Я таких один раз видел, когда ещё совсем молодым щенком был. — и он усмехнулся сам себе.

— Помню, сорок первый, начало ноября, их немецкий третий рейх десятка два призвал на последний, как казалось тогда, прорыв из Нави, — Град на секунду прикрыл глаза. — Уж и не знаю, какую цену им пришлось заплатить за эту помощь тёмному миру. Им теперь лет сто расплачиваться придётся за этих демонов. Здорово нам тогда от них перепало... — и леший тяжело вздохнул. — Как вспомню всё это, даже сейчас шерсть дымом встаёт на загривке. Поводыри могут контролировать безмозглых тварей но только по ночам. Днём они впадают в спячку. Представь, что после них в окопах наших творилось. Я в одну такую раз двадцать стрелял, а она всё одно скачет, сука такая. Таких только рубить надо, больше никак. А спрашивается, чем?.. Вот и секли их сапёрными лопатами, народ как мог отбивался от этой нечисти. Это потом уже научились, кавалерию вспомнили наконец да вернули в ряды, а тогда... — и он обречённо махнул рукой. — Хилые их могут, держат до километра под своим контролем, попробуй доберись до демона, когда он в три кольца под охраной. Как выстояли, и не знаю тогда, — Града заметно передёрнуло. — У тебя сигареты с собой? — я онемел от такого откровения, даже не обратил внимания на то, что леший закурил, а просто молча кивнул ему и протянул руку с портсигаром. — Крови сколько нашей протекло, наверное, целого моря не хватит, — и он выпустил колечко сизого дыма. — Я сейчас! — Град поднялся и быстро сходил в лагерь принёс небольшую серебряную флягу. — Грех погибших друзей не вспомнить, — ветеран плеснул содержимое в три маленьких стакана, один он аккуратно отставил, а другой протянул мне. — Спирт... — шепнул он. — Эти там плодятся... — леший махнул рукой. — Пущай тешатся, молодые ещё, не будем мешать, — и он присел рядом. Градомир стал закручивать крышку на этом святом Граале, и, словно мухи на запах, сразу же нарисовались, хрен сотрёшь, Якут с Федотом. — Каждый со своей тарой... — не оглядываясь, прошептал Град.

Двое из ларца кивнули и достали из-за спины алюминиевые кружки.

— Ну, так вот... мороз, как сейчас помню, тогда лютый стоял. Стужа ужасная, от этой погоды весь лес по ночам трещал, даже дерево его не могло выдержать, стволы напополам трескались. Это наши волхвы ворожили так, чтобы технику немецкую остановить перед Москвой. Днём метели свои напускали на немчуру, да такие, что пуржило, за метр ничего не видно. Откапываться от снега смысла не было никакого, всё за час переметало. А ночью словно и не было пурги никакой, только злой мороз с востока голубой волной шёл, словно дыхание самого Чернобога, сразу же сковывая своим дыханием округу. Вот тогда-то и начиналось самоё интересное, вечера на хуторе близ Диканьки под Москвой. Демоны нечисть свою гнали на нас, словно скот на бойню, не жалея её не капли. Какой только заразы они не выпустили в этот мир, и прыгающая, и лазающая, и ползающая, были такие, что и летали, мрази... Техника вся стояла, а им хоть бы хны, только мелким льдом шкуры покрывались.

С приходом вечера артподготовка была всегда, немцы сначала час долбили из пушек своих по нам, а потом начинался Гон. Поводыри сразу всех демонов на прорыв бросали. Вот и прут они на нас, обезумев, как стадо бизонов, от головной боли ни черта не соображая вокруг, на смерть свою да кровь нашу. Только тяжёлое дыхание слышно ночью, словно это загнанные лошади скачут на тебя всем табуном. Я тогда ещё в ополчении начинал, когда первый раз столкнулся нос к носу с этой тварью в окопе. Только они не на этих лягух похожи были, те были вроде диких вепрей, клыки по полметра и без шерсти, голые, одна только шкура вся в складках, как морда шарпея. Мы ещё дураки необстрелянные были совсем, нам бы гуртом на неё навалиться, а мы все кто куда, врассыпную бежать кинулись, да палили в неё из чего было, по дурости своей, кто-то и гранату умудрился запустить в эту тварь. Шороху она навела, конечно, знатного. Гранатой её всё-таки приглушило малёха, да всей ротой расстреляли её, как в тире, пока она возилась в окопе. Только под утро после подсчёта потерь в личном составе прослезились. Тварь семерых задрала, пятерых ранила, остальные семнадцать друг друга с перепугу перекрёстным огнём в потёмках положили. Вот так и воевали... — Градомир протянул свою флягу и нам плеснул в чарочку. На минуту замер, словно он хотел вспомнить каждое лицо своего боевого товарища, а может, он просто отдавал хвалу своему богу за спасенную жизнь на этой страшной войне, и одним махом её опрокинул себе в пасть.

— Ирод, что ж ты делаешь?! Федька, это же чистый...

Мы не успели! Как в той песне: отряд не заметил потери бойца. Федот — серый сумрак, возомнив себя, наверное, лешим или на худой конец человеком, интеллигентно зажал себе носик и с зажмуренными глазами опрокинул в маленький ротик порцию чистого медицинского спирта и, как полагается мужику, смачно сглотнул.

— Быстро воды ему!..

Якут бросился к ручью. Наш многоуважаемый банник, 'пятьдесят оттенков серого', через мгновение поменял свой окрас и стал похож на 'цвет настроения синий'. Щеки его вздулись, а глаза стали вылезать из орбит. Я даже отсел немного в сторону, вдруг он оборотень какой или блеванёт сейчас, что вероятней всего. В общем, мы не уберегли малого. Моя мама меня бы не одобрила, если б узнала, что я спаиваю нечистую силу. Якут взял под белы рученьки сразу захмелевшего Фёдора и увёл его в люлю бай. Дикие танцы нам тут не нужны!

— Град, а откуда у немцев столько нечисти взялось? Не автобусом же её из Нави в Мидгард доставляли, — мне совсем не хотелось спать, наверное, я был весь на нервах.

— Нет, конечно! На это нужны огромные ресурсы. А их нет. Они пошли другим путём. Немецкая организация была такая, может, слышал 'Аненербе'.

Я кивнул.

— Ну, так вот. Одна из многочисленных групп Аненербе, говорят, рылась в монгольской пустыне Шамо, ещё в тридцать седьмом году, и, видно, они раскопали среди вечных песков древние врата Междумирья. Как они проводили эвакуацию, не знаю, помню, шум был какой-то с этим связан, а какой, не помню. Ну и, видно, немцы воспользовались этими вратами, вроде как говорили, помогла им Велесова книга. Каждые сутки из Нави по сотне зверюг таких призывали в наш мир. Они потом больше психологически давили на бойцов Красной Армии, несколько ей урона наносили. Сколько народу каждую ночь ждало их. А слухов сколько... сплетен... паникёров... нагородят такого, что у самого шерсть на загривке дыбом становится.

Ну, как видишь, справились сами тогда, без чьей-либо помощи, наш народ и не через такое горе проходил. Ведь это не просто народ земли русской, это кровь рода нашего, память наших предков в каждом из нас, как корень, твёрдо сидит, мы и есть с тобой и со всеми живущими сейчас и тут — боги этого мира. Да, да, так и есть! Можно сказать так: мы боги Яви... Все те, кто жил до нас, все те, кто живет сейчас, и все те, кто будет жить после нас, в этом безумном мире, — и леший крепко приобнял меня своей рукой, плеснув мне в чарочку. — Ведь мы вместе всё можем, правда... если захотим! Верно..., когда по носу получим от тёмных, — и он как мог мне улыбнулся, а точнее оскалился. — Иди ка ты, Серёга, ложись спать, поздно уже, утро вечера мудренее... И этого алкоголика забирай с собой! — он указал на Якута. — А то уши свои развесил!

Глава 8. Пермский край, город Чусовой. Время спустя.

Одно дело — знать, лёжа на диване, что наша родина необъятная, а совсем другое дело по ней путешествовать на своих двоих и попробовать её всю родненькую объять... Это вам не титьки на диване мять!

В общем: брели мы лесами тёмными, шли степями широкими, лезли горами высокими... Знал бы — лучше сразу застрелился или утопился бы в озере Красном.

Для нашего лешего слово 'дорога' — это одно, а для нас, вишь как выходит, это совсем другое. И чем лес гуще, тем он ему, видать, краше. Да и насекомые всех достали, спасу никакого от них нет, собаки эти. Это не комары, это просто драконы какие-то... кроме нашего Йети лесного, всех заели. Иногда по острой нужде выходили в редкие населённые пункты, которые встречались на нашем пути. Наш Град упёрся своим рогом и ни в какую меня не пускал к людям в поселения, мол, в лесу безопаснее, хоть ты тресни. Так что в попадавшиеся на пути посёлки Якут с Градом сами ходили в образе благопристойных граждан РФ. А меня людей посмотреть да себя показать не пускали суки эти. Так и шли себе, брели потихонечку, без особых приключений и никому не нужных лишних глаз. А 'потаённое' место у нашего лешего, чтоб его блохи загрызли, оказалось совсем рядом... пол-локтя по карте. Надеюсь, мы хотя бы не засветились нигде, когда сюда добирались. Вот так и вывел он нас, захватив немного Северного и выйдя на Средний Урал. Мда... Съездил на рыбалку, называется...

Васька где-то в Чусовом нашёл молодого армянчика, и тот согласился нас довезти на своей 'газели' до деревни, куда мы и направлялись, а если быть точнее, то к кому... Ехали недолго, может час, может чуть больше, как говорил Чебурашка, друг всех детей: ехали мы, ехали и наконец приехали... Аминь!

Деревянный огромный дом в два этажа, сразу видно, ухоженный и хорошо выкрашенный. Зелёный забор его подпирал, словно девку хмельную, держа под белы рученьки. В глаза кинулась большая по меркам человека дверь, метра три высотой, и такой же прилагался к ней, не под шаг человека, порог. Очень похоже на наши соборы в Санкт-Петербурге, да и не только в Питере такие есть, они по всему миру раскиданы, словно семечки, где есть два вида лестниц, ведущих внутрь храма. Одна половина ступеней под человеческий шаг, а вот другая — это большой-большой, вопрос... Кто бы мог по ним подыматься и, главное, зачем?.. И все они имеют такие огромные кованые ворота, которые около семи метров высотой, уж и не знаю весом каким. Ведь даже наш леший на фоне этих ворот выглядит просто хмырём деревенским. Так и тут, страшно представить, какие гости сюда заглядывали на огонёк в далёком прошлом. Будем надеяться, это не наш рыжебородый товарищ со своими друзьями.

А привёл нас всех лешак Градушка к самому главному волхву Земли Русской. Вот так, ни больше, ни меньше. Как он сам объявил всем, топаем к заступнику всего живого, идём, в общем, к дедушки!

Ну а вы где, думали, волхвы живут на Руси, как не на Великом Урале? Вот все тут и живут, ага, в каморках своих, убогих, двухэтажных. А вы что думали?.. Так и есть... чесслово. Не верите? Вот вам крест... Гы-гы-гы.

Стоим, значить, мнем яйца на пороге, кроме Гальки, конечно, ждём чего-то, а самим зайти в ентую открытую дверь чаво-то ссыково... Как сказал леший, надо б дедушку подождать, сам выйдет...

А дедушки нет и нет. 'Помер, он что ли?' — и только я подумал об этом дедушке, как, словно шелест осенний листвы украдкой, подымая волосы на моих подмышках, тихо прошуршал в голове голос.

— Ну и долго вы там все стоять будете? Ироды... Нагулялись?

От неожиданности я вздрогнул. Град, вижу, тоже к макушки уши прижал, как собака побитая. Видно, не только я приглашение дедушки услышал. Нет, ну реально все сразу как-то напряглись.

— У-у-у! — заголосил наш лесовик малыш Кулёма и вместе со своим хитрым другом Кукуней смело отправился в большой дверной проём, как к себе домой, нагло повиливая пушистым хвостом. Ну, животные бестолковые, что с них взять, никакого чувства самосохранения.

Ну что, все вместе гуськом зашли к дедушке в дом. Длинный коридор, с правой стороны лестница на второй этаж, слева большая комната, в общем, зал. У стены большой угловой диван, видно, недешёвый. Тумба под телевизор, на которой стоял хороший музыкальный центр, из которого тихо пел всеми любимый наш Михаил Круг: 'Владимирский централ, ветер северный. Этапом из Твери, зла немерено'. Вот как-то так...

Справа дверь на кухню, там тоже никого не было, но из неё был, видно, выход на задний двор, и мы все вместе по очереди вывалились наружу. На заднем дворе стоял стол, за которым сидел седой старик и не спеша попивал из самовара вприкуску с кусковым сахаром чай. Под ногами старика на задних лапах стоял медвежонок и клянчил у него сладости.

Все тут же наклонились, ударив себя в грудь.

— Мир твоему дому! — прогоготали мы, как гуси.

Старик с интересом оглядел нас по очереди цепким взглядом, это не дедуля какой, а хищник лесной.

— И вашему дому мир, — ответили нам. Дед с минуту молчал и задал главарю нашей банды наболевший для него, видно, давным-давно вопрос. — И где тебя носит?.. Пёсья кровь!..

Дедушка укоризненно посмотрел на лешего. Да так, что наш Град сжался в маленький комок шерсти, словно слепой щенок, осталось только сиську ему мамкину под нос сунуть.

— Да мы там... Да я думал... — промямлил он.

— Понятно... — дед не отводил с лешего колючего взгляда. — Ты, как всегда, блохастый, думаешь, что на твою хитрую волосатую жопу хорошего самострела не найдётся?.. А видишь, как выходит: нашёлся...

Град ничего не ответил дедушке, а молча стоял и ждал его справедливого приговора. Я тоже почувствовал исходящую от старика тяжёлую силу, и мой давно не мытый загривок стал от этого дедушки подыматься медленно дыбом. Я-то его узнал, это тот, которого я видел в далёком прошлом, в котором просидел своим сознанием целую неделю. Меня сразу же тряхануло. Млять... Дед перевёл взгляд на меня, потом хмыкнул.

— А ну покажи!

— Чего? — сразу не понял я, чувствую, начинаю тупить перед этим старцем.

— Ну, если бы титьку, я бы попросил её, — и он указал на Галину. — А от тебя хочу видеть благословение...

Старик отхлебнул горячего травяного отвара. Расстраивать дедушку желания у меня никакого не было, и я вытянул в его сторону руку и пошевелил пальцами.

— Благословляю... — прошептал я.

Золотой дождь сразу накрыл весь задний двор мелкой моросью. Старик прикрыл глаза и просидел так молча с минуту.

— Добрался, всё же... — прошептал он еле слышно пересохшими губами. — Дай я на тебя хоть посмотрю... соколик... Сколько лет тут сижу из-за тебя... — Потом удовлетворённо кивнул себе и разрешил всем сесть за свой стол, указывая по хозяйски рукой. Я только сейчас заметил, что наши тёмные стояли в согнутом положении, а особенно северный шаман был готов до земли склониться перед стариком. Якута бил сильный озноб.

Старика звали Гараун, странное, конечно, имя для нашей родины. Мы все вместе просидели с ним до позднего вечера на заднем дворе, много говорили и рассказывали о своих приключениях. Он только кивал седой головой и внимательно слушал лешего, лишь один раз уточнил у него информацию о Поводыре. Старик оказался вегетарианцем, и мясо категорически отвергал, что для Града с Васькой хуже смерти, но нам разрешил немного рыбы. Галина с Кукуней, как и положено, крутились на его кухне, стараясь накормить всех оглоедов. В общем, своё место Галка всегда найдёт в этом мире, не пропадёт. Мы же после допроса дедушки, а вышло всё именно так, в первый раз за долгое время, как белые люди, улеглись спать, сполоснувшись в уже прохладном душе. Дедушка сказал: спите спокойно, ни одна ночная бабайка из чужого мира вас не скушает. И я ему почему-то верю, раз дедушка сказал 'не скушает' — так оно и будет.

— Град, а Град...

— Чего тебе?

— Ты спишь?..

— Сплю. А что?

— Да так, ничего... Спи...

— Чего хотел-то?

— Знаешь... — прошептал я в абсолютной темноте, ища глазами своего собеседника. — А это тот волхв, в котором я неделю просидел, — я даже не столько лешему говорил, сколько себе, мне, видно, нужно было выговориться.

— Да не... этого не может быть. Что ему, по-твоему, четыреста тысяч лет? — в потёмках усмехнулись.

— Не знаю... Но с виду копия того старика, да и голосом похож, и мимика его... А главное, его цепкий взгляд, словно он щупает тебя. Заметил? — я снова задумался.

— Попробуй тут не заметь... — пробурчал в темноте леший. — Может, родственник какой, ведовство ихнее, говорят, по крови передаётся. Скорее всего, он дальний потомок твоего волхва. Ишь, как кровь выворачивает... Всё она помнит... — Град притих.

— Может, и так... — ответил я лешему.

— А ты что ж, его изнутри видел?

— Да не, он когда умывался, я его отражение в реке хорошо разглядел, — тут же сбрехал я Граду.

— Ааа... — ответил он. — Выкинь лучше эту дурь из головы, и давай спать, — посоветовал мне леший.

— Давай, — согласился я с ним: может, и впрямь дурь...

Утром с тёплой постели вставать было неохота, но с кухни шёл умопомрачительный запах, да и курить больно сильно хотелось. Галка чего-то там возилось на кухне, Васька уже в парнике дедушки копал усердно грядки, а Федот был использован по прямому назначению, он топил баню. Града с хозяином дома не было видно. Дед курить во дворе запретил, сказал — вон, на улицу ступай, травись отравой своей там. Я вышел на крыльцо и облокотился на деревянные перила. А перед глазами совсем жёлтое сухое поле и за ним лес Урала, уже совсем тёмный и хмурый, предчувствующий скорое наступление белой проказницы зимы. Я чиркнул зажигалкой и решил присесть на порог дома, с детства люблю сидеть на ступеньках. Где-то с боку раздался сухой щелчок, словно хрустнула сухая ветка, и мой правый бок обожгла острая боль. Я ничего не понять, как стал заваливаться на спину.

Эпилог

Седой старик одиноко стоял на крыльце и смотрел вслед уходящим гостям. Небольшая чёрная точка, буром выкручивая пространство, незаметно появилась за его сутулой спиной и стала стремительно нарастать, въедаясь вихрем в этот явный мир. Кажется, что это сам Хаос явился за ним или сама Смерть пришла по его душу. Из чёрной дыры, которая, как показалось Гарауну, поглощала в себя солнечный свет, выскользнула красивая женщина. Она тихо подошла к старцу, словно ночная хищница вышла на охоту, и украдкой заглянула через его плечо.

— Ты всё ещё на что-то надеешься, старик?..

Слово 'старик' она проговорила с каким-то своеобразным сарказмом, словно говорила на русском, но совсем на другом диалекте. Женщина была одета в белое лёгкое летнее платье, которое сразу же невольным движением потревожил лёгкий осенний ветерок, а вместо обруча на голове, который должен был украшать её волосы светло-голубого цвета как холодный лёд, сиял молодой месяц. Красавица осторожно положила свою белую руку ему на плечо. Гараун, не поворачивая головы, лишь пожал плечами.

— А знаешь, как тут говорят?.. — он всё смотрел, не отрываясь на уже пустую дорогу. — Надежда умирает последней... — и у него нервно дёрнулся правый глаз.

— А что ж ты ему не помог?! — она по-девичьи фыркнула.

— Это их мир, — тяжело вздохнул старик. — Им теперь всем вместе придётся это расхлебывать, что они создали и к чему пришли. Или, ты думаешь, я им ихние задницы подтирать буду?!. Сами, всё сами... — намного тише прошептал куда-то вдаль великой волхв России и задумался.

— А я к тебе... — женщина дохнула ледяным дыханием на рядом стоящего с ней уже молодого красивого мужчину, с серыми большими глазами. — Я слышала, у тебя лучшие ягодные настойки на этой планете? — замурлыкала эта кошка. — Не хочешь ли ты угостить совсем юную и легкомысленную особу своим знаменитым хмельным напитком? — и она кокетливо улыбнулась своей белоснежной улыбкой. — Ну, хватит хандрить, Велес! Пойдём, у меня к тебе важное дело...

На перекрёстке стояли четверо. Неказистый мужик высунул розовый язык и поймал первую летящую с неба колючую снежинку.

— Вот и зима... — прошептал он.

— А теперь куда? — миловидная женщина вопросительно вскинула свои брови.

— У меня теперь есть цель в жизни, надо найти Андрея...

— Месть — это не выход... — тут же ответила она.

— Ага, — кивнул невзрачный мужичок.

— Это не месть... Это неотвратимое наказание за смерть Сергея. И я сделаю так, что его тело будут терзать тысячу лет белые черви... — неказистый поправил свой рюкзак на щуплых плечах. — И к тому же на Мидгарде остался молодой князь, внук Серёги. И ему нужна правильная нянька...

— Няньки! — тут же поправил его рядом стоящий смуглый человек с сизым пером, вплетённым в тугую седую косу. Мужик, соглашаясь, кивнул.

— Хорошо, пусть будет две няньки.

Женщина внимательно посмотрела на рядом стоящего мужа, они даже чем-то неуловимым были схожи между собой.

— Я думаю, там две няньки не справятся, если он похож характером на своего деда. Так что мы на Украину, и через месяц найдём вас в Санкт-Петербурге.

Собеседники, соглашаясь, кивнули.

— Значит, у него будет четыре няньки.

Стоявший рядом с этой компанией самый молчаливый из них товарищ утёр рукавом мясистый нос и добавил: — Пять нянек... Их будет пять... — он внимательно смотрел куда-то в сторону деревни. А по дороге бежал то ли подросток, то ли ещё кто непонятный, но, что удивительно, у него был длинный нос, просто орлиный и рядом с ним, путаясь в его ногах, мельтешил маленький зверёк, за которым мчалось в припрыжку чудо-юдо, словно это морской осьминог, который вышел на сушу.

— Может, мы ему хотя бы одежду купим? А то он у нас на бомжа похож...

— Гы-гы-гы! Шлёп!

P. S. — Э-э-эй!.. Та-ам!.. А кто свет погасил?.. Мляяять... Ой! Звёздочка какая... А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а...

Конец первой части.

Часть 2.

Бурелом выл как загнанный в западню одинокий зверь, гнул в дугу вековые ели, стонал, рычал, словно он одержим самим дедом Карачуном, который хотел добраться до маленьких глупых людишек. Но только потоки воды с могучих лап струились на них, зябко кутавшихся где-то внизу, в его огромных корявых когтях, своими промокшими плащами, да жались друг к другу, стараясь хоть как-то спрятаться от этого страшного ночного хищного зверя.

— Слышите?.. Сам Чернобог лютует, никак демонов своих цепных выпустил, вон как надрываются... Нас, что ли, ищут?.. Не к добру всё это... — крепкий в плечах воин с русыми кудрявыми волосами, которые были перевязаны синей шёлковой лентой в конский хвост, тяжело вздохнул.

— Слышу и помню... — донеслось в ответ из темноты, — что великий совет волхвов доверил нам дело серьёзное и опасное, надо бы отыскать эту жрицу, да желательно по быстрее, видишь, как великих жрецов Ра эта беда переполошила, — обтерев лицо крепкой ладонью, ответил ночной, невидимый глазу собеседник.

— Нечай сам Стрибог помогает Карачуну... — воин вверх запрокинул голову, подставляя свое обветренное лицо под летящие с чёрного небосвода крупные капли дождя.

— Подвывает-то как натужно, аж на душе муторно... Дела... Может, мы этой вылазкой своей немало крови людской спасём... — поежившись, кивнул он в темноте, больше, наверно, себе для пущей убедительности, чем своим друзьям, с которыми он держал дальнюю и долгую дорогу.

— Горыня, вот ты хомяк пакостный! — раздался из сумерек красивый девичий голос.

Молодая охотница старалась хоть как-то избавить себя от холодной сырости, прыгала на одной ноге, сняв шлем, рассыпая в разные стороны каштановые волосы, которые мокрыми сосульками повисли на её плечах. Аккуратно собрала их, скрутила в канат до скрипа, и небольшая струйка воды тонким ручейком скатилась по её кольчуге.

— И когда ты только успел все яблоки сожрать? — она нагнулась к своему мешку. — Прорвало там, что ли, — охотница недовольно кивнула в сторону черного непроглядного громового неба. — Давненько такого не было, даже и не упомню. Нет... я дождь люблю, но третий день к ряду хляби такой, это уже перебор! — молодица причитала как старая бабка-ворчунья, которая уже прожила не один век на этом свете, всё ещё не отрывая внимания от своего объёмного вещмешка.

Друзья украдкой меж собой переглянулись и бесхитростно подсмеивались, слушая в очередной раз оханья зеленоглазой охотницы. Все знают, что когда кому-то плохо, то остальным, если можно так аккуратно сказать, ровным счётом наоборот, а особенно бестолковым парням.

— Это всё ведьма клятая виновата, — донеслось из-под еловой лапы, которая служила укрытием богатырскому голосу. — Она, подлая, слякоть напустила... — откликнулся в темноте тот самый хомяк, который сожрал яблоки.

— И всё равно, вот сижу и думу думаю, — рассуждали вслух под лапой, — никак не могу в толк взять, на ум мой не идёт, как это тебя, непутёвую, с нами Люд в лес дремучий отпустил? — богатырь сидел на сухостое, стараясь как можно лучше укрыться красным щитом от холодного проливного дождя. — Видно, Репей, ты его заела дома до самой печёнки своим нытьём... — сам же и ответил на поставленный вопрос и резко тряхнул конским хвостом, сбивая с них мелкую морось.

— Ага, его заешь... — отозвалась охотница. — Быстрей тебя самого серым пеплом по ветру развеет, чем его... — Фрида уже заканчивала не совсем приятные дела. — Чуть что, сразу же упор лёжа принять! — девица постаралась голосом передразнить своего отца. — Как будто он больше слов не знает, пердун старый... Ничего ему поперёк уже сказать нельзя! — она фыркнула, как дикая росомаха. — Совсем уже из ума выжил... — она сняла со своих плеч мокрый, прилипший к девичьему телу плащ и стала его яростно выкручивать, как будто это было банное мочало, представляя, видимо, в своей голове своего единственного родителя Люда. — Дома весь пол сиськами до дыр затёрла... — она недовольно в темноте сморщила свой нос и покривила тонкими губами.

— А я-то думаю, что это они у тебя такие, ну это... — Горыня замялся, с его стороны послышался шорох, он прислонил свои медвежьи ручищи к бычьей груди, посмотрел на них, оценил... Ещё немного скукожил ладони, тем самым обозначил совсем крохотный размер. — Яблоки, — выдавил он из себя, сродни ребёнка родил, и сразу же пригнулся к земле, прикидываясь травой ползучей, прячась от меткой дорожной подруги: не прилетело бы из темноты чего? А нет, прилетело...

— На себе не показывают... — тут же постарался вставить слово старшего по ряду молодой князь Олег, тем самым упрекая в неразумном поведении своего боевого товарища.

— Фу, фу, фу! — Горыня запыхтел загнанной лошадью, пошаркал ладошками по своей кольчуге, стряхивая невидимые титьки куда-то себе под ноги в мокрый лесной мох, и тут же три раза сплюнул через левое плечо. — Чур меня, чур! А то вдруг вырастут... — добрый молодец постучал костяшками кулака по дереву и заулыбался, вроде дитя малого, бестолкового, покосился в сторону боевой подруги хитрым котом, который уже побывал в погребе у своей глупой хозяйки, и невинно ей улыбнулся: хотя и зря, ночь на дворе тёмная, хоть глаз выколи, ничего дальше вершка и не видно.

Олег усмехнулся в молодой, недавно отращенный ус, хоть и ночь стояла страшная и непроглядная, но поддержать разговор друзей, этой вечно грызущийся между собой пары, своего добродушного друга Горьки и зеленоглазой арийской фурии Фриды, это святое дело, а то чувствовали они себя в этой страшной глухомани беспокойно, вот и хорохорились, поддерживая друг друга как могли.

— Вот тебе, Горыня, гадость сказать, что кобелю забор обоссать, только ногу в нужном месте для непотребства успеть бы поднять. Они, что, у меня должны быть как у твоей бабки Агафьи козы?! Торчать в разные стороны? — Фрида поджала тонкие девичьи губы и отвернулась от него, показывая своё отношения к бесчувственному деревянному чурбану. — Да твоими дланями только у коровы вымя мять... — не удержалась она от едкого словца в сторону товарища. — Только козьи сиськи и щупал в жизни...

— Ну ладно тебе хныкать, — уже более миролюбиво ответил тот, пойдя на попятную, здоровяк почувствовал, что перегибает палку, — все и так знают, что батя у тебя мужик суровый, — Горыня постарался незаметно съехать с этой для всех баб болезненной темы.

— А правда молва людская по земле ковром стелется, что Люд, оставшись один в лесу без оружия, порвал голыми руками стаю волколаков?.. — он постарался рассмотреть в темноте молодицу, ёрзая на трухлявом пеньке, пытаясь в это самое время хоть как-то увернуться от холодных струй дождя, которые всё время норовили скользнуть вертким ужом за шиворот его кольчуги, чем отвлекая молодицу от пасмурных мыслей.

— Ну не всю стаю... — задумалась она. — Но двум голову перегрыз точно, да и с ножом он был. Кто же в лес без ножа ходит? — не поворачивая головы, отозвалась обиженная и ущемлённая в своей девичьей гордости арийка. — Сама видела, когда в дом эту гадость на себе из леса принёс. Мерзость-то какая! Если б кто из баб соседских увидел, так сразу бы сарафан пришлось менять. Тьфу... — Фриду передернуло только от одних воспоминаний, и она сплюнула куда-то под ноги богатырю в дремучий замшелый мох.

— Как же это... — удивился молодой князь. — Разве так бывает, чтобы Люд в лесу бродил без своего оружия? Я слышал, он даже спит с ним и по нужде с мечом своим ходит... — и Олег вопросительно вскинул брови, почесал редкую поросль на своём подбородке, покачивая своей головой в недоумении.

— Ну, в общем, твоя правда, Олег, он и спит с ним и даже ест им, и по нужде в лес ходит, — она пожала своими плечами так просто, неудивительно, видимо, и сама с ними спит, нежно обнимая два тонких калёных брата, и по нужде с ними ходит.

Молодица, размяв свои ноги, присела на корточки, покрывая себя от дождя круглым щитом.

— А что тут такого? — удивлённо хмыкнула она. — Люд за грибами в лес всегда без оружия ходит, — она нахмурилась грозовой тучей, чувствуя на лицах этих двух оболтусов ехидные улыбки, скалятся, небось, во весь свой рот.

Друзья молча переглянулись, пытаясь каждый представить Люда, мирно бредущего по красочному осеннему лесу с огромной корзиной в руках, полной грибов, в белой льняной рубахе навыпуск, да подпоясанного красным пояском. Раз лисичка, два лисичка, а вот и куст зрелой ягоды малины...

И этого одержимого кровью ария, закалённого в тысяче схваток с порождениями тёмного мира, которому на мечах в этом мире равного просто нет и никогда на Мидгарде не было, который при виде ночной твари впадал в боевое беспамятство, сметая всё на своём пути, словно он клинком хворост рубил. Люд всегда терял рассудок во время очередной драки, рвал демонов своими зубами, разрывая их плоть на мелкие куски, вгрызаясь ими в ещё тёплое живое тело, только бы руки дотянулись до демона Пекла, беспощадно выжигая всю нечисть в округе своей одержимостью и калёной сталью.

Где-то в стороне, соглашаясь с этим, жутко заголосил сам Стрибог, ломая верхушки тысячелетних елей, которые всё ещё помнят первых первопроходцев этих таёжных и необжитых человеком земель великих ассов.

— Отец говорит, грибы собирать — это вам не тварей рубать... — Фрида шмыгнула как-то по-детски носом, поджав под себя белые девичьи ноги, сразу превращаясь в беззащитное человеческое дитя. — Тут лес ведать надо... Слышать его, и терпения должно у тебя быть, словно ты един с ним, — девушка, видно, с головой окунулась в свои детские воспоминания. — Он всегда так старается отдохнуть в свободное от службы время. Да я и сама часто с ним и мамой, ещё совсем сопливой девчонкой, в лес за грибами бегала, как хвостик за ними увяжусь, — она судорожно вздохнула и замолчала, только порыв ветра согласился с её словами и стал с пущей силой завывать, оплакивая безвинно загубленные человеческие жизни в этом жестоком и удаленном от Сварожьего Круга мире.

Все знали и слышали страшную историю гибели матери Фриды от тёмной твари Пекла, которая вышла в вечерних сумерках из Нави, сделав прокол в Явь, и ради своей забавы ничего не подозревающую женщину, занимающуюся полосканием белья на речке, просто взяла и разрезала на куски, наслаждаясь своим деянием.

Как дикая кошка, которая игралась с беззащитной мышкой, подкидывала её над собой в небо, а потом ловила и прикусывала для пущего крику, пока жертва не угасла от потери крови и истощения своих жизненных сил.

Демоническая тварь была довольно сильна, раз была одна без своего поводыря, которая смогла совершить прокол в мир Яви, практически, как говорят волхвы, полудемон, а значит, она была полуразумна.

Такая нечисть особенно опасна в вечерних сумерках, действуя на своих врожденных инстинктах заложенного в них самим Чернобогом, но своим скудным разумам прекрасно осознают, что это им нужно не для выживания, как хищникам земли или прочих миров, для них важны страдания жертвы, а это уже эмоции, наслаждения, неудержимая жажда убивать, ведомые тёмным азартом ночных порождений, абсолютно иной для нашего разумения вселенной.

Что пережило пятилетние неразумное дитя, которое помогало в это самое время своей беззащитной матери, неся в плетёной корзине чистую белую кружевную скатерть, радостно щебеча птахой, топая босиком по пыльной тропинке в дом, знают одни только небожители.

А вот каким таким чудом этот ребёнок остался жив, и ночная зверюга, не ведающая сострадания к горю людскому, не тронула его, а может, она понимала, что это безобидный детёныш, который всё это зрел своими глазами — последние страдания своего родителя, и этим она, видимо, наслаждалась, не знают даже боги. Лишь только слегка обнюхала она чуть живое дитя, вглядываясь в беззащитные, испуганные зверем глаза, который замер от ужаса и был скован своим оцепенением, развернулась, мелькнув чёрной тенью, прыгнула в реку и перебралась на другой берег, быстро скрывшись в зелёной листве, махнув на последок куцым хвостом.

Видно, доля у неё такая, тяжёлая, которая выпала белым снегом на плечи этой малышки, создав огромные ледяные сугробы в её будущей судьбе.

— Эх, судьба-судьбинушка, печаль-кручина, — Горыня тяжело вздохнул, сжал до хруста костей свои кулаки и призадумался, а подумать было над чем.

С тех пор её отец, Люд, душой тронулся... Не упускал любой возможности встречи с тёмным зверем, при любом, выявленном волхвами проколе и переходе твари в Явь, мотался по всему Белоречью Мидгарда, словно он одержимый какой, стараясь напиться местью и заглушить неутоляемую сердечную боль своей утраты. Да что уж там говорить, он и превращался в одержимого, просто ненасытного. Он резал тёмных десятками, как бестолковых свиней на бойне, и пил их густую чёрную кровь жадными большими глотками. Месть... И это была заслуженная Чернобогу страшная месть арийского вождя за его потерянную навсегда любовь.

Кто вовремя резни случайно оказывался рядом с безумцем, то после этого, заикаясь, тупясь в землю своим взором, рассказывал, что даже его кожа впитывала в себя кровь демонов, испаряясь нетерпимым для честного человека зловонием. Врут, конечно... Олег в это не верил, но всё же было как-то боязно, это был настоящий арий, можно сказать великий асс своего многострадального дела.

Люд всегда один выходил на очередной выявленный прокол Яви, никогда никого собой не брал и не просил помощи у других, да и кто отправится с этим сумасшедшим в глухую ночь, когда лютый зверь особо ретив в это время и имеет двойную силу по сравнению с солнечным днём.

Скидывая с мускулистых плеч свою тяжёлую сбрую, он надевал белую льняную рубаху на чисто вымытое и обтёртое луговыми травами тело, это был только его ритуал, единоличный, брал свой точёный до белой белизны меч и направлялся в дремучий лес на свежевыявленный прокол, словно смерти искал своей, никому неизвестной. И не важно, сколько было зафиксировано дыр, сколько в наш мир перешло демонов, только он, только его меч и только исчадие пекла, один на один, всё по великой славной правде.

Редко кому доводилось своими глазами зреть это чудо, когда Люд сходился в рукопашную с чёрным зверем. Бывало и такое, откидывал он в сторону меч свой булатный, оставляя себе только нож калёный, вроде играл он со своею судьбой в поддавки, и пёр на демона, рыча как тур тот лесной да неудержимый, даже твари шарахались от этого нездорового, стараясь побыстрей скрыться в берлогах своих. Но где уж там этим бедолагам, знали б кого повстречают в Яви, лучше бы сразу утопились в морской кручине.

А вот уж кому повезло узреть эти страсти своими глазами, старался язык свой держать за зубами, расталкивая любопытный народ локтями на ярмарке: видел, мол, тоже присутствовал там, но пояснять нечего... Хотите подробности слышат, вон, сам Людамир стоит, шлёпайте к нему, а мне некогда сейчас, почитай и так седмицу жёнку да детишек малых не видел. Посторонись, прорва, не видите, занят я сегодня трошки.

А кто в здравом уме своём из баб да мужиков ушлых да любопытных к Люду подойдет, да никто... Языком молоть всё мы мастера, а чуть дело какое, то по норам своим прогретым да дырам укромным, вот и нет нас.

Родовое поместье Людамира платком пуховым раскинуто было на кургане покатом, на самой на его окраине, касаясь краям своим реки половодной, которая словно специально бок свой мелководный да тёплый изгибом подставляла под его изгородь. Народ-то побаивался туда ходить да стороной обходил тот дом, хоть и место было уединённое да рыбное через край. Но всё же...

Вот тогда Люд и стал с большой буквы, не просто арийским вождем, а для всего честного народа Людом, так сказать, Кровником, прозвище прилипло к нему как банный лист, из-за мести его неутолимой самому Чернобогу.

Народ всё в шапку шептался, на перекрёстках да у колодцев: 'Смотри-ка... Кровник из лесу на заре вернулся... Опять в мешке головёшки чьи-то принёс... А вы слышали, бабаньки, на днях-то чаво делалось под мостом Гремучим: Мумыру прогнал тамошнюю, аспид, даже не убил... Так, шлёпнул её мечом своим по заду и сапогом пнул, да в лес рукой указал, иди, мол, отсюда и больше не показывайся на глаза мне человечьи. Та и ускакала с выводком своим, то же не чай дурочка совсем попалась ему, с Кровником войну воевать'.

Так что народ шибко уважал Люда, он, можно сказать, был для многих легендой этого тысячелетия, отцом заступником. Думаю, не каждый бог выстоял бы против него, обезумевшего, один на один. Да и волхвы наши, где и были недовольны его самодурством, но гордо помалкивали, ибо признания народа — это и есть его заслуженная да болью выстраданная любовь перед ним, да перед богами нашими родными.

С тех пор один он по жизни шёл, словно перекати-поле был, одиночество его суженной стало, никого не любил более, кроме дочери своей от любви сотворённой, и советы жрецов никогда не слушал, хоть и могли они велеть ему по долгу своему жениться повторно. Любил он супругу свою, так трагически погибшую, пуще жизни своей ветреной, и такое бывает в жизни, что характер его упёртый, что чувство вечное, ничем не крушимо, гранит камень на душе у него гремучий.

Да и дочери его единственной, Фриде, неслабо досталось от отца, гонял он её в дружине с самого детства как сидорову козу, наверное, больше всех, словно он с кованой цепи сорвался туром степным да вольным.

Из целой сотни вновь прибывших в молодую дружину здоровенных откормленных детин только один и выдерживал до конца двух десятков лет обучения, становясь воином-охотником на нечистых. Остальные в лучшем случае становились защитниками своих родовых поселений от тёмной ночной проказы. Ведь не каждому дано так резать демонов, не у всех же так кровь первых ассов проявила себя, как у Людамира.

А эта козюля малолетняя, смотри-ка на неё, всё выдержала, с тёткой родной не захотела остаться, нос воротит, орёт как оглашенная, глотку свою надрывает, к батьке своему на руки просится, вцепилась в него как репей, аж рычит волчонком диким да слюни пускает, втроём не оторвать, так и росла малая дитятя при его службе безумной, сильно в близкой дружбе с отцом была.

Он её на именины в шесть лет нож калёный подарил, а на семь — самострел чудной, да копьецо крохотное сделал своими руками, тупое, чтобы она не поранила никого. Так что у нашей девочки Фриды было хорошее детство, весёлое и на приключения всякие красочное.

Вместо кукол соломенных да тряпичных, чем подружки юные в её возрасте игрались, бой на ножах. Подросла — нате в руки меч, а стреляла из самострела как, просто слов нет, одно загляденье, с закрытыми глазами на любой шорох, тюк... и прям в глазик.

Вот так и выросла в боевой дружине с мальчишками дочь многострадального арийского вождя, эта фурия.

Но, видно, дочь и стоила своего отца, не зря же она ему роднёй первой приходилась, единственная, так сказать, кровиночка его. Великий Род о наследстве позаботился, не оставил этого горемыку совсем уж одного, кровь — она завсегда силу тайную да загадочную имеет, так и в этот раз получилось, ни слез, ни скулежа, ни просьб, а только мертвая хватка, как у маленькой росомахи. Насупится, губы свои тонкие стиснет, и хоть ты теперь тресни или лопни, но выдержит всё, и даже прилюдную порку привязанной на бивне святого мамонта. И такое приключалось с ней неоднократно. Народу собиралось посмотреть на это уйма, некоторые даже сочувствовали молодице и дружкам её закадычным, но прилюдная порка была всегда, закон есть закон, хоть пущай ты князь молодой, хоть дочь великого человече, а ум вбивался для неразумных только так, как говорили волхвы мудрые да земельные — на здоровье.

Потом бедовая росомаха подросла да расцвела, словно цветок аленький в рост пошла. Статная девка стала, вытянулась как берёзка, вымахала камышом гремучим, глаза малахитовым огнём горят, волос имел чудный цвет красоты, цвет каштана, вся в мать свою красотой пошла. А фигура какая, как у лебёдушки шея, закачаешься, идёт, словно гордый лебедь по глади морской плывет, глаз не отвести, легче, наверное, было выколоть их, чтобы в зад не смотреть.

Вновь прибывшие парни, телки-первогодки, в дружинный лагерь, млели от неё, старые-то уже знали, что чревато, а эти хорохорятся передней, как петухи малахольные, чубы по ветру свои пускают кудрявые. Пока волхвы десятка два челюстей не вправят на место, молодые не успокоятся. Просто огонь-баба, только и слышен треск вывернутых костей да порванных жил, да охи-вздохи. Била та аккуратно, понемногу, понарошку вроде, играючи, чтоб не покалечить кого, а то опять порка.

А как шлем она наденет да кольчугу мифриловую на плечи накинет, ум потерять можно: тонкий меч из-за спины, туда-сюда, туда-сюда, так поселковые олухи всего Белоречья совсем речь теряли, вроде дурачки они с рождения, да сопли зелёными пузырями пускали и рукавом растирали их, и, как водится у всех парней в этом возрасте, томно провожали её корыстными взглядами и тяжёлыми вздохами.

Но кличка среди друзей так и прилипла к ней — Репей. Ну натура у неё такая, упёртая, если во что вцепится, то прощай, легче, наверное, сжечь её, чем отговорить, от чего удумает. Репей он и есть Репей, да и характером, не дай тебе Хорс такую жену, загрызёт ведь ночью сразу. Правда, её так называли за глаза, ну мало ли чего... Как говорится, от греха подальше и с глаз долой, а то кулаком тюк в глазик, и всё, временно калека, многие парни через эти страдания прошли, некоторые и не по разу.

— Сам, видимо, на охоту собрался, а меня под шумок вам отрядить решил! — Фрида поёрзала и притихла.

— Не... Я так соображаю, он тебя, наоборот, к нам в помощь приставил. Ведь лучше тебя лес никто не ведает и не слышит, а у тебя это врожденное, — отозвался Олег, — от отца, чутьё собачье, лучшего проводника по лесу и не сыскать, — поддержал свою подругу молодой князь.

Фрида поправила мокрые спадающие волосы, аккуратно закинув их себе через плечо.

— Ну да... Особенно лучшего ходока по хляби болотной и не найдёшь по всему Белоречью, — она горько ухмыльнулась.

— А вот интересно, сколько пиявок на твою задницу в этом болоте прилипнет? — Горя как мог добродушно поддержал разговор друзей и своего боевого товарища в трудную ту самую минуту, когда тебе нужна поддержка твоих близких друзей.

Арийку сразу же перекосило.

— Да ладно, ты не кисни, а то кикиморой станешь, слякоть... — он попытался неуклюже пошутить.

— Дурак ты! — ответила ему Фрида.

— Нет, ну я всё же не могу представить Людамира грибником, — богатырь зябко поёжился под щитом. — Ты это, додумайся ещё ему сказать в следующий раз, на осенних сборах, если выберемся с этой передряги...

Олег улыбнулся другу, потом выглянул, стараясь хоть что-то рассмотреть в ночном непроглядном небе сквозь густые кроны деревьев.

— Ага... Что я, на деревенского дурачка похож?! — тут же отозвался Горыня.

— А что, разве не похож?.. — поддержала Фрида молодого князя, кивая своей головой, видимо, соглашаясь с таким выводом Олега.

— А вот вам дулю! — Горыня скрутил огромную фигу и направил её в темноте в сторону друзей. — Я не враг пока своему здоровью, вот если захочу покончить с собой, то обязательно подойду! — и он весело засмеялся.

Горыню хоть и наделила матушка-землица шибко силой могучей в руках, что он на всех зимних праздниках, Больших Колядках, мог любого в округе медведя на лопатки уложить в три счёта, те уже знали его прихваты и потому уважительно обходили этого сильного бойца стороной. Но с Людом, столкнувшись на улице, как и все нормальные люди, боком, боком, вдоль плетени, а лучше вообще не попадаться этому демону на глаза, как говорится, если ты своим лбом яблоки околачиваешь...

Молния неожиданно резанула глаз сквозь густые таёжные лапы тысячелетних гигантов, да так, что временно ослепила друзей. Следом за ней раздался раскат небосвода, прогремев над их головами, сотрясая камнем землю, страдальцы тут же вжали головы в свои плечи.

— Ох, неладное чую... Ох неладное... — сразу запричитал богатырь старушкой ветхой.

— Горя, заткнись уже... — прошептали ему друзья из темноты в один голос.

— Лишь бы демоны, супостаты какие не спустились, людоеды...

— Горя, смотри, кликушу накличешь на свою голову бестолковую...

Горемыка под деревом зразу же замолчал, чего-то там завозился, засопел и в полной тишине раздался хруст ещё недозрелого яблока.

— Вот ты жук-скарабей...

— Это кто такой? Не видел ни разу... — и Горыня смачно, до боли неприлично зачавкал зелёным молодильным яблочком. — Огрызок будешь доедать, или выбросить? Ай! Больно же, дура ненормальная...

Глава 1. Явь или Сон.

Я вздрогнул и стал понемногу приходить в себя, словно я от тяжёлого сна пробудился. Млять... Сыро-то как, пощупал рукой вокруг своё окружение, а особенно свои штаны. Я что, нассал?.. Это ж как нужно было ужраться вчера, чтобы так опозориться сегодня! Голова кругом идёт, даже не привстать.

Пытаюсь с последних сил, помогая себе руками, цепляясь за ствол дерева, как дикий кот. И вообще, как-то тут неуютно было, темно, сыро, в канаве какой валяюсь, что ли, темнота вокруг, вроде раннее утро уже... Где это я? Куда меня нелегкая занесла на этот раз? Допился с дружками своими... Кое-как поднялся, облокотился о дерево, чтобы хоть немного оглядеться по сторонам, откуда-то сверху на меня примерзко падали огромные капли дождя.

Рука моя соскользнула, и я попытался шагнуть в темноте, чтобы удержать столь шаткое равновесие. Ноги совсем чего-то не держат, я их почти не чувствовал, вроде они из ваты были. В голове моей всё завертелось и перевернулось, здоровенная дубина больно ударила меня в лоб, а если точнее, это, видимо, я её ударил своей дурной головой, да на штырь какой-то в темноте напоролся. Больно-то как...

— Сука!.. Чуть без глаза не остался, — прокашлялся я. Ноги затекли... Видимо, отлежал, тело совсем не хотело слушаться своего хозяина, всё трухлявым поленом занемело.

Я что, год спал, как спящая красавица? Надеюсь, не в хрустальном гробу, хотя... Какая красавица, видно, такой и гроб. Ну, тогда меня кто-то должен нежно облобызать, вроде принца Елисея на белом коне. Тьфу... Я сплюнул, и скупая жидкость повисла на моём подбородке. Сушнячок? Откуда ты, родненький, взялся, я этим уже давно не занимаюсь, а кто не перестал в свои юные годы этим баловаться не в меру, то тех давно белые черви поели в земле сырой.

Чьи-то сильные руки меня тут же подхватили за плечи и постарались усадить, облокотив меня спиной к сырому дереву, с которого сочилась холодная вода за мой воротник.

— Олежа, ты чего! Ногу заспал?..

Молча киваю в ответ незнакомому мужику.

— Отсидел, наверное... — мямлю через губу.

Крепкая рука аккуратно потрогала здоровую ссадину на моём лбу.

— Ого, как бровь рассёк, так и убивцем себя можно стать, прям на сучок острый напоролся! — приятный женский голос прошелестел над ухом, и мою щёку обожгло дыханием сладкой женщины.

— Галька, ты моя спасительница... — стараясь дотронуться до рваной раны, промычал я. — Что бы я без тебя, родимая, делал?

Приоткрывая левый глаз, какой смог, я стал озираться — где это мы так напились вчера, да так, что я не помню, где я сегодня. И вообще, где все мои коллеги по стакану? Вот сто пудов, всё пивком дешёвым шлифанули вчера, ну сколько раз себя убеждать: 'На хера, Серёжа, тебе это всё надо было под конец?' Но нет, всё неймется, нам всё мало... Как говорят в таком случае, дуракам закон не писан, мало мне приключений на голову свалилось за мой отпуск на острове, так вот — получите и распишитесь.

Вокруг, на мой взгляд, было как-то жутковато, и всё слишком в серых утренних тонах. Ощущения, я вам скажу, не из приятных, вроде я в могиле сырой оказался, хоть не прикопали, и то радость какая. Ничего не видно в потёмках, какой-то лес или кусты, ох... Как головушка дурная болит, вот это я накидался... Давно я так не пил. Голова моя раскалывалась на миллиарды частиц. Млять... По-любому, думаю, 'Новичком' притравили, злодеи, или по старинке димедрол в самогон был добавлен, но мода на него в России уже давно прошла, сегодня, согласно западной статистике, легче 'Новичок' на рынки достать забористый, да в стакан добавить для пущего эффекта, ложку, а то и две... Русские, они только так пьют, иначе не могут, а всё остальные последствия от него — это просто передоз, от жадности, отходничок, как говорится...

— А Градомир где? — шепчу не своим голосом чужим людям. Чего-то не слышно, нет, так бухать больше нельзя, меру надо знать, а то сгорю на хер с такими дружками, и пропади они все пропадом.

Я попытался пошевелить ногами, но всё ещё не ощущал их, лишь где-то очень далеко начиналось слегка легкое покалывание ступни, наверно, после открытия кровотока. Да и всё моё тело горело огнем, наверно в меня злые таиландские китайцы иглы ширяли всю ночь напролёт. Сволочи...

— Княже, ты чего лопочешь? Видать, сильно он приложился... Надо ему мазью бабкиной залепить рану телесную, чтобы зараза не попала какая, а то гниль в кровь попадёт да чередой разойдётся.

Как мне показалось, люди между собой тихо перешёптывались, или это у меня в голове всё ещё звенело от сильного удара поваленного ветром толстого ствола дерева. Я напрягся, голоса были мне незнакомы, чужие, а точнее... Вроде я их уже слышал, а вот вспомнить где, не могу. Под моим ухом старательно засопели и усердно заработали челюстями, потом это выплюнули, видимо, себе в ладонь, и эта тёплая масса прилипла к моей ране, и её стали тщательно размазывать.

— Фу, млять! — гундявым голосом отозвался я, перекосив судорогой недовольное лицо, я всегда был не в меру брезгливый, наверное, в бабушку свою пошёл.

— Плюньте мне ещё в глаз, чтобы ячмень вылечить, — шепчу хриплым голосом в темноту, — так, на всякий случай, продезинфицируйте...

Народ сразу зашушукался меж собой.

Потихоньку глаза стали привыкать к этим сумеркам, кто-то склонился надо мной и старательно лечил мою шишку, вытирая кровоподтёк над глазом. Волосы женщины сильно пахли разнотравием и потом, прильнули к моему лицу и закружили мою голову и так ненормальную...

Любой мужик сразу поймёт закрытыми глазами, хороша баба над ним, или так, мимо проходила. Вот и эта, чую, ой хороша, ребята!

Я постарался утереться рукавом, но лишь расцарапал себе щёку. Что происходит, я что, уже в наручниках? У тёмных... в отделе! Откуда на мне железо? Поймали...

— Тише ты, а то глаз себе ненароком выколешь, — судя по тому, что мою шишку всё ещё осторожно кто-то лечил, и дыхнуло прямо в лицо тёплым женским дыханием, это обращения было адресовано для меня.

— Меня что, в психушку забрали? — не выдержал я. — Санитарка?

Перед глазами сразу же всплыла журнальная девочка в очень коротком белом халатике, мило улыбающаяся тебе с глянцевой обложки: 'Выеду на дом, недорого, тел. 8-ххх-ххх-хх-22'. Вообще-то, я такими услугами не пользовался, как все нормальные мужики в нашей стране, просто иногда поглядывал из чистого любопытства, а вдруг приболею немного, больничный взять, например.

Тогда, может, это медбратья меня из дурдома всё же выследили, ну всё, думаю, отбегался Серёжа, а ведь только с таким трудом к дедушке дошли, до самого сердца таинственного Урала.

Я постарался аккуратно осмотреться здоровым глазом по сторонам, не привлекая особо к себе внимания: тоже мне партизан нашёлся, а чувствую, на второй пошёл отёк, синяку, видно, быть, и не маленькому. Всматриваюсь потихоньку в окружающую среду, вглядываюсь, вслушиваюсь в эту окаянную серую тишину.

Раннее утро... Сыро... Лес... Видно, после дождя... Я промок до нитки... Сижу... Надо мной склонились люди, женщина и мужчина, с опаской посматривают на мою голову, мозг стал считывать информацию с мрачного окружения.

Я с Градомиром долго блуждал по лесам Урала и вижу, лес не наш, это точно не он, слишком большой, можно сказать огромный, словно старший брат его. Красивая молодая особь женского пола, как сказал бы Васька, орк, каштановые волосы шалью покрывали её плечи, пряча под ними стальные пластины, которые при лёгком движении побрякивали, зелёные рубиновые глаза, даже в сумерках цвет просто был нереальный.

Рядом стоял молодой светлый парень, широк в плечах, видно, не обделён матушкой-природой здоровьем, вижу, тоже переживает и вглядывается в мой лик, в кольчуге, если я не ошибаюсь. Глазом мазнул, рядом с ним лежит круглый красный деревянный щит, с символом до боли мне знакомым. Я такой на кошельке у Кузьмича первый раз увидел на острове, коловрат в синем круге, только тут был красный фон, а раз рядом это колесо, жду очередной для себя беды. Парочка сочувственно смотрела на меня, словно я их маленький ребёнок, который ненароком свалился с качелей и проломил себе об бордюр голову. Тоже мне няньки нашлись...

— А леший где? Ну... Градомир! — только и могу из себя выдавить хриплым голосом, вроде заела пластинка на магнитоле, в горле сильно першило. Вижу, они сразу же как-то напряглись и затаились, отошли от меня подальше, переглядываются меж собой.

— Батюшки... Какой такой Градомир? — испугано запричитал этот здоровый вышибала, при этом взмахнул медвежьими руками, чем ввёл меня в ступор, смахивая похожими движениями на пожилую старушку. Где-то я их видел... Мой мозг стал судорожно работать и вспоминать. Где же я вас видел, люди добрые...

Пауза...

Где... где... Во сне, конечно же, осенило меня сразу. Точно! Это та пар, с которой я вечно путешествовал в своих сновидениях по мирам Нави, мы и к волхву из-за этого частично шли. Фу, млять, слава Велесу, а я-то уже испугаться успел. Сплю я, конечно! Сон это!

Ох, как правдоподобно в этот раз залетел, прям всё чётко, картина не смазанная, как водится обычно в мирах Нави, и цвет различаю, и запахи, и телом, вон, всё чувствую, штаны свои мокрые да к ляжкам прилипшие, да и букашка, вон, по руке ползёт, прямо чую её телом как лезет, ножками своими перебирает.

Ноги мои стали потихоньку отходить, и я ими аккуратно пошевелил. Красный носок сапога закивал мне, словно подтверждая мои догадки. И впрямь княжьи, невольно усмехнулся я, красные с острым носом, немного со скошеным каблуком, да и качество, видно, неплохое. Проснусь, закажу такие, только чёрные, князь я благословенный на Мидгарде или нет. Главное, чтобы наши братья, ну те, что не русы, на рынке об этом знали, а то обдерут как липку, портные наши народные...

Я попытался неуклюже подняться. Меня тут же подхватили в четыре руки и поставили в вертикальное положения. Освободившись от посторонней помощи, выпрямившись, я расправил плечи, вздохнул полной грудью чистый воздух, ноги уже отошли и немного двигались. Два воина света и демократии с очень большим подозрением всё ещё посматривали в мою сторону и держались меня стороной. Я подмигнул им, стараясь милейше улыбнуться, чтобы ненароком не обидеть.

И вообще, я заметил, как-то я в этот раз неправильно проснулся, обычно я не помню начало сна, всё больше какими-то урывками да кошмарами, а тут, гляди-ка, прям проснулся в мире Нави. Раз и ты там, бряк, и башка разбита, ну очень реалистично, видно, развиваю понемногу свои способности шамана. Только не к месту сейчас, только к дедушке пришли, как говорится. Так что нужно просыпаться, дел по самое не балуй накопилось. Ох уж этот наш вечный не балуй...

— Ребят, вы меня, конечно, простите, но сейчас реально мне некогда. Я бы с вами остался, конечно, в сталкера поиграл, мне не в лом побродить по вашему миру, но, увы, дела житейские. Мне к волхву нужно, дел да забот по самое горло!

Я ещё раз окинул их на прощанье взглядом. Хорошие люди, взгляд какой-то чистый у них, без обмана, искрений, что ли, открытый, редко такой встретишь в наше время, прям прямой, не загнанный жизнью, таких издалека видно открытые они душой своей людям, вроде наших детей маленьких, про таких в народе говорят 'душа нараспашку'. Вижу замешательство на их лицах, испуг в глазах, они настороженно и внимательно слушали мою речь.

— Поймите, это не мой мир... Он ваш! Извините... Но мне нужно уходить, может, в следующий раз... — и я хлопнул себя ладонью по лицу, чтобы поскорее проснуться в Яви.

Но я не проснулся! Конечно, удивился немного и треснул себя сильнее, но тоже результата никакого не получил, только глаза этих людишек широко распахнулись и округлились, да рты раскрылись.

Чего-то у меня с быстрым выходом из Нави не получилось, но щека моя уже горела огнём. Я пожал плечами, напрягся как мог и врезал себе уже кулаком со всей своей силы. Как говорят, сила есть — ума не надо! Меня покачнуло, скрутило, и я сел в холодную лужу задом. Ой, млять... Как больно... Челюсть свело... Как пить дать, сломал... Ну дурак!

Двое моих старых-новых знакомых по Нави одновременно кинулись на меня и стали заламывать руки.

— Вяжи его! — прокричала эта воительница. — Это дух лесной в него вселился!

— Ага! — кивнул богатырь, и меня быстро спеленали как кутёнка, я даже крякнуть не успел.

Кожаный ремешок стянул за спиной мои запястья, сопротивляться я не стал, ребята хорошие, да и не смог бы, вряд ли сил хватило отбиться от этого медведя, я ведь не наяву, а в мире грёз, может, побыстрее проснусь да домой вернусь. Да и смешно, от тёмных с лешим ушли, а тут в своём сне свои же повязали, век свободы не видать. Вот проснусь, обязательно расскажу Градомиру, вот смеху-то будет, обхохочешься. Вы когда-нибудь в своём же сне в тюрьме сидели? Нет! А я вот своей жопой чувствую, срок придётся мотать, и с учётом моего везения — пожизненно...

Лежу уткой в луже, смеюсь и крякаю помаленьку, аж слеза на один глаз навернулась. Эти там шушукаются, конспираторы хреновы, да поглядывают на меня с опаской как на дурачка, во дают, и приснится такое...

Потихоньку отхожу от болевого шока, но как-то уже становится не до смеху, истерика понемногу сходит на нет. И насколько я тут застрял? Сразу вспомнил наставления шамана Якута, пора бы и проснутся уже. Стоп! Я похолодел. А что я помню последнее в Яви... Мы все вместе у старого волхва России в гостях, утро, крыльцо, стою курю, присаживаюсь на порог дома, и сухой щелчок, острая боль в боку, темнота. Так, я чего-то пропустил, мотаю память как старую чёрно-белую киноплёнку, может, забыл чего. Крыльцо, недалеко речка-протечка, потом поле, за ним хмурый уральский лес чернеет тёмным горизонтом. И!.. И ничего, куда-то я не туда поехал. Сбоку стоит сарай, видно, используют под дрова, а за ним краем глаза, на грани своего сознания чёрная точка. Что-то она меня насторожила сильно, она словно смотрит на меня, потом помню голубой дымок, хлопок, моё брюхо инстинктивно сжалось, резкая боль прошлась по всему телу. Старый знакомый, Андрей! Это был ствол пистолета с глушителем! Вот же сука... Картина маслом, приплыли! Мне стало как-то сразу очень грустно и печально. Он мне, скот, сразу чем-то не понравился. Недомерок...

Я либо в реанимации лежу в коме, либо я, либо... Думать об этом было как-то не охота, да и не сейчас, если пуля попала в потроха, то до Чусового далеко, часа полтора езды, да и дома никого не было, чтобы меня доставить в больницу, по крайне мере, я никого не встретил, когда выходил на улицу. Так что вот... И хера теперь делать? Что там шаман говорил про миры Нави? Может, часть моего сознания переместилась в иной мир? Может и так, как-то я с такими мыслями сразу приуныл.

Двое подошли ко мне вплотную, на лицах вижу озабоченность, серьезные людишки, а особенно их побрякушки в руках, которые отсвечивали холодным стальным железом, таким можно дырочек наделать, мама не горюй.

— Кто ты?.. — наконечник копья скользнул по моему горлу, упёрся остриём в кадык. — И где Олег? Отвечай, лесной дух!

С таким выражением лица, как у них, я решил не шутить, а то прикончат, не разбираясь, как молочного поросёнка. Да точно! Эта сука, что зовётся Олегом, утащил меня якорем в свой мир... Я понял! Часть его потерянной души послужила для меня маяком и, видимо, перетянула моё сознание в свой родной дом, в своё тело, в свою жизнь. Но тогда я должен быть сторонним наблюдателем, как он был, а я не чувствую его, то есть совсем! Просто лежу на сырой земле, пускаю сопли пузырями и всё. Эй! Дружок... Где ты? Ау! Чего притих, ты ведь теперь дома, давай выручай, твои друзья и подчинённые.

И как всегда, хрен вам, полное отчуждения и тишина в моей голове. Вот же, сука какая вредная! Главное, побывал у меня в гостях, в моём разуме, вернулся домой к себе, прихватив моё сознание, и теперь ссыт чего-то. Эй! Ку-ку! Что-то железное и холодное мне упорно тычет в шею, я, по-моему, немного отвлекся от дел насущных, пора возвращается к делам бренным.

Молодые всё ещё стояли метрах в двух от меня, тыкая своим копьем в моё горло, и, видно, уходить никуда не собирались. Вот что я им скажу, честно, в такие открытые лица и брехать неохота, а видно придется... Да и чего брехать-то, в голову ничего не лезет, в мозгу черти картошку на сковороде жарят. Взгляд у них настороженный, ещё бы, у ихнего князя-другана кукушка улетела на юг. А может, под дурачка закосить, я могу... у меня к этому талант, как бы по этому поводу сказал наш уважаемый Станиславский, если бы мне довелось перед его светлым ликом валять дурака, заплакал, обнял бы меня рыдающе, похлопал дружески по моей спине и сказал: 'Вот теперь верю... верю, Сережа, что ты идиот, без всякого сомнения, это твоё!'

— У вас огонька не найдется? — что первое в голову пришло, то и спросил, глаза, вижу, их на выкат полезли, словно они демона в лесу увидели.

— Дух лесной, отвечай, зачем тебе огонь? — наконечник копья сделал мне больно.

— Курить очень охота... — не стал я кривить душой, мой ответ их, видимо, сильно удивил, вижу, зависли на неопределённое время.

— Что охота? — переспросили они.

— Ну... подымить бы я сейчас не отказался.

Горыня, а я их, в принципе, довольно неплохо знал по снам, повернулся к Фриде.

— Дух лесной дыму просит... Бабка Агафья рассказывала, что если разжечь большой костёр и побольше накидать в него веток можжевельника, и над ним подвесить одержимого за ноги, то от этого дыма любой дух издохнет падалью.

Красотка кивнула и стала озираться, видимо, в поисках кустов этого упомянутого можжевельника.

Ой, чувствую, не к добру всё это, вот бы эту бабку Агафью саму, думаю, за ноги подвесить на дымом можжевельника и подвялить немного для пущего ума. Первый стал быстро собирать дрова, а вторая скрылась в лесу, видно, за листвой можжевельника умотала. Вот же, балабол сраный, вечно я накаркаю на свою больную голову, мне ещё копчёным окороком не доводилось висеть, и ведь вижу, ничуть не шутят, всё по правде людской.

— Не надо меня подвешивать, — кричу Горыне, — не виноватая я, он сам пришёл!

Ну всё, трындец, судя по его реакции, теперь точно поджарят.

— Я ваш князь названный! — я гавкнул в их сторону, по-моему, мы это уже где-то проходили, вроде не помогло. Вот засада! И вот, как назло, дождь перестал идти, три дня, сука, лил как с ведра, а сейчас, когда меня хотят эти туземцы подвялить, перестал! Нет, ну не сволочь ли он, а! Пока я барахтался, эти там занимались костром, уже, чую, и дымком повеяло душистым. А сам судорожно соображал, как выбраться из этой очередной жопы, которая со мной приключилась на этот раз.

Интересно... И я замер, а откуда я знаю, что дождь три дня лил? Вопрос... Я постарался успокоиться, насколько в этой ситуации было возможно. Память Олега мне услужливо подтолкнула все знания, которые, видимо, он знал и пережил, раньше я такого во снах за собой не замечал.

А ну-ка, стоять! Чужая жизнь капля по капле стала просачиваться в мой мозг. Я сел, поджал ноги под себя. А я точно Серёга или уже нет? Я задумался...

Да, всё ещё тот самый балабол Серёга, никаких изменений в своей личности я не почувствовал. Но помню и первую свою жизнь в славном городе Санкт-Петербурге и вторую княжью, словно я действительно её сам пережил, даже чужие эмоции присутствовали немного, только стоит дверцу отворить. Я вспомнил своих детей, дочь и сына, маленького внука, которого так и не увидел, мать, отца, которые остались в городе Изобильном, любимую сестру и зятя, своих дорогих племянников. И, переворачивая эту страницу жизни, я вспоминаю другую... Помню крепкого в плечах отца, хороший ловец тварей был, старенькую мать, я был в этой семье один ребенок, очень редкое явления в этом мире, обычно детей бывает больше пяти в семье, а тут, видно, у родителей что-то не сложилось, а точнее, погиб отец в схватке с демоном. Мы и подружились с Горькой с самого детства, только он был полным сиротой, отец его ушёл через снежный перевал с группой охотников на вновь зафиксированный волхвами прокол очередной нечисти, так тот отряд и не вернулся оттуда, сгинул со всеми людьми. Вот и росли мы с ним сиротами, я у мамки один, он у бабки один, мать его, к сожалению, умерла при родах. Потом учёба, ежедневные изнурительные тренировки, прошли годы, и я выбран молодым военным вождем, кровь ассов по отцу позволяла, и вот мы все вместе направляемся к Ведьминой горе к жрице богини Морёны, несём гостинцы, нас послал старый волхв Гараун к Хельге. Млять...

Вот же старый сучок, он опять тут. Сто пудов он... И там он, и тут он. Засада... Таких совпадений просто не бывает! Великий волхв России тут, а это значит, я не в Нави, я в далёком прошлом. Твою ж мать! Я еле сдержался, чтобы не заматериться вслух, а то эти орлы и так недобро на меня поглядывают, и костёр, вон, большущий уже распалили.

Делать было нечего, и я решил на этом сыграть, благо память и знание окружения Олега позволяла.

— Горька, кончай дурью маяться, — кричу ему, — это я, Олег, никакой дух лесной в меня не подселился, это всё волхв, он мне перед уходом в голову знания вложил. Гараун сказал, что потом это пригодится у жрицы Морёны. Только, видишь, как вышло, его зерно осознания раньше видно проросло.

Горя набычился, словно он телок перекормленный.

Не, ну а чего я мог ещё придумать в этой ситуации, вот и несу ахинею полную. Гарауна они ведь знают хорошо, кто ж не знает верховного славяно-арийского волхва, этого пердуна-долгожителя. Парочка притихла, совещаются.

А я всё продолжал на жалость давить:

— А помнишь наше с тобой заветное место в лесном озере, за большой корягой, где ты поймал золотого карася. Ты ещё говорил, что это поплавок такой у тебя счастливый, мы его из крыла соседского гуся вырвали. Ох, и влетело нам с тобой тогда от бабки твоей Агафьи, крапивой, да по голой сраке.

Горыня, вижу, поплыл, не, ну как дети малые, тут, видно, вообще врать не умеют. Память Олега тут же мне помогла, а брехать тут людям и незачем, всё просто, другая жизнь, другие ценности. Аж стыдно за себя стало, да и попробуй волхвов обмани, если ума хватит. Как я понимаю, ворожба тут ими намного лучше поставлена, чем у нас медицина. А самое главное — денег нет, просто коммунизм какой-то. Не зря же говорят, что деньги — это зло, так оно и есть, это не наше, все тёмными завезено. Кузнец подкову куёт себе и соседу, тот в свою очередь горшки да чаши из глины лепит на все общество, третий землю пашет да хлеб растит, на семена оставил, на посев да на муку, чтобы хлеб печь, а так всё остальное волхвы делят между всеми, поровну, по едокам. Вот и живут родовой общиной все одинаково, чем не социализм, если и голодают, то все вместе, никак иначе нельзя. Есть ещё сословие воинов, к которым мы и относимся, мы всех должны от порождения пекла защищать, так сказать, от нечисти, которая делает проколы в наш мир Яви с других тёмных миров, не очень к нам доброжелательных. Верховную власть занимают волхвы, ну как власть, ответственность это за свой род перед богами, за людей и своё племя, а не власть. Тяжёлое на них бремя, нужно следить, чтоб род не затух, да все сытые были, да детки рождались здоровые. 'Но, видно, власть власти рознь', — это уже не выдержал и вякнул Серёжа. Что касается защиты от демонов, то тут есть военные вожди, никакой власти над людьми у них нет, можно сказать, они и есть князья, боги им в помощь, волхвы фиксируют выброс тёмной энергии и доводят информацию до вождей, а там уже их прерогатива, они решают, что да как, богам ведь одним служат, а мы, выходит, потомки их неразумные. Так что ни обмана, ни воровства тут нет, да и не знают аборигены, что так можно, просто незачем юлить и кривляться, не переткем, такие тут долго не живут, естественный отбор называется в природе, ням-ням и нет тебя. Да я вам скажу, оно и у нас так, может, кто и возразит, конечно, но, смотришь, крутится мужичок, хитрит, мечется, там урвёт немного, там от хлебушка общего отщипнёт краюху, и весь юркий такой, холёный, морду наел, красная теперь, довольная, жена гордая, и вроде всё у них сложилось гладко в их жизни, вроде ничего. А нет... Не так в нашей жизни окаянной всё просто, законы мироздания обойти стороной нельзя, за всё надо платить, смотришь, и нету его, всё в пепел серый, да дымом сизым по ветру развеяло. Батя мой всегда говорил: 'Учти, сынок, в гробу карманов нет'.

По своему роду-племени Святорусов я выбран был всего лишь недавно вождём, в связи с гибелью своего предшественника, его какая-то тварь сильно порезала, волхвы не смогли помочь. Вот я, молодой зелёный вождь, уже как два оборота луны Лейлы. А вот к волхву у меня есть вопросы, доживу, если никакая тварь не сожрёт, обязательно с дедушкой поговорить по душам надо бы, перетереть, как говорят в моём мире, дела насущные, а то сдаётся мне, мутит он чего-то, хрыч старый, заступник земли Русской.

Богатырь подошёл поближе и присел возле меня на присядки, вглядываясь в мои честные глаза.

— Олежа, это правда ты?..

— Да я это, Горька, я! Зуб даю... Кто ещё мог знать такие тайны...

Фрида стояла недалеко от нас, не опуская копья, видимо, опасаясь меня одержимого.

— Не лги мне... Я Олега хорошо знал, почитай с люлёй вместе выросли, то, что передо мной Олег, я и сам вижу, не слепой пока, но и так же зрею совсем другого человека, али духа чёрного, из нави пришедшего.

Я улыбнулся, сидеть на попе в сыром лесном мхе, равносильно в луже, очень не располагает к душевному разговору.

— Вот вместе вернемся к Гарауну и узнаем, что он со мной сделал, я бы и сам хотел знать, — зло гаркнул я ему в лицо. Вижу Горыня заколебался.

Девчонка походкой ночного хищника, который вышел на охоту, обошла меня стороной, и я почувствовал холодную точёную сталь клинка у себя за спиной между своих лопаток, которая медленно опускалась до моих пут. Чирк, и кожа распалась на две небольшие половинки, освобождая затёкшие руки.

— Благодарю! — растирая запястья, ответил я.

Она молча кивнула и отошла в сторону.

— Я чувствую... это правда. Он точно не тёмный... — она кивнула Горыне и вопросительно посмотрела на меня, жду, мол, твоих пояснений...

Как я уже говорил, врать мне было просто неохота, начинать знакомство с брехни — душа не лежит. Они слишком хорошо знали Олега, и потому вычислят меня на раз-два, вот тогда точно над костром жопой кверху подвесят, тут таких шуток не понимают — или ты свои, или ты чужой, трансгендером тут прожить не проканает. Читал в книжках про поподанцев, все крутятся и юлят, у меня тут сюжет другой, я в лесу, только бог знает, где, и то ни хера, думаю, он не знает, где я заблудился, да и не ждёт он, видно, меня. С самими близкими друзьями Олега, шансы выжить тут одному равняются нулю, водить этих двоих занос — тоже. Память Олега подсказывает, что какой только гадости в этом мире не водится, вот, думаю, если боги дадут шанс, выберусь отсюда живым, да целым телом, то зоопарк открою детям, показывать буду зверюшек страшных на потеху весёлую, на пирожки с капустой да калачи с мёдом менять. Вспомнил огромных индиго у Градамира, меня сразу же передёрнуло и желания отлавливать их, как-то само собой сошло на нет. Я поднялся перед ребятами во весь свой рост, ударил себя в сердце кулаком и немного склонил свою голову в знак уважения.

— Мир вашему дому, товарищи! — и протянул руку Горыни. — Сергей! Меня зовут Сергей.

Глаза их распахнулись от удивления.

— Гей... — попробовал этот бугай повторить моё имя.

— Да не Гей, а Сергей! — Гей — мужественный призыв: 'Гей, славяне светлые...' У нас так воинов призывают на нечисть лютую стеной идти. — Следи за моими губами. Сер-гей. Понял?

— Ага, — кивнул этот недоумок. — Серый-гей... — попробовал он повторить по слогам.

— Да не Серый-гей, зови меня просто Серый...

— Гей мне больше нравится...

— Карачун тебя забери, куда я попал...

Чувствую, что свихнусь скоро с нашими предками общими. Это ж как так получилось, что эти твари наш язык переиначили, вон, гей — это обращение к лихому войну-заступнику, к мужику с большой буквы, а у нас... волки позорные! Красим, значит, белое в чёрное, чёрное в белое... Ну-ну, революционеры долбаные, мать вашу над дымом можжевельника до самого исхода, пока в мумию не превратитесь, а потом за пирожки с капустой показывать в мавзолее!

В этот день мы никуда не тронулись, ребята нашли место посуше, развели костёр и решили сделать большой привал. В общем, все мы взяли паузу. Мне помогли вылезти, из кольчуги, а это была она, чем совсем убедились, что я не Олег, такого валуха, как я, они, видно, отродясь не видали. Я то и дело спотыкался об лесной сухостой и какие-то вечно торчащие из дёрна палки, которые всё время путались у меня под ногами, умудрился запутаться в просторной рубахе. Все время не мог найти себе места у дымного костра, и это с учётом того, что у меня большой опыт туриста, в общем, вел себя для этой двоицы абсолютно неадекватно. Поведения было моё для них не совсем понятное, не вписывалась ни в какую их древнею логику. Горыня с Фридой, видно, решали, что делать дальше и как быть, а у меня появилось время немного подумать о жизни своей нелегкой.

Костёр шипел и дымил, он делал всё что угодно, только не горел, после трех дней осадков было слишком много влаги. Все развесили просыхать свои пожитки, кто как мог, сидели молча, грелись. Я что знал, сглаживая острые углы и не вдаваясь сильно древним в подробности, рассказал, ну, почти правду. Начал с лешего по имени Градомир, что он первый, кто почувствовал во мне Олега, что направились к великому волхву за помощью, что встретили по дороги демонов Индиго и их Поводыря и как добрались до Гарауна на Урал. Потом ранения, да, я сказал им, что я сильно был ранен тёмными в живот, я ведь точно не знаю, что со мной, будем надеяться, что я в коме лежу в Чусовом, и на профессионализм врачей. И вот я очнулся тут с ними, в теле Олега, а где сам Олег, я не знаю, но всё прекрасно помню, чем он жил, если хорошенько порыться в его памяти. Так что мне срочно нужна клиника, а лучше сам старый Гараун, мне надо вернуться в мой мир, у меня там внук и дети, да и долг уплатить кое-кому требуется.

Как ни странно, они приняли это спокойно, долго слушали мою исповедь, не перебивая, потом сидели, и каждый думал о своём, дружно молчали. А я ведь ничего не теряю, не убьют они меня же, тело ведь Олега, а он, как ни говори, для них князь, а военная дисциплина всегда была делом непростым, кому под трибунал охота, если такого тут нет, то есть что-то скорей всего похожее. В лучшем случае они меня отведут к Гарауну, чего я и добиваюсь, в худшем, ну подержат маленько над дымом можжевельника, покурю хоть немного. Потом между ними начался просто мозговой штурм. Я как понял, переселением души тут сильно никого не удивишь, оказывается, они верят, что после смерти душа перерождается и попадает по распределению в другое тело, а тут желание великого волхва, мол, и не такое видали мы. Удивил... Фу, бяка какой. У меня зубы посыпались, я думал, они предки наши тёмные да далёкие, а оказалось, они намного умней меня, выходца двадцать первого века, да я дурачок, по сравнению с ними. И какие они только версии друг другу не выдвигали, в общем, долга споря, сошлись пока на одной. По какой-то неведанной причине, душа Олега после его смерти осталась неприкаянной, почему она не попала в великий круговорот жизни, это уже другой вопрос, а вот почему она нашла меня через тысячелетия, это, оказывается и не загадка для них. Горыня сразу предположил, что я очень дальний его родич, можно сказать, далёкая неугашая кровиночка, ну, типа внука, только с приставкой прапра. Вот душа и нашла меня, и пристала как банный лист, леший и почуял кровь его племенную Святорусов, ну а то, что душа его возвернулась обратно, так на это воля богов и сила волхва. Может, они и правы... Вот только они меня заверили, что я там, скорей всего, погиб подло, от рук врагов человечества, вот, мол, сама жизнь и дала второй шанс тебе на месть кровную, а это тут святое, никакое 'подставить вторую щёку' тут не канает, только меч и великая правда славян. Спасибо вам большое, порадовали! Одно осталось только непонятно мне, куда делся молодой князь?.. Он ведь был тут, с ними, а сейчас где? Может, волхвы Ра подскажут...

— На! — Горыня протянул мне еще зелёное яблоко, с чего я понял, что сейчас середина лета, ну хоть что-то приятное в этом моём случайном путешествии. — Грызи... Точи зубы, родич...

Я покрутил молодильное яблочко, маленькое... зелёное... это называется 'обосрусь не обосрусь', пятьдесят на пятьдесят. А жрать хочется очень, аж брюхо подвело, как у дворового пса, я надкусил его зелёный бочок и смачно на всю округу захрустел им. Вот так я в качестве дальнего родича-дурачка и прилип к этой весёлой компании, но окликали они меня всё ровно Олегом, ну да ладно, мне то... как говорится, всё равно уже... Дойдём до Гарауна, может, и отыщем так тайно пропавшего хозяина тела.

Итак, я в далёком прошлом в теле молодого князя Олега. Иномирянин, ну а чего... Этот мир для меня абсолютно чужой. Кстати, никакого дискомфорта по поводу чужого тела я не почувствовал, а наоборот, дури и энергии прямо через края аж льётся. Чувствую себя просто отлично, ну вспомните себя в двадцать лет, вот так и сейчас, горы свернул бы. Странно всё это, обычно все привыкают к новому телу, ломка идёт у них, а тут, чувствую, моё, родное, прям в кайф, только курить очень охота, да и не своей волей на гордую арийку косо поглядывать стал, особенно когда она хворост собирала. Я и так, слава Перуну-заступнику, баб в своей жизни любил, а с молодым тренированным телом как у Олега, чувствую, могу землю пахать, можно целину ехать поднимать. Вот же зараза какая, тело не мое, организм к никотину не приучен, а курить всё равно охота. Дела... Так что, на будущее учтите, все вредные привычки, которые преобладают у вас в вашем мире, перенесутся с вами куда угодно, и кем вы были там, тем вы останетесь тут.

К вечеру ребята решили возвращаться взад, так как они теряли одного бойца из своего небольшого отряда. Как боец я понял, Олег был хорош, но всё же с Горыней, с этим богатырём, и тем более арийкой Фридой не сравнится, а вот знания о тёмных у него было на высоте, просто ведун, отец ведь был охотником на тварей, вот и передал он маленькому сыну в сказках да легендах дремучих свою тяжёлую науку заступника рода человеческого. А в этой позорной ситуации помощником им я явно не был, только обузой, это мягко сказано, да и мне на руку такой расклад, к волхвам так к волхвам, я не против, а только за. Охота мне ползать по болоту, да и псы Одина направляются к Хельге, чтобы прикончить ведьму. Млять... Кубик-рубик стал собираться в моей голове, я сразу вспомнил своё неудачное похождение к скандинавскому богу Одину в его замок, да и память Олега мне подкинула недавние события у Гарауна на совете вождей. Я прикрыл глаза, глядя на пляшущие языки пламени, как учил шаман севера, и сосредоточился.

Итак, что мы имеем, бог Один — это раз, разговор Гарауна с Перуном — это два, и три — что мы идем через Гнилое болото к жрице Хельге, посланные к чёрту на кулички волхвами Ра. Так и крутится на языке:

Ходы кривые роет

Подземный умный крот.

Нормальные герои

Всегда идут в обход! Вот...

А если не спасти ведьму, то мирного договора с небожительницей по имени Марёна не будет, а это значит, прорвется в этот мир куча нечисти жгучей. А мне, спрашивается, до этого какой интерес, как говорится, а вот какой, я-то пока здесь нахожусь, и сколько нашествие демонов с Нави продлится, я не знаю, за чужой спиной вряд ли смогу долго прятаться, жизнь тут иная, по сравнению с нашим миром диванных воинов света. Тяжёлой точёной металлической штукой махать — это не смс строчить незнакомому человеку, прячась за так безвкусно выбранной аватаркой. Может, хоть старый волхв прояснит ситуацию. Эх, судьба-кручина! Куда не кинь, всюду клин.

Тонкие желтые огоньки хороводом заплясали, закрутились над раскалённым добела углём, тайно притягивая мой взгляд, весело притопывая ногами, закручиваясь быстрым северным сиянием, разбрызгивая свои многочисленные жгучие искры по всем сторонам света.

Два полных оборота луны уже прошли, я окунулся в память молодого князя. Тогда верховный волхв Гараун бога Перуна Громовержца вседержателя собрал всех вождей четырех союзных племен, Дарийцев, Харийцев, Росенов и Святорусов, уважаемых ветеранов и охотников на тёмных пришельцев с мира пекла и всех служителей Ра, светлых богов Сварожьего Круга, Великой Расы Славян и Ариев на Великий Совет, на Великое капище, на великое людское горе.

Только на третий день Олег был приглашён на курган светлых богов волхвами и тремя военными вождями, босоногий мальчишка ворвался в его дом весенним порывом ветра с растрёпанной в разные стороны светлой шевелюрой и курносым конопатым носом, тыкающий своей ручонкой в сторону кургана.

— Олег, вожди зовут!

Олег кивнул мальцу, потрепал его белокурые, соломенные, выгоревшие под Ярило-солнцем волосы, подхватил его на руки и усадил себе на шею, ткнул нагой дубовую дверь и отправился к людским богам в шатер самого верховного волхва Мидгард — Земли.

Где-то в памяти молодого князя я стал очевидцем грядущего разговора с Гаруном. Олег стоял на кургане перед уже немолодыми, но еще крепкими военными вождями объединённых племен, густые длинные волосы, словно гривы львов, спадали на плечи этих хищников в людском обличии. Конские хвосты на их шлемах гордо развивались на ветру как символ мужества, подчеркивая их принадлежность к воинской касте охотников, подтверждая их боевой накопленный опыт и первую кровь великих ассов. Но только скованные, едва улавливаемые человеческим глазом неловкие движения выдавали их всеобщее волнение, и видно было большую тревогу в их хмурых взглядах.

'Видимо, что-то произошло серьёзное, чтобы так волновались вожди', — подметил молодой Олег, приближаясь упругой походкой к шатру волхва, -'явно не прокол твари, никогда не видел их такими...'. Олег подхватил маленькое чадо руками, подкинул его к солнцу, поймал, опустил на землю.

— Ну-ка, беги к мамки своей, охотник! — он отпустил парнишку, тот сразу же дал стрекоча к своим друзьям, весело крича и размахивая руками, с завистью смотревших на него из ближайших кустов, таких же сорванцов, как и он сам.

Гараун, давно уже немолодой верховный волхв, хранитель правды, подошёл к Олегу.

— Мир твоему дому, Олег! — волхв прижал руку к своему сердцу.

— И твоему дому мир, жрец! — вернул благодарность Олег.

Волхв удовлетворённо по-старчески кивнул, приобнял его своими крепкими руками, окинул Олега цепким, колючим взглядом, и жестом пригласил вождей в свой шатер, который был раскинут на цветущем луговой радугой кургане, где находилось великое капище светлых богов, как считали наши предки, на пересечении тёмных и светлых миров.

— Вожди... Наши боги молчат, и я не могу до них дотянуться... Великая сила жизни молчит! — Гараун как то ссутулился и посмотрел на Олега. Мне даже показалась, что у Гарауна горб вырос за спиной и сдал старик лет так на двести, а может, и на все триста. — Род молчит... — оглядывая всех своим колючим, как ёжик, взглядом, видимо, не первый раз повторяя для некоторых эту новость, прошептал старый жрец. — На все наши призывы боги не отвечают! — старик замолчал, оглянулся на рядом стоящих жрецов Ра, ища поддержки у них своим словам, посмотрел в сторону Олега, как бы прицениваясь, всмотрелся в его синие глаза, цвета чистого неба, видно было, что он медлил, собираясь со своими мыслями. Гараун встал, окинул всех взглядом, его напряжение передалось и другим, вожди оцепенели в ожидании дурных вестей.

— Мы больше не можем благословить наших новорождённых младенцев в священной дубраве Рода Великого, — продолжил он и неуклюже взмахнул своими руками. — И павшие герои в Великой Сече с тёмными тварями не попадут больше в великий Круговорот Жизни.

Лица вождей не дрогнули, словно они были высеченные из гранита, но никто не опустил своего взгляда с всемогущего волхва.

— Среди светлых и тёмных богов началась великая Сеча! — весенним громом прозвучал голос старика в шатре, он глубоко вздохнул и взял небольшую паузу, этим дал время всем обдумать услышанное.

— Богам теперь не до нас... — уже тише, садясь на мягкую подушку напротив выхода, повторил он.

Вожди напряжённо молчали, обдумывая сказанное верховного. Новость Олега просто ошарашила обухом по голове, от которой все его жужжащие мысли тут же улетучились как мухи. Олег сидел и только хлопал своими глазами, напряжение волхва и его тревога передались, видимо, всем присутствующим в шатре.

— И как теперь быть?.. — тихо прошептал он, но для всех это прозвучало словно гром среди ясного неба.

Олег посмотрел прямо в глаза верховному жрецу Перуновичу, у волхва нервно дернулся глаз, и он отвёл свой взгляд. Среди боевых вождей, знающих в этом мире, наверное, всё, которые учили тебя, что выход есть всегда, а если ты его не видишь, то ты просто его плохо искал или ты слепец. А тут! Гнетущая тишина повисла липким туманом, никто не осмеливался среди вождей взять первое слово перед жрецом, ведь первое слово оно завсегда как ком в горле, а старец сказал вождям всё и молчал, и это напугало вождей больше всего за всю их долгую, богатую на события жизнь.

— Боги нас не слышат... — шипением змея закралось всем в голову. Тишина затянулась, и пролетевший миг нам всем показался вечностью. Время медленно текло рекой полноводной, пока волхв не встряхнул своей головой, будто он пробудился от зимней спячки, скидывая с плеч снежные сугробы.

— Олег, мы на пороге войны, — почему-то он обратился именно к молодому князю, прищурив свой хитрый глаз, — войны на уничтожения всего человечества, и нам нужны союзники, причём любые, даже если это сумрачный бог, а быть точнее, богиня... — Гараун как-то замялся и посмотрел сочувственно на Олега, остальные вожди сразу же расслабились, нервно выдохнув, поняв, что гроза миновала и что им не светит путь к жрице Морёны. Повстречаться с богиней смерти желающих пока среди них не было.

— Ты хочешь послать меня к ней?.. — догадался Олег, куда клонит уважаемый старец.

— Да! — потвердил волхв, кивнув своей головой, словно лунь седой.

— Через Гнилые болота и лес Мюрквида? — Олег сразу напрягся, он помнил истории своего отца об этих гремучих, необжитых человеком землях.

— Да, — подтвердил старик, не сводя своего режущего взгляда.

Ах вот оно как... Этот нехороший человек, редиска, посылает молодого, неопытного парня к чёрту на кулички, да ещё к самой матушке сумрачной богине на переговоры. Или у этого прохиндея есть за пазухой какой-то суперхитрый план, или это называется 'пожертвуем кем не жалко'... Дойдет, не дойдет, как у нас говорят, риск — благородное дело. Тут больше подходит второе. А как ещё объяснить тот факт, что молодого, в меру хорошего бойца, который недавно получил титул вождя, даже если в нём течёт первая кровь первопроходцев ассов, сразу же посылают, прошу прощения, в жопу к самому дьяволу. Олег хоть и молодой да горячий, амбициозный, но тоже не дурак, и на душе у него подло ёкнуло. Жрец решил сыграть на его самолюбии.

Это ты ему можешь заливать, а меня ты хрен этим проведёшь, человека, который пережил в России девяностые, ай-на-ны вам, граждане древние, видал я на рынках таких хитрожопых через одного, чернявеньких братьев наших, шапками торгуют, мёрзнут стоят.

Вот так началось очередное вторжение тёмного мира, без объявления войны, всё в стиле Чернобога.

А где-то в других мирах уже гремели ожесточённые схватки между богами, которые стояли по разные стороны баррикад, и алая кровь течёт тонким ручейком, питая собой огромный океан межгалактической войны, поглощая светлые души живых.

Космическая армада тёмного мира Нави без предупреждения вторглась клином боевых кораблей в чертоги Белого лебедя, когда солнце только собиралось обласкать первыми лучами матушку-землю, начиная свои смертельный исход. Так прозвучала скупая статистика жрецов Ра. Вот и до нас докатилось... Не дай Белобог полномасштабную высадку штурмового десанта на Мидгард, всё же, думаю, без диверсионных групп тут тоже не обойдется, хотя, зная нашу историю, канувшую в пучину морскую, видно, не пронесло наших пращуров от всея вторжения высокотехнологичной, закованной в тугую броню нечисти.

Олег перевел взгляд на своих учителей. Люд угрюмо сидел напротив него, глубокий шрам от когтей украшал его лицо, уходя от левого века вниз по щеке, переходя на шею, и, вильнув, скрылся где-то под его кольчугой. 'Поцелуй тёмной горгульи', — вспомнил он. Кровник встал, обвел всех своим тяжёлым взглядом.

— Тревожные новости пришли сегодня ночью. На приграничных территориях богини Морёны, где Явь переплетается с Навью, словно две сестры, — начал Люд свой суточный доклад, — передовые дозоры зафиксировали свежий переход тварей из мира Пекла, мы даже успели зафиксировать их направления, — Люд посмотрел на верховного.

— И кто на этот раз? — посмотрел на арийского вождя старый волхв.

— Это Гончие... — ответил тот.

— Чтоб тебя сова загрызла! — выругался Гараун, не выдержал и сплюнул себе под ноги.

Олег помалкивал и внимал своим старшим братьям по оружию.

— Это не те ли твари, которые служат вольнонаёмными бойцами Лиха!? — сидевший рядом военный вождь Борис вскинул голову и посмотрел на своего побратима Люда.

— Да... И они направляются строго на юг, — мрачно кивнул Людамир Борису.

— И что этим демонам там надо в этом пограничье Мюрквида? — вмешался в разговор третий вождь, Белояр.

— А леший их знает... — Люд присел на своё место.

— А не в той ли стороне Ведьмина гора? — словно размышляя вслух, наморщил свой лоб Гараун.

— Жрица... — наконец стало понятно вождям, в какую сторону клонит сам Гараун.

Олег тяжело вздохнул, предчувствуя уже для себя большие неприятности.

Мерзкие эти твари чем-то напоминают гончих собак, только намного крупнее, похожие на хорошо вскормленных телят, которые год сиську мамкину сосали, способные гнать жертву сутками, и очень хорошие бойцы, ну очень хорошие! Олег сразу же вспомнил рассказы своего отца, не хотелось бы с ними повстречаться тёмной ночью, в тёмном лесу, шансов выжить у жертвы, которую гонят, просто нет. Да и притяжение в их родном мире посильней, чем в Явных мирах, потому и двигаются они намного быстрее, чем любой земной хищник или хороший охотник. 'Плохо, очень плохо', — сделал вывод молодой князь. Как говорится, если хочешь иметь врага, то от такого обереги, Перун-батюшка. Свет! Свет! Свет...

— А если отследить и ликвидировать группу Лихо сразу не получилось, — продолжал свой доклад арийский вождь, — то после выполнения поставленной своим руководством задачи, а это уничтожение заданной цели хозяином, они разлагаются, чтобы не оставлять никаких следов в Яви, и возвращаются в свой мир Пекла, уже погибшими духами, вселяясь в новорождённых щенят. Потому про их бойцовские качества нам мало что известно, захватить такую тварь живой не удавалось пока никому, — Люд замолчал.

— Легче убить... — добавил Борис.

Вожди одобрительно загомонили.

— Ага... Главное догнать... — пробурчал Олег еле слышно. — Есть ещё дополнительная информация по Гончим, мне мой отец рассказывал, — внес свою лепту Олег, — что после смерти самец не теряет через портал душ свою память и боевые навыки, а это значит, что весь боевой опыт сохраняется с ним, в отличие от своих сук, да и, впрочем, от всех нас.

— Эх... Нам бы узнать их боевую задачу, — почесал свою седую макушку, запыхтел волхв. Гараун вздохнул свежим цветущим воздухом и развернулся к Олегу.

— Ну да ладно... Бабам судачить — не рыбку рыбачить, нам сначала нужно заручиться поддержкой богини, ведь приграничное пересечения миров — это её вотчина! — выговаривая и обкатывая на языке каждый звук, каждую букву, проговорил жрец.

'Ох и тяжело оно ему далось', — приметил молодой князь.

— К капищу богини путь неблизкий да и небезопасный, — проговорил Люд и упёрся своими зелеными глазами в переносицу Олега, словно он дырку хотел просверлить в нём. Олегу даже стало не по себе, — и потому моя дочь отправится с вами! — закончил он стальным голосом, клинком рассекая воздух.

Олег был полностью согласен с таким проводником, девчонка чувствовала и слышала лес как рыба в воде, и на мечах билась знатна. Да и горькие неприятности на свою нижнюю половину чуяла за версту, стараясь их обходить десятой дорогой. Интуиция, выработанная годами и горючими слезами, с таким-то тятей, работала отменно, видимо, той половине, которая чуяла, не раз перепадало в целях профилактики от него.

Гараун встал, разогнул колени, стряхивая невидимые оковы, расправил плечи. За ним поднялись вожди всех союзных земель.

— Так и порешили! — уже более уверенно проговорил Гараун. — Олег продвигается к Ведьминой горе, через Гнилое болото и лес Мюрквида, к жрице, неся ей дары. Медлить нельзя! Нам нужен договор с богиней, — он на мгновение замер, — кости крутит чего-то, чувствую, для нас всех наступают тяжёлые времена. Ещё есть большая вероятность того, что какой-нибудь полубог заглянет к нам на огонёк, вон, уже суки Лихо явились, падаль, твари, чуют! — волхв сплюнул. — Будьте готовы ко всему...

Вожди переглянулись, им тут тварей своих хватает с головой, а тут полубог заглянет...

— Ты молод и крепок, молодой военный вождь четвертого племени Святорусов, ты сын своего отца! — проговорил сухо и официально Гараун. — Тебе и идти на Ведьмину гору к капищу богини Морены, к её жрице Хельге. А я пока займусь делами..., тут надо хорошенько подумать о гостинцах. Марёна ведь богиня с характером, да и сильно обижена на меня, дурака. Вот же дожил... — волхв пригнулся и вышел из шатра, вышагивая с кургана по пыльной тропе, оставляя военных вождей наедине решать свои административные вопросы. На то они и военные вожди, а то им только драку подавай!

— Думаешь, она поможет? — прошептал еле слышно Олег своими губами в спину уходящему старику.

— А кто их нейтральных богов знает? — прочитав мысли совсем юного вождя, отозвался Гараун. — Ну хотя бы не мешала, и на том спасибо... — не поворачивая своей головы, ответил Олегу седой старик.

Последние слова волхва подхватил ветер и донес до вождей, оставляя их наедине со своими нелегкими думами и заботами.

— Олег, зайдем, дело к тебе есть... — Люд пригласил молодого в шатер. — Обсудим вашу непутёвую дорогу и твоё оружие, у меня для тебя гостинец есть, управишься с ним — другом верным в дороге будет, нет — назад вернёшь. Это копьё первого вождя, который ступил на Мидгард землю. Я не смог совладать с ним... — и Людамир протянул его мне.

А вот Люда я сразу зауважал, не каждый отец отправит свою единственную кровиночку в такую авантюру. Если с ней что-то случится, арийский вождь такой подставы тебе не простит, думай волхв, думай крепко, ругаться с таким серьёзным дядей, как он, тебе не с руки, он в гневе безумен.

Мне может, показалось, или он намеренно отправил её с нами, тогда у нас, возможно, есть шанс, маленький, но есть. Я-то видел того милого песика у славного скандинавского бога Одина, и это не внушает мне уверенности за своё здоровье, да плюс знания Олега в довесок о разной живности тут. Или я ничего не понимаю, или идет какая-та для меня непонятная игра. Херово всё это...

Я подкинул в костёр сырую ветку, она забулькала и зло зашипела. Да... Псы Одина уже взяли след Хельги, а может, ведьма отобьется от них сама, она всё же жрица самой богини Морёны. Интересно, а если мы спасём эту ведьму от злой участи, вдруг божья ипостась в лице богини поможет мне вернуться домой, она же есть сама смерть, что ей стоит дом построить, тем самым мы убиваем двух зайцев. И выполняем поручения волхва, и окажем небольшую услугу самой матери, а это дорогого стоит. Я на мгновение завис, по-моему, мысль здравая. Ну, подумаешь, собачки... у меня раньше тоже пёсик был, помахал палочкой, кинул ему подальше, и всё — ты его самый лучший и преданный друг, ну колбаски ему можно кинуть немного. Мда... Чего-то я не того...

— Ребят, тут дело такое... — я посмотрел в глаза этим простодушным людям. Подставлять их не хотелось, и я рассказал, что знал, и что нас ожидает в будущем. — Выбор за вами.

Все молчали... Потом Горыня медленно поднялся, расправил плечи, встряхнул густой львиной гривой, косу свою он расплел просушить волосы над огнём, голубые глаза, прямой взгляд, правильный, немного с горбинкой нос и добрая улыбка, вот краткое описания богатыря, который стоял возле костра. С таким бы другом я пошёл в разведку. Он сжал кулаки.

— Не к месту нам бежать сегодня... — он нахмурился как грозовая туча.

Мы перевили взгляд на Фриду, арийка сидела возле костра, шевелила палочкой раскалённые угли и о чём-то усердно думала. Она наш проводник, и ей решать в первую очередь. Я невольно залюбовался этой красотой, хозяйка медной горы, почему-то пришло только это сравнение в мою голову. Изумрудные глаза, словно их Данила мастер из малахита вырезал. Тонкие губы, на которых играла неуловимая девичья улыбка, и каштановые волосы, густыми локонами повисли на её плечах, которые всё время путались и лезли ей в рот. Я просто млел от неё.

— Против псов Одина нам не выстоять, — не поворачивая свою голову, куда-то в полыхающие языки пламени проговорила она, — тем более с тобой...

А это уже был камень в мой огород, но я не в обиде, я и сам знаю, что из меня воин как из говна пуля, мне уже об этом говорили.

— Мы тут, — Фрида ткнула палкой в землю, поставив жирную точку в лесном чернозёме, — ровно двадцать дней мы были в пути, — она прочертила прямую линию, — до Ведьминой горы восемь дней быстрого хода. Мы не примем бой с тварями, нам нужно их опередить, у ведьмы мы будем под защитой, и, возможно, тогда у нас будет шанс... — она вскинула голову и посмотрела мне в глаза. — Вспомни, Сергей, — она назвала меня по имени, — где твари сделали прокол и вышли в нашем мире.

Я напряг память.

— Где Навь переплетается с Явью как две сестры, — я дословно повторил слова её отца. Она понимающе кивнула, видно, зная это географическое место.

— Они двигаются с северной земли Асии, мы должны успеть, если поторопимся... — арийка смотрела на нас, ни один мускул не дрогнул на её лице, лишь только в глазах я заметил два пляшущих изумрудных чертика. — Если все так, как ты рассказал... — она сделала короткую паузу и отвернулась к жаркому пламеню костра, — то эта тот зверь, который убил мою мать.

Она замолчала. И мы с Горыней поняли, зачем она туда идёт, для чего её послал с нами Людамир... Ну что же... её право... Право мести никто пока не отменял в этом мире.

— И чего мы ждём? В добрый путь! — хрюкнул богатырь, — вот это мне по нраву, вот это по душе...

Глава 2. Гугуль.

— Гей, ты куда? А копьё... —

Вот же, млять, палку забыл! Я забрал у Горыни оружие и тронулся, спотыкаясь вслед за своими лесными провожатыми.

Даже я олух царя небесного, понял, что копьё непростое, идеальные природные формы шипа, рука так и не хочет его отпускать, пальцы замком крепко сжали гладкое дерево, вроде от него моя жизнь никчёмная зависела. Чёрный металл, который совсем не отражал свет, кусок ночи непроглядной. Да что там свет, я дыхнул на него и провёл пальцем по острию ровно по центру, любуясь этим творением рук неизвестного мастера. Наконечник стал быстро впитывать моё испарение. Неожиданно в голове раздался женский приятный голос, чем-то напоминая звенящий полевой колокольчик.

— Молекулярная привязка к новому владельцу... связь установлена... Приступить к общим настройкам?

— А-а-а... э-э-э... ну да... — киваю от неожиданности, оглядываясь по сторонам в поисках столь звонкого красивого голоса.

— Установка... Это займёт некоторое время...

Вот вам и древние... Чем сразу же подтвердились слова Градамира, что мы живём на руинах древних высокообразованных цивилизаций. Ай да Люд, ай да сукин сын, вот так подарок его, удивил... слов нет, только пена изо рта пузырями.

У наконечника была непростая форма для копья, насколько я имел представление вообще об этом оружии, жало пчелы, ряд зазубрен, как у щуки зубы, которые были загнуты внутрь острыми шипами. Красавица... Я погладил древко пальцем, видно — девочка-хищница, с характером. Хек! Так и буду её звать 'Щука'. Как тебе?.. Мне показалось, что я почувствовал лёгкий укол своей ладони.

— Материал ДНК взят на анализ... проведена биометрическая настройка... — я встал как вкопанный. — Генетическая привязка хозяина успешна завершена... Что хочет новый хозяин?..

— Э-э-э, — только и смог я промычать. — Мда... — Голубушка, а у вас сигаретки не найдется? — я прикрыл в надежде свои глаза, ожидая... может быть, чуда.

— Команда хозяина не распознана... Повторите, пожалуйста, задачу... цель не ясна... — сурово ответил мне женский голос, изменив свою интонацию на обиженную, чем ввёл меня окончательно в крутое пике.

— Тогда пока ничего... — шепчу Щуке.

Ладно, думаю, время будет, потом разбираться стану с этой наноподругой, сжимая намертво рукой копьё. Главное, эту палку нигде не потерять. Бонусы после переноса должны у меня быть, или нет, всем дают, а я что — хуже, кроме того, что я много балаболю, вот и буду считать, что это подарок своей кручины на именины, компенсация за моральный ущерб ну или приговор... Если чего... хоть тыкну ею какой твари в харю: на тебе, исчадие! Такое из брюха только с потрохами вытащить можно. Тут же зашевелилась память Олега и постаралась выдать полную информацию о копье, которую он услышал от Людамира.

Недалеко... — чертоги Золотого Орла.

Тридцать три ночи кузнецы Асгарда ковали наконечник из чёрного, словно само порождение тьмы, металла, накладывая вязкие руны-узоры на не обработанную пока ещё структуру. Каждую ночь с заката и до восхода, пока Альтаир не выглянет первым лучом из-за горизонта, мастера кузнечного дела мяли его своими огромными молотами как голубую глину, придавая ему форму пчелиного жала, доводя его каждый раз до исступления в священном белом огне и закаливая его в молоке молодой буйволицы. Тридцать три дня волхвы четырёх Родов Белой Расы Великой с новым рождением бога Урай-Земли и до его заката заговаривали жало, черпая солнечный свет и передавая его силу пока ещё безымянному, не имеющему формы металлу. Который превратится в смертельное оружие не просто против хорошо прокованной кольчуги или щита, но и против порождения мира Пекла, рождённых созданий безымянной ночи и последователей Чернобога, которое станет не просто копьём, но и верным другом своему хозяину, способным его защитить, наверное, от всего, возможно, даже и от самих богов...

Очень интересно... Больше на роботу инженеров-айтишников похоже, чем на кузнецов Асгарда. Я споткнулся и чуть не упал, вот же собачья радость, задумался. За моей спиной захихикали. Ну-ну, думаю, тоже мне, нашлись ходоки к Ленину... Я ещё раз запнулся о какую-то торчащую корягу, за плечами в мешке громко загремело. Навьючили меня, как лошадь ездовую, нет чтобы рюкзак какой придумать, с лямками, а то мешок с перепоясанной верёвкой... Древние — они и есть древние, никаких удобств! Вон... жопу лопухом вытирать с раннего утра пришлось, а ведь с самого детства так не делал, а вдруг понос... мало ли какой тут заразы нахватаюсь. Вот засру мир пращуров, и будет им потом экологическая катастрофа, вымирание динозавров. Эх... Такого в умных книгах не прочтёшь, как люди с нашего времени, которые попали волей судьбы в средневековые миры Нави, чем они свой шоколадный глаз вытирали. Всё бла-бла-бла. У всех какие-то сверхнавороты или магия всякая, способности разные проявляются, или они если не графья, то в любом случае архимаги. Руну огня создал, и раз — её к сраке себе прилепил, и всё чистенько и депилировано, пригорело — и платить нисколечко не надо: оказанная вам услуга совершенно бесплатна. Я горько вздохнул. Кстати! А моё благословение где? Я остановился, посмотрел на ребят и протянул в их сторону свою руку, рискую конечно, таинственно шевеля пальцами. Нужно бы проверить...

— Благословляю... — страшным заговорщицким голосом проговорил я. И что я вижу — шиш мне с маслом. Кто бы сомневался! Я повторил снова, и то же самое — ничего, только Горыня с Фридой уставились на меня, испуганно выпучив глаза.

— Чур меня, чур! — запричитал этот бугай, размахивая руками. — Ты это чего?.. Колдун...

Вижу, труханули немного, суеверные мои.

— Да так, ничего... — разочарованно ответил я. — Было дело по молодости, благословлять мог... — смотрят на меня, словно на дурачка, а меня этим нисколько не удивишь, я давно к этому привыкший. — Ну, дымка такая золотая... — я стал пояснять, — раз — и окутала тебя с ног до головы. Если ты тёмный... то сгоришь в адском огне, а если нет, то кайфанёшь немного!

— Чего сделаешь? — переспросил и сразу напрягся эти двое.

— Ну, понравится тебе очень... Короче, хорошо будет, вроде этого самого... ну, оргазма... Время будет, потом расскажу, — я безнадёжно махнул рукой и покосился в сторону арийки. — У меня этот дар проявился, когда меня леший встретил на острове. Сказал — это благословение самого-самого.

Немая пауза, только глазками своими хлопают, ну всё, думаю, зависли пращуры мои далёкие.

— Я ещё этим благословением Поводыря сжёг, заживо... демона могучего и тёмного!.. — Думаю, добью их. И я постарался, сделал страшную рожу, какую только мог. Как у Чикатило, загадочно-маньячью, закатив при этом глазки под лоб, показывая им свои бельма. Так вам, засранцам, знай наших, MADE IN USSR. Смотрю, глазки забегали, заблестели, лица вытянулись, губы затряслись, да мои вы хорошие, как только чего-то касаемся божественного, то всё, пиши пропало, мозги сразу набекрень. Время идёт, а народ ни на грош не меняется. Я прямо плечи расправил и вздохнул полной грудью. А то чувствую себя среди них каким-то ущербным, фанатики долбаные. Терпеть фанатов тупых не могу, к тому же любых, ору от них, шума, гама, лбами бьются. А спросишь — за что? Так за всё хорошее, за правду... За какую? За такую! А поконкретнее можно? — и, всё... бобик сразу издох. Это ж как наши революционеры всеми любимые, давайте уберём плохое ворьё, придём мы — все такие честные, пушистые, и всё... всем будет сразу счастье. Ага!.. Мы же историю не учим и выводы не делаем, зачем это нам, мы и так все умные через край. Как мой батя хвастался всегда перед своими друзьями. Когда я был совсем маленьким, ну, первенцем, я ещё только ходить учился, как сейчас помню... 'Посмотрите, какие у него глаза красивые, — болтал он меня под потолком, показывая дяде Толе. — Всё знает... всё понимает... а вот срать пока не просится...' Так и мы доселе какой уже век на Руси живём. Всё знаем, всё понимаем... ну и пока не просимся...

Я тоже раньше думал, пока Градамира не повстречал, что круче меня только яйца динозавра. А как только сам стал иногда думать без посторонней помощи, без подсказок, да оглядываться по сторонам. А нет... всё не совсем так, как мне казалось, причём кардинально. Присмотрелся к жизни своей... а логики ни в истории нашей, ни в жизни моей нет. Иллюзия обмана...

— Ну что опять не так!..

Ребята немного расслабились, но стоят, мнутся.

— Только великие волхвы могут силой его благословлять... — заговорил первый Горыня, да и Фрида закивала головой, поддакивая своему другану.

— Вы ещё перекреститесь! — не выдержал я.

— Чего сделать? — испугались они.

— Проехали... — машу им рукой, только не сейчас, а то это надолго, и так времени в обрез. Точно до горы не успеем.

Я прямо чувствую: приподнялся в их глазах чуть ли не до небес, всё, думаю, первый уровень балабола пройден, Серёжа, поднялись на следующую ступень пиздобола. Ой! Извиняюсь... из песни слов не выкинешь, так и у меня выходит. Мат народный для меня — это не просто оскорбления личности, это намного больше, можно сказать, сакральное, на генетическом уровне у всех в крови течёт. Вон, сопляка в школу первый класс ведут, он, как говорится, ни петь, ни читать не умеет, а вот приласкать кого — это да. И, самое главное, ведь никто нас этому не учит в этом юном возрасте, наоборот — ругают да по губам бьют, а мы всё лопочем своё на подсознательном уровне. Так мы уже в пять лет не просто знаем мат, мы чувствуем его, это генетика виновата, память предков, чуечка родовая просыпается, где и как можно кого приголубить.

И вообще! А кто сказал, что русский мат — это плохо... Может, только потому, что он наш с вами и ничей более... Не интеллигенты ли наши европейские нам подсказывают всё время, свет и демократию неся в таёжные леса русов? А то выходит как-то не так... Смысл и понятие такое у народа есть, а слов таких не должно у нас быть. Как-то уж сильно подозрительно всё это. На мой взгляд, это у них ущербный язык, а не у нас. Тоже мне, уникумы, сравните русское 'охуеть' и европейское 'вау'. Мне кажется, ихнее 'вау' какое-то стрёмное, обрезанное, что ли, думаю, нужно его на законодательном уровне запретить нашему государству, чтобы бытность свою сохранить. А быть точнее, не водить народ в заблуждение. Ведь всё должно идти, я так думаю, от честного сердца и никак иначе. Зачем мне лгать нагло в глаза, при этом всё это завуалировать. У нас всё по чесноку. Если послали тебя, то сразу объяснили куда. Не стоит вам, господа, мой родовой язык подрезать. Всей вашей западной генетики на это не хватит! И куда только наш Жириновский смотрит... Ну вот скажите мне, какая ещё нация на земле может на мате сложить великие стихи или спеть песню, которая тронет вас до глубины вашей души, и навернётся скупая слеза на мужественный глаз, или заставит вас улыбнуться и растопить ваше холодное сердце. А я вам скажу, это Сергей Есенин и Владимир Высоцкий и т. д.

Вот если ты русский, поймёшь его, и сложишь сам стих, и будешь им петь, а если не смог его одолеть... то не мучьте себя, господа, видно, родом вам не дано. Ну, как-то так. Сейчас все запоют да заголосят либералы наши... мол, так нельзя, как можно, фу... невоспитанный! А как только молотком промахнёшься, да по пальцу себе... ну и вся это мишура сразу с тебя осыпается, как новогодние игрушки. А знаете почему? Потому что мишура! Вспомнишь и маму, и папу, и бога. Фу... богохульник! О чём это я... Ну так вот...

Благословение богов для всех тут было не ново, как я потом понял, после рождения ребёнка их собирали, вновь появившихся на свет в родовых поселениях в течение года в ближайшей дубраве в осенний день солнечного противостояния на капищах. Приглашали на праздник волхва, одного из культа богов, народ мог выбирать любого ему понравившегося в этом году небожителя (никаких проблем с этим не было), и они всех малышей благословляли его силой, помахав дубовой веточкой над ними, вроде сказочных друидов. Такого, как у меня, конечно, не было, золотого дождя, чуть еле заметное мерцание, но этого, видимо, хватало для всех детишек. Всё... родительское чадо было благословлено его силой. Скажете, что это даёт? А то: любой, кто прошёл эту процедуру, попадал после смерти в новый великий круговорот жизни, цикл замкнут. Только после приобретения жизненного опыта и святости, то есть накопленного в душе света и силы его, он переходил в иной мир, мир богов, в Правь. Ну, вроде в новую локацию перешёл, в Припять, шучу, конечно. Ну, по крайней мере, так верил народ. А так считалось, если явилась за кем смертушка по его душу горемычную, то его азмь обязательно вернётся в их род и общину, если его преобразования в яви не завершены до конца, в новом облике, то есть в новорождённом ребёнке. Вот такой есть всеобщий и любимый праздник у народа. Люди ели, люди пили, люди гуляли да песни заливали соловьём. Как в наших давно и так незаслуженно забытых былинах: я там был, мёд, пиво пил, по усам текло, да в рот не попало. Одно мне только непонятно... Или у мужика были усы большие, или рот маленький. Вот...

— Ну, мы идём к ведьме или нет? — А то стоят рты раскрыли свои.

Кстати... немного о себе, что мне удалось разглядеть и осознать своим скудным умом. Это сапожки красные, видно, фирменные, не Китай, штанишки синие широкие из шёлка, рубаха просторная льняная, сверху кольчужкой покрытая по самые мудя. Ну, это, я думаю, правильно, чтоб не откусили чего нужного. Штаны, тесьмой перевязанные под самым пупом, развязал тесёмку, заглянул, трусов нет. Засада... Поверх кольчуги широкий пояс, из кожи плетённый, на котором с левой стороны болтаются ножны, в них был вложен меч. Как мне показалось, а я не знаток никак, меч был хорош, примерно метр в длину, мне понравился, рукоять прохладная, я взмахнул им, от ладони не грелся, а значит, не потела ладонь и не скользила. Ощущения были приятны, у меня на кухне хороший нож был, профессиональный, сидел как влитой, всегда чувствовалась приятная железная тяжесть, видно сразу — вещь хорошая, так и тут было. Сравнение, конечно не очень, но какое есть, у меня же случайных боевых навыков или познаний по холодному оружию не оказалось, так что извиняйте. Правда, когда я им махал, прицениваясь... мои новые друзья скривились, словно после лимона.

— Тебе только коров пасти! — сделали вывод эти остроумные и усмехнулись.

— Надо будет... и буду пасти. — Подумаешь... цацы какие. В правой руке длинное копьё, и за спиной поверх вещмешка небольшой круглый красный щит, прикрывающий спину. Вот, в принципе, и всё моё вооружение. Ах, да, ещё в сапоге нож спрятан был, засапожник, если мне память не изменяет, а в другом деревянная ложка. И всему этому делу был венец — мой шлем, красивый, блестит, сверху небольшой хвостик торчит, знак вождя, куцый, правда, какой-то, обгрызенный, видать, более не заслужил. Внутри обшит материалом вроде войлока нашего, но не он, похоже на спрессованный конский ворс, если и прилетит по нему, видимо, чтобы потом аккуратно свои мозги высыпать в сырую земляную ямку, белым червячкам на корм.

Горыня был одет абсолютно идентично, та же одёжка, то же вооружение, меч, копьё, щит, как я понял, это стандартная экипировка воинов-охотников. Вот только мешок за плечами более, да сума большая через плечо перевешена. Нет... с рюкзаками и сумками надо что-то делать, так мучить себя нельзя. Доберусь до родовых селений, найду портных, обязательно все для команды перекрою. Во как! Уже для команды... смотри-ка на него, ушлый какой.

А вот арийка от нас отличалась кардинально. За её спиной торчали два самурайских тонких меча, по бокам на бёдрах висели два топорика. 'Томагавки', — сразу сделал вывод я, только рукоять их подлиннее. В левой руке стандартный щит и такое же длинное копьё. И как это всё она на себе таскает, бедолага наша? Вместо вязаной кольчуги была кожаная куртка и такая же короткая юбка, покрытая стальными тонкими блестящими пластинами. Сразу в глаза кинулось, что вещь намного лучше и качественней, чем наши стальные рубахи. Видно, Люд для единственной дочери постарался; говно не подсунет, согласен. Сам бы так поступил.

Вот так потихоньку мы и ползли через лесную чащу и непролазную вековую сказочную дубраву. И чем ближе мы подходили к болоту, тем больше у меня хлябало в сапогах, хорошего мало... понимаешь. По-моему, мои пальцы на ногах скрючились от влаги и опухли, как у погибшего сыча Филимона. Как стаскивать их буду, даже и не знаю. Вышли мы к нему, когда солнце было в зените. Я видел болото в Ленинградской области, так это не болото... это врата в преисподнюю, мороз по всей коже от этого природного призрака.

Серый туман с зеленоватыми прожилками, вроде сущности живой, зловеще клубился и пугал своей тишиной. Ни птахи какой лесной... ни надоедливого комара... ни самолёта... Даже нагруженные мешки с гостинцами на землю не скинуть, всё сыро по самую щиколотку, так и стояли в хляби, смотрели, радовались неземному пейзажу. Неожиданно с рядом стоящего сухостоя, захлопав большими седыми крыльями, соскочил огромный филин и мелькнул чёрной тенью в густой туман. Чем всех сразу, зараза, напугал.

— Отродье Карачуна... — прошипела арийка.

— Ага... гиблое место, — добавил наш детина. А то ж сам-то я не догадаюсь...

— Да ладно вам... — машу рукой, хочу успокоить. — Чего вы... птичку испугались?

Ну, вот кто меня всё время тянет за мой язык гадский, какой чёрт, спрашивается?

— Ты колдун, ты и иди первым, — пробубнил негромко хитрожопый предок. Вот так эта пара между собой втихаря от меня решила, что я великий колдун, которого боги перенесли им в помощь, в это их, можно сказать, безнадёжное путешествие, с другого явного мира. Млять... Нежданное путешествие Хоббита, или новые приключения Гудвина Великого и Ужасного... И то и другое для этой ситуации очень подходит.

Туман прошёлся всполохами, заклубился, предчувствуя очередную жертву безликим спрутом, я потянулся рукой к этому густому мареву, но оно отпрянуло своей молочной массой от моей кисти, перекатываясь и убираясь подальше от пальцев рук. Чем сразу обнажил оскал рядом стоящего древнего как само время деревянного идола.

— Чур, меня, чур!.. — сразу заголосила Фрида.

— Боги... — прошептал Горыня и отшатнулся от грубо вырезанной маски неизвестного для меня бога.

— Да чего вы... это ведь обычная деревяшка... — я, хорохорясь перед товарищами, смело наклонился поближе к наспех вырубленному из дубового столба, почерневшему от времени и влаги чуру.

— Я узнал его, это Авось... — испуганным голосом шепчет Горыня.

— Авось... говоришь? — поморщился я. Это для нас очень хорошо... Сколько раз русский авось спасал нас, и счёту нет, а для народа нашего гремучего это вообще первый в стране культ личности, хотя мало кто об этом знает и помнит. Я повернулся к друзьям. — Ну, тогда и авось с нами, бояться нечего. Пронесёт!..

— Как бы в штаны не пронесло... — сразу упал духом богатырь наш Илюша.

— И такое бывает... — кивнул я, соглашаясь с его доводом.

И вот всем своим хомячьим нутром сразу почувствовал, что зря я недозрелое яблоко съел, ох зря: ведь знал... В пузе что-то ехидно забурчало, предчувствуя для себя большие и неудобные неприятности в лихой дороги. А всё жаба моя ненасытная...

— Тук-тук. Кто в теремочке живёт? — я костяшками пальцев постучал по его толоконному лбу, который отозвался сразу дубовой пустотой. Давно видно тут дядька стоит, гадь, стережёт. — Стоишь... а на охранную деятельность у вас лицензия есть? Уважаемый... — начал пытать я расспросами истукана, тем самым до икоты пугая своих новых друзей. — Да кому она нужна... — и я безнадёжно махнул в сторону зелёной топи рукой, — поди не денется никуда... Чего смотришь безмолвным болваном и молчишь? Встречай православных!.. — и я помахал перед его разъеденным временем светлым ликом ладонью, приветствуя его от всего будущего мира. — Видите, и ничуть не страшно...

Или туман полыхнул от порыва ветра, или дыхнул вонью зловонной, и померещилось мне. Но неожиданно левый глаз идолища моргнул! Я вздрогнул. По крайней мере, мне так показалось, и попятился задом, классически аккуратно присаживаясь в холодную жижу.

— Ах ты идолище поганое!.. — выругался я. — У-у-у чурка бестолковая!..

Сижу в жиже, поджал под себя ноги, косо глянул на своих бледных товарищей, которые в ужасе смотрели то на меня, то переводили свой взгляд на изъеденного червями идола.

— Да привиделось, наверное... — я заёрзал на жопе. — Акклиматизацию просто ещё не прошёл... — постарался я выкрутиться перед древними.

Ой! Чего-то они, по-моему, взбледнули и совсем приуныли. Что ты, молодец, не весел, что головушку повесил...

— Вам что, нехорошо... — я постарался подняться. — Может, мне встать кто поможет? — а то мой мешок так оттягивал плечи, что одному, не снимая его, мне никак. И молчок. Чувствую, без моей помощи предки из ступора не выйдут. Только Горыня нервно икнул в тишине.

— Э-э-э-й! Древние... Пращуры! Вы со мной... или уже нет?..

Многие сейчас скажут: и не испугался, мол, сказки всё это, да я бы после этого не пошёл дальше, на кой оно ему это надо было. Сразу вам скажу, да мне по пьяни и не такое могло привидеться, я, конечно, с белкой не знаком лично, но от знакомых многое о ней слышал, так что меня такими фокусами не напугаешь. Ну, моргнул маненько: может, ему чего в глаз попало, соринка, например, да и после просмотра на НТВ вечерних новостей это для современного человека детский сад 'Ромашка'. Тьфу..., и растереть! Двое из ларца поставили меня на ноги.

— Спасибо! — поблагодарил я их от чистого сердца.

— Неча в хляби сырой стоять и помощь богов просить... — зашевелился здоровяк, отходить, видно, умишком своим стал и заумничал.

Вот что я заметил: они всё дословно понимают, никакой метафоры или фантазии у них нет. Не то, что у наших журналистов.

— Самим нужно путь дальний да тревожный держать. Это наша доля, судьбой указанная... — всё не унимался и ворчал здоровяк.

Тут, согласившись с Горыней, я кивнул. Просил я у бога бабу хорошую да сладкую, он, наверное, надо мной посмеялся тогда, нет, я, конечно, тоже не ангел, но всё же охота... а ночью очень.

Так что лучше всё самому... Тут я с Воландом из 'Мастера и Маргариты' был полностью согласен: нечего у них просить, у сильных мира сего, нужно... сами дадут, а нет... на нет и суда у них тогда надо мной нет. Хотя иногда всё же вмешательство в свою судьбу я чувствовал, можно ещё сказать, случайность или невидимую глазу, скажем так, коррекцию. Ага! Только она почему-то закономерна, раз и твоя судьба иногда поворачивается волей случая на сто восемьдесят градусов. Обычно к тебе не лицом... Разве не так... Что подтверждает мою догадку: нужно — сами дадут. Я перевернул копьё древком вниз и стал прощупывать берег болота. Ох и вонючее оно оказалось!..

Скок да скок, с кочки на кочку, иногда проваливаясь по колено, бывало, и по самую грудь, мы двигались по липкой, мерзкой топи. Ну как двигались, ползли, мать его. Что меня сразу насторожило, так это зеленоватый цвет тумана, видно, ядовитый газ выходит из недр земли. Потому я с самого начала отпорол со своего плаща три широких полосы, хорошо хоть материал качественный, и заставил всех повязать красные ленты поверх дыхательных путей, показывая на себе, как надо правильно, ну так, на всякий особый случай. Опыт имел. Они, конечно, удивились немного..., такого кощунства над княжьей вещью они не видели ни разу, но промолчали. Злой колдун сказал надо..., значит, надо..., дисциплина, прежде всего.

— Чтобы гадский дух в рот не попал! — поясняю суеверным. В принципе, даже не соврал. Горыня и Фрида быстренько, глядя на меня, забинтовались по самые уши.

Я старался нащупать копьём дно трясины, которое зашло по самый наконечник. Дна нетути. Угу!

— Надо бы обойти, — кивнул я через плечо друзьям, — а то увязнем и пропадём пропадом тут безвестно.

Горыня предусмотрительно достал из котомки моток верёвки и накинул его на плечо. Я стал пятиться задом и обходить стороной опасный участок топи. Хуже всего пришлось нашей красавице арийке, ей только можно было посочувствовать. Болотная тина, наверное, забилась везде, куда только можно. Даже на волосах какие-то водоросли прилипли, хорошо хоть зелёная квакушка не забралась. Горька ткнул меня в спину копьём:

— Глянь-ка, кикимора — она и есть кикимора.

Я оглянулся. Фрида старалась откинуть своим копьём мелко ползущего в её сторону болотного гада.

— Фу! — она сморщила свой красивый носик. — Мерзость какая...

— Вот взяла и ни в чём не повинную змейку обидела.

— Да заткнись ты!.. — и она ударила плашмя своим копьём по ярко-зелёной кочке. Мы оглянулись, не утопла ли ненароком красавица наша.

— Что?.. — уставилась она на нас невинно. — Там лягушка огромная сидела и на меня смотрела...

Я, с тех пор как повстречал Индиго у Градамира в Карелии, тоже стал к ним отрицательно относиться, просто до кошмариков.

Солнце растопило жаркими ультралучами последние зеленоватые капли тумана, а гади не видно конца и края. Болото это, кажется, жило своей таинственной жизнью, всё время поднимались с его дна зелёные пузыри, они булькали и шипели, если газом надышаться, можно и кони двинуть, метан ведь в воздухе. Даже для меня это было ужасно, а как ей, думаю, приходится, сиротке нашей.

— Боюсь... что идти придётся и ночью, если мы не выберемся до заката, — я прощупывал очередной участок топи.

— А мы и не выберемся... — прокашливаясь, отозвалась Фрида.

Ближе к вечеру на горизонте замаячила сиротливо одинокая берёза, а раз растёт древо, значит, там была твердыня. А сердце моё ёкнуло.

Солнце уже коснулось своим лучом тёмной кромки горизонта, когда мы стали выползать на небольшой участок суши. Хорошо-то как! А то бы ещё чуть-чуть — и наступила ночь неприглядная и непролазная. Я огляделся, ровно посередине острова стояла, небольшая, с почерневшими листьями берёза. Землица была сырой, но это уже была земля, а не слизь некая. Небольшой овальный участок суши, примерно метров двадцать в длину и метров пятнадцать в ширину, вот и всё, весь так сказать, болотный континент. Почти Россия... Горыня скинул с плеча суму и прислонил её ручками к дереву.

— А ну ка, подсоби...

Я сразу догадался, что он задумал. Снял с его плеча верёвку и одним концом постарался торчащие лямки сумки привязать к стволу дерева. Никакого сучка, чтобы её подвесить на стволе, просто не оказалось. После того как мы подвесили для ведьмы гостинцы на берёзу, спрятав их от сырости, а они весили целый пуд, Горыня перевернул свой щит выпуклой стороной вверх и бросил его на землю, опускаясь на него, вытягивая грязные по пояс ноги. Глядя на него, я тоже сделал импровизированную табуретку и присел, вытянув нижние конечности. Ноги просто гудели, мышцы бёдер сковала судорога, всю дорогу пришлось их задирать чуть ли не выше пояса, вытаскивая из тягучей трясины. Я только сейчас понял, как я устал! Я завертел головой и стал опасливо оглядывается. Место, конечно, не внушало доверия, и берёзка эта странная, специально её тут высадили, что ли, для привлечения туристов, таких как мы. Кроме неё вокруг была полная гадская гладь, глазу не объять. А тут дерево растёт, просто маркетинговый ход, мимо не пройдёшь, по любому, думаю, засада. Я положил копьё на колени, никакого желания расставаться с этой палочкой-выручалочкой в грядущую ночь у меня не возникло. Я погладил Щуку большим пальцем. Горыня заметил телодвижения и усмехнулся.

— И я вот думаю: ночью гостей нужно ждать незваных. А пока светло, можно немного и отдохнуть.

А где же наша красота? Чего то не слышно долго... А Фрида, как оказывается, в отличие от нас, уже наводила марафет. Вот же бабы клятые... и я чуть не поперхнулся, увидев такое!.. Фрида вытащила небольшой калёный нож и острой стороной ножа соскребала с ног прилипшую грязь, старательно водя им по ляжкам. Ах вот оно что... ну всё понятно теперь, вот откуда всё это пошло, ноги брить. Чистят пёрышки свои, ну и лишнюю растительность заодно зачищают, чтобы жучки никакие не завелись. Не то, что некоторые. Два огромных обормота, у которых появилась свободная минутка, сразу уселись на импровизированный диван и вытянули ноги, никакой, к чёрту, гигиены, только телевизора не хватает. Девчонка ещё долго сопела и возилась, вытаскивая из себя разную живность. А у меня появилось хоть немного драгоценного времени подумать, что произошло с Серёгой, и обсосать эту непростую ситуацию, куда я очередной раз встрял. Эх-хе-хе... И чё мне дома не сиделось? Хрен меня дёрнул в Приозерск поехать.

Итого...

Первый день моего нахождения в прошлом подходит к концу, уже сумерки, я выжил, и это радует. Спрашивается, какого прошлого и насколько меня занесло в глубину стародавних времён? Ответ. ХЗ. Я прислонился спиной к стволу берёзы и прикрыл глаза, есть время подумать, а то всё спех да спех. То, что сознание человека может перемещаться в прошлое в информационном поле земли, для меня это не ново, опыт у меня был, да и по чужим мирам нави я уже шастал. Я уже побывал в мире скандинавского бога Одина и посидел там своим эгом в этом рыжем засранце, да и в далёком прошлом какое-то время находился в старике. Это раз.

Но я был там как сторонний наблюдатель, а не как паразит тела, который полностью захватил над ним контроль. То, что Олега сознание переместилось его в родной мир, прихватив заодно моё, тоже понять можно, маяк, видно, у него тут был. Это я понял. Даже знаю какой. Подвести друзей своих, бросить на произвол судьбы он их не мог. Что там у него в прошлом случилось? ХЗ! Но вот куда он делся сам?.. Вопрос! Ведь, я как понимаю, он в моём теле также находился своим духом, но даже и попытки никакой не сделал, чтобы аннексировать мой драгоценный организм или выйти на связь, ну, кроме моих снов. Даже, засранец, не отзывался на зов шамана, как бы тот ни старался, когда Якут хотел наладить с ним контакт своего О-сознания. А шаман севера был ведь в этом непростом деле очень даже ничего, довольно крут, на себе испытал. Тогда тут я должен был сидеть тихо как мышка и наблюдать за всем сейчас происходящим со стороны. В лучшем случае пищал бы в яйцах его. А тут вон оно как получается. Тело как влитое, вроде как с рождения моё, никакого дискомфорта я не почувствовал после переноса, а только наоборот — чувствую молодость и силу неудержимую, словно мне лет двадцать от силы, да и память его при мне осталась, а вот навыков его я пока не замечаю. Хреново всё это, чувствую себя каким-то захватчиком, оккупантом, что ли... Я приоткрыл один глаз и посмотрел на нашу девочку. Ну а кто она для меня, от силы лет восемнадцать-двадцать, юная совсем особа, несмотря на свой грозный вид. Она наклонилась, пытаясь отчистить от тины свои сапожки, при этом что-то бормоча себе под нос. Чувствую, прямо любовь огнём жгучим всполохнула в моём теле, чуть ниже души, в штанах. А-я-я-а-й! Ну Олежа, ну ты даёшь... прямо к месту сейчас! Я поёжился... прикрываясь руками, а то неудобно как-то стало, хоть щит сверху клади. Это вы с Олегом друзья с самого детства были, которые вместе выросли. А я Гудвин Великий и Ужасный из далёкой и сказочной такой страны, как Russia. Вашего настолько родного и в то же время для вас далёкого и чужого мира: вы даже представить не можете, впрочем, и наоборот выходит, если всё это перевернуть для меня тоже подходяще, самое то.

То, что они поверили колдуну на слово, ну тут, думаю, звёзды сошлись, обстоятельства, так сказать, заставили, или чья-то коррекция была, допустим, такое тоже бывает в жизни. Да и, ей-богу, как дети малые да доверчивые. Например, помогло немного знания Олега, да в дороге уже были, почитай, три недели, а до горы рукой подать, так что интересам этой неопытной пары без пяти минут как выпускников военной дружины, скажем так, я никак не противоречил: мол, выберемся, а там видно будет. Куда им деваться-то теперь, понятное дело — идти теперь нужно до конца. А то бы висеть мне, чувствую, коптиться над дымом можжевельника кверху сракой. С этих, вижу, упырей станется. Как пить дать... Может, ещё успею... какие мои годы. Шуток совсем не понимают, да и суеверные они, вижу, боязливые сильно к непонятному для их разума. Как я ещё заметил, память хозяина проявляет себя, когда я полностью на автомате, то бишь это когда на работу собираешься в спешке и, не думая, кладёшь себе в карман ключи от квартиры или хватаешь пачку сигарет и зажигалку. Млять... Вот только подумал — и курить очень захотелось, аж мурашки по черепушке побежали. Курить как охота, сука... А так полностью это я, ваш многоуважаемый и любимый Серёжа. То, что мне, буду считать, повезло, это плюс. А вот кем я был в своём времени, это для меня огромный минус. Никаких путных познаний или случайных навыков вроде тех, о которых всё время пишут, у меня не было. Работа у меня скромная. Я сотрудник охраны. Давно высмеянного и зачмырённого персонажа нашим любимым, ничуть не однобоким телевиденьем. Короче, я из самой непонятной и таинственной организации России. Я из ЧОПа! Вот и случилась, видимо, со мной очередная ЧОПа по жизни. Так что так, ни боевых искусств, ни познаний военных инженеров, не программист я или бизнесмен и даже никак не историк. Чего там было до нас? Ответ: ХЗ. Говорила мне мама — учись... А как и многие другие мои знакомые, мы в своё время забили на это ненужное дело, да и не так это было легко в девяностые годы. Жрать сильно охота было... аж пузо подводило, вот и приходилось плясать кто как мог. И не надо смеяться, а то прокляну. В наше время от тюрьмы и ЧОПа никто не застрахован. Видел я и офицеров, которые после ухода на пенсию работают в охране, и сотрудников МВД после ихнего перехода в полицию, да и людей с тремя высшими образованиями у нас предостаточно, ну это уже государство вот такое интересное. Так что всё просто, я сотрудник охраны. Кстати, я в детстве своих детей этим пугал: плохо будете учиться, придёт чопа и вас заберёт. И, главное, помогло! Дети получили хорошее образование в Санкт-Петербурге. Вот так я в поисках работы и лучшей жизни лет пятнадцать тому назад перебрался в стольный город Питер в поисках земного счастья. Географическое своё местоположение тут я тоже не смог определить, у чёрта на куличках, примерно как-то так. Вот и выходит то, что ни черта не выходит.

— Не спишь? — прошептал Горыня.

— Да что-то никак... — ответил я, хоть и устал, как бездомная собака.

— А как у вас там... ну в этом, как его, в вашем мире яви. Как люди живут?

— Да живут, хлеб жуют, — отвечаю ему. Я приподнял руку и указал в чёрный угрюмый небосвод пальцем, прочертив там линию от края до края. — Птицы железные по небу летают да людей в своём брюхе на большие расстояния переносят по всей земле-матушке. Куда пожелаешь... — Это я сумничал, называется... можно и по-другому сказать, но не буду, промолчу, но суть важна... Ну а что я им ещё мог рассказать, не говорить же им, что и через многие тысячелетия всё так же, все по уши в говне. Как сейчас...

— Космопланы, что ли... — отозвался Горыня.

Млять! Удивил пращуров, у нас самолёты, а у них Космопланы... от слова 'космос'! К-а-р-а-у-л!

— У нас на них только волхвы летают по острой нужде. Да боги спускаются иногда со старых миров. А нам это не нужно, мы своим ходом любим, чтобы силушка была в тебе и хворь тебя не терзала, по утренней росе босиком ходить надо. Чтобы матушка Треглава тебя чувствовала, что рядом ты с ней, как сын её любимый. А коль не будет тебя чувствовать, вот как сейчас, то кручина возьмёт её, звать станет, страдать да переживать, где ты бродишь по печали. Может и призвать к себе... — богатырь вздохнул. — А у вас тоже на них боги летают?

— Ну да... — киваю в темноте богатырю, соглашаясь. С такими ценами, как у 'Аэрофлота', думаю, только боги 'Газпрома' и могут позволить себе перелёты. Сила Сибири, называется! Да и босиком скоро полстраны шлёпать будет, здоровья набираться. Горыня замолчал, минуту о чём-то раздумывал о своём. Его-то тоже понять можно, был рядом с тобой с самого детства лучший друг, раз — и всё, нет его, заговорил он непонятно и чудно, словно перед тобой чужеземец, впрочем, оно так и есть — чужой, только с большой буквы, я бы сказал точнее — отчуждённый. И он, как никто другой, это чувствовал и переживал о судьбе нелёгкой своего пропавшего товарища. Ничего, думаю, если вылезем из этой передряги, наведаемся к этому старому жулику Гарауну, может, чего такого и выясним путного для себя.

— Перед самым нашим выходом из лагеря, — прошептал он в потёмках, — земля сказкой пошла да народ заречный зашушукался. Что сам командор на 'Орионе' прилетал в Ирей, к волхвам. Перун! Великий вой... — и он покачал в темноте головой. — Хоть бы одним глазком на него посмотреть, отца... Заступник наш... — он замолчал.

Вот так... взял и прилетел сам Перун-батька на космоплане 'Орион'. Будем надеяться, что стартовая площадка не под Минском находится. А то знаю я их... белорусов наших. Всех батек по миру пособирали. Жадюги... Видимо, теперь моя очередь зависнуть, и я на пару минут потерялся... 'Ни хера, думаю, куда меня закинуло... Сам Перун! Это же на сколько меня лет назад занесло?!.'

— Поведаешь, как живёт племя Русов там, в вашей Яви, если выберемся и уйдём от псов Одина живыми, — и богатырь протянул мне открытую, словно сердце, свою ладонь.

— Если выберемся... обязательно расскажу. Но если ты мне покажешь, как Русы живут тут у вас, — я улыбнулся в кромешную пустоту и пожал руку Горыни.

— Договор подтверждаю... — кивнул он и сильно сжал мою кисть. Да так, что хрустнули мои кости.

— Горя, осторожней, сломаешь же...

— А я всегда говорила, — отозвалась арийка, — сила есть — ума не надо! Дубина берёзовая...

— Гля... змея..., сидит тихо, уши греет!

Я вроде как маленько кимарнул, усталость берёт своё. Опять нижнюю чакру отсидел, сил нету никаких на это. Я встал, начал разминать свои булки. Предчувствия нехорошие какие-то обуяли меня, всё время жопа болит. Не к добру всё это...

Чёрная, вороная ночь вошла в силу, ни звёзд, ни месяца не видно, хоть глаза выколи. Я потянулся, чтобы размять кости, подозрительная тишина стоит, даже гадь — и та перестала томно дышать. Где-то вдалеке натужно завыл одинокий волк. Вот же, зараза, как надрывается, хороший голос, красивый, мощный, видно, матёрый волчара поёт, от всей своей звериной души песню тянет.

— Слышите... — тут же всполошилась Фрида. — Волки...

— Ага, — отозвался Горька, — прощальная песня сына для своей матери, покинувшей чертоги этого мира. Она погибла, защищая своих маленьких волчат от росомахи. Теперь он принял стаю, он вожак, и ему отвечать за своё племя перед самим родом. Вот и воздаёт песню хвалебную родителю и указывает душе путь в белое око бесконечности. Оплакивает бедняжку.

— Да я не об этом, сама слышу, не дура... Берег недалеко... Всего полдня ходу...

А я стоял и молчал, как в штаны наложил, слушая древних. Ну да, ну да, я так сразу и подумал об этом самом, последняя прощальная песня для матери волчицы от старшего сына. А как может быть иначе? Пока я пытался переворотить эту волчью информацию, неожиданно для меня щупальце осьминога, которое обвилось вокруг моей ноги, сильно дёрнуло её в сторону трясины. Я заскользил сапогами по слякоти и стал заваливаться на спину. Где меня и потянули в непроглядное болото. Я даже пискнуть не успел, насколько быстро для меня всё это произошло. Вцепившись в своё копье, я постарался на автомате острым наконечником ткнуть в темноту, но, видимо, без результата, жало копья не встретило сопротивления, а меня всё ещё старательно волокли за ноги в ночь густую. Испугаться я тоже не успел, но выронил своё оружие, пытаясь хоть как-то зацепиться пальцами за мягкий дёрн. Но напор только усилился, кто-то явно захотел мной поужинать или повечереть. И мне это очень не понравилось, усиливая мою и так нарастающую до ужаса панику. Где-то в стороне громко вскрикнула Фрида. В метрах пяти от меня сильно забурлило болото. Да так, что окатило меня его вонючими брызгами. Я включил реверс и стал с удвоенной силой упираться, как нашкодивший кот, которого злой хозяин хочет ткнуть носом в его ещё тёплую кучу, всеми свободными в данный момент конечностями. Богатырская рука Горыни опустилась на мой загривок и сильно дёрнула, да так, что у меня глаза вылезли, я думал, он мне кольчугу порвёт или придушит, как щенка, хорошо хоть шею не свернул — и то ладно. Тонкий луч стали резанул бликом глаз. В болоте раздалось недовольное гортанное ворчание. Меня отпустили. Я постарался быстро отползти от болота, от этого опасного места, перебирая ягодицами, помогая себе любимому руками, загребая ладонями грязь. И тут лунный свет богини — матери всех влюблённых пробился сквозь ночные тучи, найдя в этом океане мрака небольшую лазейку, подсветив своим серебряным лучом край таинственного острова. Когда я посмотрел на берег, у меня от этой картины под моим стальным колпаком начали медленно подыматься дыбом волосы. Я сразу же забарабанил ногами и чуть не завизжал молодым диким кабанчиком, который случайно в лесу натолкнулся на льва. Из самой глубины мрака вязкой трясины, словно из ада, вспучивая чёрной горой топь, стала выползать на берег невиданная доселе человеком страшная тварь. Даже глаз на её теле не было видно, только корявые тонкие лапки нежити, которые неестественно были выкручены, тянулись в мою сторону. Дыхание сразу же перехватило, сердце забилось, как у маленькой лесной птахи, немой крик застыл в моём пересохшем горле. В правом отростке у твари начал появляться длинный коготь, который медленно поворачивался в мою сторону, колыхнувшись на ветру, словно это смертоносный шип самого Кракена. Куски ила комками сползали с тела в его родное болото. Я не выдержал и закрыл глаза. Смотреть своей смерти в лицо я ещё не готов, а тем более такой паскудной, как эта.

— П-о-д-а-й... — прошипел демон и закашлял трясиной, протягивая свободную от длинного шипа конечность. Я ощутил липкий ужас, который сковал мой разум, язык мой сразу же прилип к нёбу, только сдавленный жалобный стон вырвался из моей груди.

— П-о-д-а-й... — тот же хлюпающий звук прошелестел над островом. Слышу за своей спиной: кто-то пустил в атмосферу газы.

— Горя, может, оно жрать хочет?.. — постарался я прошептать русскому богатырю, стараясь говорить тише, чуть дыша, чтобы не спровоцировать это существо на агрессию. — Кинь ему яблоко, пожалуйста...

Тварь на мгновение замерла, услышав мою безумную просьбу, и напряглась всем своим естеством — видно, для последнего и смертельного для меня рывка.

— Я вот вылезу и кину в меня яблоком! Я вам морковки отгрызу чичас вместе с ботвой вашей! — заскрипел зловеще зубами демон. И он выкинул свободное щупальце, вцепившись в мой сапог костлявой лапой смерти, и стал тащить меня в свой страшный ад, да приговаривая. — Чичас, чичас! Доберусь и вырву... — я не выдержал и заорал во всё горло. Как говорят, у страха глаза велики. Первый её узнал Горыня.

— Репей... да ты дура! Разве можно так пугать... Я думал, кикимора поганая за мной вылезла... А если б не узнал и пришиб!

Арийка, обтекая от грязи, выползла на берег и нервно выдохнула.

— Я спасла его! А он 'кинь яблоком'... — она всхлипнула. — Еле первый раз оттёрлась, а сейчас чего делать?

Не успел отойти от первого шока, как пришёл второй! Я почувствовал, что мою ногу, противно извиваясь, что-то больно сдавило. Я шустренько подскочил с земли и резко ею боднул, словно передо мной был туго накачанный футбольный мяч, который находился перед большим окном класса химии. Кусок отрубленной плоти улетел метров на пятнадцать в топь и мерзко хлюпнулся в трясину. Сразу же в той стороне раздалась жуткая возня и чьё-то громкое чавканье.

— Уровень опасности жёлтый... — пропел уже знакомый девичий приятный голос, напугав меня до икоты. — В дистанции броска агрессивно настроенная нежить!

Моя нижняя чакра сразу захлопнулась, предчувствуя очередную для меня беду! Я сразу закрутил головой по оси, вроде совы, на все триста шестьдесят градусов. Полная темнота... Луну опять проглотили лохматые прожорливые тучи.

— Включить режим 'Ясное Око'?

Я закивал головой, да так усердно, что мой шлем съехал на лоб. — Ага, ага! — киваю, — да, включай... — шепчу, судорожно сглатывая последнюю слюну.

— Сканирование сетчатки... подключение... обработка... Полный доступ к нервной системе или по умолчанию?

— Полный... — выдохнул я, чувствуя всеми своими тонкими фибрами души прямую угрозу своему драгоценному здоровью.

— Приступаю к детализации объекта... Визуализирую опасный для хозяина организм...

— Чтоб я издох!

Сначала мне показалась, что у меня зарябило в глазах. Потом картина стала вырисовываться всё чётче и чётче, словно в моём мозгу наводили фокус. Немного запестрило, и в чёрно-белом негативе вполне сносно я увидел берег острова. Совсем рядом сидела и на меня глазела болотная зверушка. Это была лягуха! Размером примерно с хороший кухонный стол, который мне был по самый пояс. Два загнутых метровых кривых рога, довольно острых, с которых сочилась молочного цвета вязкая слизь, сразу сказали мне о многом. Не моргающие выпуклые большие глаза кокетливо посматривали в мою сторону. Она мне что... глазки строит, сука?

— Объект сканирован... класс опасности первый... предпочтение умертвить...

На лягушачьей толстой шее, которая была похожа на бычью, я чуть заметил еле размытое красное пятно. В эти долгие и тяжёлые для человека секунды просто осознаёшь и до конца понимаешь смысл всех слов, сказанных когда-то умными людьми: а ты знаешь... как хочется жить?! А я теперь знаю! Кем бы ты ни был в своём мире при жизни, хоть суицидником. Могу вам сказать одно: хочется... Миг, и я не раздумывая, видно, уже плохо соображая от стресса, прыгнул в сторону твари, целясь жалом в подсвеченное копьём пятно, которое, как я понял, было наиболее уязвимым для нанесения физических травм. Что я проделал, меня удивило потом самого, когда твоей жизни грозит опасность, бывают и такие чудеса на белом свете. А я всё же жил в деревне, и мне иногда доводилось резать свиней и не только. Шкура жабы, где у них обычно находится певучий пузырь, разошлась под натиском наконечника и впустила в себя чёрную холодную сталь металла, застряв шипами в её позвонке. Получилось как у того заправского мясника. Я почувствовал, как остриё уперлось в твёрдую кость нечисти, пробив насквозь её трахею, как раскалённый нож масло. Я надавил сильней, упираясь ногами в землю. Белая кость хрустнула, отделяя шейный позвонок жабы от грудного. Я это услышал. Называется: попасть удачно в сустав. Но тварь это ничуть не остановило, она встала на дыбы, на две толстые лапы, чем сравнялась со мной ростом и навалилась на копьё всем весом, выкинув вперёд длинный, частью отрубленный липкий язык толщиной, наверное, с руку. Жаба вцепилась в древко, скребя по нему огромными передними когтями. Она упорно выворачивалась, стараясь освободиться от жала, а я понимал, что меня отделяет всего метр от её ядовитых головных наростов, и если она меня боднёт, то вряд ли меня тут кто спасёт у черта на куличках, если её яд попадёт в открытую рану. Обрубок толстого языка, который всё время мотался у моего лица, забрызгал мне глаза тёплой кровью.

— Фу, гадость!.. — попробовал промычать я, держа этого монстра на безопасном для себя расстоянии. — А ну... навались! — негромко вскрикнул, чувствуя, что она усиливает свой напор на моё копьё. Это была её предсмертная агония. — Нет, сука... меня так просто не возьмёшь... — зло шепчу в её зелёную морду и шире расставляю ноги. — Если я издохну сегодня, то не от тебя, дорогуша!

Как в воду смотрел...

Слева запел меч, рассекая густой болотный воздух, обдав меня прохладной волной, перерубая твари лапу на две половины. Справа тоже свистнул калёный самурай, отделяя другую конечность твари от её тела у самого предплечья. Зелёная масса потеряла опору и завалилась на жирное брюхо, растянувшись на берегу, нервно подёргиваясь в предсмертных судорогах и отчаянно хлюпая задними лапами по тине.

— Благодарю... — только и смог нервно выдавить я из себя ребятам.

— Это кто?.. — Фрида указала на рядом лежащую ещё теплую лягушку. Её задние лапы жили своей ещё пока жизнью, всё время шлёпали по воде.

— Похоже на Индиго... — постарался я проявить свои познания тёмного мира.

— Это Лярва... — Горыня посмотрел на свою подругу. — Будьте знакомы... Лярва, это Фрида! — и он указал рукой в сторону бледной как мел арийки. Таких огромных лягушек она видела первый раз в своей жизни. — Мне бабка Агафья рассказывала... — как-то скромненько добавил он и потупился. Видно, стесняется...

— Откуда она знает про них?.. — Фрида толкнула ногой отрубленную часть жабы.

— Земля слухами полнится... — Горыня добродушно усмехнулся и пожал как-то застенчиво своими плечами. — Только боги ведают, из какого места эта старуха всё на свете берёт...

— Ох и жуть какая... — арийка брезгливо сплюнула.

— Да... страшненькая немного, — согласился Горька, — но, говорят, запечённая очень вкусная... — и наш богатырь погладил себя по животу.

— Ты, видно, больной! — еле сдерживая рвотный позыв, ответила Фрида. — А что тут такого? Столько мяса пропадает... у неё только рога ядовитые! Главное, не уколоться ими и чтобы яд в рану не попал случайно. А так есть можно... на кабанчика молодого похоже! — Горыня провёл пальцем по тёплой слизистой шкуре и засунул его себе в рот, смачно посасывая. — Мне кажется, если её нашпиговать корнем лопуха и в горшочках запечь в печи до хрустящей корочки да слив добавить... Ох и вкуснотища путёвая получится! Надо бы отрубить ляжечку и закоптить...

Договорить Горыня не успел.

— Б-е-е, — где-то за берёзой послышался стон Фриды, и вкусовые предпочтения друга вывернули её наизнанку. — Б-е-е.

Я засмеялся. Шутка на внимательность, видимо, древняя, как само время. Одним пальцем трогаешь гадость, другой палец смачно и прилюдно засовываешь себе в рот. Мы с Горыней ехидно переглянулись.

— А ты, колдун, молодец, не сплоховал, — и он дружески толкнул меня в плечо.

— Да это я так, разминался... — скромненько потупился в землю.

Вот же, думаю, брехло! Ну, зачем, спрашивается? Эх... Серёга-балабол... И я вспомнил одну хорошую народную песню. 'Каким ты был, таким остался, казак лихой, орёл степной...' А орёл этот, когда первый раз узрел Индиго, в штаны себе с перепугу напрудил. Но и ранним утром с бодуна с такой жутью нос к носу встретиться — тут и ссыкануть, думаю, маленько не западло.

Голос Олега мне понравился, видимо, он имел хороший слух, чем меня приятно удивил. Такой немного с хрипотцой тугой баритон. Песен я знал много, так как играл на гитаре, считаю, для улицы неплохо, с такими же пацанами, как и я, ну и, соответственно, воспитание у меня такое... было дворовое

Кто-то в ночи мне стал подпевать, да так, что я попятился назад, прижимаясь спиной к берёзе. Гортанный клокочущий рёв прокатился громом по пустому болоту. И я сразу как-то притих, волки, жабы, только шлепки по гади раздались, разбегаясь в разные стороны, улепётывая от этого ужасного рыка по всей его округе. Мне даже показалась что дохлая лягуха, без лап, старается от нас отползти по дальше.

Да, это был уже не просто рык безмозглой твари, я расслышал в нём капли разума, а это значит, что противник намного серьёзней Лярвы. Он разумен. Видно, где-то произошёл прокол из Нави и выход демонического создания тёмного мира в наш бренный мир. Истерзанный злобой крик зверя усилился, он приближался. Я нервно сглотнул. Только Горыня расправил плечи до хруста костей и вытащил меч.

— Только не лезь, колдун, поперёк... Не мешай... — прошептал он через плечо.

— Да я и не собирался... — выдохнул я. — Я же не горемыка какой безбашенный.

Спаянный шелест двух мечей из ножен послышался у меня сбоку.

— Без щитов нам его не взять... — не поворачивая головы, прокомментировал Горыня, услышав звук доставаемых двух самураев. Фрида кивнула и убрала одного брата в ножны, поднимая с земли красный щит.

Мы ждали, ждали, когда из болота появится страшный зверь, тёмная тварь, злой демон, который вышел из Нави, чтобы отнять жизнь, данную самим богом. Тем самым кинуть ему беспрецедентный вызов, убить созданное им творение и тем самым сравнять себя с ним. И мы были готовы принять смертельный бой! Ну, быть точнее... они, а я стоял тихо, в засаде, за спинами ребят, чтобы не путаться под ногами, короче, страховал их. Чем мог, тем помог. Аминь! Нет... пусть будет лучше, что-то родное. Да пребудет к нами Авось...

— Уровень опасности красный... — проснулась наконец полюбимая. — Классификация демона третья... Идентифицирую... Болотник... — Я сразу же вспомнил Галкин инструктаж по тварям.

Безмозглая тварь, демон-вампир, которая может ненадолго трансформировать своё тело, но только в целях маскировки, сильна, имеет хорошую реакцию, после убиения жертвы поедает её внутренности, при этом вырвет сначала твоё бьющееся сердце. С такой хрен договоришься, слишком тупа. Ликвидация только через расчленение тела, отсечём сначала голову, потом располовиним, ещё немного шинкуем, подсаливаем, кидаем лавровый лист, морковку, лучок и всё это заправляем под самый конец чесночком, и всё, готово. Теперь мой план созрел. Собираем манатки, идём к бабке. Что-то жрать сильно охота.

— Включить 'Ясное Око'?

С мысли толковой сбила, зараза.

— Включай.

Вот же, млять...

И то, что я увидел, мне уверенности в хорошем исходе боя ни грамма не придало. Он брёл, брёл по болоту размашистой походкой, имея нескладную форму человеческого тела, слишком большие жилистые руки, слишком маленькая лысая голова и узкие бугристые плечи. Сила и ловкость его рук были очевидны, и видны невооружённым глазом. Пока он гулко вышагивал по колено в болоте, остальная его часть возвышалась над гладью метра на два. Это был демон, рождённый для профессионального уничтожения человека в труднодоступных илистых местах. Твою мать... Нанодемон! Специфическая тварюшка, скажу вам. Единственный его недостаток я видел в тупости. И что нам в результате даёт тупое чудовище? А ничего, оно просто злое и тупое!

— Ох... — Фрида выдохнула, когда зверь в человеческом облике был совсем близко. Тело его совсем не роднило с нами, лишь отдалённо было чем-то похоже на человека. Всё же это был больше зверь, а точнее — демон-вампир. Кривые острые зубы, которые созданы для того, чтобы рвать твою плоть, выпирали из его нижней челюсти, по которой тянулась слюна. Длинный приплюснутый нос и этот бегающий всё время взгляд, который не мог на ком-то одном из нас остановиться. Очень страшно... Просто ты не понимаешь, на ком фокусирует зрение и кого первого атакует демон.

— В-а-м не п-р-о-й-ти... — гортанные нечленораздельные булькающие звуки вывалились из его пасти. — Убирайтесь! — по его лицу пробежала судорога, видно, ему человеческая речь даётся с большим трудом, словно у него был аутизм. — П-р-о-ч-ь! — из его пасти даже на этом расстоянии так повеяло, что запах топи показался для меня просто цветочный рай. При каждом выдавленном гортанном звуке он закатывал жёлтые глаза под свои опухшие веки.

Горыня, который вышел немного вперёд, рассёк воздух мечом, тем самым поставив в диалоге с демоном точку. Фрида тоже не дремала, а стала немного левее, придерживая щит рукой, и нервно помахивала своим самураем, словно раздражённая сиамская кошка хвостом. А я, как понял... должен был стоять ровно по центру, так нас учили в боевой дружине. Но, видно, не срослось. Выход воинов-охотников на нечисть всегда заключался в боевой тройке, такая тактика была проверена годами, и тренированные бойцы всегда могли завалить любого демона из Нави, пользуясь ею. Но не сейчас, сейчас другая ситуация. Их двое...

Миг тёк, мои нервы, видно, не выдержали этого тягучего бремени, и вообще я склонен к истерикам, может, у меня от стресса гормональные изменения в организме произошли.

— Ты это... давай не безобразничай! — и я утёр сопли своим железным рукавом. Демон постарался остановить свой бегающий взгляд на мне.

— Кто ты такой?.. — вытягивая из себя по слогу, рыкнул болотник, закатывая глаза под морщинистый лоб. Даун — он и есть даун. Да и вообще последнее время мои нервы ни к чёрту. Ну вот, опять... кто, спрашивается, меня за мой язык клятый тянет.

— Я Серёга из ЧОПа!.. — гордо выкрикнул я из-за спин своих товарищей.

'Ну, дурак!.. Больше ничего не придумал?' Нечистый сморщил лоб и закатил один глаз, а вторым не спускал с меня своего тупого взгляда.

— Ч-о-п-а... — пробулькал болотный демон по слогам, выдавливая натужно соплю.

— Думай, давай быстрей, тормоз! — дразнил я его. Наконец этот дебил понял, что ничего не понял.

— Я хозяин этой топи! — тягучая сопля дотянулась уже до подбородка.

Я удивлённо вскинул руки.

— Яхонтовый мой, а я думал, хозяйка...

Ну, я так просто, для приличия, чисто символически поддержать разговор, уже не так громко и уверенно провякал я. Я же не знал, что это был мальчик... что я его там... в потёмках — разглядывать буду? Но сиськи, вижу, есть, может, у неё с грудью не очень, вот и нервная такая. Демон закатил оба глаза, и его веки нервно задёргались — видно, думу думает, изувер. Переговоры вести — видно, совсем не его!

И тут демон неожиданно для всех прыгнул вперёд, взмахнув своей кривой конечностью, целясь в самого сильного, то есть в Горыню. Резкий взмах, удар, звук огромных когтей рассыпался над островом. Щит выдержал, но Горыню отбросило назад примерно на метр. Сразу же раздался повторный треск, и Фрида кубарем откатилась к берёзе. Удар был страшной силы, юную воительницу, как соломенную куклу, переломило и выкинуло из общего не полного строя. Горыня вскинул щит, прикрывая свой корпус, и кинулся на демона. Клац — когти твари прошлись по щиту, на этом Горыня поймал его, разрубив до кости правое предплечье мечом. Болотник взвыл, захлёбываясь слюной, при этом встал на четыре конечности и, оперившись на них, подпрыгивая, ударил его задними лапами в щит. Теперь, видно, была очередь богатыря покатиться к дереву. Шлем Горыни от сильного удара слетел и затерялся в темноте. Тварь встала на четыре лапы и выгнула спину, прижав большие длинные уши к своей макушке, и негромко зарычала, выдвигая вперёд челюсти, пялясь чего-то недобро на меня. Тоже, думаю, 'Трансформер', мать его...

— Я Г-у-г-у-л-ь! — он шагнула мне навстречу, и затрусил как пёс головой.

— Ну ладно... Гугуль и Гугуль, я же не виноват, что тебе мама неудачно так выбрала имя... — я попятился задом, прижимаясь к берёзе.

И только сейчас я заметил такое же красное размытое пятно, как на Лярве, у горла болотника, наиболее уязвимое место, которое подсвечивало мне моё копьё. Оно-то и сподвигло меня на решительное действие. И я как мог швырнул в демона 'Щуку'. Попасть в такую тушу с такого расстояния было просто невозможно. Тварь шустро шарахнулась в сторону, уходя с траектории броска, но уже немного не успевала, слишком маленькое расстояние было между нами, и жало пробило ему правое плечо, зайдя всего лишь на половину своего наконечника. Вой, одинокий страшный вой, вот что заложило сразу же мои уши. Гугуль закрутилась волчком, и это нас всех сильно выручило. Инстинкт зверя взял верх над тупым разумом. Если бы он сразу вытащил его у себя из плеча, рана его была бы незначительной и угрозы для его здоровья не представляла. А так он не успел. Сильно не успел...

— Активировать программу 'Ёж'? — пропело в голове копьё.

Молча киваю, ибо слов у меня нет, демон уже вплотную подошёл к своему обидчику и дышит мне в лицо.

— Повторяю... Уровень опасности красный! Прошу разрешения хозяина активировать программу 'Ёж'!

Из оцепенения меня вывело дыхание смерти, смердит-то как из пасти, спасу нету. И я сперепугу зарычал громче, чем рёв самого болотного демона Гугуля.

— Активируй! — глухим эхом пронеслось над топью.

— Программа запущена... — тут же ответили мне.

Негромкий металлический щелчок прозвучал у зверя в области ключицы. Железные лепестки копья злой северной розой раскрылись у него в теле, разрывая на части мышечную ткань, острыми стальными шипами, неся несовместимые с жизнью внутренние повреждения правого легкого.

Демон вскинул голову, припав на передние колени всего лишь в метре от меня. Из его пасти пузырилась кровь, перемешиваясь с обильно выделяемой слюной.

— О-д-и-н... — гортанный хрип, со свистом разорванного легкого, донёсся до моих ушей. — О-д-и-н... — тварь попробовала сделать шаг, но сил, видно, для этого не хватило, и она этим ещё больше себя подкосила. — Я иду к тебе... — выдохнула она едва слышно.

Больше прошептать Гугуль ничего не успел, быстрый взмах тонкого самурая — и его голова отделилась от тела, которое ещё немного постояло и, неуклюже подкосив конечности под себя, похоже на гигантского паука Каракурта, прильнуло к земле.

Тёмная ночь...

— А вы мой шлем не видели?

— Где-то дальше проскакал!

— А я так и не понял, это был мальчик или всё же девочка?

— Эх... колдун Серый Гей... Да если бы я в дружине в детстве так копьё кидал, как ты... мне бы Люд давно руки повыдёргивал!

— Фу! Пращуры неблагодарные!

— Горя, а у тебя яблочка не осталось?

— Нет.

— Есть хочу...

— Вот завтра выберемся на берег, счистим мечом с твоей задницы всех пиявок и уху сварим.

— Ты точно дурак...

— Хоть водицы чистой дай!

— В болоте хлебни...

— А что это за ворожба такая: 'а-к-т-и-в-и-р-у-й'!..

— Потом расскажу... Мне до кустиков срочно!

Глава 3. Хельга.

— Ба, а ба! А любовь, откуда берётся меж людьми?.. Ну, ба?! — ночную тишину клинком вспорол мелодичный голос Хельги.

— Чего орёшь, как оглашенная?! — из противоположного угла раздалось недовольное старческое сопение. — А я почём знаю? Спи уже, шельма такая...

Хельга сразу представила, как бабка в темноте хмурит густые брови.

— Сопли зелёные сначала пусть высохнут! — эхом пронеслось в избе.

— Ну, ба, расскажи, ну ба-а-а... — Хельга по-детски канючила и не собиралась, видимо, сдаваться, немного поворочалась и специально громко, на всё помещения, обиженно засопела, шмыгнув своим носом.

— Спи уже, сиська тараканья! Мала ещё про любовь знать... — бабка, судя по звукам, перевернулась на другой бок, хрустнула под собой душистым луговым сеном и примолкла.

— Ага, мала, как же... Уже восемнадцатое лето пошло! — из кромешной темноты прошелестел звонкий голос внучки, словно стая летучих мышей пронеслась над Ядвигой. Хельга завозилась под шерстяным одеялом и притихла, ожидая от родной бабки, хотя бы интересной и поучительной истории на сон грядущий. А лучше бы страшной.

— Раскудахталась, как курица, сна ей нетути, свиристелка бестолковая. — голос бабки отскочил от тяжёлого потолка и стукнул Хельгу по голове.

— У курицы тоже петух есть! — внучка огрызнулась.

— А вот как сейчас встану и не посмотрю, что ты девка толстожопая, оприходую тебя через всю спину вожжами! Не поленюсь... Кобыла необъезженная, любовь ей подавай. Ишь ты, срам-то какой удумала... — Бабка замолчала, вдохнула ночной прохладный воздух полной грудью и лёгкая улыбка тронула губы не по годам красивой ещё, весьма привлекательной женщины. Хельга обиженно отвернулась к стенке, что-то пробубнила себе под нос, чтобы не слышала бабка, закрыла глаза и как все молодые в этом возрасте, мгновенно провалилась в мир грёз, отправляясь в своих сновидениях в миры Нави, а может и Правь, кто знает, куда в этот раз занесёт её нелёгкая.

— Ох-хо-хошиньки..., — выдохнула бабка, — мандавошка мелкая... — Ядвига улыбнулась в тёмный угол избы, наблюдавшему за этим странным разговором с ярко жёлтыми глазами чёрному сгустку энергии, отвернулась к бревенчатой стене, пахнущей можжевельникам и закрыла свои глаза до самого рождения Ярило солнца.

Утро Хельгу встретило дружным гомоном и пересвистом радужных птиц. Озорные лучи уже пробились сквозь еловые лапы, падая через небольшое окно избы на спящую Хельгу, заглядывая ей прямо в глаза и весело играя солнечными зайчиками на её длинных ресницах. Рывком подскочив с постели, Хельга сладко потянулась и бросилась босиком прямо во двор, это было её самое любимое время, границы миров, рождения нового дня, хоть она и была жрицей самой матушки Марёны, но в самых ранних лучах солнца она растворялась, как утренняя дымка тумана над таёжным лесом, перед могучей силой Ярило.

Хельга потянула на себя утренний, ещё немного прохладный влажный воздух, вскинула руки к кронам вековых елей, и её чарующий голос, мощно, нарастая с низких частот переходя на более высокие, разнеся по округе, распугав всех неугомонных лесных пичуг на две версты вокруг избы. Малые птахи испуганными брызгами разлетелись в разные стороны.

Закончив утренние мантры, Хельга удовлетворённая собой оглянулась по сторонам, не напугала ли опять бабку Ядвигу, но бабки не было. Мда... 'Наверно, ушла в лес за ягодами', подумала Хельга, и потянулась так сладко, что хрустнули кости. Пахло прохладой, видимо, ночью прошёл небольшой дождик, и Хельга бросилась сломя голову к ближайшему горному ручью, который журчал и серебрился, недалеко от её дома, весело перекатываясь с горы Мира и щедро делясь своей ледяной прохладой, в эти знойные жаркие летние деньки.

Исток Карачуна всегда её бодрил лучше чем бабкины травы. Хельга присела, поводила ладонью по водной глади, немного зачерпнув хрустальной чистой водицы она окатила лицо.

— Бррр, хорошо-то как! — огромные мурашки быстро-быстро побежали по её спине, опускаясь всё ниже и ниже, отгоняя всё дальше и дальше прилипшие за ночь душные грёзы и столь странные, увиденные в мире Нави на этот раз мрачные видения. 'Приснится же такое, гончие Одина...', она фыркнула. Это всего лишь, сон. И Хельга обтёрла прохладной ладонью своё лицо, отгоняя прочь, ночные кошмары.

В небольшой заводи ручья, на самом его отражении мирозданья, Хельга увидела жуков-плавунцов. Зачерпнув в ладони обжигающей ледяным холодом горсть воды, она стала брызгать на этих проворных насекомых, пытаясь их, тоже заставить принять водные утренние омовения.

— Я умылась и проснулась, и вы умойтесь и проснитесь. Вот вам! — пропела Хельга своим необыкновенно чарующим голосом, подаренным ей от рождения самой тёмной богиней.

Неожиданно Хельга почувствовала сильный толчок немного ниже спины. Упс! Она не успела ничего сделать, только в последний миг выставила немного вперёд руки, словно она на мгновения превратилась в белую чайку, парящую над морскими просторами. Пролетев так немного вперёд, она грохнулась в заводь, большой лягушкой, которая раскинула свои тонкие лапы, прямо в леденящий до одури горный источник. Только охнуть успела, разбрызгивая по всем сторонам света серебряные искры холодного ручья. Дыхание Хельги вмиг спёрло, в глазах потемнело, воздух в её лёгких рождал ультра — звук неведанной силы, стараясь прорваться диким криком в мир яви, но мышечные грудные спазмы свела судорога и не давала этого сделать. Наконец Хельги удалось вынырнуть, как ей показалось, из липких объятий деда Карачуна, и её горло выпустило ультразвук в окружающий тихий и спокойный мир. Сидящая неподалёку сорока, ощетинилась перьями и свалилась с дерева. Вопль Хельги слышали, наверно, даже небесные боги, листья вздрогнули на вековых деревьях, сорвались с него зелёными мотыльками, закружили в воздухе, порхая и устремляясь как можно дальше от этого ада.

Визжа, дикой свиньёй, Хельга постаралась в два прыжка добраться до берега, но левой ногой зацепилась о подводный камень и повторно ухнулась в холодную пучину горного истока.

Выбравшись, наконец, на берег, она схватила, не глядя увесистый камень и, не успев перевести дух, бросилась на своего врага. На берегу ручья, недалеко от Хельги, гордо вздымая голову к голубому небу, нагло стояла и пережевывала жёлтый одуванчик чёрная как смоль, но до ужаса довольная, хитрая морда козла.

— Ме-е-е! — высунув свой розовый язык, проблеяла морда и затрусила большими ушами. Второе, — Ме-е-е! — в сторону Хельги, прозвучало для неё ещё унизительней и обидней.

— Ах ты, сука рогатая! — зло выдохнула Хельга. — Ну, скотина безрогая..., я тебе рога поотшибаю..., я тебе..., твоя мать коза плешивая, устрою!..

Пока мокрая Хельга пыталась вскарабкаться на зелёную горку скользкими от воды ногами, задница козла быстро мелькнула и скрылась в жгучих кустах крапивы, вильнув напоследок куцым хвостом. — Ме-е-е! — быстро удаляясь, где-то за кустами прокричал не в меру большой горный козёл.

— Вот же сука... — прошептала Хельга и бросилась за своим обидчиком вдогонку, припрятав в правой руке тяжёлый камень. В этот раз она уж наверняка огреть его между бесстыжих жёлтых глаз! Ворвавшись во двор, как весенний порыв ветра, Хельга огляделась в поисках своего извечного утреннего врага. Бабка стояла возле очага и варила узвар из только что собранных в лесу свежих ягод и аккуратно срезанных веточек лесной смородины и малины. Ядвига, неспешно помешивала его деревянной ложкой, заправляя всё это душистыми травами и тягучим лесным мёдом. Запах от этого варева во дворе стоял дурманящий. Живот Хельги сразу же на него отреагировал, слегка зарычав.

— Где эта чёрная сучья морда?! — Хельга готова была разорвать на части этого козла, если бы, конечно, поймала. — Чтоб тебя Карачун задрал! — прокричала молодица в сторону леса.

Бабка хмыкнула: — Почему сучья?.. — Ядвига на минуту задумалась, видно размышляла. — Так утёк, наверное, в горы свои дружок твой, впрочем, как всегда... — не поворачиваясь к внучки, ответила бабка, всё помешивая ложкой булькающий и столь ароматный напиток.

— Он тебя кобылу уже в третий раз за это лето в ручей опрокидывает. А ты, как дурында берёзовая, станет возле ручья, сраку отклячит, как корова на водопое, и вертит ей, да мантры дурацкие распевает. Ты что навка ночная, которая мужиков приманивает сиськами голыми да ляжками? — проворчала Ядвига.

— Это почему сразу берёзовая? — удивилась Хельга. — Да и какие тут мужики... — отмахнулась молодица. — Одни лешаки на сто вёрст в округе по лесам бродют и те без нужды к нам носа не кажут! — почёсывая сильно ушибленный и ещё ноющий зад, ответила внучка.

— А лешаки что, таки и не мужики?.. — бабка повернулась к Хельге, блеснув серыми туманными глазами. — Я эту пёсью кровь как облупленную знаю! Вон хоть Грома возьми, — продолжила бабка, — повидала, дай матушка каждому на своём веку ихнее племя кобелиное, и уж знаю хорошо замашки ихнее, да думки приворотные. — Ядвига сразу прикусила свой язык, зная нездоровое любопытство своей внучки, спохватилась и стала с двойным усердием, методично помешивать душистый навар, кинув туда ещё щепоть полынь травы, нагнулась ближе к котлу, и стала тихо в него напевать.

— Утром встану, Ладе и Лелю молитву вознесу, за дары их поблагодарю. К озеру пойду, водицы наберу, лицо свое омою. Пусть лихо уйдет, пусть красота моя расцветет. Щеки мои алые, кожа моя белая, очи мои ясные. Да будет так, истину ведаю... —

Бабка зачерпнула немного в ложку своего горячего зелья и протянула внучке. — Хочешь?.. Пойди сюда, отведай, — тем самым пытаясь сбить её с толку, — испей...

Хельга задумалась и закрутила камнем, подобранным в ручье, размером в пол её кулака. Камень имел жёлтый цвет и был довольно тяжёл.

— Ба, глянь-ка, золото... — внучка протянула руку и раскрыла ладонь, чтобы бабке было лучше его видно. Жёлтый металл сразу же отозвался на утреннее солнце и заиграл тайной силой.

— Выбрось его вон за околицу! — Ядвига не стала даже смотреть на свою внучку, а отмахнулась от неё рукой, как от надоедливых осенних мух. Хельга замялась, почесав свою макушку.

— Ба! А правду лешаки говорят, что колдуны из тёмных миров готовы лишить жизни за этот металл?! — Хельга выпучила свои любопытные серые глазищи, которые отчасти скрывались под чёрной как седая ночь чёлкой.

— Ну, ба, правда, а?.. — на её ладони всё так же неподвижно лежал жёлтый кусок железа.

— Кривда... — передразнила бабка внучку. Ядвига не очень любила обсуждать эту мутную тему. — Иди вон приберись во дворе лучше за дружком своим, а то весь порог засрал, когда тебя утром поджидал, гадёныш твой! И сама вон босая топчешь его, а потом в избу несёшь срам этот! — Бабка вопросительно посмотрела на внучку. — Тёпленький, наверно, ещё?.. Ноги греешь? — съехидничала бабка перед внучкой. Хельга подпрыгнула и стала тщательно обтирать свои пятки об зеленеющую траву.

— Ну, бабусинька, ну ягадусинька моя, ну расскажи!.. — Хельга сложила губки дудочкой. — Ну, пожалуйста... — замерев в ожидании, стала на цыпочках перед ней как собачка.

— Правда, правда! — сдалась наконец бабка. Она всегда старалась отвечать на вопросы внучки, пытаясь впихнуть в её неугомонную голову все знания об окружающем мире, что знала сама. А знала она, немало...

— Так дрянь ведь железо! — стаскивая с себя мокрый сарафан, развешивая его на льняной верёвке, всё не унималась Хельга. — Не ножа из него не выковать, не стрелы, не скобы, да и очень уж он тяжёлый, а для нормального железа он слишком мягкий, — попробовав его надкусить, хмыкнула Хельга. — И цветом, лешак Гром сказывал, золото похоже на глаза пришлых колдунов из тёмных миров, в общем, бесполезная железяка, — сделала вывод Хельга, подкинула жёлтый металл ещё раз на своей ладони и метнула его через изгородь в сторону леса. — Ба, а тогда зачем он нужен в тёмных мирах колдунам?.. — Хельга посмотрела вопросительно на старую ведунью. — Ну, ба-а?.. — неугомонная и не собиралась отставать от неё.

— Ты меня доконаешь когда-нибудь, своим ба..., да, ба... По ветру сизым дымом меня решила пустить нынче? — она притопнула ногой.

— Да ба, не-е-е! Больно интересно...

— Вот же егоза бестолковая — бабка присела на рядом стоящий пень и посмотрела внимательно на свою внучку. — А кто ж их знает, этих тёмных? Всякое говно под себя гребут и чем куча больше, тем им видно слаще. Жуки навозные! — проговорила бабка. — Видала, поди, таких? — разглядывая внимательно свою внучку, Ядвига вскинула вопросительно брови. Хельга замотала отрицательно головой. — Ступай вон в какашках своего друга посмотри... — бабка указала в сторону порога. — И метлу сразу прихвати! — У Хельги ещё больше округлились её и так не малые серые глаза, в них смешивалось и отвращение, и жуткое желание посмотреть на этих жуков, которые были похожи на этих странных колдунов с чужой вселенной.

— Не как они в мире с другими жить не хотят, не ценят его... Идти против самой жизни, это значить осквернить бога... Он дал её..., он взял..., и не как иначе... — не сводила своего взора, улавливая каждое желания Хельги, продолжала своё воспитание бабка. — Видишь этот ручей, — бабка взмахнула в его сторону, — и лесное озеро, в которое он впадает?

Хельга кивнула головой.

— Так вот, это и есть всё твоё, всё родное, и ручей этот, и озеро с твоими карасями, и этот ветер, и даже рыжая белка вон на ёлке сидит, шишкой хрустит. Это есть наш общий со всеми огромный единый дом, и его надо любить, беречь и поддерживать в нём чистоту и порядок. Поняла... — бабка нахмурилась.

— Нет... — внучка замотала отрицательно головой.

— Вот же курица... — прошептала бабка. — А ну, повтори заповедь Ассов?

Хельга убрала руки за спину, которые ей всё время мешались, путаясь как две длинные бесполезные верёвки.

— Не разрушайте Мир ваш и природу его, ибо себя погубите и свой Мир потеряете. — прошептала молодая жрица. — Сохраняйте Память о всех предках Рода своего, и обрящите вы благосклонность Богов и Предков ваших. — Внучка натужно шмыгнула носом. — Не живите по законам что создали люди, дабы лишить вас Свободы, а живите по Законом Единого. Чтите Свято все праздники, что оставили вам Предки ваши, украшайте жизнь свою радостью и деяниями благими, да во Славу Богов и Предков ваших. — Хельга взмокла и утёрла лоб.

— А теперь поняла..., дурында берёзовая? Ведь это и есть Храм Рода Небесного, потому и мы все живые находимся при Роде! И Род батюшка не обидит тебя ни здоровьем, ни красотой, ни твоими детьми. А кто пойдет против Рода..., — бабка многозначительно ухмыльнулась и замолчала. — пустые будут...

— Как это? — сделала округлые и удивлённые глаза Хельга.

— А вот так..., подрастёшь — узнаешь..., свиристелка бестолковая! — дав понять своей внучке, что урок на сегодня закончен.

— Тёмные они какие-то, ба! — ответила Хельга.

— Ну да, чего с них взять-то, тёмные они и есть тёмные. — согласилась бабка и встала с пня, направляясь в сторону плетёной изгороди за метлой. — И вообще, иди жопу прикрой, срамоту тут развела! Ой! Глянь — ка! Лешак Гром поди к нам в гости пожаловал? Мать моя женщина кто нарисовался... — и бабка махнула рукой в сторону дремучего леса. Хельга взвизгнула, и её сдуло ветром. Молодица сверкнула жопой, только стук скрипучей двери и раздался. Бабка Ядвига улыбнулась и направилась к порогу избы, держа в ещё крепких руках грозную для козла метлу. — Мозгов как у той плотвицы... — бубнила себе под нос Ядвига. — Курица, она и есть курица...

Глава 4. Лес Мюрквида.

Ближе к обеду мы вышли из топи, хотя тронулись, как только болото проснулось, и чуть забрезжил, розовый рассвет. То же вопрос к нашим учёным. Ночью гадь, была в каком-то своём не понятном для меня оцепенении, а как только время подошло к раннему утру, трясина стала оживать, шипеть и булькать своим ужасным зловонным дыханием. Видно земля-матушка тоже стала просыпаться по не многу.

Повязки свои не снимали, пока не вышли на твердыню, в редкий осиновый лес. Не знаю, насколько они спасли нас, от газа, но избавится от них, я всё же не рискнул.

Свежий порыв тёплого ветра степенно ударил в лицо.

— Земля... — прокричал я и присел возле небольшого деревца, прильнув к нему спиной, как тот адамов-змей искуситель.

Этой тяжёлой ночью никто из нас не сомкнул глаз, на чёртовом болоте. Лярва всё время дрыгала своими задними ластами и пугала нас в темноте до икоты. Живучая скотина оказалась, хоть и с перебитым позвонком. Да и страшный смрад демона по имени Гугуль, недалеко лежащие обезглавленное тело, тоже сильно напрягал наши с ребятами нервы. Скажу вам: было как-то не уютно. Привет от Одина... Похоже нас ждали и обложили ведьму со всех сторон, как дичь на охоте. Вот, вот, собачки гончие должны нарисоваться...

Даже арийка и та припала к земле, не в состоянии занимается своим марафетом, сил не было вовсе. Все сильно устали. Почитай сутки в болоте и три дня под проливным дождём, который сменялся сильным буреломом и крупными кусками льда. Видно ребята попали под тропический циклон.

Воды для нас было за эти дни ну очень много, просто до жути, но снаружи, а вот для употребления вовнутрь она закончилась.

Немного передохнув, я заметил, что жаркое летнее солнце, стало припекать, и поджаривать мои штаны, своими ультралучами, которые стали превращается понемногу в деревянные, от болотной мути. Да и зараза, какая-та, меня всё время грызла между лопаток, и не только... Нежно так сказать, покусывала сволочь такая. Так что нам всем был нужен хороший привал и полноценный отдых. Но нужно было с начало найти драгоценную влагу. За прошедшую ночь, нами были выпиты все её запасы. Видно из выходящих в атмосферу болотных испарений, всех мучал сушняк, а сушняк дело страшное и первоочередное, знаю не понаслышке. Можно сказать — эксперт в этом деле...

Я приподнял голову и осмотрелся. Небольшой подлесок заканчивался рывком, за которым была видна пожелтевшая полоса бескрайних степей, которая была похожа на волнующие и перекатывающие живое покрывало, матушки-природы.

У меня сразу же засосало под ложечкой, напоминая мою родину. Цветущие степи, не имевшие конца и края, были похожи на отчий дом. Мне кажется и Ставрополье назвали краям, из-за того что, где-то начиная с самого великого Дона, они уходили своими перекатами к подножию терпкого и грозного Кавказа. Чем вам не край земли? А!.. Нас же дальше нет... Вот и выходит, край Великой Руси.

У многих с непривычки от этих простор, глаза разбегались. Где чувствуешь себя чуть-чуть вольным человеком: вот где казачья вольница ковалась. Мда... Там минимум ощущается замкнутость густых лесов центральной полосы России, или того же Урала. Каждая лягушка своё болото хвалит, скажу вам, так и я, чувствую себя грязной жабой, которой нужна срочно чистая и глубокая лужа. Ой! О жабах молчок... хватит на сегодня бестий рогатых...

— Вода! — порыв ветра донёс до меня звонкий девичий голос Фриды. — Мальчики, вода...

Вот же неугомонная и когда только успела. Я приподнялся на локти и посмотрел в сторону нашего проводника. Фрида стояла метрах в ста от нас, и размахивала нам своими руками. С трудом перевалив себя на четвереньки, я пополз в её сторону.

— Вода... — радостно шептал я, облизывая пересохшие губы.

Вода, это было сильно сказано, мы с Горыней переглянулись. Перед нами в небольшой впадине, с трудом прорываясь сквозь глинистый грунт, ели заметно глазу, пульсировал, маленький родничок, крохотный совсем.

— Я уже напилась! — Прострекотала эта стрекоза.

— Угу... — промычал наш богатырь и припал к источнику столь драгоценной для нас влаги.

— Он видно недавно, народился..., — Фрида указала рукой на мелко бегущую его струйку, — видишь..., ещё порослью не порос по берегам. Да и зверь тропу не успел натоптать к нему. Представляешь..., он только родился! — она улыбнулась и присела к истоку.

Вот же радость какая. Ей богу дети...

Я вытащил свой меч и стал кощунственно им работать как лопатой, роя метрах в пяти небольшую заводь. Наберется скоро..., если для постирушек этого мало будит, но хоть лица свои от тины болотной обмоем.

— А я ещё суслика не далеко видела!.. — Копец..., бедный суслик, был да сплыл. Жизнь штука такая, нехорошая..., особенно если ты по жизни жирный суслик, который у всех на виду.

Стоя на четвереньках, я зачерпнул водицы и сделал жадный глоток. Студёная..., аж зубы ломит. Не хватало ещё ангину подцепить. Пока я аккуратно глотал воду, место для постирушек уже заняли. Ну и ладно, ей видно нужнее.

Я стал, выбираться из своей стальной рубахи, когда все уже немного привили себя в порядок.

— Горя! Отцепи её, а то она меня съест... — я подставил ему свою спину. Горыня счистил ножом пиявку.

— Готово! — отозвался здоровяк. — Больше негде нет?.. — и лыбится зараза стоит. — А то меня энтово, там..., грызнула подлая... — и он многозначительно почесал ягодицы.

После помывки стало намного легче, и я стал себя чувствовать на слабую троячку. А раз так, тогда наш проводник решил нас вести в глубокую опалённую жгучим солнцем степь. Ну что ж, идти, так идти, оставаться тут, я тоже смысла, не какого не видел. Фрида пообещала, что ближе к вечеру мы выйдем к приграничью Мюрквида, и у нас будит полноценный привал.

— М-ю-р-к-в-и-д... — обкатал я это на языке. И оно мне как-то сразу не понравилась, звучит как угроза.

По степи двигались быстро, хоть и были мы на открытой местности, но не какой тёмный зверь на солнце не выйдет, у них на ультрафиолет сильная аллергия, так что мы были временно в безопасности. Только где-то стадо степных джейранов обошло нас стороной, да могучий тур, повстречался, с двумя молодыми тёлками. Горыня кивнул в их сторону, но арийка сказала: нет, нам столько не надо. А мне даже представить было страшно, что бы снами сделал этот телёнок с метровыми рогами. Фрида рычагом взвела самострел и на отмаш выпустила стрелу в пожелтевший ковыль. Раздался характерный звук тетивы и под выцветшим пучком травы, жалобно пискнули. Не дай бог, в следующей жизни, в суслика попаду! А я могу... я такой...

Солнце стало уже нестерпимо печь лицо, когда на горизонте показалась чёрная полоса леса, чем ускорила мой шаг. Я заметил, что Горыня стал по немного отставать от нас.

— Давай сумму понесу! — и я перехватил лямки, перекидывая её через своё плечо.

— Ёк макарёк! Ты что сюда песка речного насыпал?

— Да нет..., — богатырь пожал своими плечами, — это же соль. Что не помнёшь? — и тут же осёкся.

— Помню..., но не сразу. — загадочно ответил я.

Вот так, самое ценное в нашей жизни, это не серебро и злато, да камни самоцветные, а самая простая соль. Соль всему голова. Так что ведьма думаю, будет довольна нашими потугами.

— Волхв ей ещё гостиниц передал. Только он у тебя... — и он указал на мой свисающий мешок. Я многозначительно в ответ кивнул: мол, сам знаю. Остановимся на ночлег, надо бы поковыряйся в сумочки у Олега.

Перед нами стоял лес Мюрквида, раскинув свои объятья от края до края, корявой стеной, словно огромный сказочный великан. Не какого желания у здорового человека зайти в него, не могло даже в голове родиться. Особенно у меня! Сразу же заныла нижняя чакра, предвкушая очередные для себя приключения.

Покалеченные навью, изогнутые стволы деревьев, не реальными узорами закручивались и переплетались в тугие узлы, которые протягивали свои ветви к синему небосводу, словно они умоляли несокрушимые небеса, прося у них помощи. Явно это была аномальная зона, как тут говорят, перекресток мира Нави. И над всем этим нависло прозрачное купольное небо, немного искажая пространство, чем-то напоминая, стеклянный пузырь. Меня от этой картины всего передёрнуло.

— Бабка моя рассказывала... — только начал свою песню Горыня, как его сразу перебила арийка.

— Да заткнёшься ты или нет, со своей Агафий! И так боязно чего-то, ещё ты каркаешь. — здоровяк сразу сник. Люди они суеверные и пугливые, особенно если чего не понимают. Я выпендриваться перед ними тоже не стал, у самого играло...

Мы в метрах пятисот остановились на постой от опасного и дремучего леса, инстинктивно поглядывая в его сторону. А он притягивал всё время мой взгляд. Что больше всего меня настораживала в аномалии, так это отсутствия птичьего песнопения. Чаща была нема. А вот со стороны степи, пел в небе, не видимый глазу, радостный жаворонок. Вот же горлохват неугомонный!

Сбросив с натруженных за день плеч тяжёлые мешки, мы выбрали небольшую прогалину для костра. Решения приняли единогласно, ночь проводим тут, идти в темноте по этому лесу равносильно самоубийству. Моя нижняя чакра сразу успокоилась: правильно, мол, думаешь Серёжа, всё правильно...

Проводник наш сразу определил, в каком направлении вода и отправился на разведку. А я пошёл в сторону леса собирать хворост. Кушать было охота так, что мои легкие отползли ближе к гландам, от моего желудка, брюхо подводило, как у гончего пса Одина. Тфу... нечистый... и я стал гнать эти мысли от себя по дальше.

— Тернистый будет через него путь... — Горыня стал рядом, задумчиво вглядываясь в искалеченную чащу.

— Я тоже так думаю, что без приключений не обойдется...

— Бабка их называет Сквоки... — и он стал собирать волосы в конский хвост.

— Это кто такие? — не сразу расслышал я. Горыня показал рукой себе по пояс. — На людей сильно смахивают, вроде обезьян, только лютые сильно и зубастые, да по веткам скачут, что копьём не достать. Бабка в дорогу напоследок шепнула: бойся Горя копий ихних, ядом крепким обмазаны они, что путника заплутавшего обездвижат. А когда человек упадёт от стрел отравленных, только глаза свои пучить сможет, да глотку безмолвно драть. Вот тогда они и навалятся на тебя всей стаей, с сотню ртов будет, не меньше, тварей этих, и человека живьём поедают, вроде муравьёв хищных. А ты только и можешь смотреть на долю свою ужасную, да криком немым изводится...

Я представил эту картину, почувствовав как подлый холодок, пробежал по спине.

— Ладно, давай хворост собирать, ночь впереди.

Пака я разводил костёр, Горыня принёс три небольших камня и установил на них котелок, литров на шесть. И тут же, сразу нарисовалась, сияющия арийка.

— А вы чего, мальчики, обмываться не будите?..

— И так сойдет... — проворчал Горя.

— Ну, ну, вшей значить кормите... — присела она рядом.

— Колдун Сергей... А как в твоём мире молодицы одеваются? Что носят? А живут как? А подворье какое? Поскольку деток рожают? А как гадают на суженого? Расскажешь... — Фрида сверкнула любопытными изумрудными глазами.

Я быстренько подскочил, расправив плечи. — Ты лучше за костром присмотри, а мы с Горыней пойдем вшей погоняем! — я гордо развернулся и направился к небольшой речушки, в метр ширины. А то чувствую этот репей, не отцепится от меня до самого утра. Любопытная баба попалась, однако...

Подойдя к ручью, я первым делом скинул кольчугу и рубаху. Вода в нём была тёплая солнцем прогретая, да и чего ей холодной быть то, глубиной покалено всего. Я с удовольствием сполоснул лицо, да тело своё, и замер. Олега я не видел не когда. Из кривого ручья словно из зеркала, на меня смотрели, нет, не голубые глаза, они были синие, цвета северного океана. Прямой нос и чуть припухлые губы, немного с ямочкой подбородок. Довольно приятный молодой человек. Русый волос, который свисал прядями, чуть волновался на ветру и, его мимика лица, что-то с ней не так, он не улыбался. Я попробовал растянуть рот до ушей, чем сразу стал похож на лягушку.

— Не печалься... — я провёл рукой по водной глади. — найдем мы твоё потерянное солнце, обещаю.

Зачерпнул в ладони воды и окатил своё лицо. А вот и руки мои, а то не как мне не осмотреться, всё как-то не до этого, с гонкой этой, по болотам и степям.

Ладони были мозолистые, особенно внутренняя сторона, возле запястья, да и сами запястья крепкие, бугристые. Я потрогал пальцам часть ладони, жёсткая, как у музыкантов, словно струной натёрта. Немного постояв в раздумьях, я вынул из ножен меч и обхватил его ручку, своей ладонью. Тютелька в тютельку головка меча упёрлась в подушку ладони. Я осмотрел вторую: две близняшки. Такие же мозоли были и на другой моей руке. — Обеерукий?.. — прошептал я.

— Нет, колдун Серый гей! — Рядом стоял Горыня и внимательно разглядывал меня. — Он не бился двумя мечами. Он работал одним. Но одинаково хорошо и левой рукой и правой. Ты можешь им биться, в паре: меч и щит, или копьё и клинок, что даёт существенно большее преимущество, если ты не один и друзья прикроют от врага твою спину. — богатырь нахмурил брови.

— Но я не Олег... — не отводя своего взгляда от его голубых глаз, ответил я.

— Будь тем, кем ты родился на самом деле... Найди в себе силу и выполни до конца, своё предназначение. — он развернулся и стал снимать с себя броню. — Когда отец уходил на снежный перевал, это последнее что я запомнил от него. — и богатырь сделал шаг в тёплый ручей.

Такой серьёзности, от этого простодушного здоровяка, я совсем не ожидал, но делать нечего. Я немного расслабился, плюнул, и тоже сделал шаг в сапогах, в прохладную воду, которая холодной струйкой скользнула к натертым ступням. Я прям, застонал от этого удовольствия. Дайбожечь ты мой, да как они ходят в них на босу ногу!..

Снимал я эти сапоги, матерясь, на чём свет стоит. Тужится пришлось так, что вены на лбу вздулись и чуть не лопнули. Даже у нашего богатыря челюсть отвисла. Выражения такие видно первый раз слышал, а вот значения их видно усёк сразу. Даже заулыбался. Но шокировало меня, не это, то, что народ ходил в сапогах на босу ногу, нет. Когда я снял первый сапог, я чуть не блеванул. Мама моя дорогая! Сапожная вонь клубами ударила меня в ноздри и чуть не сбила с ног. Даже голова закружилась. Трое суток не снимал, воняла от них так, хуже, чем от самого болотного демона Гугуля. Не в сказки сказать, не пиром описать... Надо было сапог думаю снять и поднос изуверу кинуть... Гугуль бы сразу издох.

Чую..., чую..., дух Ивана царевича! Вспомнил я к месту сказку народную и улыбнулся. Ещё бы его не чуять, после того, как мужик месяц брёл по болоту. Да если хоть один такой сапог скинуть, все Лярва бы передохли в радиусе пяти километров, а это уже было, похоже на запрещённое биологическое оружие. А я бы ещё в довесок к этому и второй снял...

Горыня тоже был уже раздет и обмывал своё мускулистое тело. Да он не только крепок смотрю в плечах был... Ух! Силушка русская богатырская, так вот ты какая... Таким и пришибить можно, если аккуратно. Аж жаба мая зелёная проснулась, и на желчь давить стала, сука поганая.

Ноги свои я обмыл и столкнулся для себя ещё с одной вселенской проблемой. Ногти мои были как у хищника лютого, можно по деревьям лазить, видать месяц были не стрижены в походе. Я вылез на покатый бережок и присел на зелёный его край.

— Горыня! А как вы ногти на ногах обрезаете?

Горя сразу напрягся.

— Так это..., — промычал он, — чурбак не большой нужен, или пенёк какой, да по крепче. — он стал выбираться на сушу.

— А чурбак та зачем?.. — не понял я его сразу.

— Вот положим сейчас пальцы твои родимые, на пенёк, раз мечом аккуратно и срежем поскудные... — он потянулся за своим клинком.

Я сразу спрыгнул в воду и перебежал на ту сторону ручья. — Не надо меня, — говорю, — мечом. Может мне так удобней, вон, хоть на пригорок залезть..., мало ли чего в жизни пригодится!

Богатырь стоял на травки и помахивал своим оружием. — Ну хош, давай топорикам? У Фриды возьмём...

— Нее, — машу головой, — мне так больше нравится. Я люблю, когда у меня по пять пальцев, на ногах, мне с ними удобней.

— Так у нас у всех давно по два... — и он шагнул в мою сторону. — Стой колдун Гей!!! Ты куда?.. Да я шутканул чуток... Не..., не по два! По три! Я за пять лет всего лишь два раза промахнулся! Да стой ты... Я ж не поспею за тобой. Куда ушлый по бёг? Там же лес страшный...

Пока Фрида занималась всеобщим ужином, варя в котле трёх убитых сусликов, с какими-то травками хитрыми, я тем временем точил когти свои. Горыня улыбался как блаженный, поглядывая на меня как на дурачка. Я сначала их хотел обрезать ножом, но глянул на этот острый тесак, сразу передумал. Точно без пальцев останутся... Так что мне этот остроумный дал оселок, ну тем чем в наших деревнях косы точат, а тут, ножи и мечи. Сижу..., точу значить, чувствую к зорки утренней управлюсь скоро. Фрида даже фыркнула глядя на эту процедуру.

Обычно мужики этим занимались только после славного похода на очередной выявленный прокол и охоты на демонов нави, вернувшись в родовое поселения, живыми да здоровыми, к семьям своим. Ну, вроде там, хлеб, соль, банька, хорошо протопленная, мед сладкий да хмельной, деток потискать, да жёнку на ночь глядя согреть надо. А то серчают они в разлуки долгой, без мужиков своих. Грусть тоска их изнутри ест. Ну а на следующий день, все вмести ходили к кузницу, вроде праздника у них. Вернулся мужик, уже хорошо..., а полностью целый, воздай хвалу. Кузнец мастер на все руки в деревни и подкову подкуёт кобыле если надо, и скотине копыта обрежет лишние, ну и за одно, мужикам нашим ногти на ногах обкромсает, а кому и подпилит чуток. Вот такой вот салон красоты у пращуров наших. Все при своём деле! Я бы сказал клуб по интересом...

— Сергей..., — рядом присела эта лиса, — а как у вас девицы ногти обрезают? — Фрида помешивала в котле, жирные куски, мяса суслика.

— Да так... — я стал показывать на своих руках. — Ножницы у них есть специальные для этого. Вот такие маленькие, в пол ладони твоей, вроде как у кузница, или щипцы, только крохотные. Тут ноготок подрежут, — я взял её руку и пояснял на пальцах, — тут вот заусеница болезненная. Вот это можно убрать ненужное, — я показывал на кутикулы, — ну а потом они их для пущай красоты, красят в цвет диковинный, алый, или сини, как сердцу угодно... — Вижу..., зря я всё это ей рассказал. По-моему думаю, я в этом мире себе всю жизнь испортил. Всё трындец, не отцепится теперь, не зря же ей прозвище дали Репей.

— Как лютики? — смотрит на мена собачьими преданными глазами.

— Ага... — киваю, — как Лютики. Или как синие море. Можно цветом морозной рябины. — Зрачки Фриды расширились как у кошки голодной при виде жирного карася. Я не выдержал, и немного напел старую советскую песенку. Много ли бабе надо?

Ромашки спрятались, поникли лютики,

Когда застыла я от горьких слов.

Зачем вы, девочки, красивых любите,

Непостоянная у них любовь...

Всё вижу..., девка моя. Ваня..., я ваша на веки! Только стала, оглядываясь по сторонам, кому бы кровушку пустить, на краску, для коготков своих. Бедный суслик, или кто там следующий... А для меня плюс один. Теперь я её самый лучший друг на белом свети. Пусть только Гараун попробует меня обидеть... Она ему жопу на британский флаг своими самураями располосует. Ещё бы нашего богатыря расположить к себе. С этим труднее. Русы они такие..., хмурые, и чем ты больше балаболишь, тем меньше тебе веры. А я долго молчать не могу. Мне всё неймется... Только делом, больше не как. Видно это врождённое... Эх..., горемыка я горемыка... Как жрать то охота...

Я кушал руками..., нож только для меня был помеха. Хватал куски суслика жирными пальцами, впиваясь в него своими клыками, как тот дикий зверь, прихлёбывая горячий юшкой, смачно обсасывая белые косточки. Ещё немного и зарычу... Вкуснотища! Хлебушка бы сейчас. Но и так не плохо! Ох и наваристый бульон получился! Жирный конечно, как бы не пронесло... Всё больше не могу! Я откинулся на зелёную травку. В желудки стала разливаться приятное тепло, провоцируя меня на дремоту. Как спать охота...

— Колдун..., колдун Гей, вставай... — донеслось от куда-то из глубины моего сознания, бесцеремонно вырывая меня из моих сновидений, в котором я находился в городе Санкт-Петербурге. Меня аккуратно толкнули в плечо.

— Твоё время стеречь пришло... —

Я приподнялся на локти и огляделся. Тёмная ночь. Передо мной стоял Горыня.

— Спать охота... — он зевнул и улёгся на расстеленный, на земле рядом с Фридой плащ и сразу же захрапел. Вот, Илюша даёт! Я потянулся и стал подыматься, время вижу..., ближе к утру подходит. Время Нави. Фрида то же спала, скрутившись калачикам, как кошка, поджав под себя ноги, только волосы рассыпались веером, по её красивому лицу, спасая его от надоедливых комаров. Замаялась она с нами мужиками, всё же девушка. Я зевнул и потянулся до хруста костей. Три раза присел, разгоняя по телу густую кровь. На больше меня не хватило. Не люблю спорт. Я слишком ленивый для этого благородного дела. Для меня лень, это мой двигатель прогресса, что я только не придумывал в своей жизни, лишь бы в ней не чего не делать. Одним словом, первый на деревни бездельник. Яркие звёзды раскидало бисером по чёрному вороному небу. Вон, вижу, и Маленькая Медведица смотрит на меня, улыбается. Да и большая Мать, не далеко расположилась от своего медвежонка. Земля... Северное её полушария, это точно. Я подкинул в небольшой костёр дров. А вообще, что я так раз переживался? Книги прочтёшь..., других вон в жопу какую забрасывает. А я на земле... А сверчки как стрекочут в степи, дух захватывает. Ночь стояла тёплая и душистая, насыщенная луговыми цветущими травами. Чабрец зацвёл. На правой стороне, не большой речки, её края пологого, прячась в траве-мураве, расположились светлячки, словно тысяча зелёных глаз, которые украдкой на тебя созерцают. Завораживает... Даже жутковато немного. Я ещё раз оглядел спящих товарищей и присел недалеко на травку, поджав под себя удобно ноги, пялясь, в страшный густой лес Мюрквида. Раз сказали бдить: я и бдю. Град всегда старался дежурить вместо меня. Я вздохнул. Как они там? Мы когда шли по дремучим лесам, пробираясь по горному хребту Урала, часто вот так, сидя у жаркого костра о многом беседовали. Он много знал и рассказывал нам интересные жизненные истории, и не очень... Бывала и до боли трагичные. Эх... я сильно привязался к этому пожилому тёмному. Похоже как к своему деду Ивану.

— Помню самую долгую и страшную в моей жизни ночь Карачуна. — леший, не отрываясь, смотрел на лениво пляшущие жёлтые языки пламени. — День зимнего солнцестояния. — На мгновения он замер, вспоминая былое.

Сорок первый. Декабря. Московская область. Деревня Большие Пески.

Нас было сформировано тринадцать диверсионных групп, для уничтожения немецких демонов-поводырей. Тринадцать групп... по тринадцать живых... — Градомир тяжело вздохнул и по привычки хотел пригладить свою гордость, заплетённую под хищной пастью, покрытую серебреной проседью бороду, которая так случайно сгорела. Конечно не без моей помощи. 'Я же не знал, что борода и усы у леших отрастают пять долгих лет!'

— В самую долгую и морозную ночь. Немцы готовили самое большое наступление с помощью демонов Нави. Можно сказать последний рывок, 'Блиц-крик', надеясь прорвать последние рубежи Москвы. И сделать товарищу Сталину на его день рождения, вот такой подарок. Ранним утром, под покровом ночи, демоны должны были ворваться в спящий город, надеясь на то, что их железный клин, дойдёт, до красной площади, и этим поставив на роду Руссов жирную точку. Можно сказать, осквернив этим, их святыню. Это был их последний шанс. А быть точнее, они на это и рассчитывали с самого начала. Начав своё вторжения в самый длинный день. Набирая понемногу свою тёмную силу по нарастающему кругу ночи. С новым рождениям Коляды, когда день начинал по немного прирастать, Поводыри каждый день теряли силу, данную им Чернобогом и тёмным миром. Так что, по данным нашей разведки, фашисты готовились очень серьёзно, так сказать, подошли к этому делу педантично. Переброска демонов нави, скрытно велась второй месяц. Их штурмовые клеймёные отряды 'KeiL', так их называли германцы, в переводе 'Клин', были закованы в тугую броню тёмного мира. До пяти ста тварей в каждом таком клине. Страшная сила... Особенно когда самый крохотный день в году и самая длинная ночь. Немцами было создано тринадцать таких ударных, бронированных клиньев, которые, должны были разорвать западный фронт, под покровом ночи, разрезав его на многочисленные части, как капустный пирог. По распоряжению маршала Советского Союза Георгия Жукова, было сформировано противодействие тёмному вторжению. А это было оно. Я слышал, он на плато Путорана за Урал летал, к великим шаманам вечного севера. За советом... Что там было, никому не известно, кроме самого Жукова, — и леший махнул рукой, сверкнув своими клыками, — но они видно помогли ему. Сам Сталин за Урал не летал, говорят, побаивался старцев. Да и сам он рождён в эту ночь. А вот Жуков для них был в роду. — Градомир на минуту замер, в глазах его мелькнули кровавые отблески пламени, отражая немного не мала, а боль, боль..., этого сильного и прожжённого многочисленными стычками с миром нави борца, принявшую когда-то очень давно его стаей, светлую сторону вселенной, что бы защитить ставшей родной дом, и свой род, от ненавидящих всё живое, последователей Чернобога, несущею только для Явных миров, лютую смерть.

— Так что командованием Западного фронта было принято решения о формировании диверсионных отрядов для ликвидации Поводырей. А Индиго ты сам знаешь, без них, просто бестолковые твари, которые без разбору кидаются на всё живое, в том числе и себе подобных. Без своего пастуха, это просто неуправляемое стадо, которое будет действовать на своих базовых инстинктах хищника. Я по распределению, попал в девятый отряд. К капитану Снежку. — Леший оскалился, 'это он так улыбается'

— И был по годам самым младшим в его группе. Можно сказать молодой. После ликвидации Поводыря, я должен был выдвинуться восточней деревни на два километра и занять безымянную высоту, шестьдесят два, на ближайшей берёзовой сопки. Зелёная сигнальная ракета означала для нашего фронта, что Поводырь ликвидирован. А красная..., что группы больше нет. И с этого направления надо ждать железный кулак Индиго, в полную его силу, под контролем высококлассного демона специалиста. — Град тяжело выдохнул.

— Может выпьем?.. —

Молча киваю.

— Федька... в сумки у меня фляжка, давай быстренько... Только этих там, вечно трахающихся орков не разбуди.

Банник кивнул, и шустренько испарился в темноте.

— Примерно в семь часов вечера, двадцать первого декабря, группа из тринадцати живых, под командованием капитана Снежка, перешла линию фронта, взяв направления на деревню Большие Пески. По факту то и деревни не было, всё пожгли синим пламенем, когда отступали. Только два десятка печных труб, словно обгоревшие головёшки и торчали из белых сугробов. Даже псы деревенские и те, кто куда разбежались. Толи демоны их поели... Пурга слепая мела в лёт. Мороз злющий стоял, нос щепал, сил не было его терпеть не каких. Вышли налегке, только бронь одели, да маскировочный халат по верху натянули. Не стали в полушубки бряхатся, тяжело в них по огромным перемётам ползти. Можно сказать, по такой погоде, шли в один конец. Через час, от горячего дыхания, усы да бороды наши родовые в сосульки замёрзли. Приходилось ломать их, а то губы тянуло до слёз больно. — и леший постарался ухватить нашего банника Фёдора за щуплую бородку. Тот проворно юркнул в сторону. Зная уже тяжелый характер лешего.

— Шли долго и тяжело. Снегу волхвы нагнали с востока тьма, по самый пояс. У всей Сибири наверно отобрали. Но мне было легче, я был замыкающим отряда и шёл по протоптанным следам. А вот капитан Снежок, пёр первым как бык, пробивая для нас словно ледокол трапу, которую зразу же, на один счёт, за нами и переметало пургой. Матёрый лешак. На голову выше меня. Только с рождения у него, когда он был совсем молодым щенком, усы его сидеть начали, пепельного цвета стали. Да и уши. — Град потрогал свои, которые были похожи на бычьи, показывая нам с Федькой. Тоже смотрю проседью взялись.

— Так что у него уже молодого, была белая борода, в полметра длинной, да и усы, сантиметров под тридцать, седые, седые. В тугие красивые косы заплетённые. — леший горько вздохнул и покосился подозрительно в мою сторону. Я отсел.

— Родители его даже к шаманам носили: не чего не помогло... Они его и нарекли именем таким: Снежок... Мы та все бурые как медведи, а он вон, уродился какой смешной. — и леший опять оскалился. — Но здоровый... Во... как Фёдор наш!

У банника только хилые плечики из под футболки торчали, да два глазика любопытные кругленькие блестели, от костра или спирта. Не знаю...

— Сгинь нечисть отседав! Больше не налью...

Фёдор обиженно заморгал осоловелыми глазами. Но не ушёл. Разве от початой фляжки теперь отгонишь кого. Ага! Щас-с-с..., разогнались. Только дальше от лешего пересел. На всякий не предвиденный случай, от греха подальше. Рука у него больно тяжёлая.

— Ну, так вот... — Градомир поёрзал и продолжил свой рассказ.

— Снежок в пространстве ориентировался словно демон. Серёга, а ты знал, что каждый темный чувствуют своим телом магнитное поле земли и всегда может определить, где север, где юг?

Я отрицательно мотнул головой и потянулся уже к налитому до половины стаканчику.

— Я слышал, так птицы дорогу домой находят. К своим гнёздам...

— Верно. Запомни. Может в жизни пригодится... — леший опрокинул очередную дозу спирта себе в пасть.

— Вышли мы часам к десяти к деревни. Как я уже говорил, деревни самой не было, а вот коровники и свинарники там остались от колхоза. Тёплые, добротные, да и дом для скотников и доярок целый остался, 'отделение' называется, да войной не тронутый. Там и находился Поводырь. А демоны все по стойлам на ферме стояли. Вот в этом хозяйственном доме и расположилась рота Хунов, охраняя этого Поводыря, окаянного. У нас тоже в отряди Волоты присутствовали. Четыре волота, три перевёртыша, и шесть лешаков. Чего глазками захлопал! Не встречал таких?

— Нет... — уже пьяненьким голосом отвечаю лешему, — и не имею малейшего желания.

— Вот и правильно... целей будешь. — Градомир хохотнул.

— Волот, это великан. Только человек. Как ты, например. Германцы это племя людское Хунами называют, ну а мы Волоты. Трёх метрового росту ребята. Сильные, крепкие, отличные бойцы. Народ на Руси из покон-веку считали Волотов славянскими богатырями и заступниками земли Русской. Много про них былин сложено да песен народом спето. Да куда нам теперь, позабыто всё, да травой степной поросло. Всё стараемся похожими быть на ящериц. Хорошие ребята были, душевные. А песни как горланили, аж слезу пробивало. Но, правда, когда бухинькие. Как накатят... песня, словно ручей весенний льётся. Сибиряки они, с под Омска откуда-то.

Значить стоит этот дом. Мы метрах в ста залегли. Позёмка в глаза метёт, не черта не видно. Только прожекторы с часовых вышек, ночь чёрную, лучом режут. Перевёртыши, уже в огромных волчар опрокинулись и тенью в пургу метнулись, по сторонам осмотреться. А мы лежим, ждём значить, разведку свою. Тут меня и подзывает капитан Снежок.

— Рядовой Громов... — шепчет мне, — видишь берёзу большую, — я киваю, — а ну сопля замороженная полезай на её...

Я ели сдержался от злости и в ночь не завыл.

— Я сказал говно беличье бегом... — цедит сквозь белые зубы, — это приказ... И чтобы как сыч, глаз с дома не сводил. Как понял меня рядовой?..

— Понял... — бурчу обиженно в шапку, что бы ни заматерится в слух.

— Смотри у меня... Твоя задача щенок потвердеть уничтожения врага и дойти живым до высоты. И не какой самодеятельности... Ты должен выжить рядовой Громов, слышишь меня, любой ценой. И что бы ни произошло... в бой не ввязываться...

Мне показалось, что у него даже глаза, синим туманом пошли, от злости. Делать нечего..., зубами заскрипел и пополз по сугробам к берёзе. Залез на неё кое-как, метров на пять. Взгромоздился. Сижу как кукушка, смотрю. А через бинокль не черта не видно. Ветер снег в морду мёл, так, что оптику забивало. Минут двадцать не чего не происходило. А потом взрыв страшенный, да не один, тут же другой. Я чуть с дерева не свалился, от неожиданности. Да и взрывной волной хорошо обдало жаром. Сразу MG -15 немецкий застрекотал с вышки, потом второй, третий. Смотрю дом этот, в щепки раскидало по округе. Только брёвна огнём полыхают. Ор поднялся, крик, сирена воет, Фашисты подвору мечутся. Где-то ППШ застрочил. Ещё один взрыв. Наш отряд как на ладони оказался у немцев. Смотрю, по снегу Волоты заметались. Перед домом пустырь голый был. Не укрыться негде. Тут же прожекторы их стараются высветить из темноты. Недалеко вой жуткий раздался. Стон. Хрип. Стрельба. Кому-то слышу, глотку порвали. Кровью захаркал. Снова стрельба. Перевёртыши наши против оборотней немецких в шкуры вцепились друг другу. Уже кровью харкают. Охрипли... Где-то мечи лязгнули. Один прожектор погас. Из парней кто-то выбил. А потом Серёжа я посидел... Звери на ферме, от морока Поводыря, отходить стали. Просыпаются... Такой вой затрубили! У меня сердце в пятки ушло, ноги ватные стали, и душа от тела отделилась. Пятьсот голов Индиго разом проснулись. Они в стойлах на цепях стояли. Да чего там эти висюльки, разве демона удержишь ими. Понимаю головой бежать надо, а руки берёзу проклятую намертво держать, ноги дрожат. Не разжать не как их с морозу. Не могу спрыгнуть в сугроб, хоть ты тресни. Зуб на зуб не попадаю. Совсем околел на этом ветру. Слышу треск в округе пошёл. Первый демон ворота выломил. Панцирный носорог. Охотники его Чёрным Принцам прозвали, за окрас литой. Рог шипами железными обшит. На груди пластины стольные. Такого в лоб только с противотанкового орудия брать надо. И то сомнительно, рикошет обычно. Его только в глаз бьют, а они маленькие, зыркают. Обычно связку гранат под брюхо кидали, глушили. Потом в глаз добивали. Охотников десять надо, что б с Принцем справится. Под прожектор попал, стоит паром пышет, да оглядывается, в себя приходит. Головой трусит, значить от ментальной хватки Пастуха отходит. Ухом повел, затрубил. Тут и фашисты сообразили, что Поводыря убило. Одно стадо не управляемое остались, без демона своего. Даже грызня прекратилась. Ну и врассыпную разом, да все вперемешку. Жить всем охота Серёга, и людям, и хунам, и оборотням. В общем, все против всех. Каму карта как ляжет. Морем чёрным твари полезли из четырёх ворот. Через минуту белый снег в алое пятно превратился, в красную кашу, от крови пролитой. Половина тварей, меж собой загрызлись, остальные на живых кинулись. Уж и не знаю, как отлип я от берёзы. Но пришёл в себя, когда по сугробам полз на четвереньках, в сторону сопки берёзовой. Где-то слышу не далеко стрельба. Рык жуткий. Крик человеческий. А я ползу, зуб на зуб не попадаю, толи от страха, толи от мороза. Даже сопли замёрзли. Только слова капитана Снежка шепчу в темноте: выжить любой ценой... выжить любой ценой... Словно я в страшном сне оказался. Слышу сзади шорох. Уже ППШ вскинул на тень промелькнувшую, а на курок надавить не могу. Руки околели от мороза! Кажется, даже сердце остановилось. Всё думаю... пусть жрут! Сил больше никаких нет.

— Громов живой! —

Это Мишка наш оборотень догнал меня. Весь в крови. Шкура с серых боков подранными лентами висит. Дыхание слышу тяжёлое.

— Не ссы сопля, прорвемся. — рычит он и зубами своими от боли адской скрипит.

— Мешок с сигнальными ракетами у тебя? — Киваю. Уже говорить не могу. Язык к зубам стал примерзать. Сам бы точно не дополз до высоты. Мишка помог. Схватил меня за холку зубами, как мамка своего зверёнка, и тащит. Подвывает от боли, и всё одно не отпускает меня. Только следы по белому снегу кровавые пускает. Льёт с него. Не знаю, сколько он меня тянул по сугробам, как щенка слюнявого. Я счёт времени потерял. Чую в спину кто-то тяжело задышал. Мишка бросил меня, обернулся.

С сзади нас, стаял, расставив широко в стороны четыре лапы, тяжело дыша, такой же как и Мишка, немецкий окровавленный оборотень. Оскалился. Я так понял Мишка с ним на ферме и сцепился. Он и выследил Мишку по ране его. Здоровый немец. Рыжий... Откормленный. Не то что наши... суп да щи..., хоть палец полощи!

— Рядовой Громов... — донеслось до меня, — ты своё дело знаешь парень, немного осталась. Поживи за нас... Иди! — и он бросился на немца, вцепившись ему в глотку. Драка, вой, шерсть дыбом, клочья в стороны летят. Ползу... Мне осталось не много. Совсем чуть-чуть... Последний ледяной рывок. Сигнальную ракету раньше запускать нельзя. В такой пурге её не заметят. Не знаю, сколько времени прошло, но я дополз до сопки. Осталось только вещь-мешок развязать. А как?! Пальцы совсем околели. Зубами пришлось рвать его. Пол языка онемевшего отгрыз! — Градомир высунул свой розовый язык, показывая его мне. И действительно я некогда не замечал этого. Сбоку от левой щеки у него был вырван кусок его плоти, примерно с пяти рублёвую монету. Такой вот полумесяц от войны остался.

— Перевернулся на спину, поднял ракетницу в небо, а выстрелить не могу. Палец курок не жмёт. Досада до слёз душит, которые на ресницах сразу в стеклянные льдинки замерзают. Ведь дошёл! Сопли локтем от обиды утираю, и не как мне не осилить курок. И тут вспомнил капитана Снежка, и братьев своих погибших. И такая меня злость лютая Серёга взяла, такая обида скрутила, за кровь пролитую, невинную! Думаю за что всё это нам? И я нажал на курок. За всех! За живых! За Мишку... Держите суки! Я выстрелил. В небо взмыла ракета, зелёного цвета. Я чувствовал, что её видят за линией фронта. Я знал..., что наша смерть была не напрасна... А это для меня самое главное.

Лежу на спине, смерть жду. Мороз совсем перестал чувствовать. Тепло... Тварь, какая та здоровая совсем близко пробежала, вроде крокодила, хвостом махнула, снегом припорошила. Помню только одно, ночь, тела совсем не чувствую, снег кружится, мать Марёну жду. Только пушистые снежинки летят из темноты и на носу моём тают. Если б демоны нашли меня, не шелохнулся бы. Не смог.

Спросишь, как я выжил? А так... Утром наступление началось, меня и нашла разведка, под снегом белым. Метрах в ста лежал немецкий оборотень, с разорванным горлом, и мертвого Мишку, который видно из последних сил прикрыл меня своим телом и тёплым мехом, спасая от ночного мороза. Так и согрел рядового Громова, своей смертью, и горячий кровью оборотня. — Град замолчал. Задумался...

Плеснул спирту до краёв в маленький стакан, отставил его в сторону и аккуратно его поджог, макнув сухую веточку, в пылающие живые языки костра. Спирт тут же вспыхнул голубым пламенем, превращаясь в миниатюрный вечный огонь.

— Это тебе брат... — леший ударил себя кулаком в сердце и поставил полыхающий рукотворный мемориал рядом. Градомир разлил еще в три стакана спирта и протянул нам с Федькой. Потом поднялся во весь своё не маленький рост и прошептал в чёрное небо, глядя на огромную жёлтую луну.

— Чтим память вашу братья мои! — и он одним махам опрокинул обжигающую жидкость себе в горло.

— Чтим... — шёпотам повторил я и тоже махнул.

— Чтим... — Фёдор повторил за нами, сразу окосел и через минуту уже мирно спал. Леший аккуратно его накрыл тёплой курткой. — Хиленький он у нас. Вот так в жизни Серёга бывает... — и он оскалился.

— Серёга... ты чего такой хмурый?

— Грустно... — отвечаю. — Капитана Снежка жалко...

— Грустно это когда ты от глупости своей кончился. А это за родину! Дело святое... Самопожертвования... Прямая дорога в светлый мир Прави. — леший вскинул голову на одинокую луну в ночном небе и почесался. — А что Снежка жалко? Погостим у волхва и к нему в гости на плато Путорано отправимся. На север. За полярный. Не век же нам у Гарауна под юбкой прятаться! Давно я у старого в гостях не был. Лет двадцать. Вредный зараза стал. Чем старее, тем говорят дурнее. Да и с настоящими жителями Сибири тебе Серёга пора уже знакомится...

— Так он жив?! — я даже встрепенулся.

— А что с ним станется... живее всех живых! Мы с ним до самого сердце тёмной Лапландии дошли. Охотились. Или ты думаешь, война в Берлине закончилась? — и он загадочно оскалился.

— Но это уже другая история. В следящий раз расскажу. У нас времени много...

Мне иногда Града очень тяжело понять. Но я как мог, старался.

Мы ещё долго тем вечером с ним сидели и многое обсуждали. Я уже собрался уходить и оглянулся на лешего.

— Град..., я всё хотел тебя спросить. Да всё как то не как... А меня в детстве мама папа окрестили в церкви православной, когда мне месяц отроду было. Это не чего... Как теперь быть?

Леший повернул в мою сторону свою пьяную морду.

— Запомни Серёга... и запомни крепко..., на всю свою оставшеюся короткую жизнь, — он сверкнул волчьими глазами, — не важно в кого мы верим... кем мы являемся... и кому молимся... А важно... чью ты сторону принял! Усёк? — Я кивнул, потом икнул.

— Ну, почти понял... — откликнулся я.

И с легка покачиваясь на ветру, пошёл к маленькой палатки, произведённой китайской народной республикой, где-то там, на востоке, за большим и далёким горизонтом, где я не когда не был.

— Гуд-бай китайцы о-о-о-о, где я не был никогда... о-о-о-о... ла-ла-ла...

Глава 5. Птенец.

Неожиданно настало утро. Лучи золотого солнца, весело выглянув из-за горизонта, понемногу стали обласкивать матушку-природу, рассеивая ночной сумрак, стремительно погнав его в сторону запада. От речки потянуло свежестью. Я поёжился. Уже светает. Приподнялся, размял затёкшие ноги, направился к речки. Быстро умылся, стряхивая остатки дремоты, вдохнул полной грудью летний воздух, и, стараясь не шуметь, пошёл в сторону спящих друзей. Аккуратно, что бы ни кого не разбудить, я взял свой, 'а быть точнее Олега вещмешок', отошёл метров на пятьдесят от дрыхнущих ребят и удобно расположился на небольшом пригорке, предвкушая новые вкусные цацки.

Самоё любимое моё занятия в компьютерных играх было, это мародёрство. Да я и воспринимал окружения пока так, словно я попал в чью-то чужую, кем-то созданию реальность. Головой понимаю, что я провалился в прошлое, а сердцем пока не могу. Ну не верится мне! Видно потому и кинулся бездумно на жабу рогатую, да на болотного демона. Нет у меня в этом мире инстинкта самосохранения. Всё игрушечки мне. Я положил перед собой копьё.

— Что же ты такое?.. — стал разглядывать чёрный молчаливый наконечник и задумчиво почёсывать свой лоб.

Млять... от лешего нахватался. Тоже в привычку перенял. Лешие между собой и общались иногда так, вроде тайного языка у них. Человеческая речь не их родной язык. Вот и придумали тёмные, которым людская речь тяжело даётся, между собой знаками информацию передавать друг другу, для удобства. Вроде как международного языка. Особенно молчаливые оборотни бывают. Так сказать, тёмный язык жестов. Почесал шею — жрать охота. У людей тоже такое практикуется, только позабыто давно. Когда другану своему собутыльнику, показываешь что пора бы и бухнуть уже, но так что бы, жена не заметила. И шейку нежно почёсываешь, пора бы и нажраться... Это всё от них пошло, всё тёмные виноваты...

Ну, на пример. Утёр рукавом нос — не хочу. Левым ухом пошевелил — да. Правым — нет. Грудь свою ладонью почесал, для всех тёмных, тайный сигнал — свой. Я как-то помню, спросил у лешего.

— Град! А если я сначала грудь почешу, а потом случайно жопу? — и почесал, показывая на себе.

— Это что означает?.. Свой в жопу... выходит, или или...

— Вот я тебе дам или... или!..

За вами когда-нибудь гнался по лесу, пришедший в ярость леший-ветеран? А вот за мной гнался. Веселова в этом мало, понимаешь. Представите на минуту, что из Голливудского кинофильма за тобой Хищник гонится, по густым джунглям, которого вы случайно обозвали или... или... А ты совсем не Шварценеггер... Так этот блохастый мне чуть голову не откусил. Варвар! Ели убёг... Мне её, что теперь об дерево чесать? А если чешется! Какой месяц в лесу. Не как не могу к шишкам привыкнуть. Ну, до ладно, думаю. Леший с ним! Я так и не понял до конца, что это обозначает. Вроде того, что в адрес самого его рода оскорбления. Ну вы поняли... И так, вернёмся к нашим баранам.

То, что не какой магии в мире нет, я от лешего хорошо усвоил. Для всех миров, есть только один закон, это закон мироздания и нечего более. Даже тёмные технологичные миры живут по этим законам. И никуда от этого не деться. Эта аксиом. Значить ты не волшебная палочка. Жаль... А похоже ты девочка больше на высокотехнологическое оружие высшего мира. Тобешь выходит супер-гаджет. Что мы знаем о копьях? Только то, что это метательное оружие. И я не самый лучшей метун в этом мире. М-да... Но в истории человечества копьё имеет место быть. И даже очень...

Что первое приходит в голову, это Копьё Судьбы, которым римский легионер убил распятого Христа. Помню... помню... читал.

До этого чёрный наконечник служил Ироду Великому — тому самому, который согласно легенде, приказал уничтожить всех младенцев мужского пола в Иудее. Времена текут, века меняются, а загадочное копьё, покрытое славой, продолжало по миру свой грандиозный путь. Согласно легендам, Карл Великий, властитель всей Европы, держал около себя 'даже во время сна' чёрный наконечник, на чьём счету, было сорок сем венных победоносных походов. Следующим хозяином был Тевтонский орден: кстати, с потерей Копья Судьбы, он стал приходить в упадок. Побывал черный наконечник также и в руках представителя первой династии французских королей. А Наполеон Бонапарт вообще не расставался с реликвией ни днем, ни ночью. Однако надо же было такому случится, что у корсиканца древний раритет украли, аккурат перед началом похода на Москву. В противном случае карта мира в настоящий момент имела бы совсем другой вид. Ну и наконец, тринадцатого октября, хочу отметить 'тринадцатого', тысяча девятисот тридцать восьмого года, если конечно не ошибаюсь, копьё попало в руки нациста Адольфа Гитлера. Какая человеческая трагедия произошла далее, я прекрасно знал. Не знаю, случайность ли это или просто совпадения, но только хозяева копья, как только поворачивали на восток к своим соседям, то тут же удача от них отворачивалась. Может я накручиваю себя, возомнил, бог знает что! Но факты...

В сорок пятом, одному американскому генералу, который серьёзно увлекался мифологией, попал в руки этот наконечник. Спустя пару месяцев генерал Кларк по распоряжению Эйзенхауэре торжественно передал реликвию бургомистру Вены. Как только Гитлер узнал о пропаже Копья Судьбы, он покончил с собой. И вот теперь, на просторах интернета гуляют упорные слухи, что янки решили не расставаться с могущественным залогом власти и поэтому подсунули хозяевам реликвии прекрасно выполненную копию. А сам оригинал и по сей день находится у демократов в США, помогая ковать новую финансовую империю...

Но странно для меня одно, что подозрительно замалчивается, такой персонаж как Георгий Победоносец, который заколол им Черного Дракона, и имеющий очень глубокие корни в нашей не простой и сложной истории. Да и на старинных памятниках в новой России это оружия часто изображали скульпторы или художники. Может всё же это закономерная случайность... Ага! Любое совпадения в жизни, это чья-то хорошо выверенная цепочка перекрёстков, по которой ты неспешна, идёшь, и так опрометчиво думаешь, что это ты управляешь своей судьбой. Мда... Ты просто олицетворения победы или власти. Я бы сказал вестник перемен. Справедливо спросите, откуда я всё это знаю? А чем же тогда, по вашему мнению, занимается простой охранник тёмной ночью. Журналы читает.

Осторожно трогаю пальцем чёрный наконечник. Гегемон холодного оружия молчал.

— Эй, Щука! Спишь? — мне показалось, что чёрный метал, сразу откликнулся, блеснув чёрным изумрудом, и стал ещё темнее самого хауса, когда лучи утреннего солнца попали на его грани. Может оно так подзаряжается? И я положил его так, что бы наконечник копья был на солнечной стороне, впитывая в себя энергию жаркой звезды. Вроде аккумулятора.

— Молчишь? — я посмотрел на копьё. — Ну, ну, молчи, молчи... — и стал неспешно развязывать тугие узелки на рюкзаке. Проведём ка мы лучше ревизию... тобишь аудит.

Так что у нас тут интересного? Первым делом я достал три туго набитых крупных мешочка. В первых двух, была перловая крупа, а во втором, пшеничная. С голоду не умрём. И это хорошо... Ещё в рюкзаке Олега я ловка выудил четвёртый мешочек, немного по меньше, но потяжелее, развязал, смесь сушёных трав и поваренной соли. Вроде Адыгейской. Покопался и вынул хороший моток верёвки. Надо бы замерить её метраж, вдруг пригодится. Следующим я вытащил запасную деревянную ложку и большой куль, аккуратно сложенных тряпок, перевязанных тугой серой тесьмой. Что у нас тут? Собачья радость! Чистая льняная просторная рубаха и плотные зелёные штаны. В данный момент для меня это было огромное богатство. Я обрадовался как ребёнок. Спрашивается сколько человеку для счастья надо? А всего нечего... Штаны, да чистая рубаха, и ты уже не дикий лесной зверь. А тогда хера я всё это время в грязном хожу? И эта муть вся на мне высохла! Они хоть и были мной наспех прополоснуты в речки, но остались с примесью песка и глины. А ещё тиной воняло от них ужасно. Я аж подпрыгнул на радостях. Аллилуйя! Не минуты раздумывая, я бросился к полноводной. Омыл своё тело и вернулся незаметно обратно, пока эти дикари спят. Грязную рубаху я свернул и отложил в сторону, чистую натянул. А вот на штаны у меня были свои виды! И я коварно достал из сапога острый нож, воровато оглядываясь по сторонам. Вдруг проснутся... Если увидят что я с ними сделаю, то точно на кол посадят. Причём дважды! У меня аж поясница заныла. Короткий росчерк ножа и, у меня, из широких штанов, появились, семейные, чистые трусиля! Ё-хо-хо! Даже без маленького коричневого пятнышка! Бог ты мой... какая прелесть! Я оглянулся по сторонам, а вокруг тишина... Спят... Чувствую себя настоящим охранником. Когда все спят, он вечно чем-то занят. Добытчик... Так обычно, охрана себе компенсирует недоплату заказчика, или работодателя, за свою опасную и нелегкую службу. Я всегда говорил, что на охране экономить не следует. Большая глупость. Но кто из высших, меня слушал. Потом себе дороже выходит.

Вот такого счастливого и довольного, меня застукали. Гордо стоящего в русском поле, и улыбающегося, с поднятой головой, бесстрашно смотрящего в опасную неизвестность и заправленной наспех рубахой, в новые, уютные, зелёные, трусы. Согласен... Вид у меня был ещё тот! Не совсем боевой...

— Э-э-э... ты что же это манда кучерявая сделала?!. — Ну вот и богатырь наш проснулся... Горыня..., а вовремя как...

— Такую вещь погубил! Глянько на него, головой совсем тронулся! Стыд то какой, аж глаза щиплет! Вон даже, тютельку твою видно и бубенцы выпали!

— Чё это сразу погубил, — я сделал вид что обиделся, — укоротил немного... — и я крутнулся как на подиуме. — Удобно! А главное просторно! И не жарко совсем. Зацените...

— Репей, ты видела дурачка этого?! — и он толкнул локтем Фриду, которая не сводила с меня своих глаз и тёрла их кулачками. Видно пока думала, что это сон ей такой страшный всё ещё снится. Кошмары ночные замучили... бедняжку.

— Ты что, так и будешь по лесу идтить и орехами телепать?!

— Горыня даже привстал на колени. — А вдруг белка хищная!.. — он даже поперхнулся. — Да от тебя же вся нечисть по оврагом разбежится! Она хоть и тёмная у нас, но к сраму такому не приучена... — Горыня затрусил головой, словно он хотел избавиться от этого страшного ночного наваждения.

— Не разбежится... — я отвернулся и стал натягивать грязные штаны, на первые в этом мире созданные трусы. Так сказать ноу-хау! Глядя на меня, богатырь с арийкой совсем потеряли дар речи. Видно они, от меня, ожидали, что я сейчас возьму в одну руку меч, в другую щит и брошусь в трусах, в дремучий лес, с криком Ура-а-а. А у меня такой вот финт. Где это видано на белом свети такое, чтобы сначала штаны искалечили, а потом на такое срамное дело, поверху другие напялили. Спрашивается! Где в этом логика?

Ну, нечего, они у меня и не к такому скоро привыкнут! Я себя знаю..., я ещё себе безрукавку сделаю...

Утро, это не просто пробуждения от ночного морока, но и новые заботы для нашей неполной, из-за меня, диверсионной группы. Фрида уже шла от речки, помахивая пачкой убитых сусликов. Горыня занимался физическими упражнениями, размахивая своим мечом, разминая бугристые мышцы и растягивая до хруста свои сухожилия, отражая невидимого ловкого противника. Ну а я на всех обиделся, и продолжал, копался в мешке.

Мешок был разобран. В руках у меня был не большой деревянный тубус. Я покрутил его и, слегка надавив большим пальцем, снял аккуратно круглую крышку. Что это у нас?

На аллой бархатной тряпочки, уютно лежал, небольшой, с ноготок, чёрный камень. Ух ты! Чёрный рубин... И я потянулся к нему своей рукой. Желания прикоснутся к этому чуду, просто задурманило мой разум. Целое состояния... Рука всё ближе тянулась к чёрной кристаллической капле, не делая резких движений, словно боялась его спугнуть.

— Уровень опасности красный! Синтетическое вещество тёмной вселенной. Мгновенное расщепления... Камень Вечного Забвения. Повторяю! Уровень опасности красный! — словно церковный колокол ударил у меня в пустой голове.

— Блять!.. — я выронил тубус в мести с камнем и подпрыгнул как на сковороде.

— Я когда не будь обасрусь с тобой! — кровь прилила к вискам, сердце гулко застучало в груди.

— А по тише нельзя... Так и заикой остаться можно! — я постарался перевести дух. — Хоть бы звук убавила! Только трусы чистые одел...

— Заданные Вами параметры изменить нельзя! —

Эта вредная палка, наверное, издевается на домной.

— Ну, хоть немного укрути... — киваю наконечнику.

— Заданные Вами параметры изменить нельзя!

— Да что ты заладила как попугай! Заданные Вами параметры изменить нельзя! Заданные Вами параметры изменить нельзя! — и я постарался передразнить её звенящий в голове голос.

— И вообще — палка ты колючая! Когда это я тебе параметры задал? — Я даже сам сначала не понял, чего сказал. А потом меня насторожило слово 'Вами!'.

— А ну отвечай! — и я нервно дёрнулся и топнул нагой.

— Данная информация от Хозяина скрыта...

Я шкурой почувствовал в её голосе издёвку.

— А скажи мне голубушка. Кто твой хозяин? — я практически нагнулся и кричал на эту бездушную Буратину.

— Вы мой хозяин! — непреклонно ответило копьё.

— А параметры кто задал? — уже чувствую, нервно подёргивается левый глаз.

— Вы мой хозяин! — отвечает как заведённая.

— Так, так, так! — ещё немного и я сойду с ума, или чувствую, сейчас лопну от злости.

— А информацию тогда кто закрыл?! — я громко икнул от перевозбуждения.

— Вы мой хозяин! —

Я не выдержал напряжения и сильно ударил свою сумку ногой, в которой что-то жалобно звякнуло, отбив при этом свой самый любимый мизинец.

— Курва деревянная! — я запрыгал на одной ноге, присел, стал дуть на палец и только сейчас обратил на друзей своё внимание, которые, пристально, с каким-то испугом за мной наблюдали. От такой картины я и сам был бы в ауте.

— Что?.. — я зло развёл руками и быстро соображал.

— Я так злых духов отгоняю! —

Те молча в знак согласия кивнули. Но глаза с меня не отвели. 'Мол, мы не против, гони давай дальше...'. Видно не убедил. Только Горыня шепнул неосторожно фразу Фриде, которую я хорошо расслышал.

— Надо ть его волхвам показать. Совсем он плох... Может жрецы Ра ему помогут?.. — Фрида некоторое время молчала, но кивнула в знак солидарности и прошептала. — Вот после ведьмы и отправимся сразу к волхвам на Урал. — Друзья меж собой понимающе переглянулись.

Знакомое слово Урал, ввел меня в какой-то эпилептический мозговой оргазм. Я скоро тут видно эпилептикам стану. Вон слюни уже на землю капают. Мозги мои понемногу плавились, стекая по кишечнику через горло, на самоё дно, стараясь вырваться на свободу, с громким звуком, от этого безумия. Я только и мог, что хватать ртом воздух, как рыба, которую выкинуло с моря на берег, в страшную непогоду, прямо на раскалённую сковородку хозяйки.

— А у вас что тут, Урал есть?.. — выдохнул я.

— А куда же энному деться? — ребята синхронно кивнули и удивлённо развели руками.

— Что с ним станица то! У жрецов Ра всё есть... У Ра.

У меня совсем голова кругом пошла. Ну, хоть что-то родное... Урал. А звучит то как? Как песня для моих ушей. Я немного стал успокаиваться. Вдох — выдох. Вдох — выдох. Сели — встали. Сели — встали. Отпускает... Встал, подошёл к разбросанным вещам.

— Вот и поговорили... — покосился на чёрный наконечник. Гадский папа! А камень где? А если наступлю? Сразу в космическую пыл! Нагибаюсь к тубусу. Ф-у-у! Камень Вечного Забвения, был на месте и мирно лежал на тряпочки и некого не беспокоил. Моя прелесть... Это был подарок волхва тёмной жрицы. Я сразу придумал ему имя. Камень вечного Хауса или Поглотитель Вселенной. Закрыл дрожащими руками крышку тубуса и только тогда перевёл дух.

Уже совсем рассвело, птицы весело защебетали в степи, надо собирать вещи, скоро выходим. Подошёл к отброшенному мешку, поднял. В мешке брякнуло. Ну что там ещё?.. Достал два железных наруча.

От запястья до локтя, с наружной стороны, сплошная кованая пластина, гравированная ведическими рунами. Внутренняя сторона наручей была обшита кожей, в виде мягкой подкладки. С которых свисало три золотых бляхи. Застёжки. Видно хороший мастер делал. Подарок Гарауна перед самым уходом Олегу.

— На..., — протянул волхв, — может пригодиться в дороги... — и белесый старик болезненно поморщился, нервно сунул ему их в мешок.

Я стал внимательней разглядывать дар волхва и эту загадочную серебреную вязь, на его наручах. Рисунок впечатлил. Словно это кельтские узоры, которые завиваясь в таинственном переплетении, расползались от центра до края доспехов. Но и имелись кое-какие различия между ними. Нет, наручи видно были парой. А вот на каждом, ровно по центру, на тёмном металле, гравировка была разной. Я подозвал ребят, показывая им это чудо-изделия.

— Хорошая работа! — одобрительно кивнул Горя.

У Фриды даже блеснули глаза зелёным озорным огоньком. Сразу видно женщина, как сороки на всё блестящее падкие.

— Может где руны такие, видели? Прочтёте?

Горя сморщил лоб. — Нет, не видел такого.

— Это песня великих ассов... — совсем тихим голосом прошептала арийка. — Смотрите... — она провела пальцами по шершавым рунам. — Сила Есть Радуга Крада Есть Исток... — Фрида, с каким-то детским восхищением держала наручи и внимательно рассматривала узоры. Которые были похожи на дыхания зимы, которая долгими морозными вечерами оставляет на твоём окне, неповторимые первозданные слепки. Моё сознание, за что-то зацепилось, ну за что я не понял. А зря...

— А ты Репей откуда знаешь? — Горя не выдержал и взял вторую половину доспеха, цокая от удовольствия языком.

— У отца на мече видела, такие же руны. Он рассказывал, что это великая песня первого асса, который спустился на землю и вступил с демоном ночи в неравный бой. Смотри..., на левом наручи по центру круга, тур степной выгравирован серебром. А на правом выгравирована сова золотом. А вот эта маленькая капля обозначает Чертог Лебедя, — Фрида указала на маленькую запятую, — и на другом смотрите такая же. Она провела пальцем по тёмному металлу.

— У отца на рукояти меча такая же отметина. И узоры так же по лезвию ползут, как змеи между собой переплетаются. Отец хот и ругал меня всегда за это, что я часто тайком от него меч разглядывала. Но я запомнила, больно красивый он. — Фрида видно от перевозбуждения только и могла нашёптывать тихим голосом, словно это был заговор, и не сводила с наруча, своего зачарованного взгляда.

— И что это всё может, значит? — не выдержал уже я этой интриги.

Фрида только пожала плечами. — Мама в детстве, когда я была еще совсем маленькой, улаживая меня спать, всегда мне на ночь старую легенду рассказывала и потом колыбельную напевала про эти таинственные руны. Говорила это застывшая мелодия Феникса.

И Фрида тихим голосом постаралась её нам с Горыней напеть.

Когда сложится песня война,

И прольётся невинная кровь.

Снова Фенекс восстанет из пепла,

Воскресая из праха вновь.

И сплетётся узор воедино,

Предвкушая былую даль,

И вернётся хозяин мира,

В своём сердце, неся печаль.

Фрида замолчала, взяла долгую паузу, при этом тихо вздохнув.

— А дальше то чего? — Горя не выдержал и заёрзал. Вижу тоже, ему неймётся.

— Да я не помню..., маленькая совсем была.

— Эх ты! Плотва... желтобрюхая. — богатырь с упрёкам посмотрел на Фриду.

— Но это точно делали не мастера Асгарда. — Фрида отрицательно закивала головой и протянула мне наручь. — Попробуй колдун, одень его.

Психологически я был готов к очередным неприятностям и вставил аккуратно руку в доспех. Застегнул первую бляху, потом вторую, третью. Наручь мягко прижался к телу. Легкий щелчок.

— Синхронизировать модуль под кодовым номером 0.11? — даже не удивился, просто кивнул. — Да. Синхронизируй...

— Синхронизирую... подключение к главному системному центру. Подключено... Приступить к общим обязанностям модуля?

— Приступай. —

— Сканирования хозяина... —

Я стоял тихо, прикрыв немного глаза. Ребята видели, что со мной что-то происходит, но не знали пока что, и старались меня не беспокоить. Щуку они не слышали, она у меня была в голове. Ментальная связь, насколько я понимаю. А вот ей нужны были мои голосовые подтверждения. Связь работала, почему-то, в одну сторону. Надо будет с этим разбираться, когда время будет. Вот только когда оно у меня будет?.. Вот в чём вопрос!

— Сканирования хозяина завершено... — прозвенело в голове. — Здоровья моего хозяина находится на безопасном уровне...

Ах во оно что... Тур значит отвечает за состояния организма. А сова тогда за что? Я молча взял вторую часть у Фриды и одел на правую руку, тщательно застёгивая бляшки.

— Синхронизировать модуль под кодовым номером 0.12? — всё повторилась, как и первый раз. — Да..., синхронизируй. — отвечаю копью.

— Синхронизирую... подключения к главному системному центру. Подключено... Полный доступ к нервной системе или по умолчанию? —

По-моему я уже не чего не терял, бояться было нечего.

— Полный... — шепчу этому вредному гегемону.

— Приступить к основным обязанностям модуля?

— Приступай. — киваю.

— Неполное побуждение модуля под кодовым номерам 0.12!

— Почему не полное пробуждение?..

— Модуль 0.12 вспомогательный модулю под номером 0.9.

— Что такое вспомогательный модуль 0.9?

— Данная информация от хозяина закрыта...

— Что б тебе пусто было! — я сплюнул. Вод же угораздила с дурой связаться.

— Модуль 0.12 работает?

— Да мой хозяин! Не полное пробуждения...

— Да я уже понял!

Чем дальше в лес, тем больше дров. Я оглянулся. Фрида готовила завтрак, а Горя собирал наши пожитки и посматривал на меня.

Не каких дополнительных опций я на себе не почувствовал. Не-че-го. А жаба давит аж тошно!

Завтракали быстро и молча, некто из нас не знал, когда ещё в следующий раз представится такая возможность своё брюхо набить. Первой не выдержала Фрида, поглядывая на меня зелёными глазами и обгладывая жирную ножку суслика.

— Ну что там?.. — она вопросительно кивнула в мою сторону.

Думаю, нужно объясниться с ребятами, а то точно в местную психушку упекут. Я только сам толком нечего не понимал, что вокруг происходит. С копьём вовсе непонятки для меня. Как я мог сам от себя закрыть информацию? Где же чертов Олег? И правда, от таких вопросов мозги закипают. Надоело мне всё это, домой хочу! Думать головой и так было не моё, а тут такое навалилось.

Я оторвался от котелка и посмотрел на друзей Олега.

— Я услышал застывшую мелодию древних рун...

У Фриды изо рта выпала небогоданная косточка. — Но не всю... только её не полную часть. — стараюсь смягчить новость, зная что они больно суеверные.

Ну а как им объяснить, что такое системный центр. Вот и ляпнул, чего взбрело в голову, впрочем, как всегда.

Фрида взвизгнула, вихрем взметнулась над костром, показывая на меня пальцем, с расширенными как у сиамской кошки зрачками и как оглашенная закричала.

— Я всё поняла Горя, я поняла!.. Я знала, что так и будет! Мне мама рассказывала! Горя он восстал, он возродился!.. Горя, неужели ты ещё не понял что происходит? Дубина! Кто перед тобой!!!—

Она постучала кулаком по его блестящему шлему. Тот отозвался глухой пустотой.

— Да сядь ты дурная на место! Скачешь как саранча над костром. — Богатырь поправел сползающий шлем.

Эта полоумная не успокаивалась, а только напротив ещё сильнее взвизгнула и стала скакать, пугая нас с Горькой. Может она от меня безумием заразилась?

— Я всегда знала, что я непросто так в мире жизнь вею! И Макошь мать, богиня судьбы, прядущая путь души на земле, не обидит меня! — эта безумная вскинула руки к солнцу и присела возле богатыря на колени.

— Да Горя... очнись ты наконец! Разве ты не видишь, что происходит? Это же Феникс! Это он... И это всё объясняет! Люди... слушайте! Феникс восстал из пепла! — словно в припадки она трясла Горыню за плечи и билась в истерики.

По-моему у девчонки кукушку унесло. Даже я сначала замер, потом офигел от такого расклада. Она сейчас на что намекает? Что я петух крашенный! Ведь Феникс птица...

— Великий асс Прави вернулся... Первый князь Мидгарда... — причитала эта ненормальная, ползая на коленях и шепча свою полоумную молитву.

Она вытащила два своих самурая, мелькнула ими на солнце, и вогнала их с большой силой перед собой в землю, на целую четверть. Я даже глаза закрыл, думал у девчонки крыша окончательно уехала. Потом Фрида стала на одно калено, ударила правой рукой себе в сердце, склонила голову и прошептала. — Моя судьба в твоих руках Фенекс. — не поднимая головы, наконец, она замолчала.

— Твою ж мать... — только и смог я из себя выдавить. — Мне ещё этого не хватала! Я даже глаза от неожиданности закрыл, может это наваждения какое, или воспалённый мозг со мной так играет в злые шутки. Точно..., я понял! У меня менингит! Я приоткрыл один глаз. Уже второй её товарищ стоял на правом колене, склонив свою голову, перед мечом, который вошёл в землю по самую свою половину.

— Прими и мою жизнь в дар Фенекс... —

Я снова прикрыл глаза и затрусил головой. Может, сгинут! Но не тут то было! А ну стойте!

Сижу с зажмуренными глазами, вдобавок закрыл их ладонями, а вместо Горыни и Фриды вижу два зелёных больших чётких пятна. Я снова открыл глаза. Вижу перед собой на колени богатыря и арийку. Я снова закрыл глаза. Снова два зелёных пятна. Открыл, встал и повернулся к ним спиной. Закрыл глаза. Снова вижу две зелёные точки, только за спиной. Как так? Как такое может быть?

— Щука что это?.. — я не выдержал и обратился к чёрному гегемону за подсказкой.

— Проектирование пространства по схеме построения теплового излучения путём сканирования биоэнергетики окружающего мира модулем 0.12. — нагло и как-то не возмутимо, можно сказать, через губу, ответили мне, словно в тебя плюнули, или сделали одолжения.

— Ты сейчас с кем разговаривала?..

— С вами хозяин.

— М-да...

Я отошёл от ребят метров на тридцать. Зеленые точки также отодвинулись от центра. Это была даже не карта. Это скорей был виртуальный объёмный трёх мерный мир. Я понял что это! Это была технология мира Хищника. Как и обереги, которые я носил в своём времени.

— Щука!

— Что хочет хозяин?

— Почему вижу тела зеленым, а не красным цветом как у хищников? Это же как я понимаю тепловое излучения?

— Да мой хозяин. Но ранее, главному системному центру вами были установлены такие настройки. Ваше сознание легче воспринимает красный цвет как признак угрозы. А зелёный как признак союзников. Остальные цвета имеют для вас нейтральные значения и существенной роли для вашего восприятия трёх мерного мира не играют.

— Давай тогда поставим всё точки над 'i'. Как я понимаю модуль 0.11 и модуль 0.12 одного поля ягоды. И это один костюм боевых доспехов?

— Да мой хозяин...

— Тогда скажи мне, пожалуйста, полное название боевого костюма и если можно серийный номер! Или эта информация так же закрыта от меня?

— Нет, мой хозяин. Информация в открытом доступе. Это первый экспериментальный высоко ранговый штурмовой саркофаг, под кодовым названием 'Феникс'. Ковался в светлых мирах нео-атмосферы планеты Рутта, чертога Лебедя, системы Солнца-Аркольна.

— Понятно... — кивнул я.

— И последний вопрос. По каким параметром модуль 0.01. признал во мне своего хозяина?

— Полная идентификация на генетическом уровне. Сто процентное совпадение хозяина. А так же сто процентное совпадение психологического и эмоционального слепка, вашего сознания, хранящегося в базе памяти главного системного центра.

— Выходит на сто процентов я был твоим хозяином?

— Да мой хозяин! Отклонений не выявлено...

Млять...

Давным, давно, жил да был, много миллионов лет назад, обитая в просторах огромной вселенной, такой же выходит дебил, как и я. Сто процентное совпадение!

В общем, я всё понял, что нечего, не понял... И плюнул на всё это муторное дело! Значить так! Великий вождь Чингачгук 'Зелёные трусиля' возвращается. Как Финист сказал, значить так и будет! Тфу! Фенекс. Совсем меня эти пернатые замучили.

Глава 6. Грэг.

По лесу шли уже часа два, убогая картина скажу вам. Деревья и впрямь не хотели расти ввысь, а стелились по горизонтали. Какая-та неведомая сила, не давала тянуться ветвям к солнцу, а гнула их всё время, своею тяжестью ближе к земле. Стволы огромные, многовековые, безобразно ползут в ширину. Уродливо всё это. Да и комаров не было. Да чего там говорить, нечего не было! И листья на деревьях бледно-зелёного цвета, словно болезнь их поразила. Кислорода им, что ли не хватает?

Держались рядом, старались, далеко не расходится. Богатырь нёс тяжёлую поклажу, а Фрида вела нас только её известной дорогой, словно она сама была тёмной, которые чувствуют магнитное поле земли своим нутром. Иногда пользовался модулем 0.12. Прикрывая глаза, осматривался. Тишина. Живых нет. Не лесных белок-свиристелок, не птичек-синичек. Только две зелёные отметины у меня в голове. Модуль видел окружения, навскидку, метров на сто. Всё же части комбинезона у меня штурмовые попались, 'Сова' много и не могла. А вот попадётся мне модуль 0.09. это другое дело. Я потёр руки. Обожаю холяву! Знать бы ещё что это?.. Это да..., это красота! Вот где модуль 0.02. я уже знал. Это меч арийского вождя Людамира, а точнее, он у отца Фриды. Так сказать знаменитый богатырский Меч-Кладенец, который я так думаю, впоследствии неисповедимыми божьими путями, оказался у знаменитого британского короля Артура. Вот же народ! Одно жульё на острове. Только отвернулся и всё, учтивые джельтемены, уже меч дёрнули! А всё сказки нам рассказывают, да небылицы плетут, что в России всё пропадает. Вот у нас-то, думаю, и пропадает, только всё пропавшее, там почему-то оказывается, на туманном Альбионе. Ну, до ладно! Кино ещё помню с главной ролью Джеки Чана, 'Доспехи Бога', если не ошибаюсь. Значить остальное нужно, искать в Китае. Примерно догадываются, 'а я могу всего лишь только предположить', в кокой стороне могут быть поножи. Тобишь защита для голени. Кто, судя по легендам нашей современности, был самым быстрым войнам? Правильно! Это Ахиллес. Значить ищем поножи в древней Греции. Ну, или отнимем их у Ахилла при штурме Трои. Отнять это я конечно загнул. Но они же вино там все любят? У мня в школе по химии, было четыре, я справлюсь. Перегоню ихнею Средиземноморскую бурду в самогон, и поднесу с большим уважением, от всего чистого сердце, полную чарочку Ахиллу. Он же Грек не Рус. Вряд ли он устоит с такого жбана чистейшего, как слеза мамонта первачка! Главное чтобы не помер... И как благопочтенные джельтемены поступают в таких случаях? И мы так поступим... Тихо..., без всякого из лишнего шума, и не кому не нужной суеты, скамуниздим артефакт. Тихо стырил и ушел, называется, нашёл... А что мы хуже? Мы тоже могём, когда очень надо! Да и не надо... Делов-то... раз, два. Если конечно такой город как Троя в этом прошлом существует! И совесть моя грешная, несколько меня не замучает, даже и не мечтайте. Она привыкшая... От удовольствия прикрыл глаза. Где-то на горизонте, на самом краю моего сознания, одиноко, вспыхнула красная точка. Я на своём подсознательном уровне сразу же отреагировал, и замахал друзьям руками, указывая направления немного левее, куда нас вела арийка. Прикрыл глаза. Красная точка снова вспыхнула метрах в ста в стороне. Только не одна, а их было уже две! Показываю ребятам два пальца, в ту сторону, где находились бордовые пятна. Фрида понятливо кивнула, показала жестом оставаться тут, а сама скрылась в кустах. Горыня сложил сумы на землю и стал неторопливо доставать меч. Не далеко от нас, как раз в той стороне, куда умотала арийка, раздался хриплый вой волка. Потом снова и снова. Словно зверь попал в чей-то страшный капкан и не мог из него освободиться. Богатырь наш как-то сразу ощетинился, расправил плечи, сверкнув недобро своими голубыми глазами. Зверь опять жалобно взвыл. Через несколько минут появилась Фрида.

— Там впереди, небольшая лесная поляна. Огромный лохматый зверь, прикован цепями к земле. Это волк-оборотень. И тощий колдун в сером балахоне, который истязает его кнутом. Рядом небольшой курган-жертвенник, на котором стоит золотой идол. Он оборотня видно хочет в жертву принести тёмному богу. Больше некого в округе не видела. Одни они... — Охотница выдохнула.

— Даже если он и зверь лютый, то не место над ним так издеваться. Убить их всех и дело с концом, потом прикопать, червям на съеденья. Тёмные это. А у нас с ними разговор один... — и Горя провёл себе большим пальцем по шеи, при этом высунул и свесил язык. Тоже мне шутник, нашёлся...

— А может тихо сторонкой, обойдём? У них свои тёрки, пусть сами и разбираются. А?.. Может он волку, бабок должен! — При упоминании огромного зверя оборотня мне стало не по себе.

— Чё должен?.. —

Машу рукой проехали мол, не обращайте внимания, это я сам собой так, мол, разговариваю. Они понятливо кивнули, мол, знаем уже, заметили.

Раздался характерный щелчок кнута, волк, сквозь зубы взвыл и ими же лязгнул. Похоже на то, что он огрызался. Древние приняли решения вопреки здравому смыслу, то есть моему. Врага оставлять живым нельзя!

Мне указали место под деревом, мол, сиди и не дёргайся. — Да и больно надо, ходить с вами... — уже вдогонку я проворчал пращурам. Взяв немного правее, обходя поляну стороной. Ну-ка, ну-ка! Посмотрим...

Горыня и Фрида не долга думая растворились в зелёной листве. Военная выучка конечно у них на пять баллов. Только были тут, и уже нет! Из-за толстого ствола дерева мне плохо было видно, что происходило на лесной поляне. Я стал аккуратно выглядывать, прикрываясь зелёными кучерявыми листьями.

На поляне, ровно аккурат по её центру, был прикован, толстой железной цепью, огромный серый волк. Можно сказать волчара, который приблизительно достигал ростом в своей холки, мне по самую грудь. Да и длинною своею, в месте с хвостом, был не менее трёх метров. Вот это серенький волчок! Оборотень был в прямом смысле распят. К каждой его лапе, была пристёгнута отдельная цепь, которая уходила своим одним концом в землю, где крепилась к стальным клиньям. На самих же мощных лохматых лапах, были надеты крепкие кандалы, тем самым, не давая оборотню оторваться от бренной земли. Я прекрасно понимал что происходить. Только так можно было безопасно для себя, удержать лютого зверя. Вопреки Европейскому мнению, оборотни не трансформировали в страшных муках своё тело. Но с усилением своих позиций, католическая церковь стала часто сравнивать их с дьяволом, которые охотятся за агнцами божьими, вроде меня... Известно, что только во Франции в период между 1520 и 1630 годами инквизиции было выявлено более тридцати тысяч оборотней ну и большинство были, конечно, казнены. Как вам такая Европейская толерантность к другим расам? На Руси было всё не так, до самого её крещения. А чём свидетельствуют древние летописи и легенды. Ну, хоть например, возьмём былинного Волхва Всеславивича, не был он не когда опасен для людей, даже наоборот. Да и в летописях 'Слове о полку Игореве' упоминается князь Всеслав, будто он по ночам превращался в волка, который по закону 'Русской Правды' правил в городе Полоцке, пятьдесят сем долгих, для того времени лет. На двуногих собратьев они не охотились, и вообще, сохраняли человеческий разум в зверином обличье. Зверя только нужно было приковать к матери-земле, что бы удержать его от прыжка. Учёные мужи ещё толком не разобрались, как перевоплощается оборотень, есть только неподтверждённые научные гипотезы. Перевёртышу не нужно прыгать через пылающий костёр или пень-колоду, им не надо вгонять в землю нож, что бы преобразится в зверя или на оборот. Оборотням был нужен сам прыжок! Только в своём прыжке они рвали тонкую грань мира и могли в этом тёмном пространстве переродиться. Что это за пространство такое, некто не знал. Это не какая не магия, это дар Веги своим детям. Я хорошо помнил долгие Карельские вечера, общаясь с лешим, старательно мотая на свой ус, всю информацию, которую он мне рассказывал.

Сами оборотни были, родом с нейтральных миров, Земля-Вега. Суровая снежная планета, на которой десять месяцев морозной зимы и совсем короткое прохладное лето. Для выживания человеческих племён, очень трудные условия. Вот сама планета и позаботилась об этих людских племенах, преподнеся им своеобразный дар.

В древних легендах оборотней, старейшины-вожаки, рассказывали молодым кормильцам семей, о маленьком, но смелом мальчики Аркше, который чтобы прокормить свою семью, вышел в одиночку на охоту, на свирепого снежного зверя Яхра. Его бы мяса с лихвой хватило, и для больной старенькой матери, и младшей сестры, до самого прихода весны. А тёплой шкурой можно было укрыть свою мать. Но зверь был селен, а Аркше совсем юн. Не каждому охотнику удавалось убить Яхра. Только удачливым единицам, которые потом вешали его огромные загнутые рога у себя над дверью хижины, могли, похвастаться своей отвагой и небывалым везением. Аркше метнул копьё, но шкура Яхра была крепка как панцирь, а волосяной покров настолько плотный, что копьё застряло и повисло на его шеи. Он только раздразнил обидчивого и злопамятного зверя. Долго молодой и смелый Аркше петлял между деревьев и серых скал, стараясь так спастись от гнева Яхра. Но силы были не ровны. Оказавшись на одинокой скале, зажатый между Яхром и пропастью, Аркше принял решения, бросится в бездну. Лучше уж сразу разбиться об огромные горные камни, чем быть растоптанным и искалеченным Яхром, в своей и так не полной семье, и тем самым обречь её на голодную смерть. И мальчик, не раздумывая кинулся в бездну, смотря приближающий смерти прямо в лицо. Серые скалы быстро увеличивались, а молодой Аркше всё не закрывал своих глаз. И только незадолго перед самым столкновением с гранитным камнем, за самую долю секунды, Аркше почувствовал слабый удар, ему показалось, что он нырнул в воду, вокруг мир потерял краски, липкий кисель, словно это само время окутал его, размывая тёплой слизью его молодое крепкое тело. Аркше испугался, он постарался громко закричать, захлёбываясь жидкостью, и вязкое пространство, этот пугающий тёмный мир, выплюнул его перед поверхностью Веги. Юный воин в испуге напоследок взмахнул руками, выставляя их перед собой. Но это уже были не руки молодого Аркше, это были величественные крылья горного орла, который вспарил, одиноко в серое облачное небо.

Два года понадобилась Аркше, что бы вернуть человеческий облик. Два долгих года Веге, что бы вспомнить тот миг, когда он первый раз попал в это пугающие вязкое пространство. Тысяча раз он прыгал с шести метровой скалы, разбивая свои крылья в кровь. Тысяча раз он не мог вернуть себе облик человека. И только совсем отчаявшись и потеряв хоть какую-то малую надежду на благополучный исход. Он повторно прыгнул с одинокой скалы, гордо смотрящей своей судьбе в лицо, прощаясь с родной Вегой. И всё повторилось снова, только в этот раз в метре от поверхности Веги, он вывалился уже человеком. С тех пор потомки Аркше, в день своего совершеннолетия, прыгали в бездонную пропасть, гордо смотрящие смерти в лицо. К большому сожалению, стоило тебе хоть на мгновения закрыть перед самим столкновением глаза, и ты уже не попадал в это тёмное, не кем не изученное пространство. А попадал ты, в великий круговорот жизни, заняв там своё почётное место в очереди, став всего лишь последней единицей, в миллиардной вселенной. Так что у оборотней, было пятьдесят, на пятьдесят. Как в Спарте.

Я украдкой выглянул из-за дерева. Возле оборотня мелькнул серый балахон. Я такой уже где-то видил! Поводырь? Он-то чего тут забыл? Демон в одной руке держал хлыст, в другой чашу. Обойдя зверя с правой стороны, Поводырь хлёстким ударом полосонул оборотня по шкуре. Зверь взвыл, и щёлкнул зубами стараясь достать демона. Но, когда ты накрепко прикован стольными цепями, сильно не покрутишься. Демон засмеялся, поднял голову и что-то забормотал оборотню на ухо, подставляя кубок под располосованную рану. Кровь оборотня! Ценный дар богине Кали. Демон жертвует кровь могучего зверя Чёрной богини, стараясь её умилостивить. Демон с новой силой ударил хлыстом оборотня, рассекая его тело до раны, протягивая под алый маленький ручеёк сосуд. Мог бы и под контроль взять зверя, тот бы не так мучился. Я думаю, даже днём у Поводыря сил хватило бы его удержать своим гипнозом и управлять им. Но нет! Демону нужна не просто кровь оборотня, эта вязкая, терпкая, жидкость, она должна быть пропитана мучениям и злобой. Только так Кали примет его кровавый дар. Кали своеобразная богиня. Многие народы в наше время ей поклоняются, но точный перевод Кали звучит как 'Чёрная'. Это богиня разрушения и смерти. Многим она благоволит, но и для многих она смертельный враг. У нас с вами всегда есть выбор, чью сторону принять в таких случаях.

Волк оскалился, зарычал, гортанно рыкнул, блеснув крепкими белыми клыками. Демон взмахнул плёткой и ударил оборотня, метя по волчьим глазам, при этом негромко что-то ему шипя. Ещё раз напоследок ударил зверя, угодил хлыстом в звериную морду, сплюнул оборотню под ноги, развернулся, и направился к небольшому жертвеннику, на котором восседал золотой пузан, с открытым ртом, словно он просил у демона, утолить его вечный голод. Поводырь подошёл на расстояния вытянутой руки к идолу, опустил тощий палец в сосуд с кровью, и мазнул золотому лоб. На минуту замер, ожидая его одобрения, негромко забормотал мантры и выплеснул из ритуального сосуда в ротовую полость остатки волчий крови. Снова замер, одобрительно кивнул, выбрал пальцем последние алые капли из чаши и помазал, его уродливый переливающийся на солнце огромный живот. Лица демона из-за балахона не было видно. Только серое сукно, вроде халата, с большим капюшоном, скрывало всё его двух метровое тощие тело. Одним словом монах. Поводырь отошёл от жертвенника на два шага, и из свисающей, через плечо сумки, достал толстую книгу в чёрном переплёте. Плюнул на кровавый палец, пролистал им несколько страниц, поднял голову к небесному куполу и приступил к наговору черной богиней.

— Дибиби дибебе казажаж ао каия

Дивака аиа ия калак в лакак я мама

Музал вяслвнал.

Демон перевернул страницу.

Ну, где же родичи? Пора бы прекратить эти древние мантры... Я высунулся немного вперёд, выглядывая из-за кустов. Под сапогом раздался хруст сухой ветки. Млять... Поводырь на треск сучка, отреагировал, мгновенно, откинул в сторону книгу, выхватил из сумки серебристого цвета изогнутый жезл и быстро его направил на звук. Когда в человека из двадцать первого века, тычут непонятными железками. Он интуитивно прыгает в сторону, зная какую смертельную опасность, может нести ему, этот непростой для нашего времени техно-артефакт. Так и я поступил. Прыгнул рыбкой под кроны большого дерева, стараясь укрыться за толстым стволом. Земля вздрогнула, раздался сильный хлопок, меня осыпало дерном и зелёной листвой, сбитого взрывной волной, с рядом стоящего гиганта. В голове зашумело. Я приподнялся на локти и выглянул из-за дерева. Демон размашистой походкой быстро шагал в мою сторону, не опуская своей 'Базуки'. Заметив видно в кустах, мельтешения моего блестящего шлема и, красная небольшая капля, вырвалась повторно из его жезла. Я откатился. Раздался глухой взрыв, дыхнуло жарким дыханием пламени, и вонью подгоревшего сукна. 'Мой плащ!'. Я быстро встал на четвереньки и затрусил в сторону брошенных вещей, мелькая в зелёных кустах, своей пятой точкой. Лишь бы не догнал... А то как-то не удобно будет...

Пака я так сказать тактично 'отступал', пробираясь сквозь колючие кусты, за моей спиной послышался окрик Горыни.

— Колдун Гей! Живой? Выходи! Закончилось уже всё...

Я остановился и поднялся на ноги, стряхивая листву.

— А демон где?

— Нет его больше...

Вот же суки..., наверное, специально ждали пока я на косячу, и отвлеку Поводыря. А демон в это время видимо уже направляется к своей Черной богини, срочно вызванный на ковёр.

Тело неподвижно лежало лицом вниз, в затылке которого торчала маленькая, с красным оперением калёная стрела Фриды.

— Горя вытащи пожалуйста болт, — она указала на череп демона, — будь другом...

— Ты убивец..., ты и тощи! — отмахнулся тот от своей подруги.

— Но Горя... я боюсь... — Фрида брезгливо скривила своё лицо.

— Вон лучше Гея попроси...

— А чего сразу Гей?.. Что я крайний из дохляков стрелы вытаскивать... Мне самому противно! — я постарался по привычки сразу съехать с этой халтуры, и меня всего передёрнуло. Капюшон демона уже пропитался липкой кровью.

— На... — Грька вытащил калёный болт, с характерным звуком 'Чпок', вытер его об балахон Поводыря и кинул под ноги брезгливой арийки.

— Пирогов напечёшь! — деловито выставили ей условия.

— А лучше утереть не мог?

— Как печёшь, так и утираю...

Между делом и упрёками я занялся демоном. Некогда не видил Поводырей близко, а особенно их сумок... Присел рядом и потянул за серую ткань. Он довольно легко отозвался на мои усилия, перекатился и уставился мутными глазами в небо. Ебическая сила! Да это же гость с соседней галактики. Инопланетянин! Вот так их и описывают тысячи очевидцев. Овальная голова, больше яйцевидная, серая кожа и огромные распахнутые невыразительные глаза. Средних размеров рот, тонкие губы, за которыми виднелся ряд мелких белых зубов. Нос недоразвитый, а скорее две немного торчащие большие ноздри. Я распахнул халат. Худенький какой... словно он из концлагеря немецкого сбежал. Совсем тощий, рёбра торчат, руки длинные кожей обтянуты, лишь слегка виднелись небольшие бугорки мышц.

— Так вот ты какой, тёмный чародей?.. Фрида положила мне голову на плечо и тоже с большим интересом разглядывала пришельца.

— Страшненький... — прошептала она мне на ухо, стараясь коснутся моей небритой щеки.

— Угу. — киваю в ответ и отдаляюсь. Знаю я ваши женские штучки... — Сумку Поводыря лучше принеси.

В мешке демона практически нечего не было, что меня сильно огорчило. Три стеклянных пузырька с зелёной жидкостью, которые я сразу выбросил. Таскать на себе лишний хлам не к чему. А вот жезл демона мне понравился. Своей конфигурацией был похож на наши пистолеты восемнадцатого веку. Таким думаю Пушкина А.С. убили на Чёрной речки. Куда не кинь, всюду черный цвет фигурирует. Черная богиня, черная речка. Опять закономерная случайность? По мне думаю, с моими подозрениями, уже клиника плачет. Только этот пистолет был покрыт серебром, или очень похожем на него металлом. А вот гравировка была иная, чем на моих наручах, не на что не похожа. Спускового курка тоже не было. Я направил жезл, в сторону леса. Фрида испугано отошла от колдовской вещи. Правильно. Я тут колдун. Осторожно нажал на выпуклые символы. С начало на один, потом на другой. Тишина. Снова покрутил его, разглядывая, стараясь не направлять отверстием на себя. Вскинул. Тоже нечего. Я разочаровано отложил его в сторону. Судя по генным технологиям, которые я уже встретил, это оружие скорей тоже было привязано к своему хозяину. Вот же гадость! А я уже размечтался, такую фугасную 'Бабаху' в гараже заиметь. За спиной раздалось рычания волка. Как-то мы упустили из виду оборотня. Но Горыня видно нет. Перед зверем был глубоко воткнутый в землю богатырский меч и рядом стоял степенно Горыня. Я обошёл опасливо зверюгу стороной.

— Не могу я его просто убить... Нет в этом чести... не славы... — он смотрел зверю в глаза. Зверь тоже не сводил своего волчьего взгляда с нашего великана, чуть заметно шевеля ушами. Видно было по глазам, всё он слышал, всё он понимал.

— Нет у меня сил на это горе! Не могу я..., не по правде это... — И как-то наш богатырь незаметно для себя, смотрю сдулся. Волк видно тоже заметил душевные смятения Горыни, оскалился, немного вскинул вверх голову и выставил немного вперёд шею.

— Что, он хочет?.. — не сразу понял Горыня, такой жест оборотня.

— Он хочет, что бы ты его быстро убил... — уже не выдержала Фрида. — Освободи его от мучений...

Горя потянул на себя меч, на миг замер и, бросил его на землю. — Нет... — выдохнул он. — Не могу я так!

— Не можешь ты... давай тогда я! — Фрида мгновенно вытащила одного брата, профессионально им крутанула, рассекая воздух и приставила к шеи зверя, немного ниже серого уха. Осталось вогнать сантиметров на двадцать в живую плоть тонкий клинок, чтобы перерезать зверю сонную артерию. Оборотень стоял смирно и даже глазом не повёл.

— Стой! — не выдержал уже я. — Остановись...

Арийка замерла. Я сделал шаг к волку, протягивая открытую ладонь в его сторону. Потом сжал её в кулак и оттопырил вверх большой палец. Что у всех тёмных означает только одно 'Всё будет хорошо'. Ой, по привычки мизинец оттопырился. Палево...

Насколько я знал, оборотни всегда выступали вольными наёмниками за тёмную коалицию. А всё было до икоты банально просто. Их просто покупали, меняя их услуги на провиант. То есть на мороженое мясо. Говядина, баранина, и немного злаков. Чтобы прокормить многочисленную семью, многие шли подрабатывать к ним, в разные кланы, в разные конкурирующие корпорации, наёмниками. Война таким всегда найдёт работу. Высшие миры Прави в их услугах не нуждались. Разве им есть дело, до затерянного одинокого во веселённой мира. Что с них взять, боги... А вот коалиция несколько оборотнями не гнушалась, а практически всех бойцов переманивала к себе. Собирая с них довольно перспективные штурмовые отряды. Быстрые, выносливые, и не глупые, правда, всегда в таких случаях смертники, а год такой услуги всего нечего. Девять говяжьих тушек, тринадцать баранов или коз и на целый сезон он с потрохами твой. Но ведь когда-то они ассимилировались на земле? Вот и попробуем с него. А нет. На нет и суда нет.

Оборотень внимательно наблюдал за мной. Я дотронулся ладонью до груди и сжал пальцы, показывая, что я 'свой', как учил леший. Потом ещё раз. Зверь удивлённо расширил глаза и затрусил левым ухом, видимо уточняя для себя информацию 'Да?'. Понимаю его вопрос. Дотрагиваюсь до правого своего уха, возможностей, таких как пошевелить ими, у меня нет. Показываю ему что 'Нет...'. Вижу смятение и непонимания в волчьем взгляде. Первый диалог состоялся, а это самоё главное. Контакт налажен. Теперь можно и поговорить.

— Меня зовут Сергей. Я не твой друг. Но и не твой враг. Мы тебя отпустим при одном условии. Ты нас не тронешь! — я напряженно ждал ответа оборотня, хотя в силе Горыни и в ловкости Фриды я несколько не сомневался. — Решения за тобой. — Зверь минуту молчал, оценивающе разглядывая меня. Потом закрыл глаза и оскалил волчью пасть.

— Грэг! — обречённо гавкнул оборотень, словно выплюнул комок шерсти. — Моё имя Грэг...

Пока я возился с цепями оборотня, стараясь его отстегнуть. Ребята собрали пожитки и хмуро стояли возле жертвенника, растерянно на него смотря.

— Что у вас? — я заметил их замешательство и оглянулся.

— Тут останки наших братьев... — отозвалась на мой зов Фрида.

Я откинул в сторону последний браслет, и освободил волка. Зверь затрусил головой и, оттолкнувшись задними лапами высоко прыгнул. Мать мая женщина! На зелёную поляну уже ступили не волче лапы, а кубарем покатился неказистый мужичок. Который быстро от этого оправился.

Чёрный волос, который был уже немного с проседью, курчавился и вился на его сутулых плечах. Худенькое лицо, цепкий взгляд и густые заросшие до безобразия брови. Длинный немного с горбинкой нос и пухлые губы. На лице были свежие кровоточащие шрамы от недавних побоев. А так же на этом фоне выделялись его крепкие не в меру большие руки. Вот что значит быстро похудеть... Грэг подошел ближе, смотря не доверчиво на меня.

— Это мои друзья, — показываю рукой на родичей, — можешь и ты примкнуть к стаи. Когда захочешь, уйдёшь. Я тебя не держу. Ты более волен. — И я развернулся, неспешна, направился к жертвеннику. Пусть сам решает. Обычно когда человека не вынуждают принимать сразу решения, и не стоят у него над душой, он принимает твоё предложение намного охотнее. Психология! А нам с ребятами в такой ситуации, лишний профессиональный боец не помеха.

Жертвенник богини Кали был сложен небольшой конусообразной пирамидой, можно сказать, коряво слеплен из камней жёлтого необработанного известняка вперемешку с грязно-серыми костями, которые, думаю, не менее уже десятка лет гнили под солнцем и проливным дождём. Хотя виднелись и белые кости, то есть совсем недавно принесённые демоном человеческие жертвы. Вон видно сбоку, между камней, вперемешку с лесным мусором торчит кисть неизвестного мне человека. В руке несчастного был зажат наполовину сгнивший охотничий нож. Фрида подняла и протянула его Горыне.

— Да, это нож охотника. — Здоровяк разглядывал ржавый предмет. — Это кто-то из своих, видно по рукояти... — Он потёр его большим пальцем, стараясь высмотреть на лезвии ножа затёртое ржавое клеймо.

— Стар уже... — И он быстро убрал его себе в мешок. — Кузнецу Ерёме отдам, может, чего он углядит... — Богатырь окинул пирамиду тяжёлым взглядом. — Надо из проклятой... сделать погребальный костёр. Невинные души должны заслуженно попасть в свой круговорот жизни. А этого бобыля прикопать, — он кивнул в сторону Поводыря, — пусть белых опарышей кормит. Хуже судьбы мы ему придумать не можем. — Горыня повернулся к оборотню. — Твоя обида... блохастый, значит, твоя законная месть. Принимаю...

Грэг понимающе кивнул.

— Возьми у Феникса нож, им легче копать. — Брови оборотня удивлённо приподнялись.

— У Феникса?.. — прошептал осипшим голосом Грэг. — У того самого, что... что под самый корень вырезал род Вервольтов на северной части континента Веги?..

— Тихо ты, слюнявый... Феникс восстал...— прошептал здоровяк и покосился в мою сторону. — Только об этом знают два человека и теперь один случайный оборотень... Ты меня понял... — загадочно прошептал крепкий воин и угрожающе тронул рукой меч. Да так, что волку стало как-то не по себе.

Грэг растерянно кивнул.

— Понял... — прошептал он. — Это самая страшная легенда моего народа.

Огромный воин великан подошёл ближе к человеку-волку и толкнул грудью неказистое тело Грэга, нависая над ним горой.

— Ты же понимаешь, что он может принять любую сторону, на своё усмотрение...

Перевёртыш кивнул, потом сглотнул.

— Я слышал... — и он хотел, видно, ещё чего-то добавить, но этот здоровяк с сжатым крепко в руке мечом не дал ему вставить и слова.

— Феникс только восстал из пепла, он словно птенец, — продолжил Горыня, — и нам всем посчастливилось его вскармливать. И как мы на Феникса повлияем, так орёл и воспарит. И может, когда-нибудь он оценит оказанную услугу серым волком с дурацкой кличкой Грэг.

— Может, оно и так... — задумчиво прошептал оборотень и занялся доверенным ему делом, а точнее, захоронением космического пришельца.

Пока пращуры собирали в лесу сухостой для всеобщего погребения, а Грэг ножом рыл усердно неглубокую яму, я изучал золотого истукана.

Пузан был сантиметров сорок высотой, с огромными висячими золотыми титьками, которые растеклись толстым блином по его арбузному круглому животу. Килограммов, наверное, восемнадцать золота, не меньше. Вот и разгадана очередная сибирская тайна золотой бабы. Что золотой телец, что золотая баба, всё едино. Одним силам служат. Я древком копья столкнул его с давно насиженного трона. Тоже прикопаю... нечего... чужую кровь пить, сытый уже. Вон брюхо какое отрастил!

Останков разумных, конечно, было много. Просто у самого подножия каменной пирамиды всё хорошо травой заросло, их сразу в густой зелени и не разглядишь. Только хруст под сапогами стоит. Истукан скатился и уткнулся своим демоническим кровавым ртом в землю. Обиделся, смотри на него... Я прям шкурой своей почувствовал лютую ненависть! Нечего, думаю, потерпи. Придёт в Сибирь такой уральский казак, как Ерёма Тимофеевич, на серьги тебя своим боевым товарищам переплавит, да бабам сладким на подарки. Вариантов у тебя нет, даже не надейся. Люди в будущем они такие, кровожадные, всё в огненную топку к херам! Человеку ведь своя история не нужна, для многих это не история, это улики, уголовное дело, можно сказать, для многих приговор. Я бы назвал геноцид человечества, а быть точнее, самая обыкновенная война, только созданная невидимым пауком, который опутал своей паутиной затерянный во вселенной одинокий мир. Но не будем о грустном...

Что я ещё заметил, из красного мерцающего пятна, которое мне показывал модуль 0.12. в трёхмерном мире, оборотень стал светиться серым нейтральным цветом. Ну и хорошо... нам враги не нужны. Копьё я героически забыл возле брошенных вещмешков, когда полез подглядывать на зелёную полянку за Поводырём, словно окунулся в своё школьное детство, когда с такими же пацанами, как и я, тайком подсматривали в колхозной бане за голыми бабами. Ух!.. Как вспомню, мороз по всей коже! Вспомнил о нём только тогда, когда ребята вынесли свои вещи к жертвеннику чужого божка и отдали его мне.

'Вот же Серёжа дурачок!' — выругался я про себя. Вроде в армии служил, а оружие своё боевое бросил. Вот портянки из двух отрезанных штанин я сделать для себя не забыл. Полоснул вдоль отрезанной штанины ножом, потом перерезал их пополам. Конечно, ногу ими сильно не обмотаешь, но мне этого и не надо было. Я накинул кусок плотной материи на голенище сапога и просунул в него аккуратно свою ступню. Кайф! Притопнул сильно ногой и хотел уже вторую запасную пару незаметно заныкать в рюкзак, как почувствовал на себе любопытный взгляд Фриды. Эх... видно, не судьба! Девчонки в таком возрасте намного быстрее соображают, чем необделённые здоровьем парни. Те обычно лет до тридцати как телята, а то и поболее. Так что мне, скрепя сердце, пришлось распрощаться с одной парой. Фрида сразу новшество оценила и осталась довольна. Теперь и у неё, как у знаменитого пернатого Феникса, все лапы в перьях. Тфу...

Осмотрелся вокруг, все занимались делом, один я как всегда... Чего-то мне золотую куклу в лом закапывать, и я толкнул истукана ногой. Тот перевернулся и уставился на меня мерцающими от яркого солнца наглыми глазами. Я нагнулся, ухватил его за голову и потащил к оборотню. Да в нём килограммов двадцать пять! Ёк-макарёк! Вот же золотое чучело! Вместе этих душегубов прикопаем...

Оружие Поводыря я аккуратно упаковал в свой вещмешок.

— Щука, а скажи мне, пожалуйста. Ты можешь перепрограммировать эту бабаху под хозяина? Короче... мне бы нужно её перепрошить. Варианты есть?

— На данный момент такой возможности нет... хозяин. Модуль 0.10. отсутствует... Вероятность перепрошивки оружия техномира равняется пятидесяти семи процентам...

— Понятно... — киваю. — У всех чего-то есть, только у меня редкий пушок на сраке.

И всё же для меня оставался самый главный вопрос. Даже не то, что я переместился и подселился в Олега. С этим-то как раз мне было всё ясно. А вот как так, что главный центр боевого саркофага 'Феникс' признал во мне своего хозяина?.. Вот это для меня была загадка, которая сильно напрягала мой недоразвитый мозг.

— Может, ты заболела? — обращаюсь к вредной палке. — Вирус космический, например?.. Заразу какую подцепила... Может, к тебе тоже кто-то приставал и перепрошил твою материнскую плату в моё долгое отсутствие? Так тоже бывает... когда хозяина долго нет дома. Может, ты по злым рукам ходила?..

— Цикл программирования замкнут... Любое воздействие извне исключено! — сказала, как отрезала. — Я не такая... — не удержалась и вставила едкое словечко.

Вот же чёртова железяка!

Что ещё я заметил, память Олега стала для меня недоступна. Как я ни напрягался, но хоть что-то припомнить из его жизни я уже не мог. Словно отрубило. За три последних дня его крупицы сознания словно растворились в чёрном омуте. Как весенний снег, который вроде лежал у тебя только перед окном, и в одно прекрасное солнечное утро ты осознаёшь, что его больше нет. Так и тут... Только не весна.

Ещё бы как-то с этим временем разобраться, куда меня закинуло. Но зацепка уже есть. Горыня рассказывал, что недавно Землю посетил сам бог Громовержец Перун. Да и астральным телом я посещал старика, которому он сообщил о начале межгалактических столкновений между светлыми и тёмными силами. Значит, я попал... попал... Хер я голову ломаю.

— Сосна! Сосна! Я дуб... Приём!

— Сосна на связи... Дуб, я вас слушаю...

У меня всё время с Главным Центром стойкое чувство, вроде дежавю, что я общаюсь на суде с бывшей женой! Не дай Млечный путь, что какая-то часть штурмового саркофага 'Феникс' тёщиным голосом заговорит!!! Я точно этого не переживу...

— Какой сейчас год? Или правильней будет, лето?

— Шестьдесят одна тысяча пятисот сорок восьмое лето от расселения многочисленных Родов Асов на Белом Ирии.

— М-да...

Я от лешего точно знал, что первый заселённый людьми континент Дарий в Северо-Ледовитом океане погрузился под морскую пучину примерно 111 814 лет назад. Народ, спасаясь от тектонической катастрофы, кто не успел эвакуироваться, переселялся по Рипейским горам и нашёл себе безопасное убежище на Сибирской равнине. Рассеиваясь там по берегам полноводной реки Ирий Тишайший. Сокращённо 'Иртишь'. Значит, отнимаем сказанную Щукой дату 61 548 лето и получаем, что меня забросило примерно на 50 278 лет назад! Ёбтиль-моптиль... Вот это я попал!!! Я даже шлем снял, чтобы почесать свой заросший и немытый калькулятор. Это же самое начало великой космической битвы Белобога! В самую что ни на есть жопу угодил!!! И это для земной заселённой людьми колонии, проживающей на Мидгарде, был самый переломный момент в истории всего человечества. Война, которая всполохнула чёрными огнями на горизонте возле чертогов Лебедя, затронет тысячи человеческих миров и создаст огромную турбулентность для переселения разумных. На Землю хлынет не просто цветное человечество, спасая себя и свои семьи от войны, но и тёмные, такие как оборотни, гномы и лешие. Многие из них погибнут за тёмную коалицию, вступив в их ряды за обещанный призрачный маковый калач, но и после уничтожения родных планет некоторые из них ради продолжения своего рода вынуждены будут искать новую родину.

Сухостой полыхнул жарким пламенем, сизый дым, закручиваясь спиралью в тонкую струйку, потянулся к серому небу. Ярилов огонь выжжет скверну и упокоит души погибших. И словно в подтверждение моих тяжёлых дум, сук дерева треснул от поднятой температуры жёлтых языков пламени, рассыпая вокруг себя маленькие белёсые искры, которые тут же взмыли вверх, подхваченные сорванцом-ветром.

— Сам Стрибог помогает... — довольный своей работой, улыбнулся простодушно Горыня, глядя на голубой вьющийся дымок.

— Да, — кивнула головой Фрида, подтверждая слова друга, и смахнула каштановую чёлку с изумрудных глаз. — А ещё теперь все лесные твари, вроде этого... знают, что мы находимся здесь...

— Млять... а курить-то как охота!.. — Я с жадностью посмотрел на сизый дымок, подымающийся в небо. За одну небольшую тяжку отдам эту заразу!

На горизонте моего сознания прошли алые всполохи. Я вздрогнул и прикрыл глаза. Ярко-красная волна медленно, словно она кралась и хотела нас застать внезапно, двигалась в нашу сторону, накатывалась на нас раскалённой вулканической лавой, стараясь окружить с трёх сторон.

— Уровень опасности, хозяин, красный... Живые... 258, 259, 260... особей...

Я положил Горыне руку на плечо.

— Горь, у нас, по-моему, гости... Злые и их много. Сотни три... — показываю рукой перед собой в молчаливый лес. — Там кто-то есть... И я не знаю, кто это...

— Сборы! — вмиг отреагировала арийка. — Быстро уходим отсюда... — Молодая охотница показала рукой в восточную часть леса. — Нам туда!

И понеслось... ни вздоха вам, ни передоха.

Это были обезьяны. Точнее, огромные, я бы сказал, лемуры, но без хвоста. Ростом, наверно метр, метр двадцать. Многочисленная пёстрая стая. Некоторые были от светло-серого до тёмно-коричневого окраса. Большие уши, хищная оскаленная вытянутая пасть с редкими тонкими кошачьими зубами. Как у змей. Рот маленький, а как откроет... Фу!.. Гадость какая! Так и у Сквоков. Но больше всего меня раздражал их многочисленный крик, который переходил с высоких частот куда-то в ультразвук, теряясь в окружающем пространстве. Хуже всего пришлось оборотню Грэгу. Его чуткий от природы слух волка этого просто не мог выдержать, и зверь иногда путался и натыкался на огромные деревья, словно он не видел перед собой дороги, тряся огромной головой, стараясь освободиться от этого раздражающего фактора. Я думаю, Сквоки и загоняли так свою жертву, словно они её дезориентировали своим ультразвуком, помогая так стае охотиться, безумным визгом стараясь подавить волю животного или направить его в нужном для себя направлении, прячась и преследуя её в кронах корявых деревьев. В природе такое есть, так загоняют в ловушку косяк рыбы морские кашалоты. А потом, когда жертва теряла ориентир, в ход шли метровые отравленные дротики лесных дикарей, чтобы обездвижить свою жертву. Хотя дротики были для нас не опасны. Стальной доспех им не пробить. Вот только икры ног были уязвимы для их деревянных игл или лицо. Ну и, конечно, Грэг. Но волк крутился и скакал, как хороший танцор, 'и ничего ему не мешало', изворачиваясь от летящих в него дротиков, чувствуя своим звериным нутром приближающуюся сверху опасность. Жить захочешь, и, как в народе говорят, чтобы тебя живьём не сожрали, не так запрыгаешь и песни заголосишь. Я и сам прыгал, как мог, вместе со всеми.

Нас просто гнали, как профессиональные загонщики гонят свою жертву в ловушку. Наваливаясь то с одной стороны волной и усиливая крик, то с другой. И я это прекрасно понимал, но сделать ничего было нельзя. Что-то меня ударило сильно в плечо.

— Ах вы, сучата!.. — И я прыгнул в сторону, стараясь увернуться, подставляя под удар свой щит. Сверху на него кто-то прыгнул, и пушистая морда заглянула под него, обдав моё лицо визгом и липкой слюной. Я только и успел, что рассмотреть розовую пасть и колючие зубы. Напрягся и автоматически постарался скинуть лемура, толкая щит вверх, словно спортсмен по метанию ядра. Зверёк-людоед вскрикнул, соскользнул на землю и покатился кубарем под мои ноги. Не сбавляя своего хода и недолго думая, я оттолкнулся сапогом от его грудной клетки. Что-то под каблуком мерзко хрустнуло, и я перепрыгнул торчащий из чёрной земли большой коричневый корень дерева, отталкиваясь от волосатого невезучего бедолаги. Сквок жалобно пискнул и сразу затих. Я обернулся. Ну извини, братишка... стучаться надо! Сложилось такое липкое чувство, словно я ночью на серую кошку наступил. Даже мяукнуть не успела. Но пёстрые сородичи в количестве пяти штук уже вонзили свои острые зубы в его бездыханное тело и старались его затащить в кроны деревьев, покрикивая и благодарно поглядывая на меня. Сразу какой-то неприятный осадок на душе остался. Каннибалы! Я на ходу пригнулся и прыгнул резко в сторону, словно заяц, который путал следы, уходя с перекрёстного огня Сквоков. Но палки с костяным наконечником то и дело тыкались и отскакивали от моего щита и шлема. Один дротик даже уткнулся в сапог, пробив немного голенище, но ногу не поцарапал. Не зря портянки надел! Я наступил на палку и вырвал её из казённого сапога.

Фрида, как могла, тоже старалась прикрыть спину своего друга, гружёного до предела драгоценной солью. Горыня был действительно русский богатырь, каких описывают в наших старинных былинах. Крепкий в плечах, мускулистый торс, высокий, ну и как все люди, имеющие богатырское телосложение, он был не бегун. Это был с большой буквы Воин, который не привык показывать спину своему врагу. Богатырь — это не один в поле воин, это в первую очередь смертник. Жизнь ведь не сказка! Это первые штурмовые отряды такого семейства, как человек. Как оборотни. Это человеческий своеобразный спецназ. Элита. К большому сожалению, они тоже долго не живут, я думаю, и в наше время ничего не изменилось, и только самые везучие доживают до старости и могут нам поведать такие истории, как про Илью Муромца и Добрыню Никитича, или про знаменитого и самого отчаянного воина Святогора. Ох и шороха он навёл в своё время. Но об этом потом... позже. Но это уже совсем большая редкость, даже в наше время, когда кто-то из них уходит на заслуженную пенсию. Но сейчас была другая ситуация. Вечно стоять и отмахиваться от летящих в тебя камней и дротиков не будешь. Будем считать, что это тактическое отступление. Нам нужно было выйти на открытую местность. Там мы будем в безопасности. Но лемуры нас всё время старались отсечь от восточной стороны. А раз так, значит, нам было туда.

Я снова пригнулся и перепрыгнул торчащий корень. Долго так продолжаться не могло, я уже потерял счёт времени нашему бегству. Рука стала затекать и уставать, держать всё время на весу щит было тяжело и неудобно. Копьё тоже пришлось перехватить левой рукой, зажав в кисти и ручку щита, и древко. А вот в правой руке я держал меч. Им было удобней отбиваться от мелкой надоедливой и вечно голодной мохнатой нечисти.

Краем бокового зрения замечаю над собой мелькнувшую серую тень. Изворачиваюсь и, словно бейсбольной битой, с хорошим таким оттягом, бью по пушистому приближающемуся на меня мягкому комку шерсти. Удар... Ох и смачно прилетело! Нет, я его не рассёк напополам. Меч угодил плашмя, прям по маленькой серенькой головушке. Был бы мячик, был бы гол! А так, его же сородичи накинулись, не обращая на меня особо внимания, на бессознательную тушку зверька. Тушка, правда, быстро оклемалась, заморгала чёрными глазками, оглянулась на соплеменников и испугано заголосила. Но было поздно! Кто-то из родичей уже откусил на его ноге вкусный волосатый пальчик. И о том, что лежачего не бьют, его родная стая, видно, никогда не знала и не слышала!

Фрида громко кричала, стараясь перекричать визг мелких тварей, и махала рукой, привлекая к себе внимание, указывая направление.

— Там должна быть река!!! — только и смог я расслышать через этот звериный звон.

— ...в ту сторону... вода...

Я понимающе кивнул головой и повернул за ребятами, стараясь от них не отставать. Оборотня Грэга я вообще потерял из виду. Может, его уже съели эти изверги? В этом переполохе сразу и не разберёшь. Минут через двадцать, обливаясь седьмым потом, я выбежал на открытую скалистую местность.

Лес закончился, и передо мной предстало всемогущее царство не тронутой человеком дикой первозданной природы. Водопад! Мы стояли на берегу белой реки. Справа от нас из-за горного скалистого кряжа падали вниз тысячи кубометров бурлящей воды, разбиваясь о серые камни, превращаясь в мелкие брызги. Дыхание этого речного монстра медленно поднималось густым белым маревом, превращалось в миллион микрочастиц, создавая густой туман, который, в свою очередь, от солнечных лучей, словно по волшебству, рассевался, и от берега до берега раскинувшись большим коромыслом, красовалась разноцветная радуга. Это было величие природы, от которого захватывало дух. Вот он, храм самого Рода! Добавить было нечего. Я даже немного растерялся.

— Великие Роды... — Фрида стояла рядом и смотрела на шумный водопад, от которого сотрясалась под ногами земля. — Отец мне ничего про него не рассказывал. — Лёгкий ветер тронул её медвежьего цвета волосы и всё время норовил их запутать в маленькие узелки. — Я бы такое запомнила...

— Фу... Я больше не могу! — Горыня снял тяжёлую суму и бросил её на землю. — Пусть лучше меня эти демоны трахнут! Но я больше ни с места.

Избушка так и стояла в неудобной позе, задом к лесу, передом к Серёже. Богатырь упёрся своими ручищами о колени и тяжело дышал. — Вот же ебическая сила! — он выдохнул. — Прямо поджилки трясутся...

Даже я удивился сказанному этим великаном. И когда только успел?..

— Горя, разве так можно? Волхвы запрещают людям сквернословить. Типун у тебя на языке выскочит! — Фрида оторвала свой взгляд от нетронутой красоты природы и перевела его на своего друга. — Дай посмотрю, может, уже выскочил, хоть бабкиной мазью смажу. Скажи азмь...

— Так колдун Гей сказывал... — и эта скотина махнул в мою сторону рукой. — Он меня, злодей, научил. — И огромная детина вывалила наружу свой язык.

Фрида с большим осуждением посмотрела на меня. Я развёл в стороны руки и расширил непонимающе глаза. 'Так вся охрана делает, когда надо с проблемы съехать...'

— А я при чём, если дитятя малая и бестолковая запомнила... Значит, если чего-то хорошее, то Феникс. А как плохое, так сразу колдун Гей виноват. Кстати... А оборотень Грэг где? — Я посмотрел в зелёный лес. 'Тут самое главное — вовремя с больной темы стрелки перевести!'

Метрах в ста, в стороне от нас, из кустов колючего можжевельника, с треском, переворачиваясь через свою голову, вывалился серый волк. Словно злой хозяин из своего тёплого дома выгнал дворовую собаку, дав ей напоследок хорошего пинка под зад. Грэг неуверенно встал на лапы, по-собачьи гордо встрепенулся и направился трусцой к нам. Зрелище, конечно, было ужасное! Вместо нашего серого волка был колючий коричневый рыжий Ёжик! Шерсть оборотня была вся облеплена колючками лопуха. Просто один огромный шар рыжего высушенного солнцем репейника.

Оборотень неуклюже постарался языком вырвать из шерсти под своей шеей застрявшую вредную колючку, по-собачьи сплюнул её на землю под лапы, фыркнул и посмотрел в нашу сторону.

— Это беда всех оборотней... В нашем мире такого нет! Одним словом, полная жопа... — Грэг пошатнулся и потерял сознание, глухо ударившись головой о сапог Горыни.

— Я это блохастое чудовище на себе не понесу... — поёжился здоровяк. — Я вам не лошадь...

И когда они только успели гадостей нахвататься? Даже не знаю...

Глава 7. Горькая Весть.

За деревянной дверью послышался мягкий кошачий шаг. На один миг человек замер, собираясь, видимо, с мыслями, и робко постучался в тяжёлую дубовую дверь.

— Входи... — резкий старческий голос прозвучал в полупустом помещении, словно раскалённым ножом ширнули в сливочное масло. Дверь чуть приоткрылась, и из душного, тёмного коридора вынырнул молодой парень лет двадцати, лихо топнул каблуком о пол и покорно склонил чубатую голову.

— Ваша Светлость... — молодец вытянулся и оправил на себе зеленоватую рубаху. — Срочная весть... волхвы передали... — и он протянул запечатанный свиток из толстой хрустящей бумаги хозяину кабинета, чуть качнувшись вперёд.

Старик сидел на жёсткой деревянной скамье, вытянув натоптанные за день ноги на небольшой табурет.

— На стол положи... — великий волхв всех земель Асии небрежно отмахнулся от своего услужителя.

Гонец быстро зашагал по залу и положил свиток на самый край дубового круглого стола.

— Новость больно важна... — он кивнул на донесение и сделал шаг назад. — В правом нижнем углу золотой оттиск.

Защитник приподнял удивлённо седые брови старого, как само время филина, и вроде как даже ухнул. Ну, так показалось молодому.

— Золотой орёл... — извиняющим голосом уточнил младший волхв.

— А что же ты, сопля зелёная, раньше молчал?!

Парень ничуть не смутился ворчанием волхва, видно, хорошо знал тяжёлый характер Велеса и давно к этому уже привык.

— Как только весть пришла от Мудрейших, я сразу без иного замедления к тебе, Светлейший...

Седой старик с длинным заплетённым аккуратно волосом, колючим, как у ежа, и цепким, как у лесной рыси, взглядом, удовлетворённо кивнул.

— Благо... Саша... Ступай... И да. Поменяй мне графин...

Молодец мотнул русой чёлкой и спорно зашагал по коридору.

— Что у нас тут?.. — и Велес потянулся за свитком, хмуря брови. Плохое предчувствие иерарха не обмануло его и на этот раз.

К северу от Асгарда на тихом Ирии всего в полудне пешего пути, петляя среди пологих курганов, на опушке старого дубового бора возвышалась громоздкая каменная пирамида. Две её стороны у самого основания были более трёхсот метров в длину и одна около двухсот в ширину, по которой были грубо высечены широкие ступени. Но впечатляющее для глаза великое строение было словно не завершено до конца. Пирамида, сложенная из бруса векового гранита, поднималась на тридцать два метра к солнцу и была срезана ножом, имея недостроенный конусообразный вид. Верхняя площадь пирамиды имела ровный вид и была без единого перекоса ни в одну сторону света. С верхней площадки к самому её подножию была выстелена красная дорожка сукна для особо дорогих гостей.

'И когда только сердобольные успели?' — удивился Велес.

У основания каменного сооружения, на выложенной брусчатке, жались и толпились седые старики, кряхтя и потея под палящим жгучим летним зноем. Мудрейшие...

Чуть поодаль стояли молодые волхвы, нервно шушукаясь и перекидываясь шутками. Всех бил мандраж. Особенно белых, седых как лунь волхвов. Единственный, кто не унывал, это любопытный пёстрый ряженый люд, который, как и полагается в таких случаях, расположился метрах в пятистах вдоль пыльной дороги, уходящей в Стольный Град Асгард, раззявив от удивления рты, радуясь и глазея на незапланированное событие. А таким тяжёлым летом для всего народа это был большой праздник!

Этот год для волхвов выдался особо изнурительным. Им то и дело приходилось прикладывать немалые усилия для создания грозовых фронтов и проливных дождей. Но этого было мало. Солнце словно специально выжигало пахотные земли, лишая так человечество драгоценного продовольствия. Потому и приходилось метаться по всему Белоречью и землям Асии, спасая урожаи зерна, помогая многочисленным рассеянным по благословенным землям родовым ПравьСлавным селянам. Но законы мироздания для всех едины. Если где-то осадков прибыло, то, значит, где-то их убыло. И волхвам всё время приходилось решать, какие участки суши на этот раз оставить без драгоценной влаги и обезводить почву. Но земля перекосы не любит и всё время показывала своё неудовольствие. Так произошло и в это тяжёлое для них лето. Где-то не заканчивались грозовые бури и бушевали грозные многодневные шторма, заливая всю пахотную землю проливными дождями, превращая её в илистые болота. А где-то палящие лучи солнца выжигали зелёные сочные луга для выгула и откорма скота до пустынных высохших земель. Превращая бескрайние зелёные пастбища, одним словом, в одинокое перекати-поле. Земля словно чесалась и всё время беспокоила своими выходками земельных волхвов-служителей. Информационное поле Земли было сильно возмущено и напоминало жужжащий рой пчёл, которые всё время неугомонно гудели и старались ужалить переселенцев Мидгарда. Земельные тоже чувствовали тяжёлое дыхание планеты. Но только разводили руками. На Мидгарде происходило неладное. Но Мудрейшие пока не могли разобраться с этим гудящим роем и понять причины такого возмущения земного энергополя. Кроме защитника...

Старик вскинул голову и посмотрел в голубое небо, по которому медленно плыло легкое облачко, напоминая ему белого лебедя. Где-то, невидимый глазу, на орбите Земли пришвартовался межпространственный крейсер 'Орион', из которого уже юркнул к поверхности планеты маленький космоплан 'Рубеж', неся в своём чреве, словно мать дитя, дорогого для него гостя.

— Вижу, вижу... — из молодых недорослей учеников волхвов кто-то первым заметил на горизонте тёмную точку и уже драл на всю площадь лужёную глотку. Все разом ахнули и задрали головы.

— Смотрите!.. — закричала толпа восхищённых зевак. — Вон, вон! Вижу...

Тёмная точка быстро приближалась и визуально увеличивалась. 'Рубеж', красуясь и плавно маневрируя, стал снижаться по спирали над Асгардом, своей необычной формой напоминая земную ласточку. Облетев напоследок по кругу Стольный Град, корабль наконец замер над посадочной площадкой пирамиды, как малая хищная птаха. Гул от космических турбин заложил радостным встречающим людям уши. Турбины чихнули и стали сбавлять обороты. 'Рубеж', словно стальной грозный коршун, присел на скальную подготовленную площадку, уткнулся серебряным клювом в гранит, из которого тут же, открыв шлюз, выскочил и зашагал уверенным шагом к лестнице, ведущей вниз, высокого роста пилот. Шум гомонящей толпы сразу стих, и все уставились на красивого, молодого командующего боевой эскадрильей, одетого в тёмно-зелёный комбинезон.

Перун, как и подобает военной выправке, выпрямился, одёрнул китель во весь свой крутой рост, встряхнулся, расправил плечи и благодушно улыбнулся толпе. Чёрные как ворон, спадавшие до плеч длинные волосы подхватило разгорячённое дыхание угасающей турбины и швырнуло их в красивое мужественное лицо.

Серые, словно утренний туман, глаза, гладко выбритое лицо, волевой, с глубокой ямочкой подбородок и прямой чуть больше, чем надо, нос. Вот кто сейчас молча созерцал тысячи встречающих. На левом его плече, блистая под лучами солнца, так же как и сам хозяин, красовался шеврон в форме парящего золотого орла. На правой стороне, подпоясанный золотым широким поясом, висел длинный, тонкий, чуть изогнутый изящный меч. Высший военный состав 'Содружества' всегда носил такое украшения на золотом и широком поясе 'Славы'. Но это был всего лишь декор. Хотя... в умелых руках...

Воин (а это, без сомнения, был воин) окинул взглядом трепещущих от восхищения людей, на секунду замешкался, склонил голову и ударил себя правой рукой в сердце. Его громкий приятный голос прошелестел ветром над площадью, и каждый страждущий в толпе услышал его далёкое звёздное слово. Старанием волхвов, конечно.

— Мир вашему дому, внуки Сварога! — и пятиметровый великан с почтением поклонился безмолвному народу.

Толпа вздрогнула, на миг замерла, а потом истошно во всё своё горло заревела. И грянул гром!

— У Р-а! У Р-а! У Р-а-а-а-а-а!..

Пока молодой командующий спускался по красной дорожке, народ драл до хрипоты глотки. Вверх взмыли тысячи головных уборов, в основном плетённые из соломы. Многие в горячих сердцах подкидывали и малых деток, чтобы им (предположительно) было лучше видно, и иногда в тесной толпе даже их умудрялись ловить. Народ ликовал...

Молодой бог неспешно спускался к свободным гражданам Сварожьего Круга. И так было всегда! От самого создания энных миров. Свобода граждан была неприкосновенна! Нельзя лишить человека данной ему от рождения свободы и посадить, как лютого зверя, в клетку! Ну нельзя! Да и лесного дикого зверя нельзя! Можно всегда было его воспитать любовью и лаской из малой соски. Выпороть молодых для дела — это да. Чтобы Кривду от Правды отличали. Это другое дело. От этого только польза всякому разумному уму. А в клетку... Так поступали только низшие Свободные миры, это их метод, иначе повлиять и исправить поведение на разумное они не могли и не умели. Да им и не нужно было. Так они создавали себе 'управляемых' рабов. Чем меньше 'воспитывали' в юности родители своё чадо, тем более во взрослом, уже зрелом возрасте созданная в тёмных свободных мирах система могла наказать разумного. Лишить его свободы и отправить на каторжные работы и рабский труд на рудники. Клетка ещё никого не исправила. Ну, это у тёмных. У них своя выгода. Тут же прививалось воспитание с довольно малых лет показательной поркой. Секли по голой сраке, больно, обидно, но аккуратно, а главное, эффективно. Приговаривая неразумному любимому чаду — на здоровье!

Командующий стоял перед невысоким (по сравнению с ним) седым стариком в сером, тонком, свисающем до щиколоток платье. Земельные волхвы, мандражируя, быстро разошлись, освобождая широкий круг на каменной площади перед Велесом. Молодёжь тесно забилась в угол, чтобы обошлось без очередной порки и тяжёлого физического труда. В назидание — так говорили волхвы.

Перун молча поднял правую руку к солнцу и направил на гомонящих граждан. Народ сразу стих в каком-то своём, только ему понятном оцепенении. Когда все успокоились и притихли, командор встал на правое колено перед волхвом и крепко обнял старика, расцеловав его по обычаю три раза в белую бороду. Старик так молча стоял с минуту, повесив руки, как плакучая ива ветви. Потом встрепенулся голубем и приобнял за плечи Перуна.

— Ну, здравствуй, учитель... — едва слышно прошептал молодой командующий старику в седые волосы.

— И тебе не хворать, сопля зелёная... — так же тихо прошептал Велес.

— Пердун старый... — услышал в ответ волхв.

— И я рад зреть тебя живым... — старик по отцовский похлопал Перуна по спине.

Командующий встал и выпрямился во весь рост, весело глянул, с озорным огоньком, на притихшую толпу. Народ молчал. Лишь изредка из толпы слышались натужно бабские всхлипы, да где-то прожужжал жирный брюхатый шмель.

Гараун смахнул неловко слезу и подал голос внукам Сварога.

— Мёду хмельного Небесному Громовержцу! Аль мы внуки неблагодарные? Иль не рады ему...

Зароптал народ, словно от сна пробудился, зашушукался...

— Рады! Рады! Что ты... Чашу Перуну Громовержцу! Чашу до краёв полную! — заголосил, зашумел он.

Недалеко хлопнул открывающийся дубовый бочонок. Юркий мужичок в красной рубахе, подпоясанный чёрным поясом, ловко ударил деревянным молотом по пробке, выбив её, окаянную, и двое молодых волхвов, подставили под пенный шипящий напиток деревянную чашу в форме речной ладьи, вырезанную мастерами Асгарда для таких случаев из дорогого дерева ореха. Молодняк аккуратно, чтобы не расплескать содержимое, держась за две торчащие по бокам удобные ручки, поднёс сосуд молодому богу, стал напротив его и затих, испугано таращась на великана.

Перун с прищуром посмотрел на сладкий напиток, облизнулся и, недолго думая, перехватил у 'земельных' десятилитровый жбан белыми руками и жадно к нему приложился губами, работая кадыком. Осушив его до конца, малые остатки лихо плеснул на землю, осмотрел немигающим взглядом притихшую толпу и обратился к замертво стоящему люду.

— Люб мне, братцы, ваш мёд! Любы и вы мне... внуки Сварога!

Тот же неказистый мужичок в алой рубахе, с войлочным дурацким колпаком и щербатым ртом, не выдержал, скинул его в пыль, топнул сапогом, растёр каблуком и истошно, надрывая горло до вен, заревел, оборачиваясь к толпе.

— Свободные Граждане Круга, слухай меня сюды... Народ ПравьСлавный да рассеянный по землям Великой Асии! — и он сплюнул через плечо, правда липкая слюна повисла на подбородке. — Во Славу Перуна! — прокричал самодеятельный оратор и быстро приложился к остаткам дубового бочонка, прихлёбывая сладкий мёд, пока волхвы не унесли его в свои потаённые погреба. Толпа грохнула смехом и поддержала весёлыми окликами и улюлюканьем страждущего.

— Во Славу Перуна! — прокатился боевой звездный клич по нестройным рядам, собравший в этот праздничный день любознательных зевак.

— Вот же главный паразит вселенной! И как его только земля носит? — Велес поёжился. — Это Егор, мой дровник. Прохиндей ещё тот...

По пыльной дороге, стуча серебряными шпорами, в тёмно-зелёном мундире, с тонким мечом наперевес и сияющим парящим золотым орлом на левом плече шествовал командир 'Ориона', который был только в диаметре своём шестнадцать километров, в белокаменный Стольный Град Асгард-Ирийский. Народ трубил, и каждый уважаемый гражданин хотел дотронуться до этой небесной легенды мира Прави.

В мыльной, жарко истопленной бане с застеленными свежим луговым сеном, выскобленными добела полами сидели за дубовым столом, вдыхая аромат разнотравий, двое и мирно вели беседу. Ну как мирно! Как всегда...

— Ты в меня пальцам не тычь! Сопля зелёная... Сам знаю как быть!

Дровник Егор, не обращая никакого внимания, то и дело выставлял хмельным гостям, а быть точнее, гостю шипучие угощения. Не забыл этот кот и себя обделить, припрятав два бочонка мёда. Наивно думая и предполагая, что Правые Иерархи об этой его малой шалости не знали. Глупец. Когда ещё посчастливится двум богам Прави услужить. А так со своим закадычным дружком прольём понемножку... Ну, так думал этот кот.

— Всё, всё, молчу, молчу, а то в ухо получу! — Перун примирительно развёл руками. — Но как быть? Куда всех девать?

— Куда хошь, туда и девай! — огрызнулся Велес, ну как-то уже вяло. — Давай лучше братьев, ушедших в мир Слави, помянем.

— Давай... — согласился Перун.

— Егор! Егор! Твою мать... Где ты? Телячье вымя! Шляпа мухомора...

Открылась дверь, шебутной Егорка, кряхтя, выкатил гостю на стол бочонок сладкого мёда. Ткнул в пробку кулаком и подставил посудину под струящийся шипящий хмель.

— Светлейший... Закуски, мож, принести? А! А то ж оно голодно на пустое брюхо...

— Рано ещё! — отмахнулся раскрасневшийся и распаренный от банного пара и спора Велес. — Попозже... Сгинь от седого! А то враз титьки, как у красной девки, вырастут.

— Угу, — кивнул Егор и утёк от греха подальше в предбанник, пока в слабоумного не превратили или правда этого, что титьки до полу отвиснут! Егор заглянул под белу рубаху. Ощупал грудь. Вроде не растут. Боязно как-то... С ним сбудется. Раз цельный месяц немым ходил! А всего-то вдовушку-молодуху на сеновале повалял! Ей-то больно шибко понравилась, вон как пела... Вот и спрашивается: за что? За любовь пострадал... праведник наш.

— За погибших в Сварги! — и Велес протянул чашу своему собеседнику.

— За светлых детей Сварога! — поддержал его речь Перун. — Ток лбами не бьёмся... — уточнил он.

И боги молча опрокинули в себя без остатка медовую, брожёную, вкусную жидкость. Остатки выплеснули в ноги.

— Значить, говоришь, плохи дела наши, — первый начал разговор Велес. Перун в знак согласия молча мотнул головой.

— Ждали их со стороны Чёрного Дракона. А они вон как, в самый центр ударили, в тыл зашли. Мерзавцы и трусы! — командор заскрипел зубами. — Пока мою эскадрилью стали перебрасывать, уже поздно было. Опоздали! — Перун до хруста костей сжал кулаки.

Велес внимательно и молча слушал невесёлый рассказ своего ученика.

— Первый прорыв демонов Пекла случился в Чертоге Лебедя. 'Большая медведица'. В самом тылу! — Перун поморщился.

Велесу было видно, что рассказ его ученику даётся с большим трудом. Да и сам он еле сдерживался, чтобы волком диким да одиноким не завыть от горя.

— На Земле-Руте, как ты знаешь, сто семнадцать звёздных врат. Сто были взломаны! Причём одновременно и ежесекундно. С самого начала передовые штурмовые отряды тёмных вырезали сторожевых волхвов, которые не успели их отключить. Потом с каждых врат Междумирья Поводыри погнали Индиго с потустороннего мира Нави. Тысячи и тысячи бронированных тварей шли через открытые звездные врата, проникая ночью полноводной рекой в ничего не подозревающие города и сёла, под покровом ночи в спящий мир, растекаясь смертоносным для всего живого чёрным мазутом по синему океану. Городские гарнизоны пали практически сразу. Никто и представить не мог, что такое технически было возможно. Диверсия! Иерархов нет, все на рубежах. Только ремесленники да мастера остались, бабы да дети. Никого не пощадили звери. Рвали всех — и стариков и младенцев. В рабство не брали. Ты же знаешь, Велес, из них плохие рабы. Всего несколько сторожевых волхвов организовали в столице хоть какую-то оборону и успели подать первый бедственный сигнал помощи. А потом в эфире полная тишина. Кто успел ускользнуть на кораблях, рассказывали, что после выхода из атмосферы Руты в открытый космос их поджидала тёмная коалиция. Прорваться и уйти живыми из кольца смерти смогли только немногочисленные единицы Русов. Руту грабили трое суток, а потом эскадра коалиции применила тяжёлое вооружение, выжгла всю землю своим Разрушителем. Нечего не осталось. Даже вода испарилась в реках и океанах. Пятиметровый слой пепла покрыл чёрным покрывалом от миллиардов сожжённых в этом страшном пламени тел немногочисленные устоявшие обелиски Уран-гор. Страшная картина! — Перун до крови закусил тонкие губы. — Один только горький братский погребальный костёр остался на Руте от всего твоего племени.

Иерарх замолчал.

Что такое тысяча лет для вселенной?.. Это один миг. А что такое один миг для бога?.. Сегодня он тянулся для старика, как тысяча лет. Велес прикрыл глаза и представлял эту страшную картину. Всего за миг от старого богатейшего и густонаселённого Сварожьего Мира Русов осталась чёрная выжженная пустыня смерти, которая впоследствии после этого страшного оружия возрождению и восстановлению не подлежала. Земли-Руты в Чертоге Лебедя системы солнца-Аркольны больше нет! И нет больше прародины у Святорусов... Сироты они. Белые старческие пряди опустились в чашу с брагой, но Велес этого не замечал. Он скорбел по миллиардам утраченных человеческих жизней, принявших лютую и жестокую смерть Русов от тёмной демонической коалиции Пекла. Они всегда несли большие потери. Но такое в их истории было в первый раз! Слёзы медленно катились по щекам бога. Он плакал, наверное, в своей жизни первый раз. Нет, не первый, ещё когда принял смерть его друг Феникс он почувствовал горький, слегка солоноватый вкус слёз у себя на губах. Но это было очень давно. Нет больше его рода, и нет больше его мира. Лишь жалкие остатки, словно в этом сосуде капли сладкого мёда, которые случайно выжили на Мидгарде. И те крохи, которые разбросаны по всей огромной вселенной.

— Что будешь делать? — Перун вывел из оцепенения Велеса. — Ты остался единственный Иерарх Русов?

Велес долго молчал, собираясь с мыслями. Но какие тут мысли... Нет их! Только одинокая горькая тоска заполнила душу Иерарха. Перун подался вперёд, вглядываясь в глаза Велеса. Лишь чёрное бездонное горе увидел в глазах старого бога молодой командор Ориона, от чего сам содрогнулся. Но Велес не был бы Светлым Иерархом, если бы не взял себя в руки. 'Паника — это первый враг!' -промелькнуло у него в голове. Скорбеть и горевать горе будем позже!

— Первым делом, — прошептал пересохшими губами Велес, — поставим обелиск в память о погибшей жизни и выкрасим его в чёрный цвет. И назовём его Рута... Вечная память роду! — Бог тяжело выдохнул. — Вторым делом нужно уничтожить проходы между всеми возможными мирами.

Перун, соглашаясь, кивнул. Зато не будет тайного прорыва демонов. Так Велес обезопасит себя и народ от крупных полномасштабных диверсионных отрядов смертников. Да и врата Междумирья уже в целях безопасности были отключены повсеместно между мирами на карантин.

— А в-третьих, нужно собирать на Великом Капище Инглии, что на слиянии священных рек Ирия и Оми, военный совет четырёх вождей, — Велес отодвинул пустую чашу. — Егор, где бочонок?.. Тащи сюда! Выпить, хочу, душа горит вечным пламенем...

Егорка не был бы Егором, неся службу Велесу, если бы не слышал их разговор. Очередной дубовый бочонок был споро разлит.

— Слышал поди?... — и Велес посмотрел мутным, чернее ночи взглядом на своего услужителя.

Никто бы сейчас во всей вселенной не хотел оказаться на месте Егора! Мужик замер. Чувствуя себя мышью! Нет, лучше жабой! Нет, лучше маленьким паучком, которому можно забиться на миллион лет в самый дальний и тёмный угол вселенной! И провести там всю оставшуюся, теперь уже короткую жизнь! Егор нервно сглотнул. Но глоток не получился, а лишь подло застрял комом в горле. Глаза заслезились, он понуро повесил голову и еле заметно кивнул богам Прави.

— Знай... но не сказывай пока никому! — услышал Егор в голове голос Велеса. Как ни удивительно, трезвый. — Пусть сегодня попразднуют... Да и весть скорую князьям разошли!

— Уже разослал, Светлейший... — в глазах Велеса он себя чувствовал крохотной земляной блохой перед только что пробудившимся от зимний спячки таёжным медведем.

— Вот за это и служишь мне... — Иерарх повернулся лицом к Перуну.

Егорка выскочил из бани, ударился головой о косяк двери, сел на зад, замотал бестолковой, стараясь прийти в себя, и быстро побежал на четвереньках за горячими и пышными пирогами к тёткам-поварихам на кухню Велеса. Подниматься с колен ему было некогда! Титьки не растут — и то ладно! Пронесло!

Перун, глядя на Велеса, отпил из чаши.

— Так что насчёт беженцев? Расселим горемычных?

Никогда бы Велес не согласился на предложение своего ученика. И не подписался на эту авантюру. Никогда! Но только не сейчас. Перун и был послан Высшим Советом Иерархов к Велесу из-за любви старика к своему ученику. Многие разные Людины потеряли свои миры. Куда их теперь, скитальцев, денешь! Хоть те крохи, что успели спастись от войны, приютим. И то ладно.

— Согласен... — прошептал бог. — Но как только найдёте им новую родину, сразу переселим взад!

— Вот и Любо! — обрадовался командор Ориона и хлопнул в ладони. — Вот и ладушки!

Но незаметно под дубовым столом (на всякий, естественно, случай!) потаённо от своего учителя скрутил пудовую дулю. Бога больше никак не обвести... И когда эта война закончится, никто не мог знать... и даже боги!

— А давай, батька, нашу споём? Ну, ту, что вы всегда с Фениксом пели! Его любимую...

— А давай! — поддержал своего ученика Велес и расправил плечи. — Подай гусли!

Из осиновой бани, пышущей из белой трубы сизым дымом, живым огнём и жаром, послышалось дружное красивое трезвое пение. Струны дрогнули. Голоса полились рекой. Глаза заслезились. Даже собаки сразу перестали брехать под забором, поджали уши, слушая грустную песню на берегу тихой реки Омь.

Песен ещё ненаписанных сколько?

Скажи, кукушка, пропой.

В городе мне жить или на выселках,

Камнем лежать или гореть звездой?

Звездой.

Солнце моё — взгляни на меня,

Моя ладонь превратилась в кулак,

И если есть порох — дай огня.

Вот так...

Кто пойдёт по следу одинокому?

Сильные да смелые

Головы сложили в поле в бою.

Мало кто остался в светлой памяти,

В трезвом уме да с твёрдой рукой в строю,

В строю.

Солнце моё — взгляни на меня,

Моя ладонь превратилась в кулак,

И если есть порох — дай огня.

Вот так...

Где же ты теперь, воля вольная?

С кем же ты сейчас

Ласковый рассвет встречаешь? Ответь.

Хорошо с тобой, да плохо без тебя,

Голову да плечи терпеливые под плеть,

Под плеть.

Солнце моё — взгляни на меня,

Моя ладонь превратилась в кулак,

И если есть порох — дай огня.

Вот так... (В. Цой.)

— Эх... хороша песня! — Перун вздохнул. — И откуда Феникс только их знал?

Старик развёл руками.

— Вот и спроси у него!

— Да если б так... — командующий 'Ориона' почесал в затылке. — Был бы с нами Феникс, может, чего он исправил?

Велес отрицательно мотнул головой.

— Он же один. Вряд ли это возможно. Да и кто знает, когда он возвернётся и каким?

— Это верно... — согласился молодой бог. — Да и весь Путь заново начинать. А он точно на Мидгарде объявится?

— Где погиб, там и объявится. Сам жду. Вот только когда? Никто не знает. Судьба сама решит за него. Жребий брошен. У Макоши свои забавы... Но, зная Феникса, он войну не пропустит. Вот увидишь! Смерть тянет его за узды, как боевого коня. Ведь он рождён для неё, — и Велес опустошил чашу. — Я уже раскидал части саркофага по белу свету. И они отыщут своего хозяина. Если он здесь...

Перун удовлетворительно кивнул.

— Ты лучше мне расскажи, как ты наказал нечисть! — старик нахмурился.

— Да учитель, наказал, — бог отпил хмеля. — Из тёмных никто не ушёл. Кроме тех, кто отдал приказ уничтожить Руту. И имя ему Летучий Легион адмирала Беса Гарреля. 'В последствии Легион возглавит его племянник, и фамилия Беса, претерпит изменения на более звучную Gabrielle'.

Егорка-торопыга сломя голову влетел на кухню. Запах свежеиспечённого хлеба из каменной печи пыхнул в лицо. Если б не настроение Велеса, он бы щипнул не только бок румяного каравая, но и тяжёлую титьку Глафиры. Но ему пока не до этого...

— Глашка, щи подавай. Да понаваристей! Да каши гречневой. Да шевелись! Едрыть твою колотушку! — Егор растопырился в дверях, стараясь отдышаться и хоть немного прийти в себя от страсти, которую только что он пережил.

— Чё ты, бестолковый, орёшь да честных людей, своей козьей мордой пугаешь! Пугало огородное... — кухарка деловито упёрла руки в зажиточные крепкие телеса.

На Глафире были надеты серый, чуть замызганный мукой сарафан и чистая белоснежная косынка, покрывающая русую голову с длинной косой, перекинутой через левое плечо. Щёки её были разрумянены от печного жара, и от неё приятно пахло топленым молоком. Глафира подошла ближе к Егору и прижала его сильными руками к пышущим здоровьем округлым грудям.

— Ты почто при ясном Месяце ко мне не заходил?.. А я ждала... я бы тогда пошевелилась... — баба ехидно ухмыльнулась.

Дровник уткнулся щуплой бородкой в бабьи сиськи, поелозил маленько и, как слепой, щенок пискнул.

— Велес пообещал... Слышь, а, Глаш! Вот прям смотрит в мои глаза честные своим мутным взглядом, будто душу видит твою и буравит тамошнюю! И тихо так с прищуром говорит: 'Будешь. Егорушка, тормозить... Глаз на жопу натяну!' — мужик горько всхлипнул. — Ты ж его знаешь! Как сказал, так и сделает...

Тётка испуганно вскинула руки, обомлела в растерянности, потом обняла ласково Егорушкину голову и прошептала:

— А разве так оно можно, лапушка?..

— Ему, наверное, можно...

— А как же теперича будешь сидеть?

— Пока не знаю...

Егору-дровнику сегодня ночью посчастливилось отдуваться, наверное, за все тридцать лет беззаботной службы богу до самого раннего утра. Под крики голосистых деревенских петухов Светлые Иерархи только и угомонились.

Конец второй части.

Область ТЬМЫ. Чертоги Кита. Планета Эдем. Миры Ётун-Хейм. 'Рассказ Перуна'