Боги Яви #1

— Я Г-у-г-у-л-ь! — он шагнула мне навстречу, и затрусил как пёс головой.

— Ну ладно... Гугуль и Гугуль, я же не виноват, что тебе мама неудачно так выбрала имя... — я попятился задом, прижимаясь к берёзе.

И только сейчас я заметил такое же красное размытое пятно, как на Лярве, у горла болотника, наиболее уязвимое место, которое подсвечивало мне моё копьё. Оно-то и сподвигло меня на решительное действие. И я как мог швырнул в демона 'Щуку'. Попасть в такую тушу с такого расстояния было просто невозможно. Тварь шустро шарахнулась в сторону, уходя с траектории броска, но уже немного не успевала, слишком маленькое расстояние было между нами, и жало пробило ему правое плечо, зайдя всего лишь на половину своего наконечника. Вой, одинокий страшный вой, вот что заложило сразу же мои уши. Гугуль закрутилась волчком, и это нас всех сильно выручило. Инстинкт зверя взял верх над тупым разумом. Если бы он сразу вытащил его у себя из плеча, рана его была бы незначительной и угрозы для его здоровья не представляла. А так он не успел. Сильно не успел...

— Активировать программу 'Ёж'? — пропело в голове копьё.

Молча киваю, ибо слов у меня нет, демон уже вплотную подошёл к своему обидчику и дышит мне в лицо.

— Повторяю... Уровень опасности красный! Прошу разрешения хозяина активировать программу 'Ёж'!

Из оцепенения меня вывело дыхание смерти, смердит-то как из пасти, спасу нету. И я сперепугу зарычал громче, чем рёв самого болотного демона Гугуля.

— Активируй! — глухим эхом пронеслось над топью.

— Программа запущена... — тут же ответили мне.

Негромкий металлический щелчок прозвучал у зверя в области ключицы. Железные лепестки копья злой северной розой раскрылись у него в теле, разрывая на части мышечную ткань, острыми стальными шипами, неся несовместимые с жизнью внутренние повреждения правого легкого.

Демон вскинул голову, припав на передние колени всего лишь в метре от меня. Из его пасти пузырилась кровь, перемешиваясь с обильно выделяемой слюной.

— О-д-и-н... — гортанный хрип, со свистом разорванного легкого, донёсся до моих ушей. — О-д-и-н... — тварь попробовала сделать шаг, но сил, видно, для этого не хватило, и она этим ещё больше себя подкосила. — Я иду к тебе... — выдохнула она едва слышно.

Больше прошептать Гугуль ничего не успел, быстрый взмах тонкого самурая — и его голова отделилась от тела, которое ещё немного постояло и, неуклюже подкосив конечности под себя, похоже на гигантского паука Каракурта, прильнуло к земле.

Тёмная ночь...

— А вы мой шлем не видели?

— Где-то дальше проскакал!

— А я так и не понял, это был мальчик или всё же девочка?

— Эх... колдун Серый Гей... Да если бы я в дружине в детстве так копьё кидал, как ты... мне бы Люд давно руки повыдёргивал!

— Фу! Пращуры неблагодарные!

— Горя, а у тебя яблочка не осталось?

— Нет.

— Есть хочу...

— Вот завтра выберемся на берег, счистим мечом с твоей задницы всех пиявок и уху сварим.

— Ты точно дурак...

— Хоть водицы чистой дай!

— В болоте хлебни...

— А что это за ворожба такая: 'а-к-т-и-в-и-р-у-й'!..

— Потом расскажу... Мне до кустиков срочно!

Глава 3. Хельга.

— Ба, а ба! А любовь, откуда берётся меж людьми?.. Ну, ба?! — ночную тишину клинком вспорол мелодичный голос Хельги.

— Чего орёшь, как оглашенная?! — из противоположного угла раздалось недовольное старческое сопение. — А я почём знаю? Спи уже, шельма такая...

Хельга сразу представила, как бабка в темноте хмурит густые брови.

— Сопли зелёные сначала пусть высохнут! — эхом пронеслось в избе.

— Ну, ба, расскажи, ну ба-а-а... — Хельга по-детски канючила и не собиралась, видимо, сдаваться, немного поворочалась и специально громко, на всё помещения, обиженно засопела, шмыгнув своим носом.

— Спи уже, сиська тараканья! Мала ещё про любовь знать... — бабка, судя по звукам, перевернулась на другой бок, хрустнула под собой душистым луговым сеном и примолкла.

— Ага, мала, как же... Уже восемнадцатое лето пошло! — из кромешной темноты прошелестел звонкий голос внучки, словно стая летучих мышей пронеслась над Ядвигой. Хельга завозилась под шерстяным одеялом и притихла, ожидая от родной бабки, хотя бы интересной и поучительной истории на сон грядущий. А лучше бы страшной.

— Раскудахталась, как курица, сна ей нетути, свиристелка бестолковая. — голос бабки отскочил от тяжёлого потолка и стукнул Хельгу по голове.

— У курицы тоже петух есть! — внучка огрызнулась.

— А вот как сейчас встану и не посмотрю, что ты девка толстожопая, оприходую тебя через всю спину вожжами! Не поленюсь... Кобыла необъезженная, любовь ей подавай. Ишь ты, срам-то какой удумала... — Бабка замолчала, вдохнула ночной прохладный воздух полной грудью и лёгкая улыбка тронула губы не по годам красивой ещё, весьма привлекательной женщины. Хельга обиженно отвернулась к стенке, что-то пробубнила себе под нос, чтобы не слышала бабка, закрыла глаза и как все молодые в этом возрасте, мгновенно провалилась в мир грёз, отправляясь в своих сновидениях в миры Нави, а может и Правь, кто знает, куда в этот раз занесёт её нелёгкая.

— Ох-хо-хошиньки..., — выдохнула бабка, — мандавошка мелкая... — Ядвига улыбнулась в тёмный угол избы, наблюдавшему за этим странным разговором с ярко жёлтыми глазами чёрному сгустку энергии, отвернулась к бревенчатой стене, пахнущей можжевельникам и закрыла свои глаза до самого рождения Ярило солнца.

Утро Хельгу встретило дружным гомоном и пересвистом радужных птиц. Озорные лучи уже пробились сквозь еловые лапы, падая через небольшое окно избы на спящую Хельгу, заглядывая ей прямо в глаза и весело играя солнечными зайчиками на её длинных ресницах. Рывком подскочив с постели, Хельга сладко потянулась и бросилась босиком прямо во двор, это было её самое любимое время, границы миров, рождения нового дня, хоть она и была жрицей самой матушки Марёны, но в самых ранних лучах солнца она растворялась, как утренняя дымка тумана над таёжным лесом, перед могучей силой Ярило.

Хельга потянула на себя утренний, ещё немного прохладный влажный воздух, вскинула руки к кронам вековых елей, и её чарующий голос, мощно, нарастая с низких частот переходя на более высокие, разнеся по округе, распугав всех неугомонных лесных пичуг на две версты вокруг избы. Малые птахи испуганными брызгами разлетелись в разные стороны.

Закончив утренние мантры, Хельга удовлетворённая собой оглянулась по сторонам, не напугала ли опять бабку Ядвигу, но бабки не было. Мда... 'Наверно, ушла в лес за ягодами', подумала Хельга, и потянулась так сладко, что хрустнули кости. Пахло прохладой, видимо, ночью прошёл небольшой дождик, и Хельга бросилась сломя голову к ближайшему горному ручью, который журчал и серебрился, недалеко от её дома, весело перекатываясь с горы Мира и щедро делясь своей ледяной прохладой, в эти знойные жаркие летние деньки.

Исток Карачуна всегда её бодрил лучше чем бабкины травы. Хельга присела, поводила ладонью по водной глади, немного зачерпнув хрустальной чистой водицы она окатила лицо.

— Бррр, хорошо-то как! — огромные мурашки быстро-быстро побежали по её спине, опускаясь всё ниже и ниже, отгоняя всё дальше и дальше прилипшие за ночь душные грёзы и столь странные, увиденные в мире Нави на этот раз мрачные видения. 'Приснится же такое, гончие Одина...', она фыркнула. Это всего лишь, сон. И Хельга обтёрла прохладной ладонью своё лицо, отгоняя прочь, ночные кошмары.

В небольшой заводи ручья, на самом его отражении мирозданья, Хельга увидела жуков-плавунцов. Зачерпнув в ладони обжигающей ледяным холодом горсть воды, она стала брызгать на этих проворных насекомых, пытаясь их, тоже заставить принять водные утренние омовения.

— Я умылась и проснулась, и вы умойтесь и проснитесь. Вот вам! — пропела Хельга своим необыкновенно чарующим голосом, подаренным ей от рождения самой тёмной богиней.

Неожиданно Хельга почувствовала сильный толчок немного ниже спины. Упс! Она не успела ничего сделать, только в последний миг выставила немного вперёд руки, словно она на мгновения превратилась в белую чайку, парящую над морскими просторами. Пролетев так немного вперёд, она грохнулась в заводь, большой лягушкой, которая раскинула свои тонкие лапы, прямо в леденящий до одури горный источник. Только охнуть успела, разбрызгивая по всем сторонам света серебряные искры холодного ручья. Дыхание Хельги вмиг спёрло, в глазах потемнело, воздух в её лёгких рождал ультра — звук неведанной силы, стараясь прорваться диким криком в мир яви, но мышечные грудные спазмы свела судорога и не давала этого сделать. Наконец Хельги удалось вынырнуть, как ей показалось, из липких объятий деда Карачуна, и её горло выпустило ультразвук в окружающий тихий и спокойный мир. Сидящая неподалёку сорока, ощетинилась перьями и свалилась с дерева. Вопль Хельги слышали, наверно, даже небесные боги, листья вздрогнули на вековых деревьях, сорвались с него зелёными мотыльками, закружили в воздухе, порхая и устремляясь как можно дальше от этого ада.

Визжа, дикой свиньёй, Хельга постаралась в два прыжка добраться до берега, но левой ногой зацепилась о подводный камень и повторно ухнулась в холодную пучину горного истока.

Выбравшись, наконец, на берег, она схватила, не глядя увесистый камень и, не успев перевести дух, бросилась на своего врага. На берегу ручья, недалеко от Хельги, гордо вздымая голову к голубому небу, нагло стояла и пережевывала жёлтый одуванчик чёрная как смоль, но до ужаса довольная, хитрая морда козла.

— Ме-е-е! — высунув свой розовый язык, проблеяла морда и затрусила большими ушами. Второе, — Ме-е-е! — в сторону Хельги, прозвучало для неё ещё унизительней и обидней.

— Ах ты, сука рогатая! — зло выдохнула Хельга. — Ну, скотина безрогая..., я тебе рога поотшибаю..., я тебе..., твоя мать коза плешивая, устрою!..

Пока мокрая Хельга пыталась вскарабкаться на зелёную горку скользкими от воды ногами, задница козла быстро мелькнула и скрылась в жгучих кустах крапивы, вильнув напоследок куцым хвостом. — Ме-е-е! — быстро удаляясь, где-то за кустами прокричал не в меру большой горный козёл.

— Вот же сука... — прошептала Хельга и бросилась за своим обидчиком вдогонку, припрятав в правой руке тяжёлый камень. В этот раз она уж наверняка огреть его между бесстыжих жёлтых глаз! Ворвавшись во двор, как весенний порыв ветра, Хельга огляделась в поисках своего извечного утреннего врага. Бабка стояла возле очага и варила узвар из только что собранных в лесу свежих ягод и аккуратно срезанных веточек лесной смородины и малины. Ядвига, неспешно помешивала его деревянной ложкой, заправляя всё это душистыми травами и тягучим лесным мёдом. Запах от этого варева во дворе стоял дурманящий. Живот Хельги сразу же на него отреагировал, слегка зарычав.

— Где эта чёрная сучья морда?! — Хельга готова была разорвать на части этого козла, если бы, конечно, поймала. — Чтоб тебя Карачун задрал! — прокричала молодица в сторону леса.

Бабка хмыкнула: — Почему сучья?.. — Ядвига на минуту задумалась, видно размышляла. — Так утёк, наверное, в горы свои дружок твой, впрочем, как всегда... — не поворачиваясь к внучки, ответила бабка, всё помешивая ложкой булькающий и столь ароматный напиток.

— Он тебя кобылу уже в третий раз за это лето в ручей опрокидывает. А ты, как дурында берёзовая, станет возле ручья, сраку отклячит, как корова на водопое, и вертит ей, да мантры дурацкие распевает. Ты что навка ночная, которая мужиков приманивает сиськами голыми да ляжками? — проворчала Ядвига.

— Это почему сразу берёзовая? — удивилась Хельга. — Да и какие тут мужики... — отмахнулась молодица. — Одни лешаки на сто вёрст в округе по лесам бродют и те без нужды к нам носа не кажут! — почёсывая сильно ушибленный и ещё ноющий зад, ответила внучка.

— А лешаки что, таки и не мужики?.. — бабка повернулась к Хельге, блеснув серыми туманными глазами. — Я эту пёсью кровь как облупленную знаю! Вон хоть Грома возьми, — продолжила бабка, — повидала, дай матушка каждому на своём веку ихнее племя кобелиное, и уж знаю хорошо замашки ихнее, да думки приворотные. — Ядвига сразу прикусила свой язык, зная нездоровое любопытство своей внучки, спохватилась и стала с двойным усердием, методично помешивать душистый навар, кинув туда ещё щепоть полынь травы, нагнулась ближе к котлу, и стала тихо в него напевать.

— Утром встану, Ладе и Лелю молитву вознесу, за дары их поблагодарю. К озеру пойду, водицы наберу, лицо свое омою. Пусть лихо уйдет, пусть красота моя расцветет. Щеки мои алые, кожа моя белая, очи мои ясные. Да будет так, истину ведаю... —

Бабка зачерпнула немного в ложку своего горячего зелья и протянула внучке. — Хочешь?.. Пойди сюда, отведай, — тем самым пытаясь сбить её с толку, — испей...

Хельга задумалась и закрутила камнем, подобранным в ручье, размером в пол её кулака. Камень имел жёлтый цвет и был довольно тяжёл.

— Ба, глянь-ка, золото... — внучка протянула руку и раскрыла ладонь, чтобы бабке было лучше его видно. Жёлтый металл сразу же отозвался на утреннее солнце и заиграл тайной силой.

— Выбрось его вон за околицу! — Ядвига не стала даже смотреть на свою внучку, а отмахнулась от неё рукой, как от надоедливых осенних мух. Хельга замялась, почесав свою макушку.

— Ба! А правду лешаки говорят, что колдуны из тёмных миров готовы лишить жизни за этот металл?! — Хельга выпучила свои любопытные серые глазищи, которые отчасти скрывались под чёрной как седая ночь чёлкой.

— Ну, ба, правда, а?.. — на её ладони всё так же неподвижно лежал жёлтый кусок железа.

— Кривда... — передразнила бабка внучку. Ядвига не очень любила обсуждать эту мутную тему. — Иди вон приберись во дворе лучше за дружком своим, а то весь порог засрал, когда тебя утром поджидал, гадёныш твой! И сама вон босая топчешь его, а потом в избу несёшь срам этот! — Бабка вопросительно посмотрела на внучку. — Тёпленький, наверно, ещё?.. Ноги греешь? — съехидничала бабка перед внучкой. Хельга подпрыгнула и стала тщательно обтирать свои пятки об зеленеющую траву.

— Ну, бабусинька, ну ягадусинька моя, ну расскажи!.. — Хельга сложила губки дудочкой. — Ну, пожалуйста... — замерев в ожидании, стала на цыпочках перед ней как собачка.

— Правда, правда! — сдалась наконец бабка. Она всегда старалась отвечать на вопросы внучки, пытаясь впихнуть в её неугомонную голову все знания об окружающем мире, что знала сама. А знала она, немало...

— Так дрянь ведь железо! — стаскивая с себя мокрый сарафан, развешивая его на льняной верёвке, всё не унималась Хельга. — Не ножа из него не выковать, не стрелы, не скобы, да и очень уж он тяжёлый, а для нормального железа он слишком мягкий, — попробовав его надкусить, хмыкнула Хельга. — И цветом, лешак Гром сказывал, золото похоже на глаза пришлых колдунов из тёмных миров, в общем, бесполезная железяка, — сделала вывод Хельга, подкинула жёлтый металл ещё раз на своей ладони и метнула его через изгородь в сторону леса. — Ба, а тогда зачем он нужен в тёмных мирах колдунам?.. — Хельга посмотрела вопросительно на старую ведунью. — Ну, ба-а?.. — неугомонная и не собиралась отставать от неё.