Боги Яви #1

В небе громыхнуло так, что голову охота вжать в плечи. Так, сухие дровишки срочно собрать и в тамбур палатки. Подхватил кое-какие вещи и унёс. А то дождь накроет, не просохнут потом. Ненастье разыгралось не на шутку. Молнии били в разные стороны, словно это морской спрут, озаряя так весь тяжёлый тёмный небосвод своими огненными жгутами. Для Питера это вообще аномальная погода. Гремит, конечно, но не так же! Треск такой разнёсся по небу, словно канаты рвут. Рождённый в южных регионах страны, никогда не боялся этого природного явления. Но такого даже там не видел. Ночное небо страшно громыхало на горизонте и горело малиновыми огнями. Пойду лучше отолью, пока не поздно. Пробежал метров двадцать от лагеря, устроился на этом мегалите. А чего, ровно и удобно. Чем-то он мне напоминает Гром-камень, на похожем в Санкт-Петербурге Медный всадник стоит. А я чем хуже! Коня, правда, нет. Я его 'Пуп земли' назвал, дурацкая привычка, конечно, неживому имена давать, согласен. Но я такой, какой есть. Куда уж мне меняться друзья, поздно, Вася! Над моей головой гром прошёлся раскатом, что я подпрыгнул и чуть не облил себя. Алая молния больно резанула глаз. На мгновение перед собой я увидел её, она стояла недалеко от меня, на Гром-камне. Молодая девушка! Волосы чёрными прядями покрывали её плечи и грудь, словно ветви у плакучей ивы. Что особенно кинулось в глаза — её седая прядь на чёрной чёлке, словно народившийся молодой месяц, и широко открытые серые, словно туман, глаза. А в них, всего лишь — немой вопрос. 'Где ты был? Я тебя так долго искала!' Если это сама смерть пришла за мной, я с ней готов идти куда угодно. Я громко икнул. Хоть за Калинов мост. Рукой утёр горячий потный лоб. Да я весь горю! Это просто ночной бред какой-то. Такого не может быть!.. Сердце перестало стучать в такт. Алые жгуты молний полоснули тонкими змеями в Гром-камень, озаряя в округе так, что, наверное, было видно со спутников эти электрические разряды природы. А в её глазах теплится какая-то неуловимая надежда и вечная печаль.

Сероглазая сделала шаг, всего лишь один шаг навстречу. Я уже не мог адекватно воспринимать этот мир, моя голова кружилась, я был в огненном бреду, на грани... это безумие... Кроме её глаз, в голове не осталось ничего, одна пустота. Она приподнялась на носочки, и её губы соприкоснулись с моими. Сердце сжалось, вспоминая до боли знакомый сладкий вкус, словно я был лишён их тысячу лет. Она опустилась и положила голову на плечо, обняв меня крепко своими нежными руками. Я умер...

— Этого не может быть... — прошептал сероглазой. — Я, наверно, сошёл с ума?! — я обнял тонкую талию, прижимая маленькое бьющиеся в унисон сердце, заглядываю в её бездонные глаза которые похожи на две маленькие параллельные вселенные. И я узнал их... — Ты приходишь ко мне в моих снах?.. — шепчу ей пересохшими губами и задыхаюсь от восторга. Она улыбнулась и поцеловала меня, прижимаясь крепко к моей груди, и даже немного всхлипнула. — Я тебя больше никуда не отпущу! — голос ночной тенью закрался в мою голову. — Пропади этот мир пропадом... — А вокруг меня мир рвался в огненные клочья. Земля вздрогнула и рядом растущие дерево вспыхнуло как крохотная спичка. Молнии неудержимо жгли кислород, создавая вокруг нас ярко огненный кокон. Остров содрогался от грозовых раскатов, словно два великана неудержимо били в него своими барабанными палками. А ветер, разъярённым демоном, стегал своей плетью этот небольшой участок суши под моими ногами на озере Вуокса.

— Не уходи... прошу...— шепчу, прижав её голову к груди. Чувствуя всем сердцем родное, да так, словно его сжали тиски.

— Не уходи... — повторяю я. Губы пересохли от подскочившей вокруг температуры. Она заглянула мне в глаза, показав мне свои грустные морщинки.

— Если я не уйду, ты погибнешь, — наваждения отшатнулась от меня и всё пропало. Всё сразу же стихло, словно ничего и не было. И сероглазая пропала! Молнии перестали бить в камень, густая мгла спустилась на землю. Лёгкий ветер тронул моё лицо, словно её поцелуй на прощание. Грозовые раскаты прошли стороной, тишина и покой. Ветер кинул мне в лицо первые прохладные капли дождя. Или это были чьи-то слёзы. Как больно... Словно часть моей души ушла с ней. С камня вставать было крайне неохота. Так и сидел, одиноко смотря в ночную темноту.

— Кто ты?.. Я так долго тебя искал в своих грёзах.

Глава 2. Пробуждение.

Утро было ну очень тяжёлым... Глаз один, глаз другой. Ой-ой! Плохо-то как. То ли утро, то ли вечер, в Питере всегда так, сразу не разберёшься. Ага, вроде в палатке своей, уже хорошо, это раз. Кое-как вылезаю на божий свет, это два. Воды бы, а то язык к нёбу прилип, как лопух к жопе, ну ладно, не об этом сейчас. Голова как котелок чугунный, кашу совсем не варит, видно, ночью по ней кто-то старательно настучал. Стою на четвереньках, смотрю на догорающие угли. Думаю... Вижу два пол-литра пустые на горизонте. Ой-ёй... Блевануть что ли? Может, хоть не много полегче станет. Чайник копчёный над костром натужно сопит. Раз горячий, значит, недолго был в отключке. Сейчас бы граммов сто махнуть, и мир снова бы заиграл для меня чудесной красочной палитрой. Ни фига я выдал перл. Всё же в глубине своей души я чуткий и ранимый романтик, впрочем, как и всё международное братство алкоголиков. Правда, очень в глубине, но чувствую себя как в августе сорок первого, где-то под Минском... Сажусь на лавку. Видно, местные для себя строили курорт. Хороший стол, обшит клеёнкой. Крепкая скамья. Стоп! Вот это скатерть-самобранка. Ай да Серёга, ай да сукин ты сын! Мурлыкаю, словно кот, который нашёл сметану. Серёжа хороший. Аж шею потянул. Стол был накрыт. На блюдце аккуратно лежит порезанный малосольный огурчик, финский сыр. Тонко нарезана копчёная зернистая колбаска. А главное! Граммов двести запотевшей холодной водочки. Боже!.. Какой я умница! Серёжа я тебя люблю! Господи, благослови 'Русский Стандарт'! И я перекрестился. Фу, богохульник!.. По Пулково буду проезжать, просто помолюсь за них. Со мной это бывает, иногда на утро остаётся. Налил, махнул, как в армии. Передёрнуло. Слеза выступила, глаза прикрыл, кайфую. Печёт, сука... хорошо... Между первой и второй промежуток небольшой. Я не стал тянуть кота за это. Вторая прошла, как в доменную печь. Даёшь стране угля. Даю! Открываю потихоньку один глаз. Как же жизнь, ребята, прекрасна, если бы вы только знали. Тянусь рукой, беру со стола стакан холодного огуречного рассола. Запил. Рыгнул. Желудок одобрительно буркнул. Жить, ребята, всегда нужно по кайфу! СТОП! Немного назад. В голове словно белый опарыш проснулся — хрям-хрям меня. Стакан холодного огуречного рассола... Я что, на рыбалку банку огурцов брал? Не помню... Опускаю аккуратно вниз свои глазки. Я когда-то по телеку видел ядерный взрыв. БАБАХ!!! — взрывной волной в моей голове потушило последний огонёк моего больного сознания. Осторожно осматриваюсь. На углу стола лежит свёрток. Гадский папа! Аккуратно завернут в совдеповскую бумагу. Помню, помню такую, раньше мамка пошлёт за конфетами, так их в то же самое заворачивали. Пацаны, атас!.. Нутро так и кричит. Серёга, проснись! Проснулся. Не помогло, свёрток как лежал, так и лежит. Нервно передернул..., 'в смысле, сигарету достал'. Мандраж по не многу проходит.

Бывает же такое чувство на душе поганое 'сучье', когда неспокойно как-то тебе. Вот-вот, так и сейчас. Чувствую, говнецом попахивает каким-то чужим. Засада... С вами так бывает? А вот со мной часто. Как будто весь Евросоюз нацелил все свои боеголовки на мою скромную пушистую задницу в самое яблочко. Пустил сизый дым, закурил. Очень интересно... А хочется заглянуть в свёрток, аж зуд в одном месте. Рука на автомате сама тянется к третьему стакану. 'Мышечная память называется'. Не зря же Бог троицу любит, а я чем хуже его. Махнул. Докурил. Взял свёрток. Оглянулся, никого нет. Развернул куль, тупо смотрю. Кожаный кошель, крепкий, видно, очень старый. Золотыми нитками по центру вышит парящий орёл на фоне синего круга. Мысли ручьём заполняют голову, уже стал сомневаться в этой реальности. Такое лёгкое, еле уловимое чувство, что начинаю уверенно сходить с ума. Стремительным потоком возвращаются вечерние события в моё больное воображение. А я фантазёр!.. Обрывки ночного кошмара складываются в одну страшную для меня мозаику. Мне скоро медкомиссию ежегодную проходить в Гатчине, надо срочно заглянуть к психиатру, хорошей тёте пожаловаться, давно уже пора. Слов нет, лишь одно маленькое — млять! Прихожу понемногу в себя. Видимо, отпускает. Что мы имеем? А имеем мы вот что. Водка 'Русский Стандарт', не моя, одна штука. Колбаса 'Краковская', не моя, две штуки. Стакан огуречного холодного рассола, тоже не мой. Да и стакан не мой... Вывод напрашивается сам собой. Кто-то хозяйничал тут без меня, пока я был в кратковременном отпуске. А неприятно как-то, чувствую осадочек нехороший на душе. Развязываю кошель, заглядываю. Внутри что-то есть. Аккуратно выкладываем это на стол. Две серебряные монетки с дырочками, просверленными ровно по центру. Какие-то непонятные символы. Вроде птица хищная, но не герб РФ. Непонятно... Через отверстие продет кожаный плетёный шнурок. Понюхал, подёргал, сыромятина, на таком и удавиться можно, не порвётся. Серебрушки на вес довольно увесистые, я подкинул одну на ладони.

— Это тебе! — неожиданно раздался сзади скрипучий голос. Бог ты мой! Я подпрыгнул и случайно дёрнул рукой, зацепив стакан на столе, который перевернулся. Хорошо хоть, пустой! Чувствую себя нашкодившим школьником, которого застали за онанизмом. Аккуратно отодвигаю монетки от себя. Не мои... Мама учила, что по чужим кошелькам лазить нельзя. И при этом сильно била по моим гадким рукам. А кто из нас в детстве был паинькой?..

— Д-р-а-с-ь-т-е Вам! — учтиво кивнул незнакомцу и постарался, как мог в этой ситуации сделать умное лицо. Разглядываю мужичка.

— И тебе не хворать, — не званый гость как-то по-хозяйски прошёл мимо меня, подошёл к моей палатке, достал пару сухих поленьев и подбросил их в тлеющий костёр. Потянулся до хруста костей, приподнял 'шапку-ушанку!', почесал косматую гриву, торчащую на затылке, словно клок сухой соломы. Присел, напротив, на пенёк, видимо, съесть пирожок, бесцеремонно разглядывая меня. Во как! Я тоже присел и занялся тем же. Значить сидим. Молчим. Старенькая шапка-ушанка с торчащим одним ухом, советская старая телогреечка, кирзовые жамканные полусапожки, промазанные тщательно мастикой. А вот штаны его явно выходили из этого образа сороковых: боковые карманы на липучках, задние — на молнии, камуфляжного цвета. Словно прочитав мои мысли, дедок пригладил свою курчавую бороду, торчащую, словно штыковая лопата вперёд и огрызнулся.

— В чём удобно, в том и хожу!.. — уперев свой недобрый взгляд, скрипнул мужик.

— Да ходи, дедуля, в чём хочешь, на здоровье! Мне то, что до тебя? — я огрызнулся в след.

— Какой я тебе дедуля?! — взъелся гном.

— А кто ты?.. — озадачил я его парирующим вопросом.

— Кузьмой зови! — ответил мужичок, махнул рукой и как-то сразу расслабился, отводя телячий взгляд.

— А меня Серёгой зови! — из-за его чёрной поросли, рта не было видно. Лишь торчал огромный нос, который был похож на большую картошку, почти как у меня. 'Может он брат?' Глубоко посаженные глаза, как у телёнка, минут пять внимательно изучали мой помятый божественный образ. Впрочем, чем и я занимался. Мужик Кузьма ростом был невелик, может, метра полтора, чуть больше. Только вот его походка, какая-то она вальяжная, как у депутата Московской Госдумы, что-то в ней не так, как у всех. Не могу понять. Глаз цепляет. Ходит так, словно яйца растёр. Муж могучий, а с виду хмырь деревенский.

Наконец он, видимо, устал играть в гляделки или разглядел, что хотел недовольно заскрипел.

— Ну и наделал ты шуму вчерась! — уже более миролюбиво сочувственно ворчит этот лиходей.

— Какого шума?.. — сразу не понял я. — Где наделал?.. — я закрутил головой. Что, опять менты?..

— А такого, разь не помнишь?..

— Не-а... — верчу ушами.

Я такой! Хрен признаюсь когда, даже если и помню! — Не помню. Амнезия у меня! — отвечаю Кузьме утвердительно. И точка!

Да и как-то вчерашний день вообще смутно помню. Наверное, перегрелся на солнышке. Но мои ночные кошмары никуда от меня не делись. Но не рассказывать же первому встречному, что я у мамы дурачок. Последнее время сны стали совсем уж меня донимать. 'Наверное, затяжное половое созревание'. Я из-за этого можно сказать и отпуск взял, побухаю думаю на природе, может, отпустит. Отрицательно мотаю головой, мельком глянул на пустую тару. Кузьма тоже, видимо, перехватил мой взгляд.

— Не к месту тебе, Серёга, сейчас столько водки жрать. А уматывать нам с тобой надо, да побыстрее, и чем дальше, тем для тебя лучше. После твоего шороха, что ты навёл в озере, столько гостей незваных посбежится, тьма! И заметь, половина из них захотят тебя прикончить самой лютой смертью. От самого Великого Новгорода до Господина Пскова оповещена вся нечисть в радиусе пятисот километров в округе! — Кузьма беспокойно заёрзал, утерев рукавом мясистый нос. А я, видно, нашёл себе соседа по тихой белой палате! Какая радость... новый собеседник. А то всё сам, да сам.

— Какая нечисть, Кузьма, ты что говоришь такое?! — опомнился я. — Мы её раз в четыре года сами выбираем. Откуда она тут? Она вся там! — и я махнул рукой в неопределённом направлении. 'Не буду разглашать секретные координаты большой концентрации нечисти в нашем горе-государстве'.

— Кукуня! Уходить пора, ирод. Кукуня, мерзавец! Где ты? — мужик стал озираться и громко видимо какого-то звать.

— Кузьма, да что происходит? Ты толком объяснить можешь?.. — просто шизею с этих дураков. Видно 'дурочка' не только по мне плачет. Я всегда подозревал, что нас много в России...

— Могу, но не сейчас. Сейчас Серёг тикать надо, и быстро! — Кузьма ловко подскочил и забегал по территории лагеря как сказочный гном. Подбежал ко мне, взял со стола монетки, понюхал их, и одну убрал в старый кошель. Протягивая вторую мне. — Набрось!

Я тоже на всякий случай понюхал серебрушку, лизнул. С сумасшедшими спорить бесполезно, а если встретились два дурака, то вообще труба, и я накинул старинную монету на себя, с меня не убудет, а ему прибавит.

— Это оберег, для отвода глаз, — пояснил Кузьма.

— Угу, — поддакиваю я этому лесному белорусскому партизану.

— Кукуня, беличье племя! Где ты?! Сучий выводок!

По тропинке, видимо, бежал тот самый Кукуня со стороны озера. В зубах, у него болталась здоровенная жирная краснопёрка. Видимо она была, пушистым воришкой, вытащена из моего садка. Такого огромного хорька я ещё не видел в своей никчёмной жизни. Хорёк киборг! Не знаю..., каким био-говном он его кормит? Но Хорёк огромен!

— Кому что, а вшивому баня! Лишь бы пожрать, прорва. — Ругался он. — А ну давай делом займись, вон, палатку разбери, а то русалкам на корм быстро пойдёшь. Вымя телячье! — Кузьма притопнул ногой и быстро всё сгреб со стола в мешок. — А ты что сидишь дурень, давай помогай!

— Это ты сейчас с кем разговариваешь?.. — уточняю у сумасшедшего.