Боги Яви #1

— Это не месть... Это неотвратимое наказание за смерть Сергея. И я сделаю так, что его тело будут терзать тысячу лет белые черви... — неказистый поправил свой рюкзак на щуплых плечах. — И к тому же на Мидгарде остался молодой князь, внук Серёги. И ему нужна правильная нянька...

— Няньки! — тут же поправил его рядом стоящий смуглый человек с сизым пером, вплетённым в тугую седую косу. Мужик, соглашаясь, кивнул.

— Хорошо, пусть будет две няньки.

Женщина внимательно посмотрела на рядом стоящего мужа, они даже чем-то неуловимым были схожи между собой.

— Я думаю, там две няньки не справятся, если он похож характером на своего деда. Так что мы на Украину, и через месяц найдём вас в Санкт-Петербурге.

Собеседники, соглашаясь, кивнули.

— Значит, у него будет четыре няньки.

Стоявший рядом с этой компанией самый молчаливый из них товарищ утёр рукавом мясистый нос и добавил: — Пять нянек... Их будет пять... — он внимательно смотрел куда-то в сторону деревни. А по дороге бежал то ли подросток, то ли ещё кто непонятный, но, что удивительно, у него был длинный нос, просто орлиный и рядом с ним, путаясь в его ногах, мельтешил маленький зверёк, за которым мчалось в припрыжку чудо-юдо, словно это морской осьминог, который вышел на сушу.

— Может, мы ему хотя бы одежду купим? А то он у нас на бомжа похож...

— Гы-гы-гы! Шлёп!

P. S. — Э-э-эй!.. Та-ам!.. А кто свет погасил?.. Мляяять... Ой! Звёздочка какая... А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а...

Конец первой части.

Часть 2.

Бурелом выл как загнанный в западню одинокий зверь, гнул в дугу вековые ели, стонал, рычал, словно он одержим самим дедом Карачуном, который хотел добраться до маленьких глупых людишек. Но только потоки воды с могучих лап струились на них, зябко кутавшихся где-то внизу, в его огромных корявых когтях, своими промокшими плащами, да жались друг к другу, стараясь хоть как-то спрятаться от этого страшного ночного хищного зверя.

— Слышите?.. Сам Чернобог лютует, никак демонов своих цепных выпустил, вон как надрываются... Нас, что ли, ищут?.. Не к добру всё это... — крепкий в плечах воин с русыми кудрявыми волосами, которые были перевязаны синей шёлковой лентой в конский хвост, тяжело вздохнул.

— Слышу и помню... — донеслось в ответ из темноты, — что великий совет волхвов доверил нам дело серьёзное и опасное, надо бы отыскать эту жрицу, да желательно по быстрее, видишь, как великих жрецов Ра эта беда переполошила, — обтерев лицо крепкой ладонью, ответил ночной, невидимый глазу собеседник.

— Нечай сам Стрибог помогает Карачуну... — воин вверх запрокинул голову, подставляя свое обветренное лицо под летящие с чёрного небосвода крупные капли дождя.

— Подвывает-то как натужно, аж на душе муторно... Дела... Может, мы этой вылазкой своей немало крови людской спасём... — поежившись, кивнул он в темноте, больше, наверно, себе для пущей убедительности, чем своим друзьям, с которыми он держал дальнюю и долгую дорогу.

— Горыня, вот ты хомяк пакостный! — раздался из сумерек красивый девичий голос.

Молодая охотница старалась хоть как-то избавить себя от холодной сырости, прыгала на одной ноге, сняв шлем, рассыпая в разные стороны каштановые волосы, которые мокрыми сосульками повисли на её плечах. Аккуратно собрала их, скрутила в канат до скрипа, и небольшая струйка воды тонким ручейком скатилась по её кольчуге.

— И когда ты только успел все яблоки сожрать? — она нагнулась к своему мешку. — Прорвало там, что ли, — охотница недовольно кивнула в сторону черного непроглядного громового неба. — Давненько такого не было, даже и не упомню. Нет... я дождь люблю, но третий день к ряду хляби такой, это уже перебор! — молодица причитала как старая бабка-ворчунья, которая уже прожила не один век на этом свете, всё ещё не отрывая внимания от своего объёмного вещмешка.

Друзья украдкой меж собой переглянулись и бесхитростно подсмеивались, слушая в очередной раз оханья зеленоглазой охотницы. Все знают, что когда кому-то плохо, то остальным, если можно так аккуратно сказать, ровным счётом наоборот, а особенно бестолковым парням.

— Это всё ведьма клятая виновата, — донеслось из-под еловой лапы, которая служила укрытием богатырскому голосу. — Она, подлая, слякоть напустила... — откликнулся в темноте тот самый хомяк, который сожрал яблоки.

— И всё равно, вот сижу и думу думаю, — рассуждали вслух под лапой, — никак не могу в толк взять, на ум мой не идёт, как это тебя, непутёвую, с нами Люд в лес дремучий отпустил? — богатырь сидел на сухостое, стараясь как можно лучше укрыться красным щитом от холодного проливного дождя. — Видно, Репей, ты его заела дома до самой печёнки своим нытьём... — сам же и ответил на поставленный вопрос и резко тряхнул конским хвостом, сбивая с них мелкую морось.

— Ага, его заешь... — отозвалась охотница. — Быстрей тебя самого серым пеплом по ветру развеет, чем его... — Фрида уже заканчивала не совсем приятные дела. — Чуть что, сразу же упор лёжа принять! — девица постаралась голосом передразнить своего отца. — Как будто он больше слов не знает, пердун старый... Ничего ему поперёк уже сказать нельзя! — она фыркнула, как дикая росомаха. — Совсем уже из ума выжил... — она сняла со своих плеч мокрый, прилипший к девичьему телу плащ и стала его яростно выкручивать, как будто это было банное мочало, представляя, видимо, в своей голове своего единственного родителя Люда. — Дома весь пол сиськами до дыр затёрла... — она недовольно в темноте сморщила свой нос и покривила тонкими губами.

— А я-то думаю, что это они у тебя такие, ну это... — Горыня замялся, с его стороны послышался шорох, он прислонил свои медвежьи ручищи к бычьей груди, посмотрел на них, оценил... Ещё немного скукожил ладони, тем самым обозначил совсем крохотный размер. — Яблоки, — выдавил он из себя, сродни ребёнка родил, и сразу же пригнулся к земле, прикидываясь травой ползучей, прячась от меткой дорожной подруги: не прилетело бы из темноты чего? А нет, прилетело...

— На себе не показывают... — тут же постарался вставить слово старшего по ряду молодой князь Олег, тем самым упрекая в неразумном поведении своего боевого товарища.

— Фу, фу, фу! — Горыня запыхтел загнанной лошадью, пошаркал ладошками по своей кольчуге, стряхивая невидимые титьки куда-то себе под ноги в мокрый лесной мох, и тут же три раза сплюнул через левое плечо. — Чур меня, чур! А то вдруг вырастут... — добрый молодец постучал костяшками кулака по дереву и заулыбался, вроде дитя малого, бестолкового, покосился в сторону боевой подруги хитрым котом, который уже побывал в погребе у своей глупой хозяйки, и невинно ей улыбнулся: хотя и зря, ночь на дворе тёмная, хоть глаз выколи, ничего дальше вершка и не видно.

Олег усмехнулся в молодой, недавно отращенный ус, хоть и ночь стояла страшная и непроглядная, но поддержать разговор друзей, этой вечно грызущийся между собой пары, своего добродушного друга Горьки и зеленоглазой арийской фурии Фриды, это святое дело, а то чувствовали они себя в этой страшной глухомани беспокойно, вот и хорохорились, поддерживая друг друга как могли.

— Вот тебе, Горыня, гадость сказать, что кобелю забор обоссать, только ногу в нужном месте для непотребства успеть бы поднять. Они, что, у меня должны быть как у твоей бабки Агафьи козы?! Торчать в разные стороны? — Фрида поджала тонкие девичьи губы и отвернулась от него, показывая своё отношения к бесчувственному деревянному чурбану. — Да твоими дланями только у коровы вымя мять... — не удержалась она от едкого словца в сторону товарища. — Только козьи сиськи и щупал в жизни...

— Ну ладно тебе хныкать, — уже более миролюбиво ответил тот, пойдя на попятную, здоровяк почувствовал, что перегибает палку, — все и так знают, что батя у тебя мужик суровый, — Горыня постарался незаметно съехать с этой для всех баб болезненной темы.

— А правда молва людская по земле ковром стелется, что Люд, оставшись один в лесу без оружия, порвал голыми руками стаю волколаков?.. — он постарался рассмотреть в темноте молодицу, ёрзая на трухлявом пеньке, пытаясь в это самое время хоть как-то увернуться от холодных струй дождя, которые всё время норовили скользнуть вертким ужом за шиворот его кольчуги, чем отвлекая молодицу от пасмурных мыслей.

— Ну не всю стаю... — задумалась она. — Но двум голову перегрыз точно, да и с ножом он был. Кто же в лес без ножа ходит? — не поворачивая головы, отозвалась обиженная и ущемлённая в своей девичьей гордости арийка. — Сама видела, когда в дом эту гадость на себе из леса принёс. Мерзость-то какая! Если б кто из баб соседских увидел, так сразу бы сарафан пришлось менять. Тьфу... — Фриду передернуло только от одних воспоминаний, и она сплюнула куда-то под ноги богатырю в дремучий замшелый мох.

— Как же это... — удивился молодой князь. — Разве так бывает, чтобы Люд в лесу бродил без своего оружия? Я слышал, он даже спит с ним и по нужде с мечом своим ходит... — и Олег вопросительно вскинул брови, почесал редкую поросль на своём подбородке, покачивая своей головой в недоумении.

— Ну, в общем, твоя правда, Олег, он и спит с ним и даже ест им, и по нужде в лес ходит, — она пожала своими плечами так просто, неудивительно, видимо, и сама с ними спит, нежно обнимая два тонких калёных брата, и по нужде с ними ходит.

Молодица, размяв свои ноги, присела на корточки, покрывая себя от дождя круглым щитом.

— А что тут такого? — удивлённо хмыкнула она. — Люд за грибами в лес всегда без оружия ходит, — она нахмурилась грозовой тучей, чувствуя на лицах этих двух оболтусов ехидные улыбки, скалятся, небось, во весь свой рот.

Друзья молча переглянулись, пытаясь каждый представить Люда, мирно бредущего по красочному осеннему лесу с огромной корзиной в руках, полной грибов, в белой льняной рубахе навыпуск, да подпоясанного красным пояском. Раз лисичка, два лисичка, а вот и куст зрелой ягоды малины...

И этого одержимого кровью ария, закалённого в тысяче схваток с порождениями тёмного мира, которому на мечах в этом мире равного просто нет и никогда на Мидгарде не было, который при виде ночной твари впадал в боевое беспамятство, сметая всё на своём пути, словно он клинком хворост рубил. Люд всегда терял рассудок во время очередной драки, рвал демонов своими зубами, разрывая их плоть на мелкие куски, вгрызаясь ими в ещё тёплое живое тело, только бы руки дотянулись до демона Пекла, беспощадно выжигая всю нечисть в округе своей одержимостью и калёной сталью.

Где-то в стороне, соглашаясь с этим, жутко заголосил сам Стрибог, ломая верхушки тысячелетних елей, которые всё ещё помнят первых первопроходцев этих таёжных и необжитых человеком земель великих ассов.

— Отец говорит, грибы собирать — это вам не тварей рубать... — Фрида шмыгнула как-то по-детски носом, поджав под себя белые девичьи ноги, сразу превращаясь в беззащитное человеческое дитя. — Тут лес ведать надо... Слышать его, и терпения должно у тебя быть, словно ты един с ним, — девушка, видно, с головой окунулась в свои детские воспоминания. — Он всегда так старается отдохнуть в свободное от службы время. Да я и сама часто с ним и мамой, ещё совсем сопливой девчонкой, в лес за грибами бегала, как хвостик за ними увяжусь, — она судорожно вздохнула и замолчала, только порыв ветра согласился с её словами и стал с пущей силой завывать, оплакивая безвинно загубленные человеческие жизни в этом жестоком и удаленном от Сварожьего Круга мире.

Все знали и слышали страшную историю гибели матери Фриды от тёмной твари Пекла, которая вышла в вечерних сумерках из Нави, сделав прокол в Явь, и ради своей забавы ничего не подозревающую женщину, занимающуюся полосканием белья на речке, просто взяла и разрезала на куски, наслаждаясь своим деянием.

Как дикая кошка, которая игралась с беззащитной мышкой, подкидывала её над собой в небо, а потом ловила и прикусывала для пущего крику, пока жертва не угасла от потери крови и истощения своих жизненных сил.

Демоническая тварь была довольно сильна, раз была одна без своего поводыря, которая смогла совершить прокол в мир Яви, практически, как говорят волхвы, полудемон, а значит, она была полуразумна.

Такая нечисть особенно опасна в вечерних сумерках, действуя на своих врожденных инстинктах заложенного в них самим Чернобогом, но своим скудным разумам прекрасно осознают, что это им нужно не для выживания, как хищникам земли или прочих миров, для них важны страдания жертвы, а это уже эмоции, наслаждения, неудержимая жажда убивать, ведомые тёмным азартом ночных порождений, абсолютно иной для нашего разумения вселенной.

Что пережило пятилетние неразумное дитя, которое помогало в это самое время своей беззащитной матери, неся в плетёной корзине чистую белую кружевную скатерть, радостно щебеча птахой, топая босиком по пыльной тропинке в дом, знают одни только небожители.

А вот каким таким чудом этот ребёнок остался жив, и ночная зверюга, не ведающая сострадания к горю людскому, не тронула его, а может, она понимала, что это безобидный детёныш, который всё это зрел своими глазами — последние страдания своего родителя, и этим она, видимо, наслаждалась, не знают даже боги. Лишь только слегка обнюхала она чуть живое дитя, вглядываясь в беззащитные, испуганные зверем глаза, который замер от ужаса и был скован своим оцепенением, развернулась, мелькнув чёрной тенью, прыгнула в реку и перебралась на другой берег, быстро скрывшись в зелёной листве, махнув на последок куцым хвостом.

Видно, доля у неё такая, тяжёлая, которая выпала белым снегом на плечи этой малышки, создав огромные ледяные сугробы в её будущей судьбе.

— Эх, судьба-судьбинушка, печаль-кручина, — Горыня тяжело вздохнул, сжал до хруста костей свои кулаки и призадумался, а подумать было над чем.

С тех пор её отец, Люд, душой тронулся... Не упускал любой возможности встречи с тёмным зверем, при любом, выявленном волхвами проколе и переходе твари в Явь, мотался по всему Белоречью Мидгарда, словно он одержимый какой, стараясь напиться местью и заглушить неутоляемую сердечную боль своей утраты. Да что уж там говорить, он и превращался в одержимого, просто ненасытного. Он резал тёмных десятками, как бестолковых свиней на бойне, и пил их густую чёрную кровь жадными большими глотками. Месть... И это была заслуженная Чернобогу страшная месть арийского вождя за его потерянную навсегда любовь.

Кто вовремя резни случайно оказывался рядом с безумцем, то после этого, заикаясь, тупясь в землю своим взором, рассказывал, что даже его кожа впитывала в себя кровь демонов, испаряясь нетерпимым для честного человека зловонием. Врут, конечно... Олег в это не верил, но всё же было как-то боязно, это был настоящий арий, можно сказать великий асс своего многострадального дела.

Люд всегда один выходил на очередной выявленный прокол Яви, никогда никого собой не брал и не просил помощи у других, да и кто отправится с этим сумасшедшим в глухую ночь, когда лютый зверь особо ретив в это время и имеет двойную силу по сравнению с солнечным днём.

Скидывая с мускулистых плеч свою тяжёлую сбрую, он надевал белую льняную рубаху на чисто вымытое и обтёртое луговыми травами тело, это был только его ритуал, единоличный, брал свой точёный до белой белизны меч и направлялся в дремучий лес на свежевыявленный прокол, словно смерти искал своей, никому неизвестной. И не важно, сколько было зафиксировано дыр, сколько в наш мир перешло демонов, только он, только его меч и только исчадие пекла, один на один, всё по великой славной правде.