Иная судьба. Книга 3

Как впрочем, и без опохмелки. Сейчас ведьмочка успокоится — и надо будет попросить её состряпать какое-никакое подходящее в этих случаях зелье. Вот и будет девчонке первый заказ.

— Тише, тише, — ворковала она, поглаживая тощее плечико. — Он не буйный, сама видишь, и если напьётся, то не до горячки. Чертей не ловит, не блюёт, и за девками не гоняет. Проспится — ещё извиняться будет по-своему. Дров вон тебе наколет, балку в погребе подправит... Никто тебя из дома не выгоняет, с чего ты взяла? И за человека держат, и за хозяйку. И уважают... Он, знаешь, какой хороший парень? Мне, девчонке сопливой, свой гамак отдавал, а сам на холодной палубе спал, когда папаша мой, светлая ему память, чертей-то по каюте и гонял. Зелёных...

Девчонка заинтересованно подняла голову. Сняла и энергично протёрла запотевшие от плача очки.

— Зелёных? — переспросила с интересом. — Что, правда?

Аннет вдруг на миг позабыла, о чём речь. Без громадной черепаховой оправы чистое девичье личико с аккуратным прямым носиком, с чуть большеватым, но чётко очерченным ртом, с миндалевидными серыми глазами вдруг показалось ей до странности знакомым. Но вот окуляры вернулись на место — и наваждение пропало.

— Да возьми ты этого обжору на руки, он же ему сапог так и прогрызёт, — невпопад брякнула Аннет. И вдруг почти поняла, кого ей так напомнила Сабрина.

* * *

Старый Герцог глядел на Марту откуда-то из туманного пятна, что по-прежнему клубилось в месте, где на холсте должно было обозначено лицо, и улыбался. С чего она взяла, что смотрел, да ещё лукаво — сама не могла объяснить. Просто не проходило стойкое ощущение ласково-насмешливого взгляда.

Вздохнув, она отошла от портрета, не желавшего раскрыть свои тайны. Гийом уже не раз пояснял, что здесь, в Галерее предков, действуют какие-то свои законы, и происходят порой странные события... Нет, приведений и духов не наблюдалось, но иногда 'портрэты', как выражался мэтр, начинали чудить. Капризничать. Будто и в самом деле к ним слетались души умерших, стараясь обратить к себе внимании живых.

В снопах солнечного света, косо падающих из окон под высоким потолком галереи, кружились пылинки, опускаясь в тишину и покой. Ниже лучей царил полумрак, из которого навстречу посетителю словно выплывали фигуры живущих когда-то герцогов д'Эстре, по-прежнему улыбающихся, задумчивых, суровых, мечтательных, стариков и младенцев, дам и их рыцарей. С противоположной стены — и Марта не была уверена, во всех ли дворцах аристократов этак заведено — взирали их верные слуги: управляющие, помощники, сенешали и коннетабли старинных времён. Смотрели они несколько смущённо, как бы не веря, что оказались в такой великосветской компании. Встречались среди лиц и узнаваемые черты Гийомов и Модильяни.

Герцогиня обернулась к пожилому дворецкому.

— Как вы думаете, мэтр Франсуа, Жильберт скоро вернётся?

Старик благоговейно, едва касаясь, сметал метёлочкой из пышных перьев воображаемую пыль с завитков позолоченной резной рамы очередного холста. Делал он это с такой осторожностью, будто боялся ненароком пощекотать пятки тех, кто красовался на полотнах в полный рост.

— Не могу сказать, сударыня Марта. Вы же сами слышали...

Сдержал вздох. Видимо, и ему не терпелось увидеть хозяина. Мэтр Фуке, конечно, весьма деятельный молодой человек, хоть и эльф, и прекрасно справляется с делами, но никогда не хлопнет его по плечу и не скажет: 'Присядьте, дружище. Не в вашем возрасте самолично бегать по этажам, для этого есть посыльные'. А душеч... герцогиня слишком уж рьяно подошла к изучению новых обязанностей, и всех в округе успела загонять: и его, и Аглаю, и прислугу. Одна Дениза довольна безмерно. Оно понятно, каждой кухарке лестно, когда хозяюшка по полдня не вылезает из кухни и всё выпытывает о её секретах.

— Мэтр Фуке при вас зачитывал послание: нам надо обождать ещё три-четыре дня, это самая малость, чтобы его светлости со свитой проехаться в Аваллон и Дижон. Да прибавьте сюда время на обратный путь. Неделя на всё, не меньше. Если только он не надумает...

Метёлочка выпала из ослабевших пальцев. Мэтр Франсуа охнул, попытался согнуться, но, как на грех, был сражён прострелом в поясницу. Подскочив, Марта ловко подхватила с мозаичных плит пёстрое опахальце.

— Вот, держите. А давайте, я закончу за вас, дело-то нехитрое!

С благодарностью, не чинясь, дворецкий вручил ей метёлочку.

— Что ж, ваша светлость, извольте. Но примите от старика совет на будущее: при гостях и посторонних такими вот делами самой герцогине заниматься не положено, никак. Дабы не нанести урон чести и своему высокому статусу... Погодите, вон там, в уголках пройдитесь, багет, изволите видеть, широкий да двойной, в самых углах пыли больше всего забивается... О чём это я? Да, к тому, что прежняя хозяйка тоже простой работой не брезговала, и всегда со своего любимого фарфора пыль смахивала самолично, а после того любила переставлять фигурки, с тем, чтобы вроде как сцены из жизни устраивать. Да вы же видели этих пастушек и пастушков, и богинек всяких, они у его светлости на каминной полке так до сих пор и стоят. Как память...

Сморгнув, Марта растерянно опустила метёлочку.

— Видела, но как-то не думала... Я что-то не поняла: это кто же любил пыль с них стирать? Неужели... прошлая Анна?

Старик Гийом аж руками замахал от такого недоразумения.

— И-и, сударыня, Господь с вами! Её тут за хозяйку всерьёз никто не считал, просто светлостью называли и побаивались... Я про госпожу Эстер, светлая ей память.

Оба, не сговариваясь, оглянулись на изображение невысокой улыбающейся женщины в ало-чёрном бархатном платье, с косами цвета воронова крыла, уложенными короной вокруг головы, с огненным взором бархатно-чёрных очей, собольими бровями, и трогательной ямочкой на щеке. Смуглая кожа, не испорченная ни белилами, ни пудрой, была нежной, как у младенца, несмотря на угадывающийся истинный возраст герцогини, запечатленной художником уже далеко не юной девушкой.

— Какая красавица, — с восхищением, и уже не в первый раз, прошептала Марта. — Расскажите мне о ней, мэтр! Вы всё обещаете, а потом переводите разговор на другое.

Гийом отвернулся, скрывая непрошеные слёзы, позорные для мужчины.

— Эх, сударыня... Ежели посудить, это она вам — свекровь, а я-то её знал, считай, девочкой, когда она только-только сюда приехала, сам молодой был, да неравнодушный, каюсь... Всё норовил лишний раз на глаза попасться. Оттого и не женился-то. Изменой своим чувствам счёл... Простите, сударыня. Не могу...

Он замолк, пытаясь побороть волнение.

Её светлость только вздохнула. Вот так всегда. Стоит завести речь о родителях Жильберта — дворецкий тайно рыдает, теряя при этом слова. Если сейчас не прекратить расспросы — у него заболит голова, он будет с видом мученика полулежать в любимом библиотечном кресле, а пожилая горничная Далила, давно и безнадёжно влюблённая в немолодого ловеласа, станет менять ему примочки на лбу. Бедняги оба...

А поговорит-ка она с матушкой Аглаей, вот что. Или с Бертой и Гердой, эти милые болтушки всё про всех знают. Не будет больше терзать дедушку.

Но с этим позже. О чём там ещё писал Жиль в своём 'Домашнем задании'?

— Простите, мэтр Франсуа. Не буду вас больше тревожить. У нас на сегодня остались из всех дел осмотр больнички и аптеки при ней. Пойдёмте, проводите меня к лекарям — и отдыхайте. Обратно я доберусь сама. Всё-таки... — Марта заулыбалась. — ... я тут дома.

... 'Дома', — думала она, осматривая чистенький лазарет на дюжину коек, из которых занята была только одна, и то не больной, а недавно родившей женщиной, местной прачкой. Её курировал сам мастер Поль Вайсман, оставив строгое указание: ежели родит в его отсутствие, чтоб непременно отлежалась дня три, да не в своей комнате, ещё с пятью товарками, а здесь, под присмотром лекаря и аптекаря.

... 'Дома', — думала, подкармливая лошадку, которую подобрали лично для неё, маленькой герцогини, и совсем скоро приедет Жиль, и начнёт учить Марту ездить верхом. Уже пошито специальное платье, в котором, правда, и шагу ступить нельзя, не споткнувшись о подол, приходится его высоко подбирать, зато, говорят, когда ты в седле — из-под юбок видны лишь носки сапожек, как и допускается приличиями.

... 'Дома', — думала, расхваливая стряпню тётушки Денизы, и раздавая сладкий рахат-лукум поварятам, и целуя в мохнатые лобики щенят на псарне, и окидывая взором с Той Самой Башни весь Эстре, с соборами и колокольнями, крышами и шпилями, улицами и площадями, мачтами отдалённого речного порта на севере и зелёными монастырскими лугами на юге... Вот он, мой дом теперь. Спасибо, Жильберт.

* * *

... А потом она всё же решилась доделать то, что задумала.

Домоправительницу, по подсказке одного из лакеев, она застала спускающейся с верхних этажей, только что проверившей, как идёт подготовка комнат к размещению возможных гостей. Здраво рассудив, что женщина, держащая в ежовых рукавицах самого капитана Винсента, вряд ли страдает излишней чувствительностью, а потому не начнёт проливать слёзы и мучиться мигренью от одной невинной просьбы, Марта так и заявила в лоб, смягчив, впрочем, прямоту вопроса просительным тоном:

— Матушка Аглая, хоть вы-то мне расскажете о господине Старом Герцоге?

Домоправительница от неожиданности уронила платок, которым проверяла чистоту отполированных перил.

— Господи Боже мой! А с чего это вы про него вдруг вспомнили? — Лёгкое облачко пробежало по её лицу. Она задумалась. Покачала головой. — Много чего можно было бы рассказать, не знаю только, получится ли... Да не ради красного словца говорю, и не ломаюсь. Вы ж не ко мне первой с таким пришли? Сами, должно быть, поняли, что непонятное это дело... Вот что я вам скажу, голубушка: лучше бы вам об отце поговорить с сыночком. Вот приедет наша светлость — и поспрошайте-ка вы его сами.

Марта даже растерялась.

Впервые с момента появления в Гайярде ей отказали в просьбе, и вроде бы — простейшей. Что такого, если она всего-навсего хочет побольше узнать о родителях мужа?

— Но как же так? Почему?

Госпожа Модильяни тяжело вздохнула.

— Да потому, что на всех нас лежит запрет, голубушка. Обет вынужденного молчания. Заклятье, можно сказать, чтобы не болтали и лишний раз душу хозяину не выматывали.

Юная герцогиня широко открыла глаза. Краем уха она слышала о подобных вещах, но не могла и представить, что здесь, в чудесном замке, кого-то к чему-то принуждают. Да ещё с помощью... магии?

— Постойте. Погодите. Это что же выходит — об отце Жильберта никому нельзя говорить? Почему? И отчего, например, вот она я — спрашиваю, а вы отвечаете, хоть и...как это выразиться? Ах, да. Не напрямую, но всё же...

Матушка Аглая оглянулась — не бродит ли кто поблизости? — и подхватила юную герцогиню под руку.

— Пойдёмте ко мне, голубушка. Там и побеседуем.

В своей комнате она вроде бы успокоилась. И впрямь, железная женщина, со стороны и не подумаешь, что волнуется или расстроена, лишь носик заварочного чайника у неё в руках иногда подрагивал, звенел о край чашки, когда домоправительница разливала чай. Но, видимо, сама церемония приготовления кипятка на крохотной жаровне, заваривание, самоличное накрытие на стол, действовали благотворно и помогли собраться с мыслями.

В предчувствии того, что услышит нечто важное, Марта притихла. К тому же, её тронуло и обрадовало это обращение — 'голубушка', вырвавшееся вдруг у матери капитана. Эта властная гордая женщина, казавшая здесь, в стенах Гайярда, всемогущей, едва ли не выше самого герцога, назвала её так просто, по-домашнему, будто давно приняла за с в о ю, настолько легко простое ласковое слово сорвалось с языка. И теперь Марте хотелось подольше растянуть удовольствие от принятия в 'свой' круг.

— Очень уж тяжело тосковал его светлость, когда остался один, — вдруг промолвила матушка Аглая. — Очень уж... Оттого и наложил заклятье молчания на всех. Он же тогда в силе был, магия в нём бурлила ух как... Да с горя-то и сплёл такое кружево, что даже мы, кто бок о бок с ним жили, и то со временем стали забывать. А уж чтоб поговорить об этом... Язык вяжет, и лишнего слова не скажешь. Так-то. И ведь до сих подействует, заклятье-то, даром, что Жиль три года силы был лишён.

Дрогнув, едва не расплескав чай на платье, Марта кое-как поставила чашку на столик.

— Жиль? Магия? Он что... Я не понимаю! — добавила жалобно. — Он ведь обычный человек, хоть и герцог, откуда же... Нет, при мне он никогда...

И закрыла лицо руками.

— Пугать не хотел, должно быть, — мягко сказала матушка Аглая. — Не все спокойно этакое-то узнают... Прошлой-то супруге, уж простите, что о ней напоминаю, так за два года-то и не открылся. Или не хотел, или недостойной счёл.

У Марты вдруг так и брызнули слёзы.

— А я? Он что же... — Всхлипнула. — И меня... недостойной?

— Господь с вами, голубушка. — Ласковый голос матушки Аглаи успокаивал и согревал. В руках у юной герцогини невесть как оказалась большая мягкая салфетка, в которую девушка ткнулась носом, стыдливо высмаркиваясь. — Говорю же — пугать вас не желал. Он же над вами трясётся, как над божьим яичком, не надышится-то...

— И про родителей... — прогундосила Марта всё ещё расстроено из-под салфетки. — Ничего...

— Будто бы? — сощурилась Аглая. — А с чего это вдруг её светлости загорелось в галерею к предкам заглянуть, когда вы до этого слыхом о ней не слыхивали? Гийом-то, пока его не спросят, сам о ней не вспомнит!

Ох... Юная герцогиня ошеломлённо раскрыла глаза. А ведь и впрямь...

В списке Жильберта так и было сказано: 'Познакомиться с нашими предками и родителями в портретной галерее'.

И добавлено, добавлено, чему она тогда не то, что не придала значения... нет, д о л ж н о г о значения, но, кажется, поняла только сейчас:

'Вернусь — я тебе о них расскажу. Непременно'.

Ой, какая же она всё-таки дурочка непамятная... Обидела человека таким подозрением! Надо быть внимательней. И обязательно перечитать 'Домашнее задание' снова.

Но то, что её Жильберт д'Эстре, великий и могучий герцог всея Галлии, ещё и... маг? Это ошеломляло.

— У них в роду все такие, — словно откликаясь на её мысли, продолжала домоправительница. — Только знают об этом лишь свои. Да ещё так случилось... Шрам-то помните? Он им три года назад обзавёлся, когда нашего Генриха собой прикрыл, и такую защиту поставил, что сам выгорел. А оправиться толком потом не смог. Заговорщики тоже не лыком шиты, знали, против кого шли, вот и выставили против него с королём Мастера... Вот этот шрам-то у него и остался, так и напоминал каждый раз, что он теперь просто человек. Вот почему он до сих пор зеркал на нюх не выносит.

Матушка Аглая аж кулаки сжала, вспоминая чёрную полосу в жизни герцога. Потом усмехнулась.

— А вот недавно... — Глянула на Марту ласково. — И шрам отчего-то сошёл, и силы прибыло. Уже в своём кабинете какими-то опытами занимается. Недаром этот шельмец Макс вылетел от него перед самым отъездом, аж светящийся. Вдвоём что-то хороводили. Он же эльф, Фуке, а эльфы с магией дружат, только она у них своя, особая. И Гайярд вот тоже...