Иная судьба. Книга 3

— Вот-вот. Удержи. А я, в свою очередь, предупрежу Марка Капета из резервного отряда, что при казармах. Нужны будут люди — обращайся к нему. Да, совсем забыл! На крайний случай — есть молодцы его преосвященства... Хорошие молодцы; сдаётся мне, господин архиепископ доплачивает моим вербовщикам, чтобы они заворачивали с новобранцами не ко мне, а прямиком к нему. Значит, с ним и с братом Туком я переговорю, думаю, людей они тебе выделят. Заодно и здешний магический барьер подправят, поскольку атака подобных тварей бесследно не проходит... Не теряйте бдительности, Макс. Атаки могут повториться, причём с виду — несерьёзные, похожие на мелкие случайности, но они будут подтачивать купол исподтишка, незаметно.

— Между прочим, тут остаются на посту не глупее некоторых, господин капитан, — чопорно ответил Фуке. — Будьте покойны. Я тоже кое-чего стою.

В преувеличенно любезном поклоне Винсент Модильяни обмахнул перьями шляпы гравий на дорожке.

— Шут, — не сдержавшись, фыркнул секретарь. — Тебе бы вместо Пико верховодить да краснобайствовать.

— Упаси Боже, он слишком ревностно относится к своей должности. Заколет, но не уступит. Порой даже мне бывает неясно, кто же на самом деле управляет этой страной... Боюсь, не справлюсь.

Мир был восстановлен. Некоторое время приятели шествовали молча, думая о своём. По мере приближения к замку у каждого, похоже, созрел план дальнейших действий.

— Всё, дальше я в обход, — заявил капитан. — Матушкины окна как раз выглядывают на эту сторону, лучше не рисковать.

— Когда ты намерен ехать?

— Немедля. Не нравится мне эта ситуация, когда кто-то словно нарочно растаскивает наши силы, дробит по кучкам. Лурье завтра же высылает мне вслед десяток ребят, и через день будет отправлять по столько же, чтобы убыль в Роане была не так заметна. Чем больше нас соберётся рядом с Жильбертом, тем лучше.

— Хорошо. Пройдём ко мне через боковой вход, захватишь два письма.

— Настолько срочные?

С преувеличенной серьёзностью Максимилиан Фуке закатил глаза.

— Нет, конечно, если послание от Его Святейшества Папы Аврелия ты сочтёшь несерьёзным. И от дражайшей супруги его светлости. Что ты предпочитаешь получить за промедление в доставке — хорошую порку или разжалование? Я бы на твоём месте не рисковал ни мундиром, ни задом... прости, седалищем.

— Его Святейшество?

Капитан остановился, будто налетел на невидимую стену.

— Да, представь себе. Похоже, нам не избежать высочайшего визита, причём неофициального. И что это они все повадились путешествовать инкогнито? Однако поспешим.

...Он даже не подозревал, Макс Фуке, чуждый ошибок любого рода, что письмо, запечатанное её юной светлостью под его руководством, ибо в жизни своей Марта не держала в руках сургуча — являлось, на самом деле, не письмом, как таковым, а черновиком. С самого утра Марта усердно переписала его содержание на беловик, даже опоздав при этом к завтраку, а потом целый час топталась у кабинета секретаря, не решаясь зайти и попросить об услуге — запечатать и надписать по всем правилам! Пришлось Ворону отложить дела государственного значения и взяться за ещё одно, не менее важное. Ибо, как он рассудил здраво, весточка от любимой супруги обладает свойством повышать дух государя и настраивать на нужные решения, даже если разум к тому моменту порядком замутнён дебатами с наиупрямейшими тёмными эльфами. Он-то, Максимаэль, хорошо знал своих земляков, этих твердолобых амбициозных упрямцев, далеко не с лучшей стороны...

Итак, послание было запечатано и приготовлено к отправке с ближайшей оказией, а Марта, чрезвычайно довольная, заторопилась исполнять очередной пункт из оставленного мужем 'домашнего задания'. Она так постаралась, убрала из предыдущего письма всё лишнее, разные там поцелуйчики и нерешительности, недостойные важного облика герцогини... И хоть самой ей казалось, совсем чуточку, что последний вариант получился каким-то суховатым, без 'любви' — но ведь это От-чёт, в нём, наверное, не место чему-то легкомысленному. Отчёт — дело серьёзное.

А главное — на обновлённом письме не было ни кляксочки, ни ошибок, ни помарок. Ровно, чисто, гладенько... Почти как у Доротеи.

Только вечером, роясь в бумагах, она с ужасом и стыдом обнаружит, что перепутала листы. Замечательный парадный беловик остался в ящике стола, а черновик — упорхнул с неизвестным Марте отправителем...

Глава 3

Главное сокровище Бургундии, её чудесные виноградники, щедро прогреваемые солнцем, овеваемые ласковыми тёплыми ветрами, отягощённые золотистыми гроздями, появились еще со времён кельтов. Потом они долго переходили из рук в руки: сперва галлам, потом римлянам, потом франкам... Пока, наконец, не вернулись под десницу и защиту Галлии. Да и помимо ценнейших лоз, богата была эта земля. Непревзойдённые тонкие белые вина, жёлтые горчичные поля и изумительное душистое масло, Шаролесская говядина, Бресские пулярки и цесарки, рыба в реках, улитки в лозах... Если Лютецию по праву можно было назвать сердцем Франкии, Шампань — душой, то Бургундия заслуженно прозывалась желудком, сытым, умиротворённым, знающим толк и в изысках и в простоте, любящим и поработать, и отдохнуть, и ублажить себя, и побаловать соседей... Воистину, золотое графство.

И уж конечно, представлялось сущей глупостью отдавать такой лакомый кусочек тёмным эльфам лишь из-за того, что вздорной и истеричной Аквители Восьмой взбрело в голову нарушить договорённости стопятидесятилетней давности, якобы давно утратившие смысл, поскольку были заключены с иной правящей династией. Но всего лишь отказать эльфам в их запросах и выпроводить назад, на Острова, было недостаточно. Требовалось убедить их в смехотворности претензий как таковых, и не только на ценнейшее графство, но и на соседние, в чью сторону остроухие могли обратить раздосадованный после неудачных переговоров взгляд. Не просто вежливо выпроводить, но и заказать дорогу во всю Франкию. Сотни лет эта земля развивалась и процветала без их участия, а теперь вдруг тёмные вспомнили, что первые их короли родились под местными дубами и мастерили свои первые луки из здешнего орешника. Подходящий повод, чтобы попытаться загрести плоды труда многих поколений, работающих на этой земле, не разгибая спин. Ну, уж нет. Дудки.

Его светлость герцог Эстрейский, шипя сквозь зубы что-то явно неприличное, умывался столь яростно, будто желал содрать, счистить с себя всё, что налипло за сегодняшний день. От обнажённого по пояс тела только что пар не валил, настолько Жильберт д'Эстре распалился. Переговоры не сдвинулись ни на йоту. Ах, если бы он догадался сразу прихватить с собой Максимилиана Фуке! Может статься, по определённым причинам дело приобрело бы совсем другой окрас и пошло бы так, как изначально планировалось... Но нет, сам упёрся, что, видите ли, тут ему нужнее окажется Винсент, а Макс пусть разбирает бумажную круговерть и правит потихоньку, как это уже бывало в нередкие дни его отсутствия. Некоторые вопросы секретарю удавалось порой решить удачней, чем самому герцогу, и последний не раз вынужден был признать, что не додумался бы он, например, до подобного хода. Надо думать, что и здесь, в дипломатической работе Фуке не подкачал бы, но... Он в Гайярде. Значит, работаем с тем, что есть.

По знаку камердинера двое лакеев поспешно вынесли из шатра лохань с тёплой водой. Мишель накинул на хозяина полотенце, приготовил чистую рубаху и камзол и бесшумно исчез, по опыту зная, что ещё с четверть часа герцог будет мрачно расхаживать по комнате... вернее, по отсеку шатра, выделенному под рабочий кабинет и спальню; потом завалится отдохнуть. И затребует ужин не раньше, чем через час. Потом будет думать, писать, отдавать распоряжения на завтра, вызывать к себе нужных людей, и угомонится лишь ближе к полуночи: темнота не помеха, были бы лампы. Так всегда в походе: ложиться за полночь, вставать с петухами... Хорошо хоть, в дороге не путались с обозами: Жильберт д'Эстре предпочитал делать быстрые переходы налегке; загодя, если была возможность, предупредив местные власти о приезде и распорядившись сделать необходимые к его приезду приготовления. Быстрый марш-бросок с одним-двумя перекусами почти на ходу — и, покинув Эстре в ночь, к вечеру следующего дня они были на месте, неподалёку от скромной деревушки между Аваллоном и Дижоном, где на обширной лесной поляне уже поджидали шатры, возведённые совместными усилиями властей обоих городов.

На другой поляне в полулье отсюда уже раскинулся, словно игрушечная деревушка, лагерь тёмных эльфов.

И началось...

Два дня без каких-либо результатов. Не удивительно, что его светлость пребывал в великом раздражении. Два дня переливания из пустого в порожнее! Лишь упрёки, надуманные обвинения, жалобы на тяжкую долю в изгнании... Да кто их изгонял-то! Сами после позорного проигрыша в войне решили удалиться от ненавистных людей, выбрали на жительство незаселённые Средиземноморские острова, да ещё обнесли магическим барьером, чтобы к ним никто не совался. До сих пор даже посольства свои держат практически в изоляции, не прорвёшься. Только и разговоров, что о высокой культуре и об избранности... Да, ещё о родословных, корнями уходящих в тысячелетья. Ну и что? Род человеческий вообще от Адама и Евы ведётся, а уж после них, много веков спустя, пошли такие смески, как эльфы, альвы, асы, дроу — от браков небожителей и земных людей. Но люди-то, как более старшие, своим первенством не кичатся, а эти... Сколько снобизма! Сколько амбиций!

Реванш. Им просто нужен реванш за то давнее поражение. После смерти мужа власть Аквители держится на волоске, и всё из-за скверной репутации. Нет, будь распутная эльфа при этом ещё и неплохим политиком — ей бы прощались многие грешки. Так ведь нет! Единственное, на что ей хватало ума — не разогнать советников мужа и действовать по их подсказкам; они и дёргали за ниточки, предоставляя так называемой королеве всласть упиваться привилегиями власти, а уж тяжкие обязанности этой самой власти взвалив на себя. Им удобна была эта королева. Умные люди... вернее эльфы, они предпочитали официально числиться на вторых ролях, и на трон не претендовали. А вот чтобы спокойно из-за спинки трона управлять — нужно было, чтобы кукла на этом троне сидела достаточно надёжно.

Им понадобилась война. Пусть кровопролитная, пусть затратная — но обелившая сам вид дроу. Каламбур, да? Обелившая тёмных эльфов... Заставившая вернуть нации самоуважение. Ибо гонор, не подкреплённый чем-то конкретным, оставался всего лишь гонором, а вот взгромоздившийся на плечи 'отвоёванной в справедливой войне' Бургундии дал бы со всем основанием прочувствовать, наконец, свою значимость.

Эта идея герцогу не нравилась до отвращения. Впереться в самое сердце Галлии? Да никогда!

И уж совсем не нравилось Жильберту д'Эстре, как оценивающе косила на него Аквитель Поднебесная — наградили же прозвищем, будто и впрямь горстка небольших островов занимает всю вселенную! А взгляд у королевы, несмотря на присутствие и министров, и советников с обеих сторон, был порой настолько блудливый, что трое её походных любовников багровели от злости. Отчего атмосфера переговоров не освежалась, прямо сказать. Мрачная была атмосфера. Замораживающая любую надежду на мирный исход.

Оттого-то при первых же звуках до боли знакомого голоса, приглушённого парусиновыми стенами, сердце его светлости сделало кульбит, как певец серенады, в которого вместо гроша полетел от красавицы с заказанного её кавалером балкона новенький золотой. И было чему радоваться.

— Винс! — гаркнул он, сшибаясь на входе с доблестным капитаном и стискивая того в железных объятьях. — Ну, наконец-то! Я тут скоро поседею без тебя! Но сначала — что в Роане? Что дома?

— И я рад, — скупо улыбнулся Винсент Модильяни. — Погоди, я весь пропылился, дай хоть напиться и помыться с дороги. В Роане порядок, оспа есть, но ветряная, оставил там Вайсмана с целой гильдией эскулапов. Разберутся. Вот тебе депеши, — вынул из-за обшлага два узких конверта, — рекомендую ознакомиться. Пока зачитаешь — приведу себя в порядок и доложу подробнее.

Герцог с жадностью схватил письма, просиял, углядев на одном личную печать, при виде второго нахмурился. Кивком отпустил Винсента. Поколебавшись, всё же начал с послания, отмеченного Ватиканским гербом.

Машинально придвинув ногой складное походное кресло, уселся. Перечитал. Потёр заросший к вечеру щетиной подбородок.

— С этим понятно. — И добавил туманно: — Что ж, может, и к лучшему... Решить всё сразу и...

Энергично рубанул рукой, словно утверждая 'всё' и 'сразу'. Отложил письмо на опять-таки складной походный стол — аккуратно, со всем почтением к отправителю — и вскрыл первое, что давно уже жгло колено.

'Драгоценный мой супруг!'

...и расплылся в блаженной улыбке.

Никто ещё к нему так не обращался.

Не выдержав, украдкой, как мальчишка, оглянувшись, прикоснулся губами к бумаге, на которой, казалось, сохранился аромат фиалок от тонких девичьих пальчиков.

'Милый Жиль! Пишет тебе твоя маленькая неразумная жёнушка...'

И мир вокруг исчез. Не стало белых полотняных стен и круглых потолков, прогибающихся под напором осеннего ветра, окриков вооружённой охраны, лошадиного ржания, треска сучьев в разгорающихся кострах, звяканья железа (это Винсент по соседству, прежде чем приступить к омовению, снимал с помощью герцогского камердинера лёгкий дорожный доспех...) Всё пропало. Остались он — и родной милый образ перед глазами, и любимый её голосок...

'Я с самого утра страшно боялась, что не справлюсь. Но все меня успокаивали, и ты тоже, хоть далеко. Ах, Жиль! Милый!'

'Спасибо тебе за подарок. Он прекрасен. И фиалки. И стул в кабинете, который сменили нарочно для меня, чтобы был повыше. Я вот пока не поняла, как ты делаешь, чтобы появилась карта Галлии, ты потом научи меня, ладно?'

Непременно. Но о карте ли ты думала, милая жёнушка, когда писала эти строки? Герцог лукаво усмехнулся.

'Мэтр Фуке учил меня отвечать на Высочайшие Прошения...'

Бедняжка Марта, она и впрямь думает, будто на её плечи легла вся провинция! Молодец, Макс. Пусть поддерживает в ней эту иллюзию, а сам, как обычно в его отсутствии, разбирается с делами. Девочке, безусловно, надо приобщаться к управлению, но постепенно, не сразу. Такими вот шажками.

'...А прошений было много, я просто вспоте...'

Не привыкла к разбору бумаг, голубка...

Страдания жёнушки над 'иск...', 'эск...', и, наконец, 'експедицией' заставили его затрястись от еле сдерживаемого смеха. Рассуждение о ввозных пошлинах и 'нашей монополии' умилили. История с многоженцем-рейтаром заставила-таки расхохотаться. Она приобщила к 'Государственным Делам Особой Важности' даже архиепископа Эстрейского, его справедливая девочка! Жиль ничуть не сомневался, что Бенедикт добьётся продления папской буллы. Его высокопреосвященство, духовное звание коего усердная авторша так и не одолела при написании, ради прекрасных глаз герцогини и её обострённого чувства справедливости свернёт горы. Возможно, даже в буквальном смысле.