Иная судьба. Книга 3

'Яблочко' мишени, казавшееся ещё секунду назад кружком не больше куриного яйца, вспухло на глазах, обрастая множеством членистых ног и парой увесистых клешней. Ещё немного — и на груди Змея проявился огромный золотой скорпион величиной с тыкву; пока неподвижный, но уже подёргивался загнутый сегментный хвост с характерной шишкой-булавой, на заострённом конце которого сочилась жёлтая капля яда.

Дори почувствовала тошноту.

'Бей же!' — оглушительно рявкнул Полоз.

Она бы не справилась. Но от внезапно погорячевшего кольца ощутимо стрельнуло в руку и в плечо, словно подталкивая. И тогда, без замаха, неумело, по-женски, она всё же ткнула кулаком прямо в центр хрустнувшей под ударом противной хитиновой спины 'насекомого'.

По ушам резанул скрежещущий визг. Мелькнула знакомая синяя вспышка. Запахло палёным. Закружились, сгорая в полёте до пепла, почерневшие клешни.

Змей застонал, выгнувшись, и от инстинктивного удара хвоста попавшийся случайно на пути столик разнесло в щепки. Но тотчас стон оборвался, как это бывает, когда человек от боли закусывает губу. Полоз жадно хватал раскрытой пастью воздух, а на его опалённой груди, запачканной копотью, по центру оставшейся золотой мишени чернела теперь обугленная чешуя, сквозь которую сочилась алая кровь. Запищали, замахали лапками раттусы, их белый коврик распался, зверьки бросились прочь, к сундукам вдоль стены. Зашипели, заплясали змейки и вновь ринулись к кувшинам с водой.

А Доротея так и оцепенела, не в силах отвести глаз с того, кто перед ней стоял.

Чешуя на Полозе встопорщилась, заискрилась... и с шорохом начала сползать, обнажая голую кожу на человеческом торсе, молочно-белом, давно не видевшим солнечных лучей. Взбугрились мышцы на раскинутых руках, сжались в кулаки сильные пальцы, расправилась крепкая грудь, на которой три золотых круга сияли теперь ослепительно и ровно, хоть их и перечерчивали подтёки крови, сочащиеся из места ожога. И над этими кругами Дори явственно видела радужный конус, воронку, через который в новое тело получеловека-полузмея вливались такие же, полыхающие всеми цветами спектра, потоки ... силы? магии?

Почувствовав ощутимый укол в руку, торопливо глянула на кольцо. Оно подмигнуло ей синим глазом, будто говоря, что с ним всё в порядке. Незапятнанный недавней убийственной вспышкой, камень сиял дружелюбно и ровно, и Доротея, зная наверняка, что он чист, что он даже не прикоснулся к ядовитой твари, убив её на расстоянии, осторожно тронула его губами, передавая поцелуй Максу.

Он почувствует.

Магическая воронка побледнела, и вместе с последними струями волшебного потока втянулась в Змеиную грудь.

— Простите меня, мои подданные, — словно в пространство бросил Самаэль. — Я всё вам верну. Обещаю.

Тряхнул гривой рассыпавшихся по плечам и доходящих почти до пояса зеленоватых волос. Одна из змеек, с готовностью подскочила с кожаным шнурком наготове. Погладив её по головке, Полоз подхватил полоску кожи и перевязал волосы в хвост. Раскинул руки, и, прикрыв глаза, прошипел несколько слов на странном языке, от которого так и дохнуло древностью.

И вот тогда — всё, наконец, стихло. Успокоилось.

Он открыл глаза, оставшиеся такими же жёлтыми, в золотую крапинку. Полузмей-получеловек. Полоз.

Похоже, вернувший себе не только вторую ипостась.

Раттусы, попискивая, волокли пучки каких-то трав, и, улыбнувшись, опустившись на пол, он позволил им наложить себе на грудь целебную кашицу. Перехватил измученный взгляд Доротеи, не решающейся приблизиться.

— Всссё в порядке, прекрасссная незнакомка. Больше нассс никто не побеспокоит. Просссти, мне надо время — прийти в сссебя. Благодарю. Ты не просто меня ссспасла...

Прикрыл глаза. Словно поборов усталость, вновь поднял веки. Усмехнулся.

— Массстер ещё не понял, что притока сил у него большшше не будет. Пусть побесссится. Я укрепил свой барьер, теперь нам ничего не грозит. Отдохни, незссснакомка, и поссстарайся простить меня зссса неподобающий вид. Я отвык...

Он смежил веки и, кажется, моментально уснул.

А вокруг творилось Нечто.

Смерчики каменной крошки поднимались с ковров, с крышек сундуков и с полотен гобеленов, с припорошенного платья и волос гостьи — и втягивались в невидимые глазу щели в полу. Стены пещеры раздавались в сторону, потолок обрастал плафоном, в просветах между коврами виднелось дерево благородного дуба. Засияла, но тотчас приглушила свет, будто спохватившись и не желая будить спящего хозяина, люстра из благородного звонкого хрусталя. Сундуки потеснились к стенам вплотную, их место занял широкий мягкий диван, сплошным кольцом опоясывающий уже не пещеру — обширную залу. Обозначился в стене очаг, и уже облизывало солидные поленья первое, пока ещё несильное, пламя, к которому, весело приплясывая, протягивали озябшие лапки раттусы, и блаженно жмурились от тепла змейки. Под самим же хозяином вспучился и с натугой выгнулся пол, образовывая широчайшее, воистину княжеское ложе, на которое тотчас навинтились столбики балдахина, невесть откуда упала и окутала их ткань полога, посыпались мягкие подушки...

В изнеможении Дори рухнула на ближайший диван.

Это что она сейчас сотворила, а?

Гадкий скорпион, скорее всего, сдерживал магию князя Самаэля. Каким-то образом Мастер, похитивший Доротею, сумел подкинуть Полозу дрянное насекомое, чтобы как-то подчинить себе, удерживать. Возможно, он заставлял его творить какие-то нехорошие дела... Во всяком случае, из-под земли его не выпускал, ибо утаить снаружи такое чудо невозможно, и не перешли бы рассказы о Полозе в разряд легенд и сказок. Война, говорил Самаэль? Какой же силой он сейчас обладает, если даже с остаточной мог так долго сопротивляться?

Его магия работала, даже когда хозяин спал.

Кольцо теплилось на руке, напоминая, что ничего страшного с ним не случилось, подумаешь, пришибла паучка, невелик труд. Ещё и не то может...

Оставалось только надеяться, что на сегодняшний день страсти и впрямь закончены.

Дори притянула к себе подушку, чувствуя, как тело словно наливается свинцом. Кому-то после переживаний и ужасов нужно выплакаться или устроить истерику, кому-то бежать прочь, сломя голову, и затаиться в убежище... Доротее нужно было отлежаться в тишине. Забыться. Поспать. И потом уже решить, что делать дальше. Всё равно сама она отсюда никуда не выйдет, опасно, да и... ничего она пока не знает о здешнем мире. Самаэль отдохнёт — и она напомнит ему об обещании помочь ей.

Мягкие пушистые тельца привалились к её боку, согревая. Шёрстка у раттусов была длинная, и на ощупь до того приятная, что так и хотелось запустить в неё пальцы.

— Ах, если бы можно было, — пробормотала, засыпая. — ...Хоть весточку послать Максу, что я жива... Этот злодей наверняка хочет вместо меня что-то потребовать. Хоть бы записочку передать...

Она спала долго, в блаженной пустоте без сновидений. И лишь под утро ей приснился неведомый Мастер — рогатый чёрный демон в жутком наряде из лохмотьев кожи и костей, с черепами, болтающимися на поясе, с маской языческого божка вместо лица. Рядом с ним плясали тени умертвий, которым он жаждал отдать на растерзание её, Доротею. За что? За то, что сбежала, и теперь её похитителю приходится выкручиваться, и, ежели герцог или Марта потребуют предоставить им графиню Смоллет живой и невредимой — Мастер не сможет этого сделать, а, значит, потребовать чего-то для себя весьма важного, и все его труды напрасны... Но вот за спиной демона выросла гигантская тень, вооружённая клешнями, развернулась, ударила хвостом. Мастер жутко заорал, из его груди, заросшей курчавой шерстью, выскочило окровавленное острие жала, пробившего тело со спины насквозь. Он корчился и грыз землю от боли, а членистоногая тварь топталась над ним и пронзала жалом снова и снова. Вопили тени умертвий. Сотрясалась земля...

Иногда можно во сне сделать неимоверное усилие — и пусть не проснуться, но хотя бы перенестись в другое сновидение, где мирно и спокойно.

И вот Дори уже в своей комнате. Нет, не в своей, но очень похожей на ту, что у неё сейчас в Гайярде, с таким же балконом, высокими светлыми окнами. Стойкое ощущение того, что она д о м а. Ветер играет с занавесями, шелестит букетами сухоцветов и поздних хризантем.

— Почитай мне, — слышит она голос Макса. — Моя королева...

У неё в руках знакомый томик Ростана. Не отводя взгляда от перелистываемых страниц, она знает, что Макс — рядом, на широкой постели, положил голову ей на колени и блаженно жмурится. Покой. Утро. Грядущее.

— Сентябрьский этот день не хуже лета. —

Прочитала она вслух.

— Синеют небеса. Осенний воздух чист.

На землю с шелестом ложится желтый лист.

Не так уж зной томит, не так уж ярки краски,

И мягкой осени задумчивые ласки

Не оскорбляют сердца моего.

О! Если б прошлое хотя на миг воскресло!...

— О, если б прошлое хотя на миг воскресло... — повторил печальный мужской голос, и Дори поняла что не спит. — Скольких ошибок я постарался бы избежать! И моя бедная Молли, и мой сын — все были бы сейчас со мной.

— Ещё ничего не кончено, Сам, — отвечал ему голос другой, до боли в сердце знакомый, и Дори поняла, что всё-таки спит, потому что Максимилиану Фуке абсолютно, совершенно неоткуда было взяться в подземелье, наглухо замурованном от чужих. — Ты не можешь изменить прошлое, но в состоянии поправить настоящее. Просто надо всё продумать. Продумать... Да. Приношу извинения, что чуть не заколол тебя при встрече.

Смех. Приятный раскатистый мужской смех в ответ.

— Бывает. Пожалуй, меня спасли только малыши раттусы. Не могу поверить, что обязан им жизнью.

— Да уж... Славно они меня потрепали, даже сапог прогрызли...

Они беседуют! Самаэль и Макс, её мужчина, её эльф! Он явился, но никто так и не удосужился её разбудить! Вне себя от негодования, Доротея попыталась встать — и едва не запуталась в объёмистом тёплом покрывале.

Макс появился откуда-то сбоку, налетел, смял в объятьях.

— Вербена моя... как ты меня напугала...

— Сейчас же объясни... — она с трудом отодвинулась от любимого человека. — Как ты тут оказался? И как я тут оказалась, демоны вас всех побери? Почему меня украли, что им от меня надо? И как...

— Вот они, женщины!

Макс Фуке возвёл очи к потолку.

— Спасаешь их, бежишь на выручку — и ни слова благодарности. Любовь моя, я же не по кабакам всё это время шлялся, чем я заслужил такую встречу?

У Доротеи задрожали губы.

Как всё-таки хорошо было плакать на плече родного человека! Упираться лбом в его грудь, затянутую дорожным камзолом и перетянутую перевязью шпаги, чувствовать поглаживания по спине, слышать слова, которых так не хватает порой женщинам: Ну, милая, перестань, ведь я с тобой. Теперь всё будет хорошо...

Он наклонился к ней ниже — и вдохнул её запах. Нюхач, вспомнила Доротея, вот как он сам себя называет. И улыбнулась сквозь слёзы.

А вот Макс Фуке не улыбался.

Вдохнул ещё раз запах своей Вербены. И какое-то понимание мелькнуло в лице.

— Самаэль, — обернулся к Полозу, тактично остающемуся на своём ложе, пока гости жарко встречались. — Как, напомни, звали твою несчастную возлюбленную? Молли? А полное имя?

Змей тяжело вздохнул.

— Зачем тебе?

— Ну, всё же!

— Мелисента.

Сморгнув, Дори похолодела.

— Полное имя, князь, — мягко попросил Фуке.

— Мелисента Глюк из Бриттании. У неё... У неё были такие же белые волосы, как у твоей женщины. Потому-то я и решил ей помочь, она так напомнила мне... Если бы Молли была жива — наверное, выглядела бы так же. Я любил её волосы, её дивные локоны, а она всё смеялась, и говорила, что в пансионе её из-за них дразнили...

— Мышкой. Белой мышкой, — проговорила Доротея Смоллет, в девичестве Глюк. И всхлипнула, в этот раз безутешно.

* * *

— Да чтоб меня... через киль да с подвывертом... — донеслось из погреба энергичное. — Сабринка! А ну, тащи живей тряпицу, руку перевязать, кровища хлещет...

Последовавшие за этим куда более цветастые морские термины заставили юную белобрысую ведьмочку покраснеть до кончиков ушей.

— Вот ещё... — пробормотала смущённо. Заметалась по кухне, сдёрнула с крючка возле рукомойника чистое полотенце и кубарем скатилась по лестнице в погреб, чем заслужила новую порцию специфичных выражений от боцмана, на сей раз — похвальных. Посторонний человек, не привыкший к подобным лестницам, практически вертикальным, как корабельный трап, рисковал переломать руки и ноги, спускаясь на такой скорости; девчонка же проскочила вьюном. А что, дело-то привычное. Чай, она в этой хижине с рождения всё облазила, а уж подпол-то... Да тьфу на эту лестницу.

— Полегче, морской бродяга! — крикнула с антресолей Аннет.— Сколько раз тебе повторять: ты всё-таки при дамах! Девочка к таким выражениям непривычная.

Послышалось возмущённое сопение.

— Вот ещё, — тихо, но отчётливо буркнула из погреба Сабрина. — ...Всё, убирай руку, Хью, я перехватила, теперь ещё тут затяну... Как тебя угораздило? — И добавила громче, специально для Аннет: — У нас, как по старым кварталам пройдёшься, заказы разносить — и не таких выражений наслушаешься. Там на них разговаривают. Хью, зачем ты вообще эту штуковину трогал?

— Да чтоб её... Хотел проверить, крепко ли держится...

— Проверил? Эту балку ещё бабка заговаривала, на то, чтобы стояла крепко. Видишь, трещина?

— Вижу, — согласился угрюмо боцман. — И сколько она тут?

— Лет десять. Бабка проволокой замотала и саму проволоку заговорила. Она мастерица была на железо ворожить, а вот с деревом не работала. Просили тебя разматывать? Заклятье ушло, тебя по руке отдачей и шарахнуло. Вылезай, давай, на свету гляну, что там у тебя.

— Погоди, дай примотаю эту хреновину, чтоб вдругорядь не напороться. Да не зыркай так, всё, больше не трогаю! Всё понял!

— Понял он... Ишь, пол мне тут закапал кровищей!

Вздохнув, Аннет сунула на полку старинный фолиант, в котором пыталась разыскать хоть что-то про кинжалы с магическими камнями, вроде того, что ей недавно достался. Влип Хуберт. Как глянул с утра на рассерженную ведьмочку, у которой от возмущения аж чёлка топорщилась, так и сник. Потом тихо признался Крохе-Аннет, что больше всего устыдился своего непотребного вида, в коем ввалился вчера без приглашения. Кто ж знал, что тут барышня такая водится... Так и сказал — барышня. Хоть выволочку за пьянство ему малолетка устроила и нешуточную, прямо скажем — неделикатную. Аннет лишь подхихикивала в кулак, наблюдая, как старый морской волк попеременно бледнеет и краснеет, как нашкодивший мальчишка.

Всё объяснялось просто. Старику нужен был предмет для внимания и заботы. Отдушина. Сказалась ли разбавленная 'рыбья' кровь, ведь, должно быть, недаром говорят, что русалы хвост готовы отдать ради своих детёнышей; либо же старому моряку, привыкшему опекать Аннет с её малолетства, чего-то теперь недоставало, требовалась замена — но к малявке Сабрине он, похоже, прикипел всем своим великодушным грубоватым сердцем. И, как и предполагала бывшая трактирщица, в порядке извинений за непотребный ночлег и беспокойство предложил помощь крепких мужских рук по дому.