Иная судьба. Книга 3

— Прошу извинить, ваша светлость, но мы нас не ожидали... — И повелительно бросил часовым: — Пропустить! Её светлости не пристало мёрзнуть. Позвольте, сударыня...

И, скинул плащ, галантно набросив его на плечи впорхнувшей в освободившийся проход супруге герцога д'Эстре. Заодно поверил собственный глазомер. Особа, с благодарностью повисшая на его локте, была на целых две ладони выше той девочки, которую он однажды арестовал в маленькой лесной избушке неподалёку от Сара.

— Брат мой, — с беспокойством окликнул его Тук. — А вы уверены... — Но капитан лишь беспечно отмахнулся.

— Бросьте, брат Тук. Всё в порядке. Я сам провожу её светлость к супругу. А наш разговор мы продолжим позже. На чём мы там остановились? Ах, да...Timeo danaos et dona...

— Я запомню, — с облегчением подхватил его давнишний знакомец. — ...et dona ferentes, разумеется.

Они с братом Исааком внимательно глядели вслед удаляющейся парочке.

— Но как же вы здесь появились? — угасал вдалеке голос капитана.

— Ах, я оставила свою карету неподалёку. Такая беда — сломалась ось, — щебетала девушка. — Вы ведь пошлёте своих людей на помощь? Там темно и бродят волки...

— Непременно пошлю.

— Как можно скорее, милый капитан. Как только проводите меня к его светлости — и немедленно пошлите людей! И побольше, человек двадцать...

Брат Исаак негромко рыкнул:

— Смиррна!

Часовые у прохода вздрогнули и вытянулись в струнку.

— Всё идёт как надо. — Голос монаха звучал гулко и внушительно. — Не расслабляться, глядеть в оба. Всем! — прикрикнул в расчёте на остальных. И повернулся к Туку.

Тот опустил веки, молча одобряя.

— Личина-то двойная. — Исаак вновь прожёг взглядом спину герцогини, почти скрывшуюся из вида. Вот они с капитаном завернули за очередную палатку — и пропали окончательно... — Всё, догоняем?

— Да. Надо бы покараулить.

— Святое дело, брат мой...

...Конечно, никакую помощь капитан никуда посылать не стал, ибо явно в недалёких от обозного заграждения кустах дожидалась не карета. А, скорее всего, с полсотни вооружённых до зубов тёмных эльфов из лагеря по соседству.

Вот только кто пожаловал сюда под видом истосковавшейся в разлуке нежной супруги?

За свою спину капитан был спокоен. Недаром он начал, а Тук недаром закончил фразу из Гомера: 'Боюсь я данайцев, даже дары приносящих...' Братия наверняка уже заняла пост где-то неподалёку. При их способностях передвигаться бесшумно... Он не удивится, обнаружив их прямо за углом герцогского шатра. А он сам... он пойдёт внутрь. Двигаться бесшумно могут не одни монаси.

За Жильберта он не беспокоился. Кто бы ни таился под личиной Марты — это не был мужчина. По сложению, по походке, по лёгкости руки и тонкой кости опознать женщину не составило труда.

А уж с женским-то полом Жильберт д'Эстре справится.

Ничего не попишешь. Чтобы вывести гадюку на чистую воду, нужно её заманить в капкан. Прямо в пасть. К вкусному и отчего-то желанному герцогу.

* * *

Сон его светлости был лучист и светел, как та, что ему снилась.

Он скучал по Марте ещё с той поры, когда башни Гайярда скрылись за горизонтом. Лишь многолетняя привычка — сперва государственные интересы, потом я! — заставляла его отвлекаться на насущные дела. Дорога. Размещение людей на ночлег в пути. Обмен депешами с городскими старшинами Дижона и Аваллона, и, конечно, с их маркграфами, которые, как полноправные представители Бургундии, должны участвовать в переговорах. Дипломатия дипломатией, а надо было на ходу распоряжаться и проверять, всё ли готово к обустройству будущего лагеря, хватает ли тентов, палаток и шатров. Чтобы не ударить в грязь лицом, ведь всем известно, какие кичливые снобы эти тёмные эльфы. Не зря ещё его отец говорил, что дроу за последние сто лет переменились далеко не в лучшую сторону, и теперь они вовсе не те задушевные ребята, к которым не страшно в бою повернуться спиной, а за хорошим столом — крепко чокнуться бокалами. Совсем не те стали эльфы. Есть ещё исключения, но настолько редкие...

Маркграфам он отписал сразу, что ему, герцогу, довольно малого походного шатра, но для проведения встреч с длинноухими пусть его вернейшие подданные расстараются. Павильон графа Бургундского — вот что нужно; даже привычные к роскоши и изяществу дроу будут поражены. Пусть почтенный граф не пожалеет своего сокровища, которое раз в году демонстрирует на турнирах, посвящённых памяти безвременно погибших сыновей. Герцог уже пообещал ему, независимо от результата переговоров, что похлопочет перед Его Величеством о присвоении права двум младшим, пока незамужним дочерям графа, при вступлении в брак сохранить за собой гордую фамилию отца. Мало того — передать оную вместе с наследными титулами будущему супругу, дабы род Бургундских с честью и славой продолжил своё существование. Граф будет землю рыть, а сделает всё со своей стороны, чтобы не подвести своего герцога. Что там шатёр, когда речь ведётся о неугасании рода!

А заодно...

Право наследования дочерями, пусть и таким способом, создавало прецедент, которым можно было воспользоваться, если у него, Жильберта, не будет с Мартой сыновей, а родятся только дочери. Конечно, придётся подбирать зятя особенно придирчиво, чтобы, не колеблясь, когда настанет время, передать бразды правления. Что ж, если, допустим, вырастут достойные сыновья у Винсента или Макса... Почему бы и нет?

Об этом стоит хорошо подумать.

Он любил предусматривать и оказываться впереди. Так учил его отец. Так он будет воспитывать и своих детей. Когда-нибудь...

Погружённый в грёзы, он и не заметил, как задремал на своей простой складной солдатской койке. Лишь, как предвестник сна, прозвучал в ушах милый голос, озвучивая строчку из дивного письма: 'Пусть у тебя всё будет хорошо, Жиль!'

И отчего-то повеяло холодом, вместе с пришедшим странным ощущением: будто кто-то заглянул через плечо — украдкой, тайком... и попятился. Но Жильберт д'Эстре уже проваливался в сон, и навстречу ему торопилась его ненаглядная, перебирая быстрыми ножками по белым ступеням парадной лестницы Гайярда, и там, где крошечная туфелька касалась мрамора, оставались букеты нежных фиалок. Весь мир померк перед её улыбкой. И герцог полностью отдался сладостному сновидению, ринувшись навстречу любимой.

...Очнулся он от неожиданного удара.

Нет, не в сердце, не в печень, не в голову... Шарахнуло по всем рецепторам боли, забив тревогу. С ним такое уже несколько раз происходило, а потому — он особенно и не удивился, когда, разрывая сон, грозно рыкнуло его второе, бодрствующее 'Я'. Тело взметнулось с кровати само, перехватив в прыжке кого-то ч у ж о г о, подмяв под себя, прижав коленом, намертво сцепив пальцы на податливом горле... Не слишком сильно, но и без особых церемоний: чтобы и не до смерти, и придушить чувствительно, парализовав сопротивление в корне, чтобы враг, забыв об обороне, хрипел, дёргался, не в силах отцепить от своей шеи железных рук...

Включилось зрение.

Жильберт д'Эстре едва не заорал от ужаса. Под ним, корчась и хрипя, билась его жёнушка, его ненаглядная, его милая... В панике он пытался отпрянуть — но руки не слушались, выдерживая захват, не ослабевая напряжения... 'Чужая!' — вопило всё его существо, не веря тому, что видит. От немедленного разрыва сердца его спасло лишь одно: глаза его любимой, уже налитые кровью, вдруг из карих сделались синими...

Черты багрового, начавшего стремительно темнеть лица поплыли, меняясь. Удлинился разрез глаз, поднялись скулы, губы истончились, а в оскале явственно промелькнули два удлиненных верхних клычка. С волос словно стекло золото, проявив первозданную белобрысость, брови и ресницы тоже запустились белизной...

Герцог с отвращением разжал, наконец, руки.

Второе 'Я', убедившись, что первым 'Я' враг распознан, угомонилось, и до поры, до времени приглушило звериные инстинкты. Хоть и хотелось вонзить в эту податливую плоть когти поглубже...

— По...ща...ды... — прохрипело жалкое существо, отдалённо напоминавшее эльфийку. И задёргалось, пытаясь освободиться.

Тут только герцог сообразил, что коленом прижимает к походной койке хрупкое женское тело. Причём, судя по субтильности, и впрямь — эльфийское. Как бы он не повредил ему рёбра, в беспамятстве-то. Отвечай потом за поврежде...

Минуту.

Память услужливо подсказала, что в момент, когда разум находился на грани сна и яви, в тот момент, когда его пальцы сомкнулись на горле нападающей, об пол что-то звякнуло. Характерно так, знакомо. Придерживая хрупкую, пытающую жалко улыбнуться, деву за плечи, его светлость рыкнул:

— Винс! Ко мне!

Ничуть не сомневаясь, что капитан рядом.

Тот незамедлительно выглянул из-за полога на входе. Весьма кстати прихватив по дороге второй фонарь, вкупе к тому, что мерцал в герцогском 'кабинете'. (Свечам и факелам, по известным причинам, в палатки и шатры ходу не было.) Мало того — вслед за ним ввалились два прибывших монаха и часовой.

Ждали, сволочи. Ждали, когда позовёт...

В голове молниеносно выстроилась картина: Винсент оценил степень опасности как среднюю, потому и допустил врага к его телу, помня, что к Жильберту во сне ни один чужак не подберётся безнаказанно. Почему-то ему надо было пропустить сюда эту женщину. Зачем? Чтобы себя выдала?

И как она посмела притворяться Мартой?

Подавив очередной приступ ярости, он приказал:

— Глянь, что там на полу.

Капитан шагнул ближе. Приподнял фонарь, подкрутил колёсико регулировки пламени для большей яркости.

— Кинжал, ваша светлость. Эльфийской работы, без ножен. Ножны у дамы на поясе, выпирают из-под верхней юбки... — Сделал ещё шаг, отступил. Бросил через плечо: — Всем видно?

— Неслыханное злодейство, — прогудел отец Исаак. — Вот ведьма, а? Покусилась на самого нашего государя! Смерть ей!

— Тише, тише, брат... — Тук внимательно вгляделся в обронённое оружие, сиротливо валяющее на дощатом настиле, затем в посеревшее лицо жертвы, которую его светлость так и держал почти распятой на постели, не думая отпускать. — Лезвие-то по кромке смазано ядом, какая уж тут смерть... Тут попытать сперва надо, или кто послал, или своей волей пришла, а может, зачаровали...

Пленница, дёрнувшаяся при слове 'попытать', вскрикнула:

— Да! Да! Меня заставили!

Брат Тук покачал головой.

— Что-то не видно на тебе следов чужого воздействия, дочь моя... Ваша светлость, извольте не напрягаться и чуть сдвинуться влево, мы сейчас возьмём её под контроль. Готов, брат Исаак? Отпускайте, ваша светлость.

Пленница, казалось, перестала дышать. Лишь конечности судорожно подёргивались, когда её поднимали и привязывали к стулу. На последнем действии настоял брат Тук, пояснив, что постоянный ментальный нажим может вступить в конфликт с чужим настроем, внедрённым, возможно, в это тело, а потому — особо давить не следует, лишь иногда, в целях безопасности...

— Я не хотела... — торопливо забормотала женщина, едва получив относительную свободу и возможность говорить. — Это... не смотрите на кинжал, он только для того, чтобы защищаться. В лесу полно хищников, я боялась...

— Настолько, что привели вслед за собой сопровождение, — прервал её лепет капитан Винсент. — Под ножи которого упорно пытались согнать наших людей.

Сказал наудачу. Но по дёрнувшей всем телом жертве понял — угадал.

— Так-так, — несколько удивлённо протянул вдруг герцог, усаживаясь на койке поудобнее. — Риа Сандриэль, вы ли это? Первая фрейлина её величества Аквители Поднебесной! Не верю своим глазам! И что вы можете сказать в своё оправдание? Вы пришли назначить мне свидание со своей королевой? Несколько странный способ. Или решили лично изъясниться в высоких чувствах наедине? Так я весь внимание! Начинайте же, сударыня!

Женщина задрожала. Брат Тук, насторожившись, провёл ладонью у неё над головой, словно снимая невидимую паутину.

— Ну, вот, больше никто не помешает... Можешь смело отвечать, дочь моя, из тех, кто за тобой следил, тебя никто не слышит.

Фрейлина закрыла глаза. Словно нервничая, облизнула пересохшие губы, дёрнула головой.

— Можно воды?

— Нет, — жёстко отрезал герцог. — Ни воды. Ни еды. Ни жалости. Вы заявились с ясно обозначенным намерением меня убить, риа. Брат Тук, как духовное лицо, облачённое властью, зафиксировал картину произошедшего. Сейчас в лагере нет менталистов, но, будьте уверены, завтра не ранее полудня они прибудут по моему вызову из Дижона и вскроют вашу прелестную редкую черепушку, вытянув наружу всё, слышите, всё! Эльфийские мозги ничуть не крепче человечьих, поверьте. Я не блефую и не запугиваю. Я жду, риа. Жду добровольного признания.

— Нет, — севшим голосом ответила та. И гордо вскинула голову. — Не дождётесь. Вас тут четверо на одну слабую женщину, но я... Не сдамся. Зовите ваших менталистов!

Его светлость усмехнулся.

О д в о й н о й личине шпионки он пока не знал. Но зрительная память была у него на редкость хорошая. А потому — на серьги с изумрудами, качнувшиеся в мочках острых ушек, покрытых лёгким пушком, обратил внимание. Не из-за того, что они дисгармонировали с цветом глаз носительницы — а это уже само по себе казалось странным, ибо эльфийки всегда предпочитали украшения в тон радужке глаз, — а потому, что не далее как вчера видел эти самые серьги совсем на другой женщине. И та вряд ли поделилась с фрейлиной любимым украшением, подарком от последнего, пока ещё чересчур милого сердцу, аманта.

— Ради любви я вынесу всё, — услышал он, и едва удержался, чтобы не вытаращить глаза от изумления. Кто это тут вякнул о любви? — Пусть я погибну, пусть над телом моим надругаются менталисты, но, может, хоть эта жертва смягчит ваше жестокое сердце, герцог Жильберт д'Эстре! Ах, на какие унижения я иду, как низко я пала!

И хоть руки пленницы были перекинуты за спинку стула и схвачены кушаком, вдруг показалось, что сейчас эти руки, белизна которых просвечивает сквозь полупрозрачное кружево, красиво заломлены. В прекрасных сапфировых глазах проступили слёзы.

— Ради любви, — всхлипнула она, низко опустив голову. — Только ради...

Рывком поднявшись с койки, его светлость навис над покусительницей на его тело и душу.

— И для того понадобилось принять облик герцогини? А что же вы раньше плели, что вас якобы заставили?

— Ах, вы не понимаете! — Прелестница в отчаянии закусила губку. — Я испугалась и солгала, лишь бы меня не пытали. Но клянусь, вы похитили моё сердце навсегда! Но вы такой недоступный и неприступный! Все вокруг только и говорят о том, как вы обожаете супругу. У меня не было никаких шансов завоевать ваше сердце. Вот я и подумала: проберусь в лагерь тайком, украдкой... Как вор! — вскрикнула патетически. — Да, как вор! Украду хоть крохи любви, предназначенные той, о которой вы грезите днём и ночью. Ведь вы даже не замечаете нас, самых красивых женщин Поднебесной, вы игнорируете даже королеву; неужели герцогиня прекраснее? И что мне оставалось делать? Только пуститься на хитрость...

Она продолжала тихо всхлипывать, полностью, казалось, погрузившись в своё горе.