Затопление Нуменора

— Чую, что это ваши, — мрачно сказал Горт. — Меня удивляет другое. Почему ВЫ так презираете жизни собственных подданных? Ты считаешь подобное — нормальным?

-Твоё "чую" не может быть доказательством ни в каком суде, — Тариэль чуть улыбнулся. — Если бы за эту работу взялся я, то мой удар по Найтару был бы "точечным", а не "кляксовым", как здесь. Расследование что-нибудь да покажет... полагаю, этим делом будут заниматься низшие уровни охраны порядка.

— Пока королю нужны ваши, никакие суды им не будут страшны. Расследование... а сколько из _этих_, лишившись крова и даже того жалкого имущества, что было, пойдет воровать, вольется в разномастные шайки?..

Тариэль развёл руками.

-Такова жизнь. Возможно, раньше, когда все были полны благости, воровства не было... но я в это слабо верю. Хотя, возможно, в Валиноре его и нету.

— Уж чего-чего, а нищеты и воровства там нету, поверь... Эх, благословенный остров. Одной рукой преступников плодим, другой караем... Нужно будет вытребовать у короля, чтобы отстроили сгоревшие постройки заново. Пусть проявит великодушие к народу... Ладно. Стало быть, Хэлкар будет вам — через неделю.

-Хорошо, — Тариэль поднялся. — Если у тебя ко мне нет вопросов, — я исчезаю.

Спустя несколько часов Горт вернулся в сгоревшие трущобы. Часть лачуг огонь сожрал дотла. От обгоревших остовов поднимался дым, в воздухе, под солнцем, которое начинало обычно, по-дневному, палить, стоял тяжелый, душный запах гари.

Никто не задавался вопросом — почему так внезапно прекратился пожар, который мог сожрать всю эту область окраины — ведь погода под утро была ветреной. Пламя унялось, и слава Эру.

На руинах никого не было — кроме одинокой фигуры, которая копошилась возле опасно накренившейся бывшей стены. Человек явно что-то искал в завалах и то ли не замечал опасности, то ли полагал, что он в любом случае успеет отскочить. На то, что он чего-то не соображает от горя, похоже не было: поведение его, скорее, было... даже деловым.

Стене стоять оставалось считанные секунды, а человек все рылся в обгорелых досках...

— Эй! — крикнул Горт. — Стена, ослеп, что ли?!

Сейчас в нем никто не узнал бы ни майа, ни придворного вельможу. Облик обычного человека, одежда простолюдина.

Парень поднял голову, одарил стену критическим взглядом. В следующий момент он легко, словно играючи, перемахнул почерневшие брёвна и оказался рядом с Гортхауэром.

-Видел? — осведомился он. — Больше не лезь ко мне по-пустому, когда я делом занимаюсь. Не советую. Ежели что надо, лучше скажи прямо.

Стена наконец накренилась — и с грохотом обвалилась.

— Мне-то ничего не надо, — сказал Горт. — Мародерствуешь помаленьку?

Парень честными глазами посмотрел на сумку, которая была у него в руках.

-Ага, — согласился он. — Им-то, согласись, всё это уже не пригодится. А мне — вполне. Полагаю, если бы они могли предвидеть такой разворот, то отдали бы мне своё барахло и сами.

— А ты их знал, кто здесь жил-то?

-А кто же их не знал-то. Само собой...

— Меня узнать послали. Здесь, видишь какое дело, пожар-то не просто так: там лорд погорел... в этом домишке.

Парень присвистнул.

-Лорд? — недоверчиво протянул он. — Шутишь! Что лорду делать в такой халупе? Нет, они, конечно, бродят порой, "жемчужины ищут". Но та девица, что здесь жила, — ну извини, разве что ежели ты так изголодался, что тебе полено в платье наряди, и то сойдёт...

— Мать его тут жила, похоже... Ну, внебрачный сын... видишь оно как — отец в шелках да в бархате, а мать в лачуге. Думаю, приманили его нарочно, ну и накрыли тут вместе со всеми прочими.

Парень качнул головой: мол, ничего себе...

-Нет, не слыхал такого. А если бы и знал что — не сказал бы. Нечего в такие дела нос совать, тут и голову потерять недолго.

— Это уж точно... а если так? — Горт достал золотую монету. — Мне-то моим отвечать что-то придется, а должен я про эту женщину разузнать, кто она, да как жила, да все такое.

Парень даже не оглянулся, — словно шкурой чувствовал, если кто поблизости или нет. Глаза его вспыхнули.

-Спрячь, добро советую, — тихо сказал он. — Тут всякий народец шастает, не стоит так светиться. Пойдём отсюда.

Монета мигом скрылась из глаз.

— Знаю, тут деньгами не свети, без рук останешься. Пойдем...

Парень вскинул сумку на плечо, пошёл впереди — по улице, ведшей между сгоревшими домами. Походка у него была лёгкой, чуть не танцующей, он явно чувствовал себя в этом не слишком благополучном районе свободно и почти как дома.

Свернули, затем ещё, — ушли довольно далеко от пепелища. Наконец парень остановился возле хибары, которая была ничуть не лучше тех, которые пожрал огонь, разве что стояла попрямее. Просунул руку в щель калитки, откинул щеколду, дверца со скрипом отворилась, пропуская их внутрь. Контраст между замками Тариэля, дворцовой роскошью — и этой нищетой был чудовищным.

Парень широким жестом предложил Гортхауэру кривоногий табурет — очевидно, самый лучший и достойный предмет из его меблировки.

Тот сел.

— Спасибо, — сказал он. — Что не треснул меня по башке по дороге. Подозреваю, ты и с этим делом знаком не понаслышке.

Тот одарил гостя очаровательной улыбкой.

-Глупо убивать то, на чём можно заработать. Но подозреваешь ты напрасно, я рук не мараю.

— Народец разный бывает, — сказал Горт. — Я смотрю, ты тут всех знаешь.

-Ну, многих, многих... Ты давай, не ходи вокруг да около.

— Эта женщина, что жила в том доме, кто с ней жил, чем они занимались, ну и все о них.

-Ага. Ну, стало быть, это тебе, милостивец, встанет в десять золотых. Согласен?

— Не свое, — сказал Горт, — не жалко. Согласен.

Парень поманил его жестом: мол, выкладывай, покажи денежки.

Горт приоткрыл кошель, вытащил пять золотых на стол.

— Как полагается, половина сейчас, половина по речам твоим.

-Дело знаешь, — кивнул тот и в одно мгновение сгрёб монеты. — Стало быть, так. Даму ту звали Хилда, дочь её — Зирра, сын ещё был, но ушёл на войну лет... Ну да, двенадцать лет как. С тех пор его здесь видали пару раз — приезжал на несколько дней и уматывал обратно. Видать, там житьё повольготней, чем здесь.

Он задумался.

-Ранее, видно, давно, они были из зажиточных, но, видать, со смертью мужа у дамы жизнь захирела и загнулась, и потому она докатилась до нашей нищеты. Обидно, наверное, было.

— А кто ж был ее мужем?

-Некий Айдис. Не лорд, нет, но из богатых. Вроде как оруженосец большого лорда.

Парень задумался, искоса поглядел на Гортхауэра.

-Оруженосец лорда Эйранеля.

— Оруженосец, — повторил Горт. — Эх, лорды... Ни стыда, ни совести. Сгорел-то — Найтар. Внебрачный сын лорда Эйранеля. От вот этой самой, видать, Хилды.

-Найтар? — парень насторожился, прищурился. — Это про которого говорят, что он жрец Моргота?

— Он самый. Приговоренный. Про которого глашатаи трубят, что разыскивается, и награда, кто на него укажет.

-Ну, теперь уже награду эту могут Эру отдать, — ухмыльнулся парень. — Что поделать.

— Жрецы Эру, думаю, его достали, — сказал Горт. — Выманили небось... Бедная леди Тирсана.

-Леди этой надо был язык за зубами держать, — резко сказал парень. — Нечего было орать на папашу так, что весь дом слышал про Найтара, жреца Моргота. Любишь — так позаботься, чтобы твоего мужика не сцапали. Тоже мне, любовь...

— А ты откуда знаешь, что она орала? — удивился Горт.

-Слуги слышали, — тот с довольным видом улыбнулся. — Ну, а слуги — такой народ, любят посудачить.

— Ну ты везде вхож, я смотрю, — улыбнулся Горт. — Уметь надо, видно.

-А то ж, — легко кивнул парень и мотнул головой в сторону своей сумки. — Мы, старьёвщики, такой народ. Покупаем то, что вам не нужно, продадим тем, кому пригодится. Люди нас благодарят.

— Кто тут в округе жил-то? В домах погоревших? Куда теперь подадутся?

-А кто куда. Кто воровать, кто собой торговать, ежели ничем другим не умеет.

— Леди Тирсана обмолвилась, может, заплатит, чтобы построили дома. Вроде как памятник любовнику чтобы, раз король его проклял, хоть какая-то память.

-Она что, таким макаром хочет прощение у Эру купить? — оскалился парень. — Дескать, из-за меня, дуры, полюбовника моего спалили, а заодно и вас прихватили, так вот вам, держите подачку?

— Может быть, — сказал Горт. — Хотя его все равно бы спалили рано или поздно. Слишком опасные игры затеял.

-Как знать, как знать. Обычно это редкость большая, чтобы кого-то из их главарей жрецы схватили. Обычно они сами своих жарят. Во славу Моргота.

— Это само собой. Уроды, честное слово... А что, у вас тут такие тоже есть?

-Нет, нет, ты что! — парень замахал руками. — У нас тут тихо... чисто... Никогда не было такого!

— Да я не доносчик, ты не подумай! Что ты встрепенулся-то... Ладно, — Горт раскрыл кошель, — держи заработанное. А тебя как зовут-то?

Тот деловито забрал монеты.

-Ласарис я, старьёвщик. Дай тебе Эру доброго здоровья, добрый человек.

— Ласарис, — повторил Горт. — А я в замке леди Тирсаны прислуживаю... Вернее, замок принадлежит лорду Тариэлю. Если спросишь там — меня знают, хотя я обычно не часто вылезаю. Эгленн мое имя.

Ласарис чуть прищурился: видать, пришли в голову какие-то мысли, но он решил оставить их при себе.

-Буду знать.

...Арменелос ждал. Толпа — почти как тогда, когда привезли самого Гортхауэра — стояла, шумела, волновалась: ждали, что теперь покорившийся Враг сдаст своему сюзерену Хэлкара. Того, кого некогда взял в плен, сделал своим союзником, натравил на его родину... Теперь — суд. Суд, на который тот доставит предателя собственноручно.

Толпа мстительно радовалась предстоящему зрелищу.

Грязи будет много. Это знал и сам Аргор, и Гортхауэр; знали, и майа чувствовал, что в душе нуменорца — бывшего нуменорца — нет ничего, кроме холодного презрения к толпе, жаждущей его позора. Ощущение, свойственное самому Горту — спокойное, ироничное приятие как должного подобных реакций, чему людей научили, то от них и получают... — было Аргору чуждо. Через это необходимо пройти; но относиться к нуменорской толпе как к равным Аргор был неспособен.

Они появились вместе. "Свита" Гортхауэра, сам майа — все в белых одеждах, напоказ, на белых конях... перед ними расступались.

Спешились.

Хэлкар был в нуменорской одежде, посреди белого "конвоя". На вид — человек; молодой, красивый, с осанкой благородного лорда, с ледяным лицом, на котором не отражалось ни следа эмоций... Призрак?..

Непохоже.

Там, высоко над толпой — на балконе дворца — ждали, пока Гортхауэр со свитой проедет площадь и остановится посередине, среди раздавшейся толпы. Тут же — неслышными белыми призраками — вознкло вокруг них оцепление: жрецы Эру, точнее, их воины. Гортхауэр почувствовал ту же накрывающую сеть _силы_, острую светлую мощь Ариен и ту глубинную, жуткую, скрытую — силу, которая, казалось, исходила от самого Эру.

Миг — и на балконе возник король, величественный, властный. Толпа разразилась приветственными криками.

Король подождал, пока народ прокричится, затем, точно выждав момент, поднял руку — и всё смолкло.

-Народ Нуменора! Ныне видите вы мощь и силу Нашу, явленную в этом зрелище, — рука величественно указала на Хэлкара и Гортхауэра. — Ныне тот, кто был нам Врагом, тот, кто вёл свои воинства на Нас, сам отдаёт в наши руки предателя!

Аргор медленно повернул голову к майа, встретился с тем взглядом.

"Ничто не меняется. Знакомые речи."

"К сожалению, — ответил тот. — Держись."

Аргор лишь презрительно усмехнулся и перевел взгляд на короля.

Толпа взорвалась воем. Казалось, им не нужен суд, не нужен приговор, — отдайте его нам, мы сами справимся!..

На этот раз ждать пока на площади станет потише, пришлось дольше.

-Итак! — наконец прорезал шум голос короля. — Ныне изрекаем Мы приговор Наш предателю, вынесенный почти два века назад! Подлежит он казни, но не той, которая суждена простому предателю: казни от Всеотца нашего Эру, службу Которому он предал! Ныне обрущится мощь Его на предателя, и будет он связан ею, и отдан навеки в руки верных слуг Его!

Аргор молчал — даже и мысленно. Только отголоски чувств кружились в его душе — не больше. Что ж, посмотрим, на что вы способны...

"Я должен поддерживать эту игру, ты знаешь, — услышал он голос майа. — Это будет... Неприятно."

"Не повторяй в третий раз, Горт, — ответил Аргор. — Знаю."

Накрывавшая обоих сеть _силы_ завьюжилась, стала почти зримой — всё больше и больше, на площади возникло сияние, он усиливалось, всё ярче, ярче... И наконец — обрушилось на непокорного, пронзая его насквозь, всей мощью.

Тариэль, стоявший невдалеке от короля, только перевёл взгляд на Гортхауэра: он лучше, чем кто бы то ни было, знал, что это — лишь часть объединённой _силы_ жрецов Эру, что этот удар был рассчитан не на то, чтобы развлоплотить: на то, чтобы испытать, узнать степень защищённости, болевой порог, предел... И ещё — Тариэль знал, что нет приказа окончить эту пытку, что жрецы будут _наблюдать_. И действовать по обстоятельствам.

Стоявший рядом с Гортхауэром зашатался — и рухнул на землю. Тело его стало прозрачным, но не исчезло; стоявшим вблизи было видно, что лицо упавшего исказилось от боли, что та же боль появилась в глазах майа... Но и Аргор, и Гортхауэр — молчали. Ни звука, только пульсирует сияние над полупризрачной фигурой упавшего человека, судороги пробегают по его телу...

Ни звука.

Толпа замерла: демонстрация мощи жрецов — над тем, кто, как они знали, стал главным из призрачных кольценосцев... Молчание длилось, нарастало... а затем, вместе с мощью света получив уверенность, кто-то крикнул — первым.

Месть...

Месть — за предательство, за то, что он презирал Нуменор, за войну на стороне врага... Толпа наслаждалась местью.

А свет всё усиливался, закрывая человека от глаз всех, наконец — жрецы-воины шагнули туда, в это сияние, они слились с ним, стали его частью... И — не было видно уже простым глазом — наконец они подняли Хэлкара, чтобы забрать с площади, унести куда-то в глубины дворца...

Свет рассеялся, с его исчезновением показалось, что солнце Нуменора не такое уж и яркое...

Гортхауэр чувствовал: жрецы продолжали эту пытку.

Знали. Знали оба. Я могу помочь, прикрыть тебя, ты ничего не почувствуешь... — это Аргор отверг. Нельзя давать им понять, на что способны улаири; на что способно Единое; на что способен сам майа. Не вмешивайся, Горт. Я вытерплю. Я и сам могу воспротивиться этой боли, сам могу защититься. Так нужно...

Майа молча стоял на площади, в окружении своей "свиты", не слыша воплей со всех сторон, не видя ничего, кроме Аргора там, в смертоносном выжигающем сиянии. Вся сила воли уходила на то, чтобы — не вмешаться. Ждать. Держать руку на пульсе...

Он не слышал, как король говорил что-то о свершившемся правосудии, не видел, как он ушёл с балкона... Когда потом, позже, рядом возник Тариэль и коснулся его плеча, — оказалось, что площадь пустеет.